Афанасьев Иван Ильич — капитан-лейтенант, командир подводной лодки „Дельфин“, 30 лет
Афанасьева Вероника Ильинична — его сестра, 35 лет
Орлов Григорий Александрович — старший лейтенант, помощник Афанасьева, 26 лет
Денисов Михаил Иванович — капитан-лейтенант, начальник штаба отдельного дивизиона подводных лодок, 28 лет
Денисова Анна Степановна — его мать, 50 лет
Филиппов Иван Степанович — ее брат, 58 лет
Дмитриев Константин Яковлевич — бывший водолаз, 53 лет
Смирнова Елена Львовна — капитан медицинской службы, 24 лет
Григорьев Фома Петрович — мичман, старшина группы торпедистов, 30 лет
Григорьева Зинаида Трофимовна — его жена, 23 лет
Панычук Павло — торпедист, 21 года
Грушевский Александр — торпедист, 21 года
Покровская Надя, 18 лет
Берман Иосиф — электрик, 21 года
Куракин Сергей — кок, 23 лет
Пивоваров-первый — радист }
Пивоваров-второй — матрос } — братья-близнецы, 21 года
Джибели Вахтанг — трюмный, 21 года
Егоров — лейтенант, 25 лет
Акулов — завхоз базы, отец Зины Григорьевой, 56 лет
Первый офицер
Второй офицер
Иностранец
Японец
Тихий океан. Наши дни.
Из полной темноты слева возникает свет настольной лампы. Она освещает кресло, в котором сидит человек в штатском. Это и н о с т р а н е ц. Он читает какие-то бумаги.
Пауза.
Голос из темноты: «Разрешите доложить, сэр?»
И н о с т р а н е ц. Да, да.
Голос из темноты: «Капитан Идзико прибыл!»
Пусть войдет. (Быстро прячет бумаги в папку.)
Раздается легкое покашливание.
Подойдите ближе, Идзико!
Из темноты появляется фигура к а п и т а н а И д з и к о.
Садитесь!
Японец садится в кресло рядом.
Как чувствуете себя?
Я п о н е ц (усмехаясь). Я нахожусь в тюрьме, сэр!
И н о с т р а н е ц. Да, ничего не поделаешь, капитан! Как вас там кормят?
Я п о н е ц. Превосходно!
И н о с т р а н е ц. Прогулки?
Я п о н е ц. Три раза в день.
И н о с т р а н е ц. Чем занимаетесь в свободное время?
Я п о н е ц. А… в тюрьме все время — свободное… если так можно сказать! (Смеется.) Это очень милая шутка — «в свободное время»…
И н о с т р а н е ц. Я хотел сказать: в остальное время.
Я п о н е ц. Ага! Читаем! Вспоминаем недавнее прошлое!.. У нас есть о чем подумать! Играем в карты…
И н о с т р а н е ц. Крупные ставки?
Я п о н е ц. Нет.
Пауза.
И н о с т р а н е ц. Скучаете по семье?
Я п о н е ц. Даже кошка скучает по своим котятам!
И н о с т р а н е ц. Вы не просто военнопленные. Вами и вашими коллегами совершены тягчайшие преступления, и нет ничего удивительного, что мы вас посадили за решетку!
Я п о н е ц. Вы пригласили меня, чтобы напомнить об этом?
И н о с т р а н е ц. Нет. Слушайте меня внимательно, Идзико. Вы мне нужны.
Я п о н е ц. Я?..
И н о с т р а н е ц. Да. Обращаюсь к вам — самому крупному специалисту в японском флоте…
Я п о н е ц. Пожалуйста!
И н о с т р а н е ц. …с предложением. Мы даем вам подводную лодку. Вы сами подберете себе экипаж — офицерский, из тех самураев, которые сидят вместе с вами.
Я п о н е ц. Зачем?
И н о с т р а н е ц. На этой лодке, воспользовавшись маневрами советской эскадры, вы пойдете к русским берегам и разведаете подходы к военно-морской базе сорок четыре. На вашем корабле — никаких документов, ни одной книги, кроме русских. Банки с консервами будут иметь русские этикетки, команда наденет рабочие комбинезоны советского флота. Вы понимаете, зачем это нужно?
Я п о н е ц. О да! Предусмотрительность!
И н о с т р а н е ц. Совершенно верно!
Я п о н е ц. И это все?
И н о с т р а н е ц. Нет! Если вы оставите в русских водах… несколько мин, то мы возражать не будем! Если ваша экспедиция окончится благополучно и ни этих минах подорвутся русские корабли, вы и ваш экипаж получите полную свободу и по двадцать тысяч иен каждый. (Пауза.) Все ясно?
Я п о н е ц. Все. Можно вопрос?
И н о с т р а н е ц. Конечно.
Я п о н е ц. Если… мы откажемся?
И н о с т р а н е ц. Тогда всех вас завтра же перевезут на один остров. Там чудесные болота, которые надо осушить… Обыкновенно в этой каторжной колонии…
Я п о н е ц. …через пять-шесть месяцев умирают от малярии?
И н о с т р а н е ц. Да, примерно так. У вас имеются еще вопросы?
Я п о н е ц. Нет.
И н о с т р а н е ц. Если вы вздумаете перейти на сторону русских…
Я п о н е ц. Русские — наши враги!
И н о с т р а н е ц (мрачно). Если вы все же вздумаете это сделать, то помните: здесь остаются ваши семьи…
Я п о н е ц (вздрогнув). Понятно! (Снова спокойно). Всё?
И н о с т р а н е ц. Да.
Я п о н е ц. Хм! Не очень заманчивые перспективы!
И н о с т р а н е ц. К сожалению, генерал Макартур ничего другого не может вам предложить. Свобода или смерть!
Я п о н е ц. Ха! Это красивый, немножко революционный лозунг: свобода или смерть! (Пауза.) Я не могу сразу ответить, сэр! Должен посоветоваться с моими уважаемыми друзьями.
И н о с т р а н е ц. На размышление вам дается двадцать четыре часа. (Кричит в темноту.) Я закончил беседу.
Я п о н е ц (встает). До свидания, адмирал!
И н о с т р а н е ц. Надеюсь, что до очень скорого свидания, капитан.
Свет медленно гаснет.
Тишина. И в эту тишину начинает отчетливо проникать идущий справа равномерный гул мощных моторов. Медленно возникает свет. Первый отсек маленькой подводной лодки «Дельфин». Слева, у торпедных аппаратов, стоит дежурный матрос П и в о в а р о в - п е р в ы й. Из соседнего, второго отсека появляется командир подводной лодки к а п и т а н - л е й т е н а н т А ф а н а с ь е в.
П и в о в а р о в - п е р в ы й (докладывает). Товарищ капитан-лейтенант! Вахтенный первого отсека матрос Пивоваров! За время моей вахты никаких происшествий не произошло!
А ф а н а с ь е в. Есть! (Осматривает первый отсек. Пауза.) А ну-ка, товарищ Пивоваров, уберите…
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Есть убрать! (Быстро исполняет приказание командира — как пушинку поднимает очень тяжелый баллон со сжатым воздухом.) Готово, товарищ командир!
А ф а н а с ь е в. Хм! И силенка же у вас!
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Все у нас такие.
А ф а н а с ь е в. Да, ваш брат тоже, знаете…
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Я, товарищ командир, не о брате говорю. На нашей лодке слабых нет… Вот Фома Петрович в солдатской стойке двухпудовой гирей свободно крестится.
А ф а н а с ь е в. Здорово! (Останавливается у телефонного аппарата аварийного буя, снимает трубку, прикладывает к уху, продувает.) А почему треск?
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Я ежедневно проверяю аппарат, товарищ командир.
А ф а н а с ь е в (снова продувая). А все-таки треск имеется! В мембране! Телефон аварийного буя должен работать безотказно. Разберите его и удалите шум.
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Есть! Разрешите сейчас?
А ф а н а с ь е в. Да, пожалуйста! (Уходит во второй отсек.)
Пивоваров-первый открывает крышку аппарата, вывинчивает части, кладет их в карман, аппарат же ставит на место. Продолжает стоять вахту в первом отсеке.
Пауза.
Через переговорную трубку доносится приказание: «Очередной смене приготовиться на вахту!»
Пауза.
«Очередной смене приготовиться на вахту!» Правая дверь открывается, и один за другим в отсек входят матросы Г р у ш е в с к и й, Д ж и б е л и, Б е р м а н и П а н ы ч у к.
Б е р м а н. Вот и все! Закончили плаванье. Дальше дежурим на берегу.
Д ж и б е л и. Я тоже так думаю. Вы, конечно, довольны, товарищ Грушевский?
Г р у ш е в с к и й (взволнованно). Очень!
П а н ы ч у к (вдруг). А это еще неизвестно…
Г р у ш е в с к и й. Что именно?
П а н ы ч у к. Что не придется в море дежурить. На флоте о некоторых вещах не принято говорить с полной уверенностью. Командир нашей лодки, например, сроду не скажет: «Я приду туда-то в шестнадцать тридцать».
Б е р м а н. А как же?
П а н ы ч у к (многозначительно). Он скажет: «Я надеюсь прийти!»
Пауза.
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Слушай, товарищ Грушевский…
Г р у ш е в с к и й. Да.
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Сделай одолжение, подежурь за меня в отсеке.
Г р у ш е в с к и й. Ну вот! (Берману.) А ты говорил, что дежурить больше не придется.
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Всего несколько минут. Мне надо только наладить…
Г р у ш е в с к и й. Давай, но прошу — поскорей. (Становится на место Пивоварова-первого.)
П и в о в а р о в - п е р в ы й. Я моментом! (Быстро уходит.)
Матросы расходятся по отсеку. Джибели причесывается. Берман устраивается поудобней около своего шкафчика и, вынув оттуда тетрадку, начинает что-то писать. Панычук направляет бритву. Входит с т а р ш и н а Г р и г о р ь е в. Он сразу же проходит к торпедным аппаратам.
Г р и г о р ь е в. Аппараты сухие?
П а н ы ч у к. Так точно!
Г р и г о р ь е в. Проверим! (Проверяет аппараты. Видит Бермана.) Как свободное время, так все пишет и пишет. Неужели у вас такая обширная родня, а?
Б е р м а н. Это так… личные записи…
Г р и г о р ь е в. Дневник ведете, что ли?
Б е р м а н. Нет, не дневник.
Г р и г о р ь е в. А что же тогда?
П а н ы ч у к. Очередное задание выполняет!
Г р и г о р ь е в. Пока общие фразы. Нельзя ли конкретней?
П а н ы ч у к. Можно, Фома Петрович. Мы же все учимся на заочных курсах…
Г р и г о р ь е в (глядя под аппарат). Это плохо!
Г р у ш е в с к и й. Что плохо: что учимся?
Г р и г о р ь е в. Нет, что грязь под аппаратом. Раньше чем готовиться к увольнению и наводить на себя красоту, надо ее навести в своем заведовании! А ну-ка, прекратить бритье!
П а н ы ч у к. Есть, Фома Петрович! (Грушевскому.) Пошли, Саша!
Панычук и Грушевский идут к торпедным аппаратам и принимаются за чистку.
Г р и г о р ь е в (Берману и Джибели). А что вы все учитесь, это хорошо! Желаю успеха!
Б е р м а н. Спасибо, Фома Петрович.
Г р и г о р ь е в. Читайте побольше, слушайте специалистов и тогда всего добьетесь. Но практику не забывайте. Без нее всем вашим знаниям — копейка цена!
Д ж и б е л и. Вот как раз я хотел сказать, дорогой Фома Петрович. В том учебном практическом походе у меня опыта прибавилось больше, чем за два года занятий.
Г р и г о р ь е в. Это вы хватили, товарищ Джибели.
Д ж и б е л и. Честное слово, нет. Смотрите: ведь мы все делали так, как на войне. Разве это в книгах прочтешь? Хотя бы позавчера: ночь, тишина… вокруг тебя вода чернее крыла горного ворона. Лодка плывет, как человек, у которого остановилось сердце.
Г р и г о р ь е в (хитро). Значит, как покойник?
Д ж и б е л и. Нет. Тихо плывет. Только перископ — зоркий глаз — смотрит вперед… А впереди — враг. Опасность вокруг нас: она рядом, здесь. Но нам не страшно. Мы должны победить!
Г р и г о р ь е в. Меньше страсти, товарищ Джибели.
Д ж и б е л и. Есть меньше страсти, товарищ старшина. (С возрастающим азартом.) Наш «Дельфин» подкрадывается все ближе и ближе. Вот уже хорошо видим корабли противника. Короткий приказ… Торпеды несутся на врага, и каждая достигает цели! (Пауза.) В этом походе я научился воевать.
Г р и г о р ь е в. Приятно слышать! (Поднимает крышку люка и спускается в трюм под палубу.)
Пауза.
Г р у ш е в с к и й (Панычуку). Я ее увижу сегодня, Паша.
П а н ы ч у к (продолжая работать). Обязательно! И я по ней сильно соскучился.
Г р у ш е в с к и й. Многое передумано за это время, Паша. Может, я был к Наде недостаточно внимательным?
П а н ы ч у к (пожимая плечами). Неблаговидных поступков я лично не замечал.
Г р у ш е в с к и й. Ведь в плаванье вот уже сколько…
П а н ы ч у к. Ну, за такое время, я думаю, ничего особенного случиться не могло. Все обойдется… Сегодня воскресенье, Надя свободна, встретит тебя. А чтобы больше не было думок, завтра же все приведете в законный порядок.
Г р у ш е в с к и й. Обязательно. Я вчера, Паша, видел какой-то необычайный сон.
П а н ы ч у к. Когда любишь девушку, так она и во снах с тобой.
Г р у ш е в с к и й. Нет, Наденька тут ни при чем. Думал я о ней, а сон был… исторический. Будто наша лодка — «Наутилус». Я — капитан Немо. Вы все — мои верные спутники, смелые борцы за свободу… Я стою, скрестив руки, и смотрю на тонущий военный фрегат. Сабля, пистолеты за поясом…
Все притихли, слушают.
Г р и г о р ь е в (появляясь из люка). Литература!
Грушевский оборачивается.
(Садится на палубу.) Литература, говорю, товарищ Грушевский. Я все-таки удивляюсь: человеку с десятилетним советским образованием, — подчеркиваю, советским, — торпедисту Грушевскому снятся почему-то какие-то очень… нереальные сны. Я, например, снов никогда не вижу: нервы мои в исключительном порядке, но если бы мне и причудилось какое приключение, то уж наверняка из нашего морского быта! (Вылезает из люка и закрывает его.)
П а н ы ч у к (улыбаясь). Так это же не кино, товарищ старшина. Что приснится, то и приснится!
