Глава 20
Первое, что Георгий почувствовал, когда схлынула волна — воздух. Он был легким, невесомым и невероятно вкусным. Его хотелось втянуть в себя как можно больше. Вдохнуть полной грудью.
Полной грудью, увы, не получилось. При любом резком или даже более-менее полноценном движении в груди, ребрах, еще где-то в спине отдавалось болью. Он открыл глаза. Напротив, него было окно с решеткой, в которое монотонно бил ветер. Едва различимо кружилась в воздухе песочная взвесь.
На соседних койках лежали другие пациенты, доставленные сюда из Карьера. Еще две кровати были пустые. Чуть в стороне стоял аппарат для поддержания работы легких, который непрерывно пищал. Георгий понял, что именно этот натужный писк и выдернул его из сна. Если этот бред, посетивший его голову можно было назвать сном. Он посмотрел на руку — она была его. Посмотрел на вторую — эта была в гипсе. Но первая точно была его.
Рядом с аппаратом вертелась совсем молодая девушка в легкой защитной форме, в которой обычно ходит персонал, не заходящий за стены Карьера. Девушка постоянно тыкала пальцами в разные кнопки, пытаясь наладить работу техники и очень интеллигентно ругалась. Наверное, училась жить взрослой жизнью.
В следующее мгновение ее ладошка взлетела вверх, и она с силой ударила по несчастному прибору, который возмущенно пискнув на неожиданно высокой ноте, затих. Вряд ли надолго.
Так его никогда не заставить работать, это же не человек.
Лениво проползла мысль в голове пациента. И он с каким-то отстраненным отупением понял, что не смог бы ее повторить вслух. Однако закрывать глаза Георгий тоже больше не хотел. За дверью послышался женский голос и девушка, встрепенувшись, вышла из палаты.
Гронский скинул одеяло, осматривая себя. По всему его телу расползались иссине-фиолетово-черные кровоподтеки, несколько рваных ран, стянутых степлером и намазанных чем-то желтым. Он осторожно пошевелил руками, ногами и, стараясь не делать резких движений, встал с кровати.
У самой двери стоял кулер с водой. Очень простой, небольшого объема, с двумя кнопками подачи воды. Георгий залпом выпил три стакана, немного подумал и влил в себя четвертый. В голове заметно прояснилось, и он понял, что чувствует себя довольно сносно и даже бодро, если не считать заурчавшего желудка и уже привычной боли от иглы в шее. Все остальное почти не болело.
Сколько времени он пробыл в бункере? Что его ждет дальше?
Он огляделся вокруг себя. Перед глазами все еще стояли четыре столпа с застывшими в них лицами. Он еще долго этого не забудет. Что за бред живет в его голове? Как вообще такое может присниться?
Георгий обвел взглядом палату, пытаясь отвлечься. Аппарат для поддержания работы легких все так же стоял недалеко от окна. Он неуверенно подошел к нему. Пальцы привычно пробежали по гофрированным трубкам. Проверяя их на целостность.
— Гера, ты в доме мужчина или кто?
Ольга придает своему лицу очень серьезное выражение.
— Хочешь проверить? — он нарочито лениво отводит взгляд от экрана телевизора. — Пойдем в спальню.
— Нет, давай здесь! — она поджимает губы, и тут же закрывает их рукой, чтобы не выдать улыбку.
— Давай здесь, я не против, — он встает с дивана.
Теперь надо проверить соединение пневмонических магистралей.
— Я про наш аппарат, с ним опять что-то не так, — она пятится от него, упирается в стену.
— Я же знакомил тебя с инструкцией, — он прижимается к ней, чувствуя, как она улыбается.
Она всегда улыбается его близости.
— Я медик, а не техник.
— А я не то и не другое, — он мягко кладет руки на упругую попку, чуть сжимает пальцы, проводит ладонями вверх по спине.
Следующий шаг — осмотреть предохранительные клапаны.
— Я кофе тебе сделаю с твоими любимыми печенюшками, — шепчет она в ухо.
— Кофе в постель — это очень хорошо. Мне нравится.
Его пальцы цепляют застежку платья и тянут ее вниз.
— Ну, Герочка, ты у меня самый умный, самый талантливый, ты все умеешь. Ты же не заставишь меня ковыряться в этой технике самой.
— Хорошо, сладкая моя, умеешь ты уговаривать. Давай сейчас постель — кофе — постель, если успеем пока Темка не вернется от бабушки с дедушкой, можно еще печенюшки, а вечером я все сделаю.
Осталось проверить датчики и перезагрузить систему.
— Нет, — шепчет она в губы, — вечером тебя могут сорвать на службу. И ты опять умчишься. Давай сейчас техника, а вечером все остальное. Если получится.
Он повернул голову, так чтобы их глаза встретились.
