Зазвонил, завибрировал смартфон, лежащий на тумбочке. Я с трудом разлепил глаза, сощурился на ослепительно сияющий в темноте комнаты экран.
Звонила Валя.
В пять минут двенадцатого ночи.
— Ты чего? — вместо приветствия буркнул я, переворачиваясь на спину.
— Я не поняла, Тим, ты там дрыхнешь, что ли? — раздался протяжно-капризный голос Вали. Судя по всему, эта дура успела набухаться.
— Сплю, конечно. Ночь на дворе.
— Вот ты душный! Го с нами по набережной чилить. Я тут с Леной, Антоном и Ваней. Мы на вайбе с кафешки… Рил здесь клево! Приезжай!
Я фыркнул.
— Ага, щас, только штаны натяну.
С Валей я познакомился на днюхе у приятеля. Она — моя ровесница, но учится в колледже, а не в старших классах, как я. Дико разбитная и ушлая. Но симпатичная. Положила на меня глаз и с тех пор не отстает, регулярно названивает — как правило, поздно вечером. Жизнь у нее, как я понял, веселая и полная развлечений, причем за чужой счет.
Как-то раз я принял приглашение потусить в парке, Валя явилась слегка подшофе, с подругой — не запомнил имени. Шалабондой какой-то. Начали они ко мне приставать по-очереди, когда другая отворачивалась или отходила куда-нибудь. Это у них спорт типа был такой.
Мне тогда до того противно стало, что я свалил. Валя пропала на месяц — и вот, нарисовалась.
Кто такие Лена и Антон с Ваней, я понятия не имел. Как-то чекнул ее акк, посмотрел, с какими обсосами она на вписках тусит, так желание знакомиться с ее дружками пропало начисто.
— Давай, поторопись, — не поняла моего сарказма Валя.
На заднем фоне шумели голоса, сигналили машины, кто-то смеялся пронзительным смехом.
— До набережной — это через весь город, — попытался я ее урезонить.
— Вызывай мотор и гони сюда. Я хочу тебя… — она сделала выразительную паузу. — Видеть.
— Твою ж…
Я не знал, как ее слить. Просто послать? Или выключить телефон и спать дальше? Пока думал, в трубке грохнуло, кто-то взвизгнул и заматерился.
— Что это? — спросил я. — Валя?!
— Они что, охренели вообще? — взвизгнула Валя, обращаясь явно не ко мне.
Голос ее отдалился, как если бы она отодвинула телефон от лица. Снова грохнуло, и я догадался: это ударяются друг о друга машины. Противно заголосила сигнализация.
— Ой, ебать! — раздался мужской голос. Наверное, Антона или Вани. — Это чё щас было?
— Смотри, смотри! — крикнула Валя. Протяжные нотки в ее голосе испарились без следа. — Бегут! Мамочки-мамочки!
— Валя! — позвал я, встревожившись. Сел в постели, повернул голову в сторону родительской спальни, словно мог увидеть, разбудил ли их мой разговор. В комнату сквозь неплотно прикрытые шторы сочился слабый свет.
— Тим! — вспомнила обо мне Валя. — Тут, прикинь, какие-то обдолбыши все ломают вокруг! Ой, мамочки, сколько их! А вон те, Лен, — мы их видели недавно, они же нормальные были!.. Что это с ними?
— Какая, нахер, разница? — услышал я Лену. — Валим!
— Да куда валить? Они везде…
— А Ваня куда делся? Он же…
Конец фразы я не разобрал, его заглушил рев. Орали люди — большая толпа. Рев был таким бешеным, неистовым, первобытным, что у меня по спине пробежал холодок, а в груди сжалось.
— Валя! — снова позвал я.
Что-то стукнуло прямо по динамику, хрустнуло. Видимо, Валя уронила телефон на асфальт. Кто-то кричал, визжал, топал и горланил, мешанина звуков врывалась мне в ухо. А потом я услыхал улюлюканье Орды Буйных — звук, который позже снился мне в самых тяжких ночных кошмарах.
Связь прервалась. Я набрал номер Вали, но равнодушный голос автомата сообщил, что абонент “отключен или находится вне зоны покрытия сети”.
В ту ночь я, как и большинство людей, не осознал масштаб происходящего. Мы не знали, что мир — весь мир — захлестнула Первая Волна Апокалипсиса. О Волнах гораздо позже я узнал из радиопередачи самоотверженного ведущего, который выходил в эфир каждый вечер в течение двух месяцев после Третьей Волны. А потом и он пропал без вести.
На улице бешено засигналили машины, и я выглянул в окно. Наша квартира находилась на десятом этаже. Внизу протянулась светящаяся змея — автомобили стояли в пробке. Между ними сновали быстрые тени. Вдруг взревела толпа, раздались удары и звон бьющегося стекла в авто, окнах домов и витринах. Вдали, в темноте, полыхало: горело с десяток зданий.
Чуть позже, когда ко мне в спальню заглянули встревоженные родители, в центре города загрохотали выстрелы.