Г р и г о р ь е в. А я знаю причину таких сновидений! Больно спокойно настроены, товарищ Грушевский! Я вам советую чувствовать себя всегда как перед боем, а не как после боя. Корея в огне? Во Вьетнаме, в Индонезии — война, в Испании — гад Франко. Дальше! Атлантический пакт! Американцы создают заново западногерманскую армию и «стращают» сверхатомными, водородными бомбами! Обстановка не очень-то спокойная. И не те сны вам снятся, товарищ Грушевский, явно не те! На кой черт вам этот Немо, — я ничего не говорю, он вполне приличный был мужчина, — когда мы имели таких героев, как товарищ Лунин, Фисанович, Стариков, Гаджиев или Колушкин, Иван Александрович? Их атаки, их прорывы в базы врага… Вот у кого нам учиться! С кем из них может сравниться ваш капитан Немо?
П а н ы ч у к. Да что вы, товарищ старшина, до этого бедного Жюль Верна причепылысь? Он сам по себе, а мы…
Г р и г о р ь е в. Вы подождите! Уж раз вас так тянет на события прошлого, то у меня и для вас тоже кое-что найдется. Вы с Украины?
П а н ы ч у к. Так точно, Киевской области.
Г р и г о р ь е в. Одну историю — не помню, где я ее прочел, — лично вам изложу. Ну конечно, вкратце, а то я плохой рассказчик. Значит, лет четыреста тому назад с тихого днепровского берега в далекий поход собрались запорожские казаки. Они проскочили Босфор, Дарданеллы и на легких своих чайках рванули в Средиземное! Огляделись — и пошли на Испанию… Штурмом взяли город Сарагоссу, и среди неизвестных мне, мо, безусловно, субтропических растений три дня была там Запорожская республика. Вот это сон!
Г р у ш е в с к и й. Как вы назвали город, товарищ старшина?
Г р и г о р ь е в (несколько смущенно). Возможно, что это была и не Сарагосса, а именовался он по-испански иначе, — я за это не ручаюсь, — но факт остается фактом. А как русский флот адмирала Ушакова взял неприступную крепость Корфу?
П а н ы ч у к (показывая под аппараты). Готово, товарищ старшина!
Г р и г о р ь е в. Ну и как?
П а н ы ч у к. Как паркет!
Г р и г о р ь е в. Сейчас проверим! (Лезет проверять.)
Входит кок К у р а к и н. У него перевязан лоб.
К у р а к и н. Здорово, дельфины!
П а н ы ч у к. Здорово, профессор!
К у р а к и н. Что это вы притихли?
Пауза.
П а н ы ч у к (вдруг). Неприятности! (Махнул рукой.)
К у р а к и н. Какие?
П а н ы ч у к. Белуга забилась под правый винт.
Г р у ш е в с к и й (сразу входя в роль). Слушай, Паша!.. А что, если мы ее протащим через торпедный?..
К у р а к и н. Я что-то не пойму… Кто, вы сказали, под правым винтом?
П а н ы ч у к. Белуга! Пудов на двенадцать штучка! Вот почему лодка на одном винте вертится на месте. Здоровая рыба: одной икры там, наверно, больше тридцати кило. (Григорьеву.) Почему она туда залезла?
Григорьев пожимает плечами.
К у р а к и н (недоверчиво). А… как же ее достать?
Входит с т а р ш и й л е й т е н а н т О р л о в. Все встают.
Г р и г о р ь е в. Смирно! Товарищ старший лейтенант! Отсеки прибраны, механизмы в порядке!
О р л о в. Вольно! Сидите, товарищи! (Куракину.) Почему голова забинтована?
К у р а к и н. Лоб расшиб, товарищ старший лейтенант. Клапана всюду понатыканы, никак я не уберегусь.
О р л о в. Техника, ничего не поделаешь!
К у р а к и н. Больно ее много. Как бы не подвела!
О р л о в. Не беспокойтесь. Кого это вы хотели достать?
К у р а к и н. А! Белугу!
О р л о в. Какую белугу?
К у р а к и н. Да ту, что забилась под правый винт.
О р л о в (удивленно). О чем вы толкуете?
Все молча улыбаются. Пауза.
К у р а к и н (глядя на товарищей). Так, так, понятно! (Качая головой.) Им только смех, товарищ старший лейтенант. Они все время меня разыгрывают.
О р л о в (улыбаясь). Что вы тут делаете?
К у р а к и н. Я, товарищ старший лейтенант, пришел в первый отсек за продуктами. Разрешите пройти в провизионку?
О р л о в. Идите!
Кок открывает люк и спускается под палубу.
(Смотрит ему вслед.) Вы его не терзайте, товарищи!
П а н ы ч у к. Да мы же без всякой обиды!
Голос Афанасьева через переговорную трубу: «В первом!»
О р л о в (в трубу). Есть в первом! Старший лейтенант Орлов.
Голос Афанасьева: «Вы сообщили на базу, что мы предполагаем подойти в двенадцать ноль-ноль?»
Так точно, сообщил, товарищ командир. (Пауза. Отходит от переговорной трубы, и смотрит на часы.) Через тридцать минут, рассчитываю, будем дома. Осталось пройти мили четыре, а может, и меньше. Довольны?
Все улыбаются.
Что молчите?
Г р и г о р ь е в. Стесняются, товарищ старший лейтенант. Конечно, довольны. Ведь каждого кто-то ждет на берегу… Я по дочке ужасно соскучился…
О р л о в (задумчиво). Да, это понятно! Ну, готовьтесь к выходу, товарищи!
Орлов поворачивается, чтобы уйти, но не успевает сделать и шага, как раздается взрыв. Корпус лодки вздрагивает. Все падают. Моментально гаснет свет. Сквозь шум бьющегося стекла резко звучит аварийный сигнал. Орлов бросается к двери, ведущей во второй отсек, и задраивает ее. Глухой удар. Все снова покачнулось.
Г р и г о р ь е в. Лежим на грунте.
О р л о в (включает фонари отсечного аварийного освещения). Осмотреться в отсеке!
Панычук и Грушевский бросаются к торпедным аппаратам, Берман — к плафонам, Джибели — к телефону, Григорьев — к динамомашине.
Д ж и б е л и. Совершенно поломан отсечный телефон.
Г р и г о р ь е в. Помпа сорвана с фундамента, вышла из строя.
Г р у ш е в с к и й. Четвертый номер заполнился…
Б е р м а н. Разбиты плафоны!
К у р а к и н (из трюма). Вода!
Григорьев быстро спускается в трюм и кричит оттуда: «Просачивается через сальники переборок!» Голос Афанасьева: «В первом!»
О р л о в. Есть в первом!
Голос Афанасьева: «Доложить обстановку!»
У четвертого номера открылась передняя крышка. Аппарат заполнен водой! Разбит отсечный телефон. Помпа сорвана с фундамента и вышла из строя. Плафоны — вдребезги. Через сальники переборок трюма незначительно фильтрует вода.
Голос Афанасьева: «Ясно! Быстро навести порядок в отсеке!»
Есть! (Команде.) Привести отсек в порядок, исправить повреждения!
К у р а к и н (показываясь из люка). Что это вы, тонуть собираетесь?
Г р у ш е в с к и й. Помолчите, товарищ Куракин!
П а н ы ч у к. Вот и пришли в двенадцать ноль-ноль…
З а н а в е с.
Берег. Голубая даль моря. Улица-аллея у домика начальника штаба отдельного дивизиона подводных лодок Михаила Ивановича Денисова. На крылечке, выходящем в сад, стоит В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Вдалеке в парке репетирует духовой оркестр.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Наденька, вы скоро?
Голос Нади из дома: «Иду!»
Входят Н а д я и А н н а С т е п а н о в н а. Старушка держит в руках новое белое платье.
Ну как?
Н а д я. Я примеркой очень довольна.
А н н а С т е п а н о в н а. Все будет как надо! Заходите, Вероника Ильинична.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Нет, нет, мне рассиживаться некогда… Сегодня наши из плавания приходят. Надо их встретить хорошо… Да и Наденьке…
Н а д я. Честное слово, мы не опоздаем…
А н н а С т е п а н о в н а. Я при такой беготне туды-сюды работать не могу…
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Вы поймите, Анна Степановна, у нас буфет не готов? Не готов! Я Наденьку своим заместителем назначила для чего? По часу платья мерить?
Н а д я. Ну уж и час…
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Ведь хочется побаловать их чем-нибудь домашним, вкусным, своими руками сделанным! Верно?
А н н а С т е п а н о в н а. Да кто спорит?..
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Эх, помощница!
Н а д я. Ну зачем вы так говорите, Вероника Ильинична! Обидно даже! Буфет будет богатый… хороший концерт… Правда, Анна Степановна?
А н н а С т е п а н о в н а. По-моему, хороший.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (с укором). Надя, Наденька! Уже разболтала?
Н а д я. Я только Анне Степановне…
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. А ведь программу мы держали в тайне… Хотели сюрпризом! Ох, прямо беда с вами! Я надеюсь, Анна Степановна, что дальше вас это не пойдет?
А н н а С т е п а н о в н а. Будьте спокойны! Никому ни слова!
Н а д я. А вы успеете закончить платье?
А н н а С т е п а н о в н а. А тебе уж не терпится! Ты меня не торопи! Такой красавицей, павой будешь на вечере, что у всех дух захватит!
Н а д я. Мечтала встретить его в этом платье. Мы так и условились: как только Саша вернется, сразу же и поженимся. Не дождусь я его. (Смущается.) Ведь у меня никого нет на свете, кроме Саши.
А н н а С т е п а н о в н а. Доля уж наша такая. Жена моряка — значит, жди!
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Мы всегда ждем. По традиции!
А н н а С т е п а н о в н а (усмехнувшись). М-да! Вот она идет, моя традиция!
Приближаются старики Ф и л и п п о в и Д м и т р и е в.
Дмитриеву трудно идти: он хромает и опирается на суковатую палку.
Ф и л и п п о в. Да что ты мне, Костя, рассказываешь! Я же это своими глазами видел. Сегодня утром водолазы уходили! Театр, понимаешь? Будто не на работу, а на курорт собрались! (Раздраженно.) Все как один чистенькие, подстриженные, молоденькие…
Д м и т р и е в. Ну и что? Наша смена! (Вдруг.) Тихо! (Кивнув на женщин.) Дамы! (Прикладывает руку к козырьку.)
Женщины молча отвечают ему кивком головы. Филиппов даже не смотрит в их сторону.
Ф и л и п п о в. Что-то я утомился! Посидим?
Д м и т р и е в. Пожалуй, пойдем, Ваня! До хаты ведь совсем близко.
Ф и л и п п о в. Ну, ты иди. А я посижу. (Вдруг.) Боишься, что ли?
Д м и т р и е в. А чего мне бояться?.. Я человек уважаемый, по линии, так сказать, культуры и поведения.
Ф и л и п п о в. Улица, она общественная! А кому не нравится, пусть заборы повыше строит! (Садится.)
Д м и т р и е в. Обязательно здесь. Можно было для отдыха и другое место выбрать.
Ф и л и п п о в. А мне и тут хорошо.
А н н а С т е п а н о в н а (Наде). Иди-ка в дом… От греха подальше.
Н а д я. От какого греха, Анна Степановна?
Ф и л и п п о в (громко). От меня. Это я — брат родной — грех! Мешаю ей своим присутствием.
Входит Л е н а. Останавливается.
Л е н а. О чем шумите, Иван Степанович?
Ф и л и п п о в. Никакого шума тут нет, женщина-врач.
Д м и т р и е в. Пошли, Ваня. Нетактично, честное слово.
Ф и л и п п о в (Лене). Что? Думаете, я пьяный? Можете освидетельствовать! Дыхнуть?
Л е н а. Да нет, не надо! Но и шуметь не стоит.
Ф и л и п п о в (с угрозой в сторону дома). Ладно, сестричка! Ладно. (Встает и уходит.)
Дмитриев ковыляет за Филипповым. Пауза. Лена входит в сад.
Л е н а. Из-за чего началось?
А н н а С т е п а н о в н а. Не знаю. Я его не трогала.
Н а д я. Мы тут сидим, разговариваем… (Вдруг.) Может, он такой от одиночества, Анна Степановна? (С грустью.) Это очень тяжело — одиночество! (Спохватившись.) Особенно на старости лет.
Л е н а. А что произошло сегодня?
А н н а С т е п а н о в н а. Ничего. Все с тех пор… злится…
Н а д я. Я так и не знаю точно… (Смущенно.) Может, неудобно спрашивать?
А н н а С т е п а н о в н а. Почему это неудобно? Он довел моего сына до того, что Миша выгнал его со службы.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Ну-ну-ну…
А н н а С т е п а н о в н а. Ничего не «ну-ну-ну». Племянник вынужден был уволить своего родного дядю за грубость и поганый характер.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Но ведь Михаил Иванович сам же ходатайствовал о его пенсии.
А н н а С т е п а н о в н а. А это братцу Ивану как с гуся вода. Вы же видите — волком смотрит.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Чтобы в морской семье были такие отношения!
А н н а С т е п а н о в н а. Неисправимый. (Лене.) Вы ко мне, Лена, что ли?
Л е н а. К вам, Анна Степановна.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Мы пойдем.
Л е н а. Но мне никто не мешает.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Нет, нет, у нас дел много. Вы заходите часика в три проверить нашу стряпню.
А н н а С т е п а н о в н а. Ты, Надюшка, далеко не забегай. Примерю в последний раз.
Надя делает ей какие-то знаки.
Я помню. Никто на твою фигуру и внимания не обратит.
Все смеются.
Н а д я. Анна Степановна, ну как вам не стыдно!
А н н а С т е п а н о в н а. А чего тут стесняться? Дите наше, военно-морское, и отец его нам хорошо известен.
Надя, смущенно махнув рукой, быстро уходит.
(Ей вслед.) И не гоняй. Уже не девочка. В твоем положении это не годится.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (улыбаясь). Надя, Наденька! (Идет за Надей.)
Пауза.
А н н а С т е п а н о в н а. А все-таки, Леночка, вам гражданское больше идет. Шелк-то какой тяжелый! Но не слишком ли коротко, мать моя?
Л е н а. Нет, ничего, точно по журналу.
А н н а С т е п а н о в н а. А ну-ка повернитесь.
Лена поворачивается.
Хороша, очень хороша! В мое время за такой барышней целый хвост ходил бы уже.
Л е н а. Ну, это многовато, а… (Вдруг.) Где Михаил Иванович?
А н н а С т е п а н о в н а. Звонил с берега, что идет домой. Хорошо, что не встретился с дядей. Тут однажды уже было представление.
Быстро входит З и н а Г р и г о р ь е в а.
З и н а (скороговоркой, запыхавшись). Второй час ищу вас, Елена Львовна! Здравствуйте, Анна Степановна! С лампочками для вечера ничего не получается.
Л е н а. То есть как не получается?
З и н а. Отец не дает!
Л е н а. Но мы же с ним договорились.
З и н а. А когда дело дошло до получения, он мне отказал! Очень вас прошу: пройдем сейчас к нам, пока он дома. И кстати Светланочку посмотрите: ей опять нездоровится…
Л е н а (укоризненно). Обкормили!
З и н а. Что вы! У меня режим! Муж вот-вот с похода вернется… Хочется, чтобы она встретила его здоровенькой. Один ваш взгляд ей так помогает.