— А вот это сейчас было обидно.
Он легко оттолкнулся ладонями от стены, понимая, что она права. Если вдруг он вечером будет вынужден уйти из дома, этот чертов аппарат должен работать. Нельзя оставлять ее одну со сломанной техникой.
— А ты пробовала его пнуть хорошенько? — спрашивает он, когда при включении раздается противный писк.
Ольга хохочет и кидает в него подушку.
— Так ты его никогда не заставишь работать, это же не человек.
Теперь нажать на кнопку включения. Засветился экран. Буквы перед глазами плыли, превращаясь в одно размытое, неясное пятно. Георгий что есть силы зажмурил глаза. Так, что под закрытыми веками запрыгали черные точки.
— Ой! — испуганный голос сзади заставил его обернуться. — Что вы делаете?
— Э… — он растерялся, — простите, я не должен был его трогать. Я видел, как вы мучаетесь, захотел помочь.
Девушка подошла к прибору. Пробежалась пальцами по нужным для работы датчикам. Проверила основные параметры.
— На самом деле работает, — она удивленно посмотрела на него. — Спасибо.
Он слегка улыбнулся кончиками губ и кивнул.
— Осталось только выстроить настройки и везите его к вашему пациенту.
Девушка несколько раз хлопнула глазами.
— Так это для вас.
Георгий завис, как этот самый аппарат. Красочно представляя, что было бы если ему и вправду он был нужен.
— Лихо у вас тут, — кашлянул он, — не поработаешь — не поешь. В данном случае не подышишь.
— Вы дышали, но были в отключке более трех суток. Сканеры упорно показывали на ваш имплантат. Словно организм пытался его отторгнуть. Мы хотели перестраховаться и поддержать работу легких, чтобы ничего не случилось.
— Главное, что все хорошо закончилось. Техника — цела. Я дышу.
В коридоре послышались крики и шум борьбы. Девушка удивленно распахнула глаза и выбежала за дверь. Георгий пошел следом. В небольшом приемном покое абсолютно голый, высоченный мужчина рычал и отбрасывал от себя женщин в форме лазарета. Одна из женщин повисла у него на руке, лишая подвижности. Он стряхнул ее с себя, отбрасывая в сторону. Но тут ему на шею сзади прыгнула та самая молоденькая медсестра, стараясь обхватить его ногами и видимо сделать удушающий прием. Наверное, она это видела в каком-то фильме.
Георгий, уже предвидя результат, нашарил рукой стул, стоящий у стены и двинулся вперед. В это время здоровяк двинул кулаком себе за голову, разбивая девушке нос и сбрасывая ее с себя. Но на него уже бросилась блондинка в очках с серьезным, сосредоточенным лицом и шприцем в руках. Громила наотмашь ударил ее тыльной стороной ладони. Отчего женщина отлетела в одну сторону, очки в другую, а шприц куда-то в угол.
Гронский обрушил стул на затылок мужчины. Подождал, когда тот недоуменно тряся головой, отшатнулся и стал разворачиваться на нового противника. И тут же получил сильный удар в челюсть и следующий ногой в пах. Нападающий согнулся и начал медленно опускаться на колени.
— Прости, парень, не люблю, когда при мне бьют женщин.
Только сейчас Георгий заметил, что кожа у мужчины очень плотная, так что это было заметно даже невооруженным глазом. С сероватым оттенком и черными размытыми линиями, словно не смытая грязь. А в следующий миг на него с визгом бросилась похожее существо только женского пола с серой кожей и недомытыми черными подтеками.
Она всей пятерней вцепилась ему в щеку, оставляя на его многострадальном лице кровавые полосы. Потом попыталась повторить тот же удар, который получил ее дружок, но Гронский успел увернуться, поймал ее за руку и заломив за спину, прижал к себе, лишая подвижности.
Ее лицо было совсем рядом, и Георгий почувствовал, как его бросает в жар. Сейчас ее глаза не выражали безмятежности, лишь злость и отчаяние. И еще немного удивления, когда она поймала его взгляд.
Неожиданно женщина глубоко вздохнула. Ее глаза закатились, и она начала оседать на пол. За ней стояла та самая блондинка со шприцем в руках. Она некоторое время изучающе смотрела на него, потом обернувшись в пол-оборота, произнесла:
— Света, окажи помощь нашему помощнику.
— Да, — коротко произнесла та, держась за нос.
Вокруг блондинки стали собираться участницы боя, жестикулируя и указывая на странную парочку. Георгий стоя в дверях своей палаты, не мог отвести глаз от женщины, лежащей на полу.
Конечно же показалось. Просто сон еще никак не отпускает. А она… она такая… странная.
— Пойдем? — Светлана дотронулась до его плеча. — Вам нужно обработать лицо. Неизвестно, что у нее под ногтями.
