Глава 17
— Добро пожаловать в Карьер! — оптимистично приветствовал новоприбывших, прошедших изолятор, охранник, встречающий их у барака, — теперь до суда вы будете находиться здесь. Вы все прошли карантин и были признаны пригодными для заселения в бараки предварительного заключения на первом круге отдельно от остальных заключенных. Но на смены будете выходить со всеми по общему режиму и установленным правилам. До суда на первом уровне, после — согласно вашему приговору.
Как и все, кто работал в подобных интернациональных местах, охранник говорил на альтхамском, который со времен эпохи Скорби был признан общим, международном языком, чтобы облегчить общение между людьми. Георгий знал альтхамский еще со времен спецучилища. Потом уже во время службы, общаясь со своими коллегами-стражами из разных стран подтянул и другие языки и для него подобной проблемы как языковой барьер не существовало никогда.
Первый круг Карьера неофициально и самими заключенными и охраной назывался бархатной зоной. Здесь отбывали срок политические, чиновники, попавшиеся на взятках, артисты, взятые на продаже наркотиков, врачи, совершившие непоправимые ошибки, любовные аферисты и прочие нерадивые граждане, преступившие закон, но не участвовавшие в жесткой уголовщине.
На втором отрабатывали долг перед человечеством те, кого осудили за грабежи, насилие, непредумышленные убийства, без особой жестокости и повторных залетов. Третий оставался за тяжелыми преступлениями, рецидивистами, и теми, кого приговорили к пожизненному заключению.
Был еще круг, так называемых бункеров. Длинные, бетонные бараки, расположенные ближе всего к Источнику. Внутри них все было поделено на небольшие зоны, в каждой из которой стояла капсула. Места отбывания наказания для смертников.
Женская зона была строго изолирована от мужской, но с похожими правилами и кругами, разделенными по тяжести преступления.
Отделенный от Источника двумя толстыми стенами первый уровень получал меньше всего излучения и считалось, что после нескольких лет пребывания здесь человеческое тело начинает адаптироваться и энергия камней перестает быть для него разрушающей.
Сидя в изоляторе, Георгий постоянно вспоминал тот день, когда в первый раз зашел за бетонное ограждение Карьера. Думал о том, каково это снова оказаться там. Представлял монотонную, нескончаемую, серую стену, спортивные снаряды, площадки, столы. И трупы.
На первом курсе спецучилища курсантам показывали документальные фильмы эпохи Скорби, и что происходило с людьми, попавшими под выплеск Источника. Что делает с телами сильное излучение. Во что превращаются телесные оболочки.
Трупы здесь на самом деле были. Не совсем такие, как их видел Георгий в своем последнем рейде, но они были. С бледной кожей, с красными слезящимися глазами и растрескавшимися от сухого, жаркого воздуха пустыни, губами.
Ни дать, ни взять — первый вид нежити — настоящие упыри. Ходячие герои страшилок про вампиров. Если бы киношники когда-нибудь рискнули и приехали сюда на экскурсию, они бы больше никогда не стали ломать голову над гримом для своих ужастиков.
А еще были зомби. С немного заторможенной реакцией на происходящее вокруг, замутненным взглядом алых глаз и серой словно ссохшейся кожей живого мертвеца. Но это превращение происходило на шестой-седьмой год отбывания срока. С более длительным сроком пребывания внутри бетонных стен Георгий пока еще не встречался.
Были еще другие персонажи. Георгий так и не смог подобрать характеристику. Правда после последней катастрофы, случившейся в Карьере, когда две трети заключенных были убиты или поражены сильным выплеском энергии, сейчас за стенами присутствовало больше новоприбывших, как и сам Георгий.
Карьер очень срочно набивали новым «мясом». Раньше Гронский никогда не задумывался, а действительно ли это место было создано на благо человечества или Карьер всего лишь машина для перемалывания жизней, судеб, калечащая и убивающая душу, инструмент запугивания и манипуляций, очередной алтарь для неизведанного божества, нуждающегося в постоянных жертвах.
Изнанка той самой глянцевой, технически и культурно развитой, стремящейся в неизведанные дали жизни, которой, ничего не ведая, наслаждались одни и за которую сполна расплачивались другие.