Л е н а. Зиночка считает меня волшебницей. Что с вами делать?
З и н а. Я ведь на минуточку. Уверяю вас, на одну только минуточку. У меня и у самой-то нет больше времени.
А н н а С т е п а н о в н а. Тебе же на работу сегодня не надо. Чем же это ты так в воскресенье занята?
З и н а. Как чем? Концерт — раз! Ответственность — два! Наши возвращаются — три! Свадьба — четыре!
А н н а С т е п а н о в н а. Постой, постой. Чья свадьба?
З и н а. Как чья? Саша Грушевский и Покровская Наденька! Для них в загсе все готово! Ну, потом на вечере все и поздравят молодых. А уж после отправимся на их новую квартиру — к Наде… Я уже забегала, горшочки с цветами — исключительная красота!
Л е н а. Вы говорите об этом с таким увлечением, что, того и гляди, вас послушав, еще кто-нибудь последует их примеру.
З и н а. А что ж! И прекрасно! Я очень люблю, когда люди женятся! Моя бы воля, я бы всех записала! Пойдемте, Елена Львовна!
Л е н а (Анне Степановне). Передайте, пожалуйста, Михаилу Ивановичу, что я скоро приду!
Лена и Зина уходят.
А н н а С т е п а н о в н а. Как выходной день, так все летают, порхают, мельтешат перед глазами. Суета, прости господи! (Входит в дом.)
Пауза.
Справа к калитке идет М и х а и л Д е н и с о в; он проходит в сад, снимает фуражку, кладет ее на скамью. Голос Анны Степановны: «Пришел?»
М и х а и л. Пришел!
А н н а С т е п а н о в н а (появляясь). Все наши вернулись?
М и х а и л. Нет еще. (Смотрит на часы.) Уже тринадцать двадцать… (Качает головой.) Море как разгулялось!.. (Пауза.) А как у вас прошла утренняя вахта?
А н н а С т е п а н о в н а. Без особых происшествий. Братец мой приходил…
М и х а и л. Ну?
А н н а С т е п а н о в н а (спокойно). Прошел — и все. (Пауза.) Леночка тут была. Она еще зайдет. (Спускается в сад, садится на скамейку и продолжает шить платье.) Нравится тебе подвенечное?
М и х а и л. А кого жените?
А н н а С т е п а н о в н а. Надю Покровскую. Сегодня Саша Грушевский возвращается! (Пауза.) Вечером концерт будет хороший!
М и х а и л. Кто выступает?
А н н а С т е п а н о в н а. В свое время узнаешь.
М и х а и л. Вероника Ильинична удивительно изобретательный человек. Она просто находка для нашего драмкружка… Вы знаете, мама, у нас вечера не хуже профессиональных, честное слово…
А н н а С т е п а н о в н а. С этим не спорю… Но только должна отметить, что если капитан-лейтенант Белогубов на скрипке играет, то ему его жена на рояле аккомпанирует; супруги Нестеровы, например, пьесу вдвоем представляют; мичман Зарядьев с женой украинский танец пляшут, а ты, сын мой, всегда один… вступительное слово или лекция! В общем — бобыль!
Михаил усмехается.
А ну-ка, Миша, сядь рядом!
Михаил садится.
Давно мы с тобой не беседовали.
М и х а и л (улыбаясь). О чем?
А н н а С т е п а н о в н а. Да так, о жизни.
М и х а и л. А чего нам о ней говорить? Существуем тихо, мирно. Наша жизнь — как на ладони.
А н н а С т е п а н о в н а. Вот и я так думала. А выходит по-другому. Есть нам о чем потолковать… (Пауза.) Тебе уже двадцать восемь… Воевал ты хорошо. Сейчас делом большим управляешь.
М и х а и л. К чему вы это?
А н н а С т е п а н о в н а. Не пора ли, Мишенька, своей семьей обзавестись?
М и х а и л. А вы думаете, что пора?
А н н а С т е п а н о в н а. Пора.
М и х а и л. Ну что же! Я не против.
А н н а С т е п а н о в н а. Сама постараюсь найти тебе…
М и х а и л. Поздно, мама. Я уже нашел.
А н н а С т е п а н о в н а (не ожидала такого ответа. Подняв голову). Кто такая?
М и х а и л. Этого я вам пока не скажу. Любовь — тайна.
А н н а С т е п а н о в н а. Вот как? Значит, ты ее уже сильно любишь, Миша?
М и х а и л. Да, очень люблю. Это я понял недавно. Меня потянуло к… к этой девушке с первого дня знакомства.
А н н а С т е п а н о в н а. Смотри, сынок, тебе видней.
М и х а и л. Я никогда не говорил ей о своем чувстве. Не решался. Она, вероятно, и не подозревает ничего. А сегодня я ей все скажу.
Пауза.
А н н а С т е п а н о в н а (вздохнув, целует сына). Говори! (Встает.) И дай бог тебе с ней такую жизнь, какую я прожила с твоим отцом. (Погладила голову сына, ушла в дом.)
М и х а и л (срывает ромашку, обрывает лепестки, шепчет, усмехается). Любит… не любит… (Остается последний лепесток. Улыбается.) Любит!
Входит Л е н а.
Здравствуйте, Елена Львовна!
Л е н а. Здравствуйте, Михаил Иванович! Ну и тип же наш Акулов, я вам доложу.
М и х а и л. А что такое?
Л е н а. Просто скупой рыцарь!
М и х а и л. Есть за ним такой грех!
Они садятся рядом. Это видит из окна Анна Степановна и улыбается.
Л е н а. Пришлось устроить ему очередное внушение… Лампочки не давал…
М и х а и л. Но вы все-таки своего добились?
Л е н а. Конечно, хотя с большим трудом! Я к вам вот по какому вопросу: прибыли фрукты — яблоки и мандарины. Надеюсь, что мое хозяйство будет обеспечено в первую очередь?
М и х а и л. Будьте спокойны, Елена Львовна! Ваши больные останутся довольны. После трепки, что вы задали товарищу Акулову, он теперь сам об этом позаботится.
Л е н а. И все-таки я прошу вас дать соответствующее распоряжение.
М и х а и л. Будет сделано, товарищ капитан! Деловая часть закончена?
Л е н а. Да, у меня все.
М и х а и л. Тогда разрешите вам сказать, что… вы сегодня какая-то… необыкновенная.
Л е н а. Да как всегда, ничего особенного!
М и х а и л. Нет, нет, честное слово! Я сейчас, кажется, начну вам в любви объясняться!
Л е н а. Вечно вы шутите, Михаил Иванович.
М и х а и л (тихо). А что, если не шучу… Что, если…
Л е н а. Тогда подождите, Михаил Иванович. (Пауза.) За то время, что лодки были в походе, я смогла проверить свои чувства, внимательно выслушать голос своего сердца… Поэтому готова теперь сделать вам одно признание…
М и х а и л. Слушаю вас внимательно.
Л е н а. Я, Михаил Иванович, поняла, что… люблю.
М и х а и л. Кого… же вы любите… Елена Львовна?
Л е н а. Я думала, что вы знаете, что вы догадываетесь… (Поднимает глаза на Михаила.) Я люблю… Гришу Орлова.
Пауза.
М и х а и л (глухо). Почему же… вы решили сказать об этом мне, именно мне?
Л е н а. Потому что он приходит сегодня, потому что вы самый близкий друг Гриши… И потом — только вы не сердитесь, пожалуйста, — я чувствую, что вам я не безразлична… Может, это нескромно так думать… Но вы понимаете… А если мне только показалось…
М и х а и л. Показалось, Елена Львовна…
Л е н а. Тогда я счастлива вдвойне. И прошу простить мою… самоуверенность!
М и х а и л. Я рад… за Гришу, за вас…
А н н а С т е п а н о в н а выходит на веранду.
А н н а С т е п а н о в н а. Леночка! Поднимайтесь ко мне, надо посоветоваться.
Л е н а (Михаилу). Извините! (Поднимается на веранду.)
Пауза.
М и х а и л (невольно вырывается). Мама! Что же это такое?
А н н а С т е п а н о в н а. Ты меня, Миша?
М и х а и л. Нет!
А н н а С т е п а н о в н а (Лене). Ну-ка, прикиньте на себя.
Лена примеряет платье.
Может, и вам сшить такое? А?
Л е н а (обнимает ее). Скоро, скоро, Анна Степановна, упаду на колени, просить буду.
Звонок телефона.
(Снимает трубку.) Да! Хорошо! (Михаилу.) Вас срочно вызывают в штаб, Михаил Иванович!
М и х а и л. Спасибо. (Быстро уходит.)
Пауза.
Л е н а. У лейтенанта Егорова был несколько встревоженный голос…
А н н а С т е п а н о в н а (улыбаясь). А что может случиться в такой день, Леночка?
Л е н а (улыбаясь, счастливая). Вы правы, Анна Степановна! Сегодня у меня действительно чудесный день! (Уходит.)
А н н а С т е п а н о в н а. А Миша говорит: «Любовь — тайна». Эх, молодежь! Разве от матери что скроешь?
З а н а в е с.
Лодка. Тишина. П а н ы ч у к и Г р у ш е в с к и й пытаются привести в порядок торпедный аппарат № 4 — выкачать из него воду. Б е р м а н чинит электрощит. Д ж и б е л и возится с помпой. О р л о в слушает стук из второго отсека. Из люка вылезает Г р и г о р ь е в.
Г р и г о р ь е в (Куракину, сидящему рядом с люком). Клинья! Дюймовые!
К у р а к и н (передает ему клинья). Держите, товарищ старшина!
Г р и г о р ь е в (с раздражением бросает поданные ему Куракиным клинья). Дюймовые, я сказал!
Куракин идет обратно и подает нужные клинья. Григорьев исчезает в люке. Стук из второго отсека прекращается.
К у р а к и н (Орлову). Ну что, товарищ старший лейтенант?
О р л о в. Живы, здоровы и работают!
К у р а к и н. Все трое?
О р л о в. Да, Пивоваров, Семенов и Антонов.
Голос Афанасьева: «В первом…»
Есть в первом!
Голос Афанасьева: «Отдайте аварийный буй!»
Есть! (К Джибели.) Отдайте аварийный буй!
Д ж и б е л и. Есть отдать аварийный буй. (Подходит к ручке аварийного буя и вращает ее.)
Пауза.
О р л о в (смотрит на часы). Сейчас тринадцать десять. Мы здесь уже около часа… Аварийный буй будет сразу замечен с поста СНИС…
К у р а к и н (тихо, Берману). С чего?
Б е р м а н (тихо, Куракину). С поста СНИС — службы наблюдения и связи.
О р л о в. Начальнику штаба сообщат немедленно. Ходу сюда около двадцати минут. Прибавлю еще четверть часа на подготовку к выходу, — в общем, надо рассчитывать, что в тринадцать пятьдесят, то есть максимум через сорок минут, мы услышим голос капитан-лейтенанта Денисова. Товарищ Панычук, станьте у телефона и будьте особенно внимательны.
П а н ы ч у к (подходя к телефону). Есть быть внимательным, товарищ старший лейтенант!
Г р и г о р ь е в (высовывается из люка. Куракину). Дай ключ!
Вдруг справа раздается глухой звук.
О р л о в. Заработала помпа!
Г р и г о р ь е в. И вторая…
К у р а к и н (проходя с ключом, Берману). Откачивают?
Б е р м а н. Да.
К у р а к и н. А почему не попробуете сначала моторами?
Г р и г о р ь е в (беря ключ у Куракина). Во-первых, винты могут поломаться о грунт. Если песчаный — еще ничего… (Скрывается в люке трюма.)
О р л о в. А потом лодка прижата ко дну затопленным отсеком. Она сейчас слишком тяжела… Такая попытка была бы бесцельной. (Поза кока настолько комична, что Орлов улыбается.) Вы не согласны со мной, товарищ Куракин?
К у р а к и н (растерянно). Ведь я, товарищ старший лейтенант, собственно говоря, не подводник в узком смысле этого слова. Имел возможность плавать на линкоре и крейсерах, а для начала службы сюда попросился — ради интереса, из любопытства. А зачем мне это понадобилось, черт его знает! (Пожимает плечами.) Весь мой продукт здесь, а там команда обеда дожидается. В камбузе на плите мясо горит…
О р л о в. Очень печально, товарищ Куракин, что у вас горит мясо, но к нашему делу это прямого отношения не имеет.
Помпы перестают работать. Все переглядываются. Из люка высовывается Г р и г о р ь е в.
К у р а к и н (Григорьеву). Почему они остановились?
Г р и г о р ь е в. Значит, пробоина слишком велика… Помпы не справляются с поступлением воды. Они, понимаешь, работают, а вода там, в отсеке, не убывает. Вот!
К у р а к и н. А если… если весь балласт воздухом продуть?
Г р и г о р ь е в. Это зачем же?
Куракин пожимает плечами.
Лодка все равно не поднимется, а только станет на попа. Получится довольно глупый цирковой номер. И вообще, товарищ Куракин, зря вы здесь оказались. Если бы там, хоть помогли чем-нибудь, а тут без дела торчите…
О р л о в. Ну, в этом он не виноват.
Г р и г о р ь е в. Это, конечно, верно! (Снова уходит вниз.)
К у р а к и н. Разрешите вопрос, товарищ старший лейтенант?
О р л о в. Ну?
К у р а к и н. Сколько времени мы можем находиться в таком положении?
О р л о в. Пока не всплывем!
Куракин молча ждет дальнейших объяснений Орлова.
Вижу, что вас не удовлетворяет мой ответ. Ничего другого сказать не могу. Если не поднимемся своими силами, дождемся помощи. Наверху подойдет катер, и мы услышим звонок телефона.
Куракин беспомощно смотрит на своих товарищей. Грушевский с досадой махнул на него рукой.
К у р а к и н (Грушевскому, шепчет). Ты не серчай на меня, товарищ Грушевский, ведь я в первый раз в таком переплете…
Г р у ш е в с к и й (тихо). При чем тут в первый или в последний? Приказано ждать… Понимаешь… приказано — и все!
К у р а к и н (упавшим голосом). Понимаю.
Пауза.
Г р и г о р ь е в (Куракину, высунув голову из люка). Легче, когда точно представляешь себе обстановку. Вы поймите, товарищ Куракин: произошел взрыв, от него нарушилась герметичность второго, соседнего с нами отсека, и он заполнился водой.
К у р а к и н. А как же там трое парней живыми остались?
Г р и г о р ь е в. Воздушная подушка: воздух не дает воде дойти до потолка. Вот они там и сидят наверху, как птички… Ребята здоровые, выдержат!.. Потом у каждого из них имеется маска. Иди-ка сюда!
Куракин спускается в люк к Григорьеву.
П а н ы ч у к. Разрешите обратиться, товарищ старший лейтенант?
О р л о в (глядя на часы). Да, да…
П а н ы ч у к (медленно). Я полагаю, что мы не услышим звонка телефона.
О р л о в (встает). Почему?