Георгий взглянул на ее распухший нос и тяжело вздохнул. Кому еще больше нужна помощь?
— Меня зовут Леони Нотбер, я здесь главная, — блондинка пришла в его палату через несколько часов.
У нее были платиновые волосы, собранные в пучок на затылке, открывающие и даже подчеркивающие правильные, строгие черты лица, легкий почти незаметный макияж и внимательные глаза, цвет которых невозможно было понять из-за слегка затемненных линз очков. И синяк под скулой, который она уже успела чуть спрятать за косметикой.
Он кивнул. Права представляться в ответ у него не было. Да и зачем? Наверняка в планшете, который она держала в руках было его дело.
— Заключенный Георгий Гронский, — озвучив его мысли, произнесла госпожа Нотбер. — Ожидающий суда за измену Родине. Бывший офицер Стражи.
Слова раскаленным клеймом в очередной раз врезались в душу. Они что думают, что если будут повторять эти слова вновь и вновь, он сам в них поверит? Георгий стиснул зубы. Она заметила его реакцию и слегка усмехнулась.
— Я могу называть тебя Юрген? Заключенный Георгий Гронский звучит очень длинно.
Он пожал плечами.
— Все мои эверийские коллеги и знакомые так меня обычно называли.
— С чего ты решил, что я оттуда?
— Ваше имя и ваш акцент. Только эверийцы умеют говорить на альтхамском так, мягко и округло. Придавая этому скрипу ржавого колеса мелодичное звучание.
Госпожа Нотбер бросила на него еще один внимательный взгляд чуть прищуренных глаз.
— Ты только при нашем коменданте так не выражайся. Альтхамцы — ужасные шовенисты.
Да уж здесь не поспоришь. Спесивый Альтхам, еще более высокомерный, чем Вестленд, словно на самом деле заледеневший в своих традициях — малюсенькое государство на севере материка и наиболее отдаленное от Источника. Однако благодаря наличию на их территории самых крупных месторождений алмазов и единственного в мире рудника с мавиитом, который, как выяснилось, продлевает и усиливает рабочий цикл Рун, они могли себе позволить независимый, закрытый образ жизни, не пуская чужаков на свою территорию.
— Истинный альтхамский сложно перепутать с другим языком.
— Ты тоже говоришь очень чисто.
— Я же бывший страж, — не смог сдержать он сарказма и тут же прикусил язык. Во рту почувствовался привкус крови. — Нас этому учили, — уже более мягко добавил он.
Леони усмехнулась.
— Лана сказала, что ты починил нашего старика, — и видя непонимающий взгляд собеседника, пояснила, — аппарат для стимуляции легких.
— Так получилось.
— Откуда такие умения?
— Сын болел тяжело и долго. Жена — врач с Искрой. Умела работать с медицинской техникой. У нас полквартиры было заставлено всем этим добром. А с электроникой возиться она не очень любила и это всегда было на мне. Вот и нахватался всего понемногу.
Госпожа Нотбер не стала больше развивать эту тему. То ли не было привычки ковыряться в чужих душах, то ли просто были не интересны столь подробные детали.
— Всего понемногу, — задумчиво повторила она, а потом добавила будто в продолжении своим мыслям, — это хорошо.
— Кто были эти люди? — Гронский все же не удержался, задал интересующий его вопрос. — Они очень странные.
— Это смертники, — легко ответила главврач, — они из бункера. Несколько часов назад Источник выплеснул повышенную порцию энергии, что вызвало острый сосудистый криз. Такое здесь часто бывает. Попробуем откачать у них излишнюю дозу излучения.
— И снова в бункеры?
— Осужденный в Карьере — должник перед всем человечеством. И обязан этот долг отрабатывать. Тем более смертники. Карьер — не санаторий.
— Спасибо, что просветили, госпожа Нотбер, — мрачно произнес Георгий. — Карьер — не санаторий. Карьер — это мясорубка для перерабатывания человеческого мяса.
— Живи в ладах с законом и никаких мясорубок, — в голосе женщины появились ледяные нотки. — Или ты считаешь себя невиновным?
Руны. Источник. Искры. Какой во всем этом толк, если это не может спасти жизнь? Не человечеству в целом, а всего одному человеку. Маленькому ребенку, который не заслужил подобной участи. Гронский не отрываясь смотрел ей в глаза. Натянул на губы улыбку, останавливая резкие слова, уже готовые сорваться с губ.
— Виновен, — всего одно слово. Отражение того, что осталось от его души.
Виновен, что не уберег. Не смог спасти. Не сдержал свое обещание.
Леони какое-то время выжидающе смотрела на него, будто ждала, что он продолжит. Их молчаливый диалог прервало появление одной из медсестер.
— Госпожа Нотбер, к вам посетители.