— Гронский, ты сегодня опоздал на раздачу завтрака, — оповестил его старший надзиратель. — Ночная смена.
— В смысле опоздал? — Георгий не смог удержать иронии, прорезавшейся в его голосе. — Здесь можно куда-то опоздать? Жаль, что я не знал этого раньше. А то задержался бы с прибытием.
Жизнь в Карьере была строго расписана по минутам. В пять сорок пять подъем. Полчаса давались на утренние процедуры. Пятнадцать минут на получение утреннего пайка, который здесь назывался завтраком, быстром запихивании его в себя и построение перед выходом на уровень.
Потом начиналась первая смена, где заключенные пребывали на своем уровне шесть часов. После трехчасового перерыва на очередной паек, называемый обедом и небольшой отдых в защищенных от излучения бараках — вторая смена, которая, как и первая длилась шесть часов и заканчивалась вечерним пайком и ночным сном.
У каждого заключенного на ноге был браслет с датчиком, который фиксировал любое его перемещение как по времени, так и в пространстве.
Ревье Оутс — заместитель коменданта по первому уровню поднял на него холодный, колючий взгляд.
— То есть ты, кусок отброса, обвиняешь офицера, который честно несет свою службу, во вранье и не исполнении своих обязанностей.
Оутс демонстративно загнул один палец.
— И кстати, — продолжил он, так как на этот раз заключенный не стал оспаривать услышанное, — такие как ты здесь не задерживаются, они опаздывают и получают штрафные смены.
Он с явным наслаждением загнул второй палец.
— И такие как ты здесь не шутят, и уж тем более не иронизируют. И даже не открывают рот, если к ним конкретно не обращаются.
Третий палец присоединился к первым двум.
— Что мы имеем? — надсмотрщик очень внимательно посмотрел на свои пальцы. — Три нарушения плюс первое основное. Четыре ночных смены. Еще есть вопросы, возражения, остроты?
— Нет, господин капитан. Я все понял.
Георгий и сам не знал зачем вступил в эту глупую конфронтацию с Оутсом. Только облегчил тому задачу. Впрочем, судя по тому, что все две недели его пребывания здесь он еще ни разу не пропустил ночную смену с фантазией у старшего надзирателя все было хорошо.
— Гронский, датчик движения зафиксировал твою недостаточную активность во время смен. Ты не знаешь основного правила? Тело в движении поглощает больше энергии, чем в состоянии покоя. Шесть ночных смен. Будет время вспомнить регламент. Возражения есть?
— Нет, господин капитан.
— Гронский, мне вчера лейтенант Шарлис сказал, что ты проигнорировал его замечание. Опять твои шуточки? Две смены. Есть возражения?
Георгий слегка помедлил с ответом. Пытаясь вспомнить то, о чем ему говорил Оутс.
— Меня, значит тоже игнорируешь. Еще две смены.
— Да, господин капитан.
Так было каждый раз. Как только заканчивались выписанные штрафные смены, всегда находился повод, чтобы назначить следующую. Надзиратель знал свое дело и никогда не упускал возможность доказать истинность постулата: был бы заключенный, провинность всегда найдется.
— Гронский! — Оутс, как обычно объявился перед второй сменой.
— Господин капитан, разрешите обратиться, — опередил его Георгий, в очередной раз не сдержавшись. Видимо он еще не разучился чувствовать себя свободным, — хотел бы предложить вам свою помощь.
Надсмотрщик замер от неожиданности.
— Зачем вам каждый раз искать повод донести до меня, что я отброс достойный всяческого наказания и пачкать свой взгляд моей мерзкой рожей. Подсчитайте сразу на полгода, вычтите прошедший месяц и сразу назначьте. Возражений с моей стороны не будет, господин капитан.
Оутс очень недобро посмотрел на заключенного. Правда, за затемненной защитной маской выражение глаз было особо не разглядеть, но его напряженная поза, наклон головы, сжимающиеся и разжимающиеся пальцы говорили о том, что нежданному помощнику он не очень-то рад.