П а н ы ч у к. Только сейчас заметил: у него не хватает частей, и он работать не сможет.
О р л о в (подходит к Панычуку и вместе с ним осматривает аппарат, затем оборачивается). Вы знали о порче аппарата, товарищ Джибели?
Д ж и б е л и. Нет, товарищ старший лейтенант! Когда я уходил на вахту, телефон был в полной исправности.
Г р у ш е в с к и й. Кто же его испортил?
О р л о в (резко). Так вопрос не ставится, товарищ Грушевский.
Г р у ш е в с к и й. Виноват!
О р л о в. Дежурный электрик, очевидно, унес недостающие части либо для замены, либо для чистки. Наш буй плавает на поверхности; будет работать телефон или не будет — водолаз все равно спустится к лодке в течение двух-трех часов! (Подходит к переговорной трубе.) Центральный!
Голос Афанасьева: «Есть в центральном!»
Телефон аварийного буя не работает: части разобраны!
Голос Афанасьева: «Ай-ай-ай! Ведь это же я приказал Пивоварову… Вот не везет! Вы знаете, что бывает, когда не везет?»
М-да, примерно! (Пауза. Панычуку, протягивая ему трубку разбитого отсечного телефона.) А ну-ка посмотрите, может, отсюда какие части подойдут?
Панычук берет трубку, садится у телефона аварийного буя и принимается за работу. Пауза.
Д ж и б е л и (тихо, работающему рядом с ним Берману). Я, конечно, извиняюсь, товарищ Иосиф! Но меня одна вещь удивляет.
Б е р м а н. Что вас удивляет, товарищ Вахтанг?
Д ж и б е л и. Сейчас скажу. Сердце человека, оно живет, — как бы вам объяснить? — своей самостоятельной жизнью… Вот любишь девушку, например… Почему любишь, за что любишь — неизвестно. Спросишь у сердца, а оно одним словом отвечает: «Люблю». И все! Голова, разум, как мудрый судья, тогда объясняет сердцу: «Слушай, дорогой товарищ сердце, неважная твоя барышня. Посмотри хорошо». А упрямое сердце опять свое: «Правильно говоришь, товарищ голова. Правильно. А я все-таки ее люблю!»
Б е р м а н. А к чему вы произвели такой анатомический анализ, товарищ Вахтанг? Когда вы начинаете говорить так, я никогда не знаю, куда вы гнете.
Д ж и б е л и. Все скажу, дорогой! Вот голова мне говорит: «Ты, Вахтанг Джибели, — военный моряк! Тебе доверили большое дело! На тебя надеется весь комсомол!» И я согласен с головой: правильная голова! А сердце? Сейчас сердце говорит: «Лежишь ты, Вахтанг, на дне тихого моря… Подумай минуту о доме, о стариках, о девушке с голубыми глазами, которая провожала тебя».
Б е р м а н. И ваша девушка, конечно, без всяких дефектов?
Д ж и б е л и. Первая девушка, товарищ Иосиф. Конечно, немножко бьется у меня сердце, хотя голова ему этого не позволяет. Ну, скажите честно: разве вы, так сказать, не волнуетесь?
Б е р м а н. Конечно, волнуюсь. Только я это делаю по-своему — молча! У меня это мало заметно! Бабушка у нас была очень нервная, больная. И мы с Костькой — это мой младший брат — старались ее не тревожить. В доме всегда говорили шепотом… Все держали в себе… Конечно, я немножко волнуюсь, но… как и все, работаю и вопросов товарищу старшему лейтенанту не задаю.
Г р и г о р ь е в (вылезая из люка). Балластную магистраль разорвало в трех местах… Помпа никак не сможет работать.
О р л о в. Плохо!
К у р а к и н показывается из люка.
Г р у ш е в с к и й. И крышку никак не закрыть, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. А ну-ка попробуем с вами, Фома Петрович!
Он с Григорьевым пытаются повернуть маховик, но это им не удается.
(Подходя к переговорной трубе.) В центральном!
Голос Афанасьева: «Есть в центральном!»
Балластную магистраль восстановить не имеем никакой возможности! Четвертый аппарат заполнен: заклинилась наружная крышка.
Голос Афанасьева: «Ну вот, еще одна радость!»
Пауза.
Куракин опускает голову. Орлов идет мыть руки, через плечо видит Куракина.
О р л о в (вытирает руки, смотрит на часы и как ни в чем не бывало говорит). Чем собираетесь нас кормить, товарищ Куракин? Уже время обеда!
Все удивленно поднимают головы.
К у р а к и н. Я не прикидывал, товарищ старший лейтенант, потому что не знаю, будет ли… обед. Ведь еще что-нибудь может случиться…
О р л о в. А я вам предлагаю продумать меню.
К у р а к и н. Есть продумать меню!
О р л о в. Что там у вас имеется?
К у р а к и н. Придется ограничиться одними консервами, так сказать, холодной закуской. В общем, кое-что найдется. Если разрешите, я сам соображу.
О р л о в. У кого есть чистая тетрадка?
Б е р м а н. Пожалуйста. (Протягивает тетрадку.)
Орлов берет складной стул, садится к столу и начинает что-то писать.
Г р у ш е в с к и й (сидящему рядом Панычуку). Слушай, Паша! А может, неожиданно… началась?
П а н ы ч у к (флегматично). Что?
Г р у ш е в с к и й. Какая-нибудь провокация! Ведь лезут же эти паразиты!
П а н ы ч у к (с невозмутимым спокойствием). А кто его знает! Время серьезное! (Подумав.) Нет, не посмеют.
Г р у ш е в с к и й. Ведь наглецы! Что в Корее творят! Ужас! Даже на китайские города налетают…
П а н ы ч у к. Потому что цепляются за каждый клочок азиатской земли… Ох, не хочется им из этих богатых стран уходить… Конечно, Трумэн и компания на всякую авантюру способны…
Г р у ш е в с к и й. Неужели их война ничему не научила?
П а н ы ч у к. Не научила — так научим! Повторение — мать учения!
О р л о в (не отрываясь от записей и не поворачивая головы). О чем разговор, товарищ Панычук?
П а н ы ч у к. Да все о том же, товарищ старший лейтенант. Так сказать, о бытие!
Орлов кивает головой и продолжает писать. Тишина.
О р л о в (кладет карандаш, встает). Ну, как самочувствие? (Пауза.) Я спрашиваю: как самочувствие?
Г р и г о р ь е в. Вы к кому обращаетесь, товарищ старший лейтенант?
О р л о в (молча смотрит на старшину и подходит к Берману). Как вы, товарищ Берман?
Б е р м а н. Почти нормально, товарищ старший лейтенант.
О р л о в (двигаясь дальше). Джибели?
Д ж и б е л и. Я ни на что не жалуюсь.
О р л о в. Добро! (Подходит к Грушевскому.) А вы?
Г р у ш е в с к и й. Можете на меня рассчитывать, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. Как себя чувствуете, торпедист Панычук?
П а н ы ч у к. Я, товарищ старший лейтенант, пока еще ничего такого особого не чувствую. Несу службу — и все!
О р л о в. Хорошо! Я хочу напомнить вам: мы — советские военные моряки, носители лучших традиций русского флота! Сохранить себя и наш корабль для Родины, верить в свои силы и до последней минуты поддерживать друг друга, поддерживать любой ценой, — вот наша святая обязанность.
Д ж и б е л и. Иначе и быть не может, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. Отлично. Это, собственно говоря, все, что я хотел вам сказать.
В люке появляется К у р а к и н.
К у р а к и н. Обед готов к раздаче, товарищ старший лейтенант. Разрешите начинать?
О р л о в. Начинайте.
Г р и г о р ь е в (подает команду). Приготовиться к обеду!
Все встают.
К у р а к и н (передавая Орлову две тарелки). Филе из осетрины, соус бордолэз. Беф-бульи с маседуаном из овощей.
О р л о в (улыбается). Никогда не знал, товарищ Куракин, что мясо с горохом можно назвать столь непонятно!
К у р а к и н. А так полагается. Я учился при кухне ресторана «Аврора». Ах, какие там были повара! Мы…
О р л о в. Продолжайте раздачу, товарищ Куракин.
К у р а к и н. Есть, товарищ старший лейтенант!
Кок выдает каждому порцию. Все расходятся по углам. Куракин с тревогой следит за тем, как команда будет принимать пищу. Но обед ни у кого не имеет успеха. Орлов видит это: он сам ест через силу.
(Обижается.) Обратите внимание, товарищ старший лейтенант: плохо едят.
О р л о в. Не понимаю, почему. Прекрасная пища. Рекомендую! Да и силы нам еще понадобятся… в любом случае.
Г р у ш е в с к и й. В глотку не лезет. Состояние какое-то напряженное, товарищ старший лейтенант. И хоть кричи «караул», а никто из нас ничем не может сейчас помочь нашим товарищам. Вот что меня злит больше всего…
О р л о в. Да, положение обидное. Но все-таки есть рекомендую побольше, товарищ Грушевский. Смотрите на мою тарелку — блестит, бриться перед ней можно. Как там с добавкой, товарищ Куракин?
Кок накладывает новую порцию в тарелку Орлова. Орлов ест «с аппетитом». Вся команда постепенно следует его примеру. Пауза. В соседнем отсеке, справа, будто начиная кипеть, бурлит вода.
Голос Афанасьева: «В первом!»
О р л о в. Есть в первом.
Голос Афанасьева: «Как чувствуете себя?»
Нормально. Сейчас пообедали.
Голос Афанасьева: «Завидую. Нам не до еды, да и продуктов не густо!»
А как обстановка в затопленном отсеке, товарищ командир?
Голос Афанасьева: «Я прекратил подачу воздуха: пробоина слишком высока. Будем пробовать помпами и воздухом вместе».
Пауза.
К у р а к и н (Григорьеву). А все-таки, отчего произошел взрыв? Может, нас ударили торпедой?
Г р и г о р ь е в. Кто? Детские вопросы какие-то…
О р л о в. Нет, это не детские вопросы, Фома Петрович! (Куракину.) Торпеда отпадает, товарищ Куракин. От прямого удара торпеды нас бы могло разорвать пополам! (Григорьеву.) Мы подорвались на мине. Это ясно! Но откуда здесь, на протраленном фарватере, оказалась мина?
Г р и г о р ь е в. Может, плавучая? Разве их выловишь? В прошлую войну японцы немало мин понаставили, да наши дорогие союзнички еще добавили, чтобы нам было труднее.
О р л о в. Не то. Японские минные поля находятся значительно южнее. В общем загадочная история!
К у р а к и н (поднимает голову, старшине). Вы… ничего не чувствуете?
Г р и г о р ь е в. А что?
К у р а к и н. Какой-то… странный запах…
Все молчат.
Острый запах… Неужели не чувствуете?
Г р и г о р ь е в (тихо). Чувствую. Это — хлор.
К у р а к и н. Вредный газ?
Г р и г о р ь е в. Пользы от него, конечно, не много.
К у р а к и н. А откуда он взялся?
Г р и г о р ь е в. Раз второй отсек затоплен, значит, вода попала в его аккумуляторы. От этого хлор сразу начинает выделяться… и распространяться по всей лодке… Он проходит через сальники в переборках.
К у р а к и н. Что же делать?
О р л о в (отвечает за Григорьева). Выполнять свой долг, долг советских моряков! Понятно?
К у р а к и н. Понятно, товарищ старший лейтенант!
Пауза. Тишина.
З а н а в е с.
Улица перед штабом дивизиона. Виден кабинет начальника штаба Михаила Денисова. У двери штаба П и в о в а р о в - в т о р о й, матрос на часах. У телефонного аппарата дежурный по базе л е й т е н а н т Е г о р о в. В кабинете о ф и ц е р ы базы, Л е н а.
Е г о р о в (передает телефонную трубку Михаилу). У аппарата командующий.
М и х а и л (быстро берет телефонную трубку). Капитан-лейтенант Денисов слушает, товарищ вице-адмирал! Место расположения «Дельфина» известно совершенно точно. Глубина района — тридцать метров. Аварийный буй держится на тросе и от лодки не оторвался. Однако я приказал еще сбросить и свой буек… Пытались, товарищ вице-адмирал! Лодка на мои неоднократные телефонные вызовы не отвечала… Все необходимые меры принимаются… (Пауза.) Командир дивизиона капитан второго ранга Ильин уведомлен и срочно возвращается на базу. (Пауза. Кивает головой.) Есть! Ваши распоряжения будут выполнены. До свидания, товарищ вице-адмирал. (Кладет трубку на место.) Начнем с вас, Андрей Капитонович.
Первый офицер делает шаг вперед.
Вам, как дивизионному механику, поручается срочно подготовить все имеющиеся в вашем распоряжении аварийно-спасательные средства. Одновременно договоритесь с главной базой о немедленной переброске подъемного крана… И пусть его поведут скоростные буксиры. Выполняйте!
П е р в ы й о ф и ц е р. Есть! (Быстро уходит.)
М и х а и л. Как с водолазами, лейтенант Боровой?
В т о р о й о ф и ц е р. Водолазы ушли на обеспечение двух наших лодок, находящихся на учении в другом квадрате. Я вызвал их, они идут сюда полным ходом.
Л е н а. И когда смогут быть здесь?
В т о р о й о ф и ц е р. Полагаю, что в шестнадцать сорок.
М и х а и л. Прошу вас быть у пирса. Как только водолазы подойдут, отправляйтесь прямо к месту.
В т о р о й о ф и ц е р. Есть! (Уходит.)
Л е н а. Значит, только через два часа.
М и х а и л (Егорову). Акулова ко мне!
Е г о р о в. Есть! (Уходит.)
Пауза.
Л е н а. Зачем вам Акулов, Михаил Иванович?
М и х а и л. Хочу попытаться до подхода водолазов подать лодке воздух… У вас все готово по медицинской линии… на всякий случай?
Л е н а (тихо). Все.
М и х а и л. Хорошо.
Л е н а. Вы думаете, что… понадобится моя помощь? (Вдруг взглядывает на Михаила с нескрываемым ужасом.) А быть может, там уже не…
М и х а и л. Трудно точно определить обстановку. Я твердо уверен…
Л е н а (перебивая его). Что экипаж невредим, да?
М и х а и л. И не только потому, что я страстно хочу этого.
Л е н а. А почему?
М и х а и л. Потому, что я знаю Ивана Ильича Афанасьева, Гришу Орлова и других офицеров, знаю мичмана Григорьева, верю, что сила воли и железная дисциплина молодой команды победят все трудности…
Л е н а. Но самое трудное в их положении — это ждать, Михаил Иванович! Ведь без нашей помощи они…
М и х а и л. Они получат ее! Вас прошу держаться так, чтобы ни по жесту вашему, ни по взгляду никто ничего бы не узнал.
Л е н а. Есть! (Уходит.)
Пауза. В кабинет входят А к у л о в и Е г о р о в.
А к у л о в. Мичман Акулов — по вашему приказанию!
М и х а и л. Садитесь, товарищ Акулов.