Она слегка удивленно приподняла брови и вышла вслед за своей сотрудницей. А еще через пять минут в палату зашел Седов Александр Евгеньевич.
— Не могу сказать, что рад тебя видеть, Гронский, — сразу без приветствий и предисловий перешел к делу следователь. — И не могу сказать, что был счастлив проделать столь длинный путь в столь невеселое место только потому, что ты даже здесь умудрился устроить беспредел.
— А я думал вы приехали разобраться, почему меня, еще находящегося под следствием и без приговора суда определили в бункер, — усмехнулся Георгий.
Седов скривил губы.
— Ничему тебя жизнь не учит, Гронский.
— Я хочу узнать, когда мне положено свидание с адвокатом?
— Через неделю, — следователь слегка склонил голову набок, — но вчера судья поставил на него запрет.
— Почему? — Георгий почувствовал, как внутри закручивается злая воронка.
— Потому что я получил на тебя характеристику с описанием твоего поведения. Ты весь месяц получал штрафные смены за провинности. А несколько дней назад напал на охрану во главе со старшим надзирателем.
Ярость выплеснулась через края воронки, заполняя его всего до краев.
— Вы как себе это представляете? — процедил он, едва сдерживая себя в руках. — Я ночью, в очередную штрафную смену, после почти целого месяца бессонных ночей напал на четырех вооруженных охранников? Вы думаете мне не спалось, и я не знал, чем развлечься?!
— У одного из пострадавших после твоего удара был откушен язык и его пришлось пришивать. Капитан Оутс получил тяжелые челюстно-лицевые травмы и повреждение шейных позвонков. Остальные отделались более легкими ушибами. Тебе есть, что сказать на это?
Георгий прикрыл глаза, втягивая в себя все свои эмоции, запирая внутри. Иначе это могло окончиться еще большими неприятностями. Не будет свидания с адвокатом. Что с того? Малешский и без него во всем разберется. Да и что он еще сможет ему сообщить полезного для расследования? Пожаловаться, что его здесь обижают? В бункере запирают? Препараты галлюциногенные колют?
— Спасибо за хорошие новости, Александр Евгеньевич, — улыбнулся он, — думаю о моем здоровье вам рассказывать нет стоит.
Седов неопределенно хмыкнул.
— Коменданту Карьера Ньорду Вестгейрду был объявлен выговор за превышение полномочий его подчиненными. Капитан Оутс не имел никакого законного права переводить тебя в бункер без постановления на то суда. Тебе полегчало?
— И действительно, зачем мне адвокат, когда у меня есть вы, Александр Евгеньевич, — стараясь быть не очень ехидным, произнес Гронский.
— Но это не значит, что нарушения правил сойдут тебе с рук, Гронский. На суде будут учитываться их тяжесть и глубина и они могут повлиять на окончательный приговор. К тому же их все равно придется отрабатывать по возвращению в Карьер после суда.
— А если я не вернусь? Вы об этом не думаете?
Взгляд следователя стал более жестким.
— Ты — преступник, Гронский, и никакие дорогие адвокаты не помогут избежать тебе заслуженного наказания.
Заключенный нагло улыбнулся, не опуская глаз.
— А ты знаешь, Гронский, сколько здесь погибло людей при нападении террористов? Карьер — это отдельный мир со своими правилами и законами. Здесь у каждого погибшего остались друзья или даже родные. Ты — пособник преступников. Один из них. Как ты думаешь почему Оутс и его ребята ополчились на тебя? И это только вершина айсберга. Скоро поменяется смена и придут другие. Твою жизнь очень легко превратить в кромешный ад и без нарушения основных правил.
— И к чему вы все это говорите?
— Я могу походатайствовать за тебя перед судьей, и тебя на время следствия поместят в отдельную комнату. Где тебя, Гронский, будут кормить, поить, холить и лелеять, как свидетеля, а не бить как собаку по углам.
— Неплохие перспективы, — заметил Георгий, — а то мне и самому, знаете ли, надоело. И что же мне надо для этого сделать?
— Рассказать всю правду. Все, что ты знаешь. Раскрыть своих подельников, — вдохновенно перечислял следователь, — ты ведь понимаешь, что следствие можно повернуть под разным углом. Ты ведь можешь идти по делу как свидетель, а это уже совершенно другой срок и другие меры.
Георгий перевел глаза за окно. Отсюда не было видно серых стен. Но они здесь, рядом. Они существуют. Алая пелена перед глазами, воздух, которым невозможно дышать, неподъемная тяжесть, которую они за собой скрывают. Надзиратели, охрана, боль от иглы блокатора. Непрерывный гул в голове. Бункеры. Сны.
Карьер ломает любые стержни.
— Хорошо, — наконец произнес Гронский. — Давайте бумагу, я напишу.