— Сто пятьдесят! — отчеканил Георгий, стараясь чтобы его улыбка не выглядела уж чересчур издевательской. — Не напрягайтесь, господин капитан! А то нас у вас много. Зачем вам лишний раз мозгами работать. Я за вас это сделал. Искра разума.
И он многозначительно постучал пальцем себе по виску.
— У тебя ошейник, — сквозь зубы процедил Оутс.
Георгий едва сдержал себя, чтобы по обыкновению, когда никто не видел, не просунуть пальцы под металлический обод. Боль в шее от иглы блокатора, мучила его постоянно, словно само тело сопротивлялось чужеродному предмету, мешающему ему слиться со своей внутренней сутью.
— Простите, господин капитан, забыл. Значит, я просто от рождения такой сообразительный.
На этот раз офицер ничего не сказал и, развернувшись, пошел прочь.
— Так что со сменами, господин капитан? — вслед поинтересовался Гронский.
Заткнись, идиот! Порезвился и хватит.
— Помолчал бы ты лучше, парень, — голос, раздавшийся сзади, словно озвучил его мысли. — Не думай, что он просто так это спустит.
— Увеличит количество ночей в месяце?
Гронский повернулся к неожиданному собеседнику.
— Ты и так месяц не вылезаешь с ночных смен. А ночные смены — это не просто бессонные ночи и повышенная нагрузка, это штрафы за твои провинности. И как только подобных штрафов станет достаточное количество, тебе назначат уже настоящее наказание.
Георгий тяжело выдохнул. Да, придурок, не надо было связываться с Оутсом. Но ведь тот все равно бы назначал свои ночные смены в независимости от того удержал бы он язык за зубами или нет.
— Ты ведь знаешь, что внутренними правилами Карьера разрешается перевод заключенных на определенный срок из одного уровня на другой. За примерное поведение поощряется уровнем с более низким излучением. За плохое — наоборот. Третий уровень или даже бункеры. Недолго. Например, на пару часов. Но скажи, тебе это надо?
Гронский покачал головой. Но потом спохватился и произнес вслух.
— Нет. Спасибо, что предупредил.
Аллертонец Итон Фейн был слепым. Нет, не от рождения, а от Источника. Его глаза не выдержали давления энергии во время очередного выплеска и просто лопнули, как перезревшее яблоко. Самого Итона сумели спасти, а глаз уже было не вернуть. По прошествии нескольких месяцев, его организм пообвык и стал чувствовать себя более-менее нормально в окружающей обстановке, если здесь конечно вообще было применимо это слово, но пустые глазницы очень часто болели и воспалялись, и он испытывал нешуточные страдания, особенно в ночное время.
Итон Фейн был блистательным хирургом из потомственных с Искрой. Лучшим во всей Оросии и входил в десятку первых по всему материку. Пока как-то раз у него на столе не оказался пациент, который умер в ходе многочасовой операции. Родные обвинили врача в ошибке, приведшей к смерти. Наняли адвоката, который нашел свидетелей среди коллег и даже других пациентов, подтверждающих некомпетентность одного из лучших хирургов современности.
После первых дней прострации, когда Георгий начал оглядываться вокруг себя и втягиваться в новые реалии, он стал видеть много знакомых лиц. Из той, прошлой своей жизни. Лица, которые постоянно мелькали на экранах телевизора, улыбались со страниц глянцевых журналов, крутились в новостных лентах или на страницах социальных сетей.
Художник из Дору, который с мощью своего дара придавал своим полотнам гипнотическую силу. Только вот рисовал он не цветочки с яблочками в вазах, а мрачные готические сюжеты, из-за которых трое или четверо его поклонников покончили жизнь самоубийством.
Успешный архитектор одного из доминионов Содружества, который ради забавы создавал дома-лабиринты, из которых могли выйти лишь люди с Искрой разума. Он не учел, что другие тоже захотят повеселиться и просто не смогут выйти из подобной ловушки. Погиб ребенок — было громкое дело.
Талантливый ученый из Эвереийского королевства. Он работал с Рунами и проводил смелые и нужные человечеству опыты. Потом в лаборатории случился какой-то несчастный случай, как говорят по неосторожности или халатности. Погибло несколько сотрудников и был уничтожен почти весь запас Рун. Ему дали двенадцать лет.