Акулов садится.
Разговор абсолютно секретный.
А к у л о в. Понятно, товарищ капитан-лейтенант!
М и х а и л. Вы бывший водолаз?
А к у л о в (кивая головой). Так точно!
М и х а и л. «Дельфин»… потерпел аварию. Водолазы будут только через два часа. Надо лодке подать воздух…
А к у л о в. Где она лежит?
М и х а и л (показывая на карте). Вот здесь.
А к у л о в. Ага! Кошкина Лапа! Знакомое местечко! (Пауза.) Ваше приказание выполню.
М и х а и л (радостно). Полагаете, что доберетесь?
А к у л о в. Не очень уверен. Тридцать метров — это четырнадцать саженей. Староват! Десять лет как не спускался.
М и х а и л (мрачно). Почему вы все-таки решили…
А к у л о в. А чудеса бывают, товарищ…
М и х а и л. Нет, мичман, на чудеса я рассчитывать не имею права… Вы всех знаете на базе, товарищ Акулов? Есть ли здесь человек, который наверняка дойдет до такой глубины?
А к у л о в. Двое имеются, товарищ капитан-лейтенант!
М и х а и л. Немедленно их ко мне! Да, подождите! Это все надо сделать спокойно, дипломатично.
А к у л о в. Слушаюсь!
М и х а и л. На базе все идет по-прежнему, все в полном порядке, понимаете?
А к у л о в. Есть! (Уходит.)
Пауза.
На улице появляются З и н а и Н а д я.
Пивоваров-второй козыряет.
Н а д я (проходя). Никогда не знаю, товарищ Пивоваров: это вы или ваш брат.
П и в о в а р о в - в т о р о й (улыбается). Это — мой брат. Нас и мать путала. А уж вам не удивительно. Мы же с ним на одно лицо — близнецы!
Н а д я. Вернулся братишка? Ведь он у вас на «Дельфине»?
П и в о в а р о в - в т о р о й. Нет еще, ожидаем.
З и н а. Вероника Ильинична сюда не приходила?
П и в о в а р о в - в т о р о й. Нет, она не попадала в мое поле зрения.
Н а д я. Странно! Мы сговорились…
З и н а. Да вот они…
Подходят А н н а С т е п а н о в н а и В е р о н и к а И л ь и н и ч н а.
А н н а С т е п а н о в н а. Нет, нет и нет! Даже и слушать не хочу. Глупые выдумки!.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Только тише, прошу вас.
З и н а. А почему «выдумки»? Я считаю нормальным, если мы…
А н н а С т е п а н о в н а. Нечего беспокоить начальника штаба по таким вопросам!
Н а д я. Ты, Зинуша, спросила бы сначала у отца! Он должен точно знать… Все-таки товарищ Акулов — завхоз базы…
З и н а. Да, так вот он вам все и расскажет, завхоз базы, товарищ Акулов, мой дорогой отец! Он же из всего секреты делает… Нет, надо идти к начальнику штаба!
А н н а С т е п а н о в н а. Я не пойду. Миша — мой сын…
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. А ведь Анне Степановне действительно неудобно.
Н а д я. Ну, нам-то он простит… Мы пойдем без нее…
З и н а. И не будем терять ни минуты…
А н н а С т е п а н о в н а. Раз вы твердо решили, так я уж вас хоть научу, как с ним надо разговаривать!
П и в о в а р о в - в т о р о й. Гражданки матери и жены! Давайте все-таки здесь не сосредоточивать свои силы! Даже неудобно, честное слово!
З и н а. Сейчас, подождите.
П и в о в а р о в - в т о р о й. Мне ждать нечего. Я попрошу не возражать. Вы же все-таки около штаба. Это учреждение официальное, и вам тут находиться не очень-то полагается.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Правильно, товарищ Пивоваров. Попросите дежурного офицера.
Пивоваров-второй звонит. В кабинет входит Л е н а.
Егоров идет на улицу.
Л е н а (входя). Как ужасно тянется время…
М и х а и л. Мы готовимся. Понимаете, Елена Львовна, готовимся!
Л е н а. Надо быстрее, быстрее надо.
М и х а и л. Только спокойней…
Женщины шепчутся, о чем-то договариваются. Видно, что Вероника Ильинична и Надя слушают указания Анны Степановны.
Е г о р о в (выходя на улицу). Что такое?
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Мы просим разрешения на вход в штаб для беседы с начальником штаба!
Е г о р о в. Все пойдете?
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Нет. Надя Покровская и я.
Е г о р о в. Одну минуту! (Входит в кабинет Михаила.) Там женщины, товарищ капитан-лейтенант!
М и х а и л. Какие женщины?
Е г о р о в. Вероника Ильинична и Надя Покровская.
М и х а и л. Ага! Вот и начинается!
Л е н а. Неужели они…
М и х а и л. У Вероники Ильиничны удивительная интуиция. Она всю жизнь провела на берегу. Можно сказать, матерый разведчик. (Лене.) Теперь держитесь, Елена Львовна!
Л е н а. Понимаю!
М и х а и л. Ни единым словом, ни одним движением не должны мы выдавать нашу тревогу. Это трудно, Елена Львовна: люди будут заглядывать вам в глаза, прислушиваться к интонации вашего голоса… А вы должны сохранить полное спокойствие.
Л е н а. Есть сохранить спокойствие!
М и х а и л. Учитесь нашему трудному флотскому делу. Жене морского офицера без этого не прожить! (Егорову.) Зовите их!
Е г о р о в (выходит на улицу). Прошу!
Он идет вперед. Вероника Ильинична и Надя — за ним. Они входят в кабинет Михаила.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Здравствуйте, Михаил Иванович.
Н а д я. Здрасте.
М и х а и л. Добрый день. Книги для библиотеки получены, Вероника Ильинична. Очень хороший подбор… Я просматривал накладную.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Мы не по клубному делу, товарищ начальник штаба.
М и х а и л. Чем могу служить?
Пауза.
Н а д я. Что слышно в море, товарищ капитан-лейтенант?
М и х а и л. В море все спокойно. Почему вы меня об этом спрашиваете?
Н а д я. Мы ждем сегодня наших из плаванья.
М и х а и л. Да, некоторые лодки уже вернулись…
Н а д я. А «Дельфин»?
М и х а и л. Думаю, что и он на подходе.
Пауза.
Н а д я. Вы нас извините, Михаил Иванович, но прошел слух… (Замолкает.)
Пауза.
М и х а и л. Слухам, Надя, вообще не надо верить.
Н а д я. Мы к вам по пустякам не пришли бы.
Пауза.
М и х а и л (глухо). Что же это за слух?
Н а д я. Вы знаете, что мы готовимся к встрече… все самое лучшее для буфета.
Михаил облегченно вздыхает.
Стало известно, что прибыли фрукты… а их хотят пустить в продажу только послезавтра… Дайте распоряжение, чтобы яблоки и мандарины, ну хотя бы двадцать кило, выдали нам сегодня… Очень просим вас…
М и х а и л (молча пишет, передает Наде). Пожалуйста… Найдите Акулова: он сделает…
Н а д я. Спасибо, Михаил Иванович. (Улыбается.)
М и х а и л. Что вас так рассмешило?
Н а д я. А мы волновались, думали — откажете. Спасибо еще раз.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (Наде). Я сейчас. Подождите меня.
Надя выходит на улицу.
Один вопрос, Михаил Иванович. Вас не смущает задержка «Дельфина»?
М и х а и л. Абсолютно. Что еще?
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Больше ничего. Теперь я спокойна. Ждем вас в половине десятого.
М и х а и л. Буду непременно.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. И вас, товарищ Егоров.
Е г о р о в. К сожалению, дежурю.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Обидно! Значит, до вечера, Елена Львовна!
Л е н а. Я уверена, что мы раньше увидимся!
Егоров провожает Веронику Ильиничну до выхода.
А тут готовятся к празднику, волнуются из-за яблок…
М и х а и л. Жизнь никто не остановит, Елена Львовна.
Вероника Ильинична выходит на улицу в сопровождении Егорова. Он тут же возвращается в штаб. Зина бросается к Веронике Ильиничне и Наде.
З и н а. Ну, что?
Н а д я. Все в порядке. (Потрясая бумагой.) Вот!
З и н а (Анне Степановне). Видите?
Идет А к у л о в.
А мы вас в аккурат ищем, папаша.
А к у л о в. Ага! И моя тут. Ты что здесь шатаешься в такое время?
Вероника Ильинична резко поворачивает голову и смотрит на Акулова.
З и н а. А что за особенное время?
А к у л о в (спохватившись). Как что? Воскресенье — день отдыха, надо дать людям покой, а не морочить им голову.
З и н а. Тише, тише, папаша. Расшумелись. Тут вам распоряжение имеется.
А к у л о в. От кого же?
З и н а. Читайте. Ваше дело — выполнять, а ругать меня можете дома.
А к у л о в (надевает очки, читает). Так, так, уже пронюхали. Ладно! Идите на склад!
А н н а С т е п а н о в н а. Быстро за фруктами, девушки!
Акулов, Надя и Зина уходят.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Так вот, Анна Степановна… Несчастье!
А н н а С т е п а н о в н а. Вероника Ильинична, что вы такое говорите?
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Мать обмануть нельзя, а я своему брату как мать…
А н н а С т е п а н о в н а. Какое несчастье?
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. С «Дельфином»!
А н н а С т е п а н о в н а. Да будет вам!
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Нет уж, слушайте меня! Конечно, все, возможно, и окончится… благополучно, но пока… плохо, Анна Степановна! Меня предчувствие обмануть не может! Очень плохо моему Ване и его команде! Я спросила у Миши: не тревожит ли его задержка «Дельфина»? Если бы он сказал, что тревожит, я знала бы, что случилась какая-то неприятность, небольшая авария, ну, понимаете, настолько небольшая, что о ней не страшно было бы сказать всем. А он… сказал только одно слово: «Абсолютно».
А н н а С т е п а н о в н а. Да перестаньте вы.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. А мы с вами хорошо знаем, что значит, когда моряк равнодушно произносит сквозь зубы это слово! (Вздохнув.) Но флот имеет свои законы… Будем ждать! Молча, терпеливо ждать! (Услышав женские голоса.) И забудьте то, что я вам сейчас сказала!
А н н а С т е п а н о в н а. Уж об этом меня просить не надо!
Входят З и н а и Н а д я.
З и н а. Нам не донести, Анна Степановна. Отец вдруг так расщедрился… С чего бы это?
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. От полноты сердца. Зиночка! Любит он вас, а вы всё на него покрикиваете.
А н н а С т е п а н о в н а. Пойдем, Вероника Ильинична, поможем слабосильным девицам!
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Пойдем! (Зине.) Какие же яблоки, Зиночка?
З и н а. Первый сорт! Антоновка!
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. О, мои любимые! (Уходит.)
Анна Степановна, пожимая плечами, идет за ней. В кабинет входит Егоров.
Е г о р о в (докладывая). Акулов на месте!
М и х а и л. Давайте.
Лена встает.
Е г о р о в (в дверь). Проходите.
Входит А к у л о в.
А к у л о в. Разрешите доложить, товарищ капитан-лейтенант?
М и х а и л. Да, да, прошу.
А к у л о в. Что касается водолазов, то Дмитриев, на которого я рассчитывал, не подойдет. Сердце уже не то!
М и х а и л. Ну, а второй? Ведь вы же говорили о двоих!
А к у л о в (чешет затылок, робко). Со вторым вам придется поговорить лично. Я не решился передать ему вашу просьбу.
М и х а и л (удивленно). Кто такой?
А к у л о в. Ваш дядя.
Пауза.
М и х а и л. Как это я сам о нем не вспомнил? Тяжелая задача!
Л е н а (видит, что Михаил задумался, резко). Михаил Иванович!
М и х а и л. Что?
Л е н а. Простите! (Убегает.)
А к у л о в (с удивлением смотрит на Михаила). Что это… с доктором, товарищ капитан-лейтенант?
М и х а и л. Эх, мичман, мичман! У всех у нас есть основания для волнений, а у капитана медицинской службы — поверьте мне — особые! (Решительно встает.) Пойдем!
З а н а в е с.
Лодка. Тишина. О р л о в слушает стук из второго отсека. Пауза.
К у р а к и н. Ну, что?
О р л о в. Живы, здоровы, работают! (Отходит от переборки, смотрит на часы.)
Г р у ш е в с к и й (Панычуку). Мы на дне уже пять часов.
П а н ы ч у к. Что ж теперь делать?
Г р у ш е в с к и й. Мне курить хочется.
П а н ы ч у к. А мне сыграть на биллиарде!
Грушевский удивленно смотрит на него.
Ты думаешь, Саша, что я сошел с ума? Нет, это я так, шучу!.. Курить нельзя, ты же знаешь!
Г р и г о р ь е в (подходя к Орлову). Разрешите обратиться, това…
О р л о в. Ну?
Г р и г о р ь е в. Как я понимаю, командир пытался осушить отсеки и помпами и воздухом.
О р л о в. Правильно понимаете.
Г р и г о р ь е в. Не получилось?
О р л о в. К сожалению.
Г р и г о р ь е в. Значит, теперь главная надежда на… (Кивает в сторону затопленного отсека.)
О р л о в. Да! Там наши три товарища героически борются с аварией. Они заделывают пробоину… Но работа эта адская… Вы же знаете: им приходится все делать под водой…
Г р и г о р ь е в (тихо, наклоняясь). Дышать становится все труднее и труднее.
О р л о в. К маскам прибегать нельзя… Их всего четыре штуки…
Г р и г о р ь е в. Столько в отсеке положено: здесь по расписанию должны находиться только четверо…
О р л о в. Ясно! Особенно внимательно следить за дыханием. Оно должно быть спокойным; движений как можно меньше. (Пауза.) Опять пригорюнились, товарищ Куракин?
К у р а к и н (тяжело дыша). Да нет, товарищ старший лейтенант! Просто перспективы неясные. Думаю: выскочим ли отсюда?
Г р и г о р ь е в (сердито). Вредная философия!
О р л о в (успокаивающе). Что за нетерпимость, товарищ старшина? Разве вы не думаете об этом?
Г р и г о р ь е в (горячо). Думаю, товарищ старший лейтенант, и не строю, как говорится, никаких иллюзий. Думаю о жене и о дочке Светлане… У нее, между прочим, часто ангина бывает — гланды не в порядке… (Кивнув головой в сторону второго отсека.) О Сеньке переживаю… о Пивоварове. Ведь мой племянник! Но я — военный моряк! Прошел такую войну, и, когда я научился побеждать, когда дошел почти до совершенства, приходится… Вот о чем жалею.
Б е р м а н. Но вы хоть воевали, Фома Петрович! А мы? Даже с врачом не успели схватиться… Ведь правильно говорит товарищ старшина — обидно умирать от такой нелепой случайности…
Г р и г о р ь е в (перебивая Бермана). Кто сказал «умирать»? А? Не было такого слова, и никогда я его не говорил! Смерти, душа из нее вон, я не боюсь! И буду с ней биться, а не нюни пускать, биться за жизнь до последней капли крови! Она еще стране нужна, моя жизнь! И мне она нужна!