***
…Я вздрогнул, когда машина наехала на ухаб. Сильно задумался и не заметил кочки — вспомнились подробности начала Первой Волны.
С тех пор всего полгода прошло, а будто несколько лет пролетело. Даже тот день, когда я навсегда покинул дом, пообещав родителям спасти их, казался чем-то далеким и полузабытым.
Время вообще стало восприниматься странно. Словно я застрял где-то в безвременье, и до любого события в прошлом мне одинаково далеко. Несколько дней назад я выбрался с ТЭС и с того момента еду и еду куда-то…
Вроде на юг, но куда именно? Юг большой.
Течение времени воспринималось постольку, поскольку менялась погода. Дни становились теплее, птички пели веселее, задорнее, им-то на конец света насрать да размазать. Это не для птиц, а для людей наступил лютый пипец.
Несколько раз по пути попадались рощи Полипов — ужасных деревьев, в которые превратились Ушедшие под Музыку. Я их узнавал по шевелению веток. Старался не приглядываться, но все же заметил, что стволы в этих рощах темнее, чем возле станции. Темнеют ли они, потому что деревенеют и меньше походят на человеческие тела, или происходит еще что-то?
Раза три я ограбил пустые деревенские дома. Обзавелся кое-какой жрачкой и оружием посерьезнее пистолета — карабином “Сайга-12К” с несколькими магазинами. Не знаю, хранил ли это оружие его бывший хозяин легально или нет, но про себя я его поблагодарил.
Бродяги, Буйные и Оборотни мне не встречались. Похоже, большая часть человечества ушла под Музыку и превратилась в деревья. Я и расслабился — заночевал в машине прямо посреди деревенской улицы.
Среди ночи проснулся от липкого чувства удушающего ужаса. Пробудились экстрасенсорные способности. Я сел в кресле водителя с откинутой спинкой, вытаращил глаза в темноту. Ни хрена не разглядел, но чувство, что там кто-то бродит, было четкое.
Переборов страх, я включил фары и на секунду ослеп от яркого света. Фары осветили узкую улочку, штакетники по краям и дома. Вдалеке, метрах в сорока-пятидесяти, улица упиралась в перпендикулярный проулок.
И там кто-то находился.
Кто-то высокий, угловатый, черный.
Я не сразу его засек, так как он не двигался. Но вот он шевельнулся и вдруг быстро двинулся ко мне. И я сообразил, что это не человек, а какая-то двухметровая тварь с длиннющими руками ниже колен и чернильной кожей.
Я завел двигатель, сдал назад и развернулся. В этот момент чудище ускорилось, понеслось на меня с невероятной быстротой. Я ударил по газам и прямо через канаву и участку бездорожья выехал на трассу.
Гнал так, что чуть не улетел за обочину. Пролетев километров тридцать и очутившись в чистом поле без намека на населенные пункты, остановился и перевел дух. Только тогда заметил, что ехал сидя в кресле с откинутой спинкой и что башка болит — приложился, когда подпрыгнул на той канаве.
Пока не начало светать, так и не уснул. Все мерещилось, что из темноты ко мне подкрадывается черная тварь. Я примерно представлял, кто это — Бугимен. Раньше я считал, что это Оборотень, которые сумел выйти из дома, потом мне сказали, что Бугимены — нечто другое.
Судя по всему, Бугимены шарятся только там, где жили люди. Не стоит ночевать в деревнях или городах прямо в машине…
Из-за бессонной ночи дрых почти до обеда, проснулся в духоте с ломотой в висках. Состояние было такое, которое называют “ни в голове, ни в жопе”. Солнце грело нешуточно и накалило машину. Я опустил стекла на окнах, проветрил салон и ехал до тех пор, пока не встретилась речка. На берегу я разделся догола и быстро окунулся в ледяную воду.
Купание здорово взбодрило, и, когда я перекусил, головная боль полностью прошла.
Примерно часа в три пополудни дорогу перегородили две фуры, наискось вломившиеся друг в дружку. Сбоку, по обочине, не проехать, слишком узка обочина, а дальше тянутся стальные балки безопасности, потому что за ними — крутой скат и лесок.
Я вышел из машины, обошел фуры вокруг, залез в кабину. Ключей зажигания на месте не было, как и бензина. Баки кто-то опустошил подчистую — я выяснил это, засовывая в бак длинную ветку.
Выругался. Фуры так просто с места не сдвинешь, и объехать это препятствие нереально.
Вспомнилось, что полкилометра назад слева попалась узкая гравийка, отходящая от трассы и ведущая в поселок. Подумал немного, еще раз выругался и, сев в машину, развернулся. Если проеду через поселок параллельно трассе, то где-нибудь выберусь обратно на трассу. Не один-единственный ведь въезд в эту дыру?