Мошенник-музыкант из Нортландии, спортсмен — альтхамец с Руной, известный политик из Вестленда — все они блистательные, успешные и богатые, наслаждающиеся своей состоявшейся жизнью в один миг вдруг стали никем, никчемными и бесправными, отрабатывающими свой долг перед человечеством.
И Георгий поймал себя на мысли, что первый круг Карьера — это даже не отбывание наказания. Это какая-то показательная порка.
***
— Виктор Григорьевич, пришел ответ из Управления на запрос экспертизы с места аварии.
Помощник Малешского вскочил со своего места, как только в просторную приемную зашел его босс и направился за ним следом, на ходу рассказывая последние новости.
— Мне кофе, крепкий, без молока, — остановил молодого человека собранный, слегка резковатый ответ адвоката. — И приходи с докладом.
Через пять минут помощник уже сидел в его кабинете в кресле напротив, а Малешский с удовольствием вдыхал горький аромат с легкими ореховыми нотами, заполнивший его кабинет.
— Что тебе ответили из Управления?
— Что они дадут ответ в течение семи-четырнадцати дней согласно закону о предоставлении информации в рамках судебного расследования.
Малешский выдохнул. Приподнятое было настроение опять опустилось до первоначального состояния. Уже неделю он безрезультатно бился о глухую стену под названием Дранкурское Управление Стражи. Виктор хотел разобраться с тем, что произошло в лазарете для заключенных после того, как его клиент пришел в себя. Все сводилось к тому, что у Гронского было острое психическое расстройство на фоне произошедшей аварии и препаратов, которыми его накачивали в ходе множественных операций после автокатастрофы.
Только вот сам клиент не производил впечатление неуравновешенного психопата, одержимого навязчивыми идеями. Малешский хорошо чувствовал его уверенность в том, о чем он говорил, четкий ход мыслей и неоспоримую логику умозаключений. Конечно же сдобренную растерянностью, недоумением, возможно даже страхом, но до истерии, паники или уж тем более сумасшествия тому было далеко.
Виктор пытался поговорить с врачом, на которого якобы Гронский совершил нападение, или с охранником, который нанес ему травму с целью самообороны, но не смог достучаться ни до одного из них. Они соглашались с ним говорить только после решения суда и в присутствии адвоката. Медсестра, которая могла быть свидетелем произошедшего, коротко ответила, что не присутствовала в тот момент в палате, но, когда она ранее видела пациента, то он явно был неадекватен. Насколько был неадекватен человек, которого после операции собрали по кусочкам и буквально вытащили с того света, и который потерял в этой аварии всю свою семью, медсестра ответить не смогла. Пожала плечами и сказала, что определение состоянии психики у пациентов не входит в ее служебные обязанности.
К тому же подав запрос по официальной базе данных, адвокат выяснил, что Моршанин Николай Алексеевич является штабным работником в исследовательском отделе Центрального Управления. После чего все стало еще более запутаннее. Зачем научному сотруднику приходить к Гронскому в палату и допрашивать? Да еще применяя методы насилия и нанося увечья.
Но и лжи от своего клиента он тоже не чувствовал.
— Что наши эксперты? — спросил Малешский у помощника.
— Они готовят заключение, но времени после аварии прошло уже довольно много и им необходимы данные первоисточника, то есть те материалы по этому делу, что хранятся в Управлении.
— Что тебе удалось выяснить на месте аварии?
Молодой человек слегка подобрался.
— Я разговаривал с работниками турбазы, которая находится на склоне той горы мимо которой проходит дорога в аэропорт. Они что-то скрывают. Говорят, что крупные обвалы, оползни и всякие камнепады в их местности бывают. Что, мол, ландшафт у них такой. Но, как они утверждают склоны укреплены, а перед самой дорогой стоят системы, фиксирующие возможные падения камней и мощными силовыми импульсами дробящие их на более мелкие части тем самым делая безопасными для машин.
— Что же произошло на этот раз? — скептически уточнил адвокат.