О р л о в (взволнованно). Конечно, Фома Петрович! И мы ее дешево не продадим! Ведь мы с вами бывали и в более тяжелых переделках — и то не тужили! Верно?
Старшина молча кивает головой.
А насчет взрыва, товарищ Берман, — неизвестно, случайность ли это!
Пауза.
К у р а к и н. Разрешите мне влезть на торпедный аппарат, товарищ старший лейтенант! Может, там мне будет легче.
О р л о в. Влезайте!
Куракин поднимается под самый верх и устраивается на торпедном аппарате.
(Орлов смотрит на часы и записывает что-то в свою тетрадку. Затем вынимает из кармана книжечку. Листает странички. Подходит к Панычуку.) Пользуюсь случаем, чтобы, как парторг, переговорить с вами, товарищ Панычук! Я перед походом получил письмо от вашей матери. Она жалуется на вас!
П а н ы ч у к (сразу становится хмурым, мрачно). А что я такого сделал, чтобы она жаловалась?
О р л о в. Вы не отвечаете на ее письма. За все время службы, оказывается, ни разу ей не написали. Это правда?
П а н ы ч у к. Не хочу писать ей…
О р л о в. Причина?
П а н ы ч у к. Она для меня чужой человек, незнакомая женщина! А на письма незнакомых людей чего же отвечать?
О р л о в. А более понятно?
П а н ы ч у к. Есть более понятно! Мне исполнилось пять лет, когда она оставила меня и моего отца, ушла к другому человеку. А когда переехала в другой город, то и вовсе забыла о том, что у нее есть сын. Мой отец умер от горя: он любил ее, товарищ командир, понимаете, любил! Все это мне рассказывали потом, в детском доме… Год тому назад эта женщина стала вдовой. Тогда она вспомнила, что у нее есть сын, и разыскала меня. Пишет, а я ее даже и не помню! Прислала карточку (пожимает плечами), я смотрю и твердо не знаю, чи это она, чи просто так, открытка, что продают в ларьках за тридцать копеек.
Пауза.
О р л о в. Поступила ваша мать плохо. Но ведь ушла она к другому не из корысти?
П а н ы ч у к. А мне это безразлично!
О р л о в. Во всяком случае, беды не случится, если вы ей, старой уже женщине, черкнете несколько слов.
Панычук молчит.
Подумайте…
П а н ы ч у к. Я долго думал! Не напишу!
О р л о в (пожав плечами). Ну, как знаете!
П а н ы ч у к. Разрешите идти?
О р л о в. Идите!
Панычук отходит и садится рядом с Грушевским.
Г р у ш е в с к и й (тихо). Не знал, Паша, что у тебя такое жестокое сердце! И потом — все-таки мать!
П а н ы ч у к (мрачно). Мне сейчас не до этого! И не вмешивайся, Саша, не в свое дело! Что мое — то мое. Я сам разберусь.
О р л о в (листает свою книжку; старается говорить обыкновенным, спокойным голосом). Товарищ Грушевский!
Грушевский подходит.
Значит, скоро будем вас поздравлять?
Г р у ш е в с к и й. Так теперь… трудно сказать, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. Это почему?
Г р у ш е в с к и й. Обстановка не очень спокойная, как (кивает на Григорьева) мичман говорит.
О р л о в. Ах, вот вы о чем! Я надеюсь, что Надю и вас мы все же поздравлять будем!
Г р у ш е в с к и й. Хорошо бы, товарищ старший лейтенант, а то… у меня случай очень сложный! Даже не знаю, как вам это объяснить.
О р л о в. А вы говорите напрямик.
Г р у ш е в с к и й. Надя скоро станет матерью!
П а н ы ч у к. А загс не в курсе этого дела!
Г р у ш е в с к и й. Дважды собирались оформить, и каждый раз что-нибудь мешало.
О р л о в. Как только сойдем на берег, торжественно свадьбу отпразднуем. (Пауза.) Вот и я… должен скоро стать мужем… прекрасной девушки… которую люблю! (Сжав кулаки, закрывая глаза. Очнувшись.) И я верю, что у вас и у меня будет семья! (Пауза.) Времени у нас сейчас много. Может быть, есть вопросы?
Все молчат.
Г р и г о р ь е в (подходя). Разрешите?
О р л о в. Пожалуйста!
Г р и г о р ь е в. Я хочу сказать, чтобы вы не утруждали себя.
О р л о в. Чем?
Г р и г о р ь е в (тихо). Вы ищете повод для беседы, чтобы как-то занять нас, оттянуть наши думы от… Только вы напрасно беспокоитесь: команда понимает свое положение… Не я один — мы все очень переживаем за наших трех соседей, волнуемся за остальную часть экипажа: ведь хлор — он повсюду! Но мы молчим… Даже Куракин сознает, что об этом нельзя говорить! А ведь все думают о наших товарищах и… очень страдают за них!
О р л о в. Я тоже о них думаю! Надеюсь, что они не в худшем положении…
Г р и г о р ь е в. Давай бог! Тогда тем более, пусть жизнь в отсеке идет нормально!
О р л о в. А я меньше всего собирался ее нарушать. Что там у нас по расписанию?
Григорьев смотрит в свою записную книжку. Молчит. Косится на Орлова. Пожимает плечами.
Г р и г о р ь е в. Прямо насмешка какая-то, честное слово! Вечер самодеятельности! (Усмехается.) Самодеятельность! Я, например, пою… Но мне на одно верхнее «си» литр воздуха необходим! Панычук и Грушевский — плясуны! А разве при таком дыхании спляшешь?
Б е р м а н (вдруг). Я могу вам почитать… (Достает из-за пазухи тетрадку.)
П а н ы ч у к. Ох, сейчас что-нибудь техническое…
Б е р м а н. Нет! Это стихи! У меня их целая тетрадка! Между прочим, пишу два года. Раньше не хотел об этом говорить… а теперь можно… Ситуация… вполне подходящая!..
О р л о в. Мы вас слушаем, товарищ Берман!
Б е р м а н (открывает тетрадку). Это стихотворение называется «Мать». (Начинает с подъемом читать.)
О р л о в (сразу). Прекрасные стихи! Спасибо, товарищ Берман! А теперь… где баян, товарищ Панычук?
П а н ы ч у к. Простите, не понял!
О р л о в. Где баян, говорю? Кстати, и соседям будет веселее работать!
Панычук молча встает, подает баян.
Куракин… кажется, хорошо играет на баяне! Давайте Куракина!
Коку помогают сойти с торпедного аппарата.
К у р а к и н (берет аккорд). Что играть? (Садится на ящик.)
Г р и г о р ь е в. На ваше усмотрение. (Орлову.) Разрешите начать, товарищ старший лейтенант?
О р л о в. Пожалуйста!
К у р а к и н (объявляет). Старинная матросская песня: «Гибель «Варяга»».
О р л о в (улыбнувшись). Э нет, эта не пойдет! Давайте другую!
Тишина. Первый куплет кок играет нормально, затем переходит на вариации. Увлеченный игрой, поднимается и вдруг резко обрывает мелодию.
К у р а к и н (виновато). Простите… пальцы… не слушаются…
Д ж и б е л и (после паузы). Если разрешите, товарищ старший лейтенант, я могу рассказать про кино! То есть не совсем про кино, но в общем…
О р л о в. Начинайте, мы слушаем!
Д ж и б е л и. Это, может, сказка, а может, быль, не знаю точно! Когда я был в отпуску, у нас так девушки рассказывали. Жил-был около Красной Поляны, в высоком абхазском селении, маленький мальчик… звали его Гоги… По-русски это будет Георгий… И дороже звезд и луны, дороже ручейков и водопадов, представьте себе, даже дороже солнечного света был для него луч аппарата передвижки: очень любил кино Гоги! Многих артистов он знал в лицо, почти всех по именам и фамилиям, а с некоторыми даже был лично знаком: в Абхазию, нашу прекрасную солнечную страну, часто приезжали разные киноэкспедиции. Как раз группа из Москвы снимала фильм под названием… Вот забыл название, сейчас вспомню.
П а н ы ч у к. Ну, это неважно! Из теперешней жизни?
Д ж и б е л и. Конечно!
Вдруг справа раздается звук включаемых моторов.
Г р и г о р ь е в. Моторы!
Радость, надежда на лицах.
Б е р м а н (Куракину). Держись, Сережа! Это заработали моторы!
Звук мотора все сильнее и сильнее… Но вот он вдруг начинает идти на убыль. И снова тишина.
Пауза.
О р л о в (тихо). Не взяли!..
Слышится падение тела. Панычук подбегает к торпедным аппаратам. Григорьев — за ним. Они выносят Куракина. Он в глубоком обмороке.
(Быстро.) Наденьте маску… подержите несколько минут!
Свежий воздух начинает оживлять Куракина.
(Смотрит на часы, и впервые на его лице появляется настоящая тревога. Подходит к переговорной трубе. В трубу.) В центральном!
Голос Афанасьева: «Есть в центральном!»
Хлор скопляется в большом количестве… Куракин потерял сознание.
Голос Афанасьева: «У меня тоже не сладко… Какое у вас количество масок?»
Четыре!
Голос Афанасьева: «Принимайте все необходимые меры. И… терпите, сколько можете!»
Есть!
К у р а к и н (придя в себя, слабым голосом). Простите меня, товарищи!
З а н а в е с.
Окраина местечка у самого моря. По обеим сторонам улочки расположились маленькие рыбацкие домики. На переднем плане, в палисаднике, сидит старик Ф и л и п п о в. Рядом с ним, опираясь на костыль, Д м и т р и е в. Они курят длинные трубки, следят со вниманием за колечками дыма. На столе — самовар, чайник, стаканы.
Д м и т р и е в. Боже ж мой, какая благодать кругом! Никогда еще птички так не распевались! Между прочим, как ты скажешь: если птичку напоить, она должна еще громче петь, а?
Ф и л и п п о в (наливая очередной стакан). Не знаю, не пробовал. Пил я со всяким народом, а с птицами — не пил!
Д м и т р и е в. Ты, Ваня, с понятием по этому делу. Не помню случая, чтобы тебя кто-нибудь осилил!
Ф и л и п п о в. И этого сказать не могу. Один раз меня все-таки…
Д м и т р и е в. Поклеп на себя возводишь, Ваня. Зря!
Ф и л и п п о в. Нет, один раз меня перепили! Стояли мы около шести суток в Коломбо, на острове Цейлоне. И очень полюбили одно тихое заведение: вдова матросская держала… Кроме нас, туда еще заходили американцы с «Алабамы». Так вот ихний капитан предложил потягаться. От наших меня выдвинули, а он сам взялся. Поставили перед каждым двадцать посуд — от такого горшка до такусенькой рюмочки. Он пил сидя, а я — стоя.
Д м и т р и е в. Сидя же легче, Ваня.
Ф и л и п п о в. Самолюбие меня заело и уверенность была! Дал американцу лишний шанс! Девятнадцать пили вровную! А двадцатую, самую маленькую, чувствую, не принимает нутро. Ну, никак не принимает. Довожу ее до роту — не запрокидывается голова! А он к своей дотянулся, до зубов дотащил, выпил — и победил! Я признал себя побежденным, за все красиво расплатился, со всеми вежливо попрощался и своим ходом, не шатаясь, пошел на корабль. А вот американец остался.
Д м и т р и е в. Такой пьяный был?
Пауза.
Ф и л и п п о в. Нет, он помер!
Д м и т р и е в. Потому излишество! Вот мы с тобой в полном порядке! Тишина, покой, красота! Солнышко греет, готов к труду и обороне!
Ф и л и п п о в (строго). Это хорошо, что готов! На берегу океана живем, Костя! Он границ не имеет!
Д м и т р и е в. К чему сказано?
Ф и л и п п о в. К тому, что внимательно смотреть надо! (Пауза.) Я, брат, одно дело большое задумал. По части рыбозаготовок… Нет, пока ничего тебе не скажу, но если мы его сделаем, значит быть нашему совхозу ведущим в государстве.
Д м и т р и е в. Ох, гордый ты, Ваня! Во все вмешиваешься, все норовишь по-особенному! Не зря мы тебя старшим на боте поставили! Любишь быть первым!
Ф и л и п п о в. Да, это я люблю! А вот одного только простить не могу! Родной племянник меня со службы прогнал! Но ничего! Я ему еще докажу, на что мы способны!
Дмитриев хочет что-то сказать, но, махнув рукой, молчит. Филиппов замечает этот жест.
Ты не маши, Костя! А сказал — не прощу, — значит, не прощу! Молчи, понимаешь, а то поссоримся!
Д м и т р и е в. Я молчу, Ваня: рта не открывал!
Ф и л и п п о в. Все нынче больно умные стали!
Д м и т р и е в. Это верно. Идут давеча два молодых водолаза. Академики, знаете ли! И разговаривают не по-нашему. Я их останавливаю: «Что же вы, господа профессора, родную свою речь забыли?» А они мне в ответ: «У нас, Константин Яковлевич, изучение языка обязательно!.. Вот и практикуемся». (Пауза.) Погибла профессия, Ваня! Мы с тобой как на море ходили? Грудь на грудь, один на один! А эти заберутся в самовар, и вокруг каждого еще по две машины на подмогу… Окончилось водолазное дело…
Ф и л и п п о в. Да, уж опасность не та! Каждый может в таком инструменте под воду пойти. Прогулка…
В конце улочки появляется М и х а и л. Филиппов видит его. Вздрогнув, он быстро встает и входит в дом. Дмитриев, оглядываясь, ковыляет за ним. Филиппов закрывает за собой дверь. Михаил приближается к палисаднику и почти сталкивается с быстро подошедшей Л е н о й. Она хочет обойти его, но он берет ее за руку.
М и х а и л. Что вы тут делаете… Елена Львовна?
Л е н а. Право, и сама не знаю, Михаил Иванович!
М и х а и л. Да нет, знаете же!
Л е н а (тихо). Знаю! Думала, что вам будет трудно прийти к Ивану Степановичу… хотела его привести к вам!
Михаил качает головой и усмехается. Пауза. Лена опускает глаза.
М и х а и л. Спасибо, Елена Львовна! Я сам! (Идет через палисадник к дому.)
За ним из-за занавески следит Филиппов. Михаил стучит в дверь. Лена подходит ближе и слушает. На первый стук никто не открывает. Михаил снова стучит.
Ф и л и п п о в. Кто там еще?
М и х а и л. Я, Михаил!
Ф и л и п п о в. Кто? А ну-ка, повтори!
М и х а и л. Это я, дядя, Михаил!
Ф и л и п п о в. Какой я тебе… дядя? Нет у меня родни! Мне этот дом и земля государством за службу даны! Я не позволю, чтобы всякие сюда таскались.
Пауза.
М и х а и л. С вами, Иван Степанович, говорит капитан-лейтенант Денисов!