— Я расспрашивал местных. Несколько человек заявило, что подобное было не так давно, что они слышали шум падающих камней, но вроде никаких жалоб не было. Работники турбазы говорят, что они уже и не помнят, когда было похожее. Но все как один твердят, что в тот день или в дни предшествующие аварии не было дождей, землетрясений, сдвигов почвы. Все было как обычно, — помощник пожал плечами, — я осмотрел место, где лежал валун, упавший на машину нашего клиента и взял почву на анализ. Возможно мы сможем найти и понять, что послужило причиной сдвига и падения камня.
— Да. Хорошо.
— Чуть выше там есть база скалолазов, я поднялся на их стартовую площадку, осмотрелся, поговорил с инструкторами. И выяснил, что на маршруте есть смотровая площадка, откуда открывается вид на гору, склон, море и конечно же дорогу. Туристы обычно делают много фотографий оттуда. Я попросил инструкторов, работающих в тот день, произвести опрос среди своих клиентов, возможно кто-то из них снял что-нибудь интересующее нас.
Малешский одобрительно кивнул. Александр был его двоюродным племянником. Уже год, как молодой человек окончил юридическую академию и работал у него одним из помощников, демонстрируя свои таланты и Искру, соответствующую по своей силе и назначению их семье.
— Предложи финансовое вознаграждение за нужную нам информацию.
— Уже, — коротко кивнул секретарь, — по нашей стандартной ставке, согласно сложности дела.
Виктор едва заметно улыбнулся. Если Саша проявит себя хорошо в этом деле, переведет его из помощников в младшие партнеры и можно будет отдавать тому часть дел. Еще один толковый адвокат в их юридическом семействе не будет лишним.
— Что удалось выяснить про Седова? — вслух поинтересовался Малешский.
Александр потянулся за своим планшетом для заметок.
— Седов на самом деле был приставлен к Гронскому после того случая с дракой и заменой легкого. Он и в правду может не знать, что там произошло, так же как и про Моршанина. Как тот охранник или врач могут не быть таковыми в принципе. Ведь медсестра, с которой вы разговаривали тоже не была прямым свидетелем случившегося. Она уже узнала о так называемой драке постфактум.
— Согласен. И честно говоря, пока вообще не понимаю, зачем это все надо было устраивать. Так что там про Седова?
— Седов Александр Евгеньевич — личность довольно известная в своих кругах. Служит в Следственном комитете уже более двадцати лет. Вел не одно громкое дело. Помните, пять лет назад в Дранкуре был задержан помощник главы одного крупного промышленного комплекса, который занимался информационной политикой внутри корпорации и якобы сливал на сторону секретные данные? Или этот журналист, который опубликовал у себя на страницах в соцсетях сенсационные разоблачения первых комитетчиков и назвал их не Прогресорами, а истребителями рода человеческого. Этому шутнику с легкой руки Седова десятку в Карьере выписали.
Малешский присвистнул.
— Да ладно! Кто вообще обращал внимания на этого шута?
— Разлагающая пропаганда, — нравоучительным тоном изрек Александр. — В общем, Седов это такой цепной бульдог власти. На кого спустят, того и грызет. Думаю, именно так и случилось с нашим клиентом. Просто дали команду сверху. Слишком много значит для Дранкура, да теперь уже и не только, какой приговор вынесут Гронскому.
— Копнуть глубже все равно надо, нельзя опустить ни одной мелочи.
— Да, Виктор Григорьевич, — сделал себе пометку помощник. — Кстати, вы просили меня найти тех двух стражей, которые забирали Руны из тюремного изолятора и видели Гронского после эксперимента.
— И?
— Один из них — полковник Арсенин, он служит с нашим клиентом с самого спецучилища.
— Отлично! Назначь мне с ним встречу.
— Он не отвечает на звонки уже почти неделю и на службе его тоже нет.
Адвокат задумчиво постучал пальцами по поверхности стола.
— А второй?
— Градов Дмитрий Алексеевич — служил с Гронским более семи лет в одном Управлении. Мне удалось с ним созвониться, и он готов с вами встретиться.
— Назначь встречу на сегодня. Как договоришься, скинь мне на почту время и место встречи, а также досье, что тебе удалось собрать на этого Градова.