Ф и л и п п о в. Ах, вот что! Надо было раньше так и сказать. Я вас не узнал, товарищ начальник штаба! Простите великодушно! Очень тронут вашим вниманием! Чем заслужил?
М и х а и л. Разрешите, я сначала войду. Мне с вами неудобно через дверь разговаривать!
Ф и л и п п о в. Ах, вам неудобно! Как обидно! Но у меня гости, товарищ капитан-лейтенант! Я сегодня отдыхаю! Нахожусь в домашнем туалете. Приходите через часок!
М и х а и л. Я вас не задержу…
Ф и л и п п о в. И не просите, не могу, не могу, не могу… такого человека принять в «неглиже»… Нет, не смею!
М и х а и л. У меня неотложное дело, дядя!
Ф и л и п п о в. Как вы сказали?
М и х а и л. Откройте дверь! Нехорошо, люди уже начинают смотреть!
Д м и т р и е в (шепотом). Пусти его, Ваня!
Ф и л и п п о в (резко). Молчи! (В дверь.) Я людей не стесняюсь. Пусть люди знают, что он мне и теперь жить не дает! Но ведь вам это слушать неинтересно, дорогой товарищ начальник штаба, капитан-лейтенант Михаил Иванович Денисов! Я отчества не спутал? Кажется, правильно, а?
М и х а и л (снимает фуражку и вытирает пот). Я вас очень прошу, Иван Степанович, разрешить мне войти!
Ф и л и п п о в. А вы семь раз вашу просьбу повторите, тогда я подумаю.
Михаил берется за ручку и со всей силой бьет плечом в дверь. Она с треском открывается, и Михаил по инерции влетает в комнату.
Ф и л и п п о в (отпрянув, кричит). Убью! (Старается поймать одну из бутылок, стоящих на полке.)
Лена, видя, что Михаил захлопнул за собой дверь, мечется, затем, приняв какое-то решение, убегает.
Пауза.
Дядя и племянник стоят друг перед другом. Дмитриев опасливо уносит в угол всякие тяжелые предметы: бутылки в первую очередь. Пауза.
Ф и л и п п о в (садясь спиной к Михаилу.) Всю жизнь буду помнить, как ты меня… Уйди отсюда, пока я народ не позвал!
М и х а и л (не обращая внимания на его слова, Дмитриеву). Оставьте нас, Константин Яковлевич! Нам надо поговорить!
Д м и т р и е в. Понимаю-с, Михаил Иванович! Иду!
Ф и л и п п о в (хватает Дмитриева). А я не хочу, чтобы ты уходил. Кто смеет гнать отсюда моего друга? Кто?
Д м и т р и е в. Да что ты, Ваня? Кто меня гонит? Меня никто не гонит. А только мне неудобно слушать личные разговоры. Интимные, так сказать. Мы ведь с понятием о культуре!.. А ты — поаккуратней!
Ф и л и п п о в. Иди к черту! Учить еще меня будет.
Дмитриев, ковыляя, уходит.
Пауза.
М и х а и л. Разговор у меня с вами, Иван Степанович, будет совершенно секретный! Я к вам за помощью.
Ф и л и п п о в. И слушать тебя не желаю! Ты у меня раньше прощения проси, а потом разговаривать будем!
М и х а и л. Извините…
Ф и л и п п о в. Этого мало! Говори, как с дядькой говорят! И называй меня: «уважаемый дядя».
М и х а и л. Хорошо, уважаемый дядя.
Ф и л и п п о в. А чего у тебя при этом зубы скрипят? Ласковей говори!
М и х а и л (сразу). В пятидесяти кабельтовых на глубине тридцати метров затонул «Дельфин».
Пауза.
Филиппов, сидевший к Михаилу спиной, быстро поворачивается.
Ф и л и п п о в (гневно). Почему же ты сразу не сказал?
М и х а и л. Вы не давали мне говорить. Надо подать им воздух! А сейчас, до подхода водолазов, кроме вас, спускаться некому. Они срочно вызваны с ученья. Но… время идет…
Ф и л и п п о в. Сколько это в саженях получается?
М и х а и л. Четырнадцать с одной десятой!
Ф и л и п п о в. Глубоко! (Пауза.) Ладно! (Вынимает из сундука свои водолазные «снасти»: шерстяной костюм и носки, любовно складывает вещи в чемодан и подходит к Михаилу.) По улице будем идти врозь! Я сам приду на берег. А то, если меня с тобой вместе увидят, подозрительным покажется.
М и х а и л. Это правильно, дядя!
Ф и л и п п о в. Дядя всегда говорил правильно. Пойдешь первым и помни: делаю я это для себя, а с тобой мы по-прежнему чужие! Иди!
Михаил выходит из домика и быстро направляется к порту. В домике напротив, у окна, сидит Д м и т р и е в.
Д м и т р и е в. До свидания, Михаил Иванович!
М и х а и л. До свидания, Константин Яковлевич!
Дмитриев оставляет свой наблюдательный пост, пересекает улицу и входит в палисадник. Сталкивается с выходящим Филипповым.
Д м и т р и е в. Куда ты, Ванюша?
Ф и л и п п о в (не останавливаясь). По делу! Скоро вернусь! (Уходит.)
Пауза.
Дмитриев в недоумении. Вздохнув, он возвращается к себе домой. По улочке, стараясь двигаться спокойней, идут Л е н а и А н н а С т е п а н о в н а. Они приближаются к палисаднику Филиппова, бросая тревожные взгляды на затихший дом.
А н н а С т е п а н о в н а (задыхаясь). Что же тут происходит, Леночка?
Л е н а. Будто притихли!
А н н а С т е п а н о в н а. Зачем Миша приходил сюда, господи? Ну ладно, теперь-то уж делать нечего!
Анна Степановна и Лена входят в палисадник, и Анна Степановна робко стучит в дверь Филиппова. В своем окошке появляется Д м и т р и е в.
Д м и т р и е в. Напрасно беспокоитесь, Анна Степановна! Оба ушли!
Л е н а. Вместе?
Д м и т р и е в. Никак нет, товарищ Смирнова! Врозь!
А н н а С т е п а н о в н а (обеспокоенная). А как они, Костя, не повредили друг друга?
Д м и т р и е в. Да нет! Все в общем было довольно культурно, обошлось без контузий… Да разве Михаил Иванович себе что-нибудь позволит?
А н н а С т е п а н о в н а. А старик на него не бросался?
Д м и т р и е в. Была, так сказать, попытка, но…
Л е н а. Вы не знаете, куда они пошли?
Д м и т р и е в. Товарищ командир — в порт, а Иван Степанович куда-то по своим надобностям.
А н н а С т е п а н о в н а (Дмитриеву). Спасибо тебе, Костя!
Д м и т р и е в. К вашим услугам! Пардон! (Уходит.)
Л е н а. И я пойду.
А н н а С т е п а н о в н а. Подождите! Сядьте со мной! И расскажите, что случилось.
Л е н а. Где?
А н н а С т е п а н о в н а. С «Дельфином».
Л е н а. Ничего!
А н н а С т е п а н о в н а. Правда?
Л е н а. Правда! Я бы знала…
Пауза.
А н н а С т е п а н о в н а. Так!.. Ну… а с вами… он говорил?
Л е н а. О чем?
А н н а С т е п а н о в н а. О главном!
Л е н а. Не понимаю…
А н н а С т е п а н о в н а. Да ты не скрывай: я ведь все знаю! Хотя Миша мне первый раз в жизни и не сказал, но я сама догадалась.
Л е н а. О чем, Анна Степановна?
А н н а С т е п а н о в н а. Ну ладно, ладно… Значит, можно будет скоро вас поздравить?..
Л е н а. Ах, вот что… Да… Можно… Спасибо…
А н н а С т е п а н о в н а. Да чего вы там бормочете?.. О счастье, Леночка, громко говорить надо… Ведь любит же он вас. Я-то это знаю! Что ж, так и будем в прятки играть?.. Ведь я сегодня утром сама видела…
Л е н а. Сегодня?
А н н а С т е п а н о в н а. В наше время помолвки справляли, а вы — все молчком… Ну, ваше дело… Будь ему хорошей женой, дочка… (Целует Лену.) Чудно… секреты устраивают. (Уходит.)
Л е н а. Значит, мне… значит, не показалось.
З а н а в е с.
Лодка. Тишина. К у р а к и н лежит на койке, бледный. О р л о в у переборки, ведущей во второй отсек, слушает стук.
Пауза.
О р л о в (вытирая лоб платком). Живы, здоровы, работают как будто успешно…
К у р а к и н. Я больше не могу терпеть, товарищ старший лейтенант. Разрешите попрощаться.
О р л о в. Зачем?
К у р а к и н. Чувствую, что мне пора…
О р л о в. Нет, рано! (К Джибели.) Маску!
Джибели быстро подносит маску ко рту Куракина, и тот порывисто дышит.
Пауза.
К у р а к и н. Ох, как хорошо!..
О р л о в. Так вот, товарищи… Мы держались вместе до последней возможности. А сейчас количество хлора уже таково, что надо… расставаться. Здесь нас слишком много… Приходится принять решительные меры. Нам теперь остается индивидуальное спасение… Этот способ, как вам известно, трудный, и к нему надо быть особо подготовленным, учитывая (кивает на глубомер) тридцатидвухметровую глубину. У нас всего четыре маски на семь человек! Следовательно, наверх должны пойти четверо… в масках!
Все, кроме Куракина, переглядываются.
Да, да, уйдут четверо, а трое… останутся здесь… без масок! Это довольно рискованное мероприятие: выйти из лодки через торпедный аппарат. Но случаи такие бывали и заканчивались удачно. Поэтому попытаться надо. Действуйте очень осторожно. По выходе поднимайтесь медленно, ориентируясь по муссингу[5]. (Берет муссинг, показывает матросам.) Напоминаю: метр пройдете — узел, значит — остановка. Предупреждаю вас, товарищи: малейшая торопливость — и вас раздавит вода. Понятно?
В с е (кроме Куракина). Понятно, товарищ старший лейтенант!
О р л о в. Вот теперь давайте с умом отбирать: кому — идти, кому — оставаться! Меня не считайте! Я офицер и поэтому лодку не покину. Значит, остается шесть человек.
Пауза. Все молчат.
Ну?
Г р и г о р ь е в. Это неправильно, товарищ старший лейтенант! Вы не должны подвергать себя такой опасности…
О р л о в (резко). А вы обратили внимание, товарищ мичман, что я этот вопрос с вами не обсуждаю? Я вам приказываю меня не считать!
Г р и г о р ь е в. Есть вас не считать, товарищ старший лейтенант! Значит, из шести человек…
К у р а к и н (тихим голосом). И меня не считайте… Я же нипочем не доберусь.
Григорьев косится на Орлова.
О р л о в. Ну что вы на меня смотрите? Куракин совершенно прав! Давайте быстрей!
Г р и г о р ь е в (скороговоркой). Жребий нам бросать не приходится. Обсуждаем кандидатуру товарища Джибели. Товарищ Джибели физически очень сильно развитый матрос. Имеет большой опыт по всплытию с глубины.
О р л о в (тихо). Правильно! Следующий. Товарищ Берман!
Г р и г о р ь е в. Товарищ Берман физически очень сильно развитый матрос. Имеет большой опыт по всплытию с глубины.
О р л о в (тихо). Такую оценку ваш старшина даст о каждом из вас. Зачем же время терять? (Вдруг, быстро.) Наверх пойдут: мичман Григорьев…
Г р и г о р ь е в (делая шаг вперед, глухо). Есть!
О р л о в (глядя на остальных, стоящих плечом к плечу. После паузы). Трюмный Джибели!
Д ж и б е л и (делая шаг вперед, тихо). Есть!
О р л о в. Электрик Берман!
Б е р м а н (глядя на Грушевского и Панычука, делает шаг вперед, чуть слышно). Есть!
Орлов смотрит на Грушевского и Панычука.
Пауза.
Панычук молча делает шаг вперед.
О р л о в. Что это значит?
П а н ы ч у к. Разрешите мне… остаться с вами, товарищ старший лейтенант! Я холостой, а у Грушевского — вы же знаете его положение! Пусть наверх пойдет он.
Г р у ш е в с к и й. Паша!
П а н ы ч у к (удерживая Грушевского). Молчи! Молчи, Саша!
О р л о в. Молодец, Панычук! (Грушевскому.) Торпедист Грушевский!
Г р у ш е в с к и й (на секунду закрыл глаза, вздрогнул от оклика командира, шепотом). Есть!
К у р а к и н. Браво, Паша! Браво!
О р л о в. Готовьтесь, товарищи! А мы пока напишем несколько слов.
Четверо уходящих наверх раздеваются, снимают обувь. Панычук подходит к Куракину. Кок берет его руку. Панычук тихо гладит светлые вьющиеся волосы Куракина, но искоса поглядывает на Грушевского. Тот ловит его взгляд.
Г р у ш е в с к и й. Паша! Дорогой!
П а н ы ч у к. Ты только, Саша, не волнуйся… Дыши глубоко… И поднимайся спокойно, как на ученье, и…
О р л о в. Вот мое письмо, Фома Петрович! Я завернул его в целлофан, чтобы не промокло…
Г р и г о р ь е в. Кому прикажете его передать?
О р л о в. А там на конверте написано! (Тихо.) Отдайте его только в том случае, если мы не увидимся. Тогда скажите ей, что я любил только ее и думал только о ней!
Г р и г о р ь е в. Будет исполнено в точности… (Голос его дрогнул.) Лучше мне умереть, чем выполнить такое поручение.
О р л о в. Ладно! Ладно!
Григорьев прячет письмо за пазуху и становится в строй. Пауза.
Передайте там, наверху, что вы все вели себя так, как полагалось советским морякам! Запись о нашем пребывании я вел в этой тетрадке. Как только выберетесь на поверхность, сделайте все, чтобы быстрее помочь нам. А мы будем держаться… Держаться, сколько хватит сил! Вот… (Забылся на мгновение.)
П а н ы ч у к (шепчет Грушевскому). И если нам не придется свидеться, вспоминай иногда с Надей и сыном обо мне… о нас!..
Г р у ш е в с к и й. Паша, я…
О р л о в. Найдите причину аварии и… служите, как служили до сих пор! Да здравствует Родина, товарищи! Ура!
И все трижды, чуть слышно, кричат «ура».
А теперь давайте прощаться…
Орлов первым подходит к Григорьеву и целуется с ним. Долго держат они друг друга в объятиях. Затем быстро жмет руки Джибели, Грушевскому и Берману.
К у р а к и н (стоящему рядом с ним Панычуку). Может, хочешь шоколаду, Паша? У меня там есть…
Панычук целуется со старшиной, Берманом, Джибели и Грушевским. В это же время Джибели, Григорьев и Берман прощаются с Куракиным.
Г р и г о р ь е в. До свидания, Куракин… Держись, браток… Прости, если чем обидел…
К у р а к и н. Что вы, Фома Петрович!..
Д ж и б е л и. До свидания, дорогой Сережа…
К у р а к и н. Если будешь в Москве, Вахтанг, зайди в ресторан «Аврора», спроси на кухне старшего повара Петра Петровича, скажи, что Сергей Куракин… его ученик… в общем, парень — ничего!
Д ж и б е л и. Мне кажется, дорогой Сережа, что ты ему… сам это рассказывать будешь! (Орлову.) Товарищ старший лейтенант! Разрешите дать Куракину воздуху из моей маски, мне — хватит!
Г р и г о р ь е в (Орлову). Дыхните вволю, Григорий Александрович… Прошу вас, дыхните как следует!
Грушевский и Берман подносят свои маски Панычуку, и все трое, остающиеся в отсеке, молча глотают кислород. Первым от маски Григорьева отрывается Орлов.
О р л о в. По местам!
Четверо уходящих становятся у крышек торпедных аппаратов. Григорьев — первым.
Приготовиться!
И вдруг в стену отсека из моря раздается отчетливый стук. Все замирают. Кто-то молотком выбивает по азбуке Морзе.
Б е р м а н (кричит). Водолазы!
На всех лицах счастье. Хочется криком выразить свою радость, но Орлов поднимает руку.
О р л о в. Спокойно! Старшина Григорьев! Передайте водолазу: «Мы живы». Пусть идет к центральному.
Григорьев, вооружившись молотком, немедленно выполняет приказ Орлова.
О р л о в. (В переговорную трубу). К первому подошел водолаз.
Голос Афанасьева: «Слышал». Снова стук, но более глухой. Все поворачивают головы. Пауза. И ответный стук из центрального отсека.
О р л о в (слышит ответ Афанасьева и смотрит на Григорьева). Что это такое? Мне послышалось или…
Г р и г о р ь е в. Нет. Командир передал: «В помощи не нуждаемся. Отойдите от лодки. Поднимаюсь сам!»
О р л о в (вздрогнув). Это — галлюцинация. Может, и стука никакого не было?
Голос Афанасьева: «В первом!»
Есть… в первом!
Голос Афанасьева: «Пробоина почти заделана… делаю попытку всплыть!»
Слышится шум помп и воздуха. Корпус лодки вздрагивает. Гул включенных моторов все нарастает, и чувствуется, что лодка, снявшись с грунта, медленно поднимается и движется вперед.
Занавес
Декорация второй картины. Солнце садится. В саду Анны Степановны стол накрыт белоснежной скатертью, расставлены обеденные приборы. Из дома в сад спускаются М и х а и л и А ф а н а с ь е в.
М и х а и л (тихо). Откровенно говоря, за дядю я очень беспокоился. Хорошо, что подоспели водолазы. Старик вряд ли справился бы один! Так что — после взрыва?..
А ф а н а с ь е в. Вода сразу хлынула во второй отсек. Там в это время находились три матроса. Радист Пивоваров — толковый паренек. Он в течение шести часов руководил заделкой пробоины… Помпы и воздух сначала не дали эффекта… Только когда отверстие было уменьшено, мне удалось откачать воду, отремонтировать мотор и поднять лодку: не подвели советские механизмы! Это, знаете, была настоящая боевая проверка: и на море и на суше. Полезно все испытать заранее, чтобы… в более сложной обстановке не быть пойманным врасплох. (Улыбается.) А все-таки хорошо. С моими парнями меня ничто не страшит. Причем, учтите: таких, как они, сотни тысяч. Ведь нельзя же сказать, что на «Дельфине» плавают исключительные люди…
М и х а и л. Да, лодка как лодка, обыкновенный подводный корабль с рядовой командой.
А ф а н а с ь е в. Одно остается непонятным: откуда мина?
М и х а и л. Вопрос уточняется. Пока неизвестно! Жду сообщений!
А ф а н а с ь е в (вдруг). Наши идут! (Сразу меняя тему разговора.) В общем, продуктов хватило, топлива тоже, были всем обеспечены.
Из дома выходят А н н а С т е п а н о в н а и В е р о н и к а И л ь и н и ч н а, спускаются в сад.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (Анне Степановне). До скорого свидания! (Брату.) Пошли домой! Мне надо захватить ноты! (Выходят за калитку.) Чем же ты все-таки, Ваня, объясняешь свое опоздание? Подвел фамилию Афанасьевых…
А ф а н а с ь е в. Неужели подвел? Просто обидно! Ну, ничего не поделаешь, Вероника, бывает! Вы слышите, Михаил Иванович: сестра за опоздание ругает!
М и х а и л. А что ж, правильно!
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (останавливаясь). Вы это серьезно, Михаил Иванович… или шутите? Я, право, не пойму…
М и х а и л. Значит, так надо было, Вероника Ильинична! Если ваш брат пришел в семнадцать сорок пять, значит, этот час был ему назначен! Мы гордимся точностью капитан-лейтенанта Афанасьева…
А ф а н а с ь е в. Спасибо, Михаил Иванович! Но теперь, Вероника, мы окончательно опоздаем и действительно подведем фамилию Афанасьевых.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а. Идем… идем! (Уходят.)
Пауза.
А н н а С т е п а н о в н а. Будешь обедать, сынок?
М и х а и л. Чуть позднее. Я скажу тогда…
А н н а С т е п а н о в н а. А мне ты ничего не должен сказать, Миша?
М и х а и л. А что?
А н н а С т е п а н о в н а. Ты же был у дяди… Зачем?
М и х а и л. Да так просто… Хотел с ним побеседовать… насчет грубости его.
А н н а С т е п а н о в н а. Ведь стыд на всю округу… Ну, а он?
М и х а и л. Буду, говорит, воздерживаться. В общем, ничего старик. Если его взять в руки, выйдет толк.
А н н а С т е п а н о в н а. Ну, не знаю.
Она замолкает, потому что проходят А к у л о в, Д м и т р и е в и Ф и л и п п о в.
Д м и т р и е в (Филиппову). Куда же тебя столько времени носило?
Ф и л и п п о в. Не беспокой меня, Костя. Не подлежит оглашению: сугубо личные дела.
Д м и т р и е в. Ах, личные! Без меня в гости ходил! (Акулову.) Может, ты чего-нибудь знаешь?
А к у л о в (пожимая плечами). Откуда? Я был весь день на огороде — в грядках копался.
Д м и т р и е в. Ой, что вы меня, старики, путаете?
Проходя мимо садика, Дмитриев и Акулов кланяются Анне Степановне и Михаилу. Филиппов отворачивает голову и проходит мимо.
А н н а С т е п а н о в н а. У, разбойник! С ним — как с человеком, а он даже не посмотрел в нашу сторону! Вот видишь, Миша, а ты говоришь, обещал воздерживаться!
М и х а и л. Ну, ведь не сразу же, мама!.. А старик он, право, стоящий…
А н н а С т е п а н о в н а. Так ведь все-таки наша кровь.
Михаил усмехается.
А где Лена?
М и х а и л. Вы, мама, ее не ждите сегодня. И вообще ничему не удивляйтесь. Я вам это объясню…
Звонок телефона.
Объясню… потом… (Уходит в дом.)
Мать молча смотрит ему вслед.
Пауза.
Быстро подходят Л е н а и О р л о в.
О р л о в (держа Лену за талию). Здравствуйте, Анна Степановна.
А н н а С т е п а н о в н а. Здравствуй, Гришенька! (Внимательно смотрит на Лену.)
О р л о в. Вы разве не собираетесь на концерт?
А н н а С т е п а н о в н а (продолжая смотреть на Лену). Собираемся… но… позже!
Л е н а. А где… Михаил Иванович?
А н н а С т е п а н о в н а. Его… нет дома! Вот… жду к обеду…
О р л о в. Тогда мы вам займем места…
Л е н а. И… встретимся уже там…
А н н а С т е п а н о в н а. Хорошо… Садитесь поближе к сцене…
О р л о в. Как всегда: в третьем ряду…
Орлов берет Лену под руку, и они уходят.
Пауза.
Выходит М и х а и л. Мать смотрит на него.
М и х а и л. Кто меня спрашивал? Пакет из штаба? (Спускается в сад.) А?
А н н а С т е п а н о в н а (качая головой). Тебе показалось!.. Показалось… Приходила… Зина с мужем… Звала на праздник…
Михаил подходит к Анне Степановне.
А… вообще ты не волнуйся, сыночек… Бывает такое…
М и х а и л. Подождите! Не надо меня успокаивать! Не стоит! Вы, моя дорогая… такая чуткая и хорошая… Я сейчас думаю о другом! Собирайтесь на концерт.
Мать вздыхает и поднимается в дом. Солнце заходит. Михаил, постояв несколько секунд, медленно поворачивается и проходит в глубину сада. Пауза. По улочке идут Г р и г о р ь е в ы с матросом П и в о в а р о в ы м - в т о р ы м. Старшина везет в колясочке спящую дочь. Остановились на миг.
Г р и г о р ь е в (поправляя одеяло). Ну, а как ты, племянник? Есть новости по службе?
П и в о в а р о в - в т о р о й. Ничего такого особенного, Фома Петрович. Все идет хорошо. Спасибо. Только вот ваша супруга… Ну и беспокойная же она! Вы на пустяк опоздали, а она вся в тревоге. Я ей говорю: «Поверьте — ничего не случилось!», а она, обратно, волнуется.
З и н а. Мое сердце что-то подсказывало.
Г р и г о р ь е в. Вот видишь, Зинуша, какой это неточный инструмент — твое сердце. (Пивоварову.) А Сенька молодец! Большой молодец твой брат. Ты с него пример бери, хотя он старше тебя всего на двадцать минут!
Проходят. Пауза. Секунду сцена пуста. Входят П а н ы ч у к, Г р у ш е в с к и й с Н а д е й, за ними — Б е р м а н и Д ж и б е л и.
Н а д я (в подвенечном платье). Значит, у вас не было никаких неприятностей, волнений?
Г р у ш е в с к и й (удивленно переглядываясь с товарищами). Никаких, Наденька. Только море немного волновалось.
Н а д я. Что это вы, Павел Захарович, все время вокруг меня вертитесь?
П а н ы ч у к (тихо). А это, чтоб вас не толкнули, Надежда Филипповна.
Н а д я (смутившись). Спасибо за внимание.
П а н ы ч у к. Пожалуйста. Если хотите знать, так только этот вопрос нас и тревожил на дне морском.
Г р у ш е в с к и й. Он, Надя, правду говорит.
Д ж и б е л и (Наде). Исключительно, знаете ли, приятно после работы в спокойной обстановке, как, например, было сегодня, послушать стихи… Товарищ Берман так скрашивал нам вечера. Ведь он оказался выдающимся поэтом.
Н а д я. Да что вы?
Д ж и б е л и. А вы разве не знали?
Н а д я. Нет.
Б е р м а н (к Джибели). Брось! (Наде.) Это он вас разыгрывает!
Д ж и б е л и. Не верите — спросите у товарищей. (Декламирует.) «Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя…» Видишь, я запомнил!
Все смеются.
Н а д я. Очень красивые стихи! (Вдруг.) А почему Сережа Куракин в госпитале?
Секундная пауза. Никто сразу не нашелся.
П а н ы ч у к (выпаливает). Грипп! Смешно сказать: простудился на верхней палубе… У него самый обыкновенный грипп!
Н а д я. Жаль, что он не с нами!
Все проходят по направлению к парку. Быстро идет, почти бежит, л е й т е н а н т Е г о р о в. Видит выходящего из-за дома М и х а и л а.
Е г о р о в. Разрешите?
М и х а и л (нетерпеливо). Есть ответ?
Е г о р о в. Да, товарищ капитан-лейтенант! (Передает Михаилу бумагу.)
Тот читает ее. Пауза.
М и х а и л (гневно). Им все равно ничто не поможет!
Проходят Афанасьевы: В е р о н и к а И л ь и н и ч н а и И в а н И л ь и ч. Михаил прячет бумагу за спину.
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (Михаилу). Товарищи! Дорогие! Вы еще дома?
М и х а и л. Уже идем, Вероника Ильинична! (Афанасьеву.) На одну минуту, Иван Ильич!
В е р о н и к а И л ь и н и ч н а (брату). Тогда я тебя там буду ждать. (Уходит.)
А ф а н а с ь е в. Пожалуйста! (Михаилу.) Слушаю вас!
Входит О р л о в.
О р л о в. Миша, друг сердечный. Ты же опаздываешь! Где мать?
М и х а и л. Сейчас пойдем, Гриша! (Жестом подзывает его.)
Орлов быстро подходит.
(Вполголоса.) Вас интересовал вопрос — откуда в мирное время — мина.
А ф а н а с ь е в. Да, я спрашивал…
М и х а и л. Так вот — получена шифровка командующего.
Замолкает, потому что по улочке, крадучись и озираясь, пробирается Филиппов.
О р л о в. Куда это вы, Иван Степанович?
Ф и л и п п о в (мрачно). Старик меня расспросами замучил!
Доносится голос Дмитриева: «Ваня, где ты?»
Слышите?
М и х а и л. Пройдите сюда, товарищ Филиппов.
Пауза.
Филиппов медленно входит в сад.
От имени командующего благодарю за участие в сегодняшней операции!
Ф и л и п п о в (щелкнув каблуками, четко). Служу трудовому народу!
Михаил протягивает ему руку. Филиппов крепко жмет ее. Выходит А н н а С т е п а н о в н а, останавливается на ступеньках.
А н н а С т е п а н о в н а. Это что?..
М и х а и л. Да вот — дядя! Пришел и приглашает вас на концерт!
Филиппов хочет что-то сказать.
А н н а С т е п а н о в н а. Правда… Ваня?
Ф и л и п п о в (после паузы). Правда… Анюта! (Подает ей руку.) Мне сегодня музыку очень хочется послушать!
Ведя сестру под руку, Филиппов торжественно идет из сада. Проходят мимо появившегося Д м и т р и е в а.
Д м и т р и е в. Куда ты, Ваня?
Ф и л и п п о в (важно). На концерт! (Уходят.)
Д м и т р и е в (Михаилу, показывая на ушедших). Вот это — культурно! (Ковыляет за ними.)
Пауза.
А ф а н а с ь е в. Что… в шифровке?
М и х а и л (читает). «В квадрате сто семьдесят два дробь шесть подводные сигнальные приборы обнаружили неизвестную лодку. Она была уничтожена нашими катерами-охотниками! К тралению района приступить немедленно».
А ф а н а с ь е в. Вот тебе и мирное время!
О р л о в. Вот вам и Тихий океан!
М и х а и л. Только в этом Тихом океане еще черти водятся! Мы всегда должны зорко смотреть вперед и быть готовы уничтожить всякого, кто посмеет нарушить наши морские границы. (Читает.) «Приказываю: личному составу «Дельфина» и всем участникам спасения корабля за проявленное мужество объявить благодарность».
А ф а н а с ь е в, О р л о в и Е г о р о в. Служим Советскому Союзу.
З а н а в е с.
Стихи Д. Еремина.
Муссинг — тонкий канат с узлами и маленьким буем на конце.