Съехал на гравийку и затрясся по кочкам, мысленно проклиная российские дороги и дураков, из-за которых за столько лет не сделано приличных дорог. И уже не будет сделано никогда. При въезде в поселок на пути снова появилось препятствие — на сей раз ручной шлагбаум. Ругаясь уже вслух, я выбрался из машины и попытался поднять стрелу, но ее кто-то привязал проволокой к ловителю шлагбаума. Повозившись, я все же распутал проволоку и поднял стрелу. Потом сел за руль и поехал дальше.
Вдоль трассы вела узкая улица, зажатая между довольно высокими заборами, за которыми возвышались крупные кирпичные дома. Жили здесь люди небедные, но отчего-то не желающие отремонтировать дорогу. Наверное, так и не договорились, как скидываться на это дело.
Я осторожно ехал по ухабистой дороге и думал, зачем кому-то понадобилось перегораживать въезд в село шлагбаумом. Не исключено, здесь остались Бродяги, которые не ждут гостей…
Улица пошла на понижение, затем снова поднималась в горку, и в самом низком месте вода из ручья залила асфальт. Я проехал через солидную лужу, выехал из нее — и машина вдруг качнулась, ее повело в сторону.
До меня не сразу дошло, что произошло. Я вылез из кабины и оторопело уставился на спущенные колеса. В резине кое-где торчали самодельные стальные шипы, которые до этого прятались на дне лужи.
— Сука! — пробормотал я.
И что теперь делать? Все четыре колеса спущены, шиномонтаж не работает нигде. И в прежнем мире в такой ситуации было бы сложно, не то, что сейчас. Искать другую машину?
В голове сумбурно метались все эти мысли, хотя думать следовало о другом.
О том, что если кто-то устроил здесь ловушку, то этот кто-то должен быть рядом.
Я все-таки додумался, пусть и поздно. Схватился за пистолет в наплечной кобуре, но позади прозвучал сипловатый голос:
— Тише! Спокойно. Руки подними-ка.
Я поднял и медленно обернулся. Метрах в пяти от меня у открытой двери в мощных кованных воротах целился в меня из винтовки с оптическим прицелом высокий, плечистый мужик лет сорока или около того. Из-за лысины и старомодных усов подковой он выглядел старше своих лет, но в целом было видно, что не такой уж он и старый. Старые среди Бродяг мне еще не встречались.
— Кто таков? — спросил мужик. — Зачем приехал незваным? Разве шлагбаума не видал? Намеков не понимаешь, что здесь гостей не ждут?
Я откашлялся. Как-то уж очень неуютно торчать под прицелом винтовки с поднятыми руками.
— Ехал по трассе, — начал я объяснять. — А там фуры. Дорогу перегородили. Вот я и решил объехать через поселок.
Мужик пару секунд сверлил меня серо-стальными глазками, затем вдруг улыбнулся — аж усы приподнялись. Он опустил дуло.
— Ясно. И откуда фуры-то взялись, ума не приложу?.. Ладно, разберемся. Тебя как звать-то?
Он приблизился ко мне, протягивая правую руку, а в левой неся винтовку.
— Тим, — сказал я.
Вероятно, меня смутила его искусственная улыбка и эта протянутая широкая ладонь работяги, но я все равно не ожидал того, что последует.
— Очень приятно, Тим, — довольно сказал мужик, загребая мою руку своей лопатой. Левой он поднял винтовку и врезал мне прикладом по виску.
На меня обрушилась тьма и тишина.
***
Очнулся я в небольшой грязной комнатушке с низким потолком и белеными стенами. Висок ломило, в черепушке звенела пустота. Первые мгновения я ничего не мог понять или вспомнить, но позже извилины со скрипом заработали.
Я лежал на пыльном рваном линолеуме у стены, а ноги были скованы цепями, которые прикреплялись к чугунной гире с выдавленным обозначением “32 кг”. “Браслеты” на ногах были явно самодельные, с навесными замочками.
Кто-то у нас умелый кузнец, получается, подумал я вяло. И шипы для прокалывания шин умеет делать, и эти оковы…
Ловко он меня надул! Сам фуры поставил, сам же шлагбаум установил. У людей ведь дух противоречия: если дверь заперта, непременно надо туда залезть. Пока я копался с проволокой, наверняка задел сигнальную веревочку. Когда проехался по луже, усач меня уже поджидал.
Напротив на табуретке сидел тощий человек неопределенного возраста с густой рыжей бородой и выцветшими глазами. Одет он был как скоморох какой-то: в растянутый старый цветастый свитер крупной вязки, штаны с мотней до колен, тоже изрядно поношенные, полосатые носки и галоши на два размера больше, чем надо. На башке у бородача красовалась вязаная шапка — тоже старая, ручной вязки и цветастая.
— Привет! — радостно заговорил шут, улыбаясь во весь рот. — Очнулся? Голова не болит? Я тебе водички налил — видишь?
Я повернул голову, отчего висок запульсировал болью еще сильнее. Увидел возле локтя алюминиевую кружку с водой. Кряхтя и морщась, привстал и выпил полкружки. Притронулся к виску — он распух и отозвался на прикосновение острой болью. На пальцах осталась кровь.
— Ты кто? — спросил я. — Мы где?
— Я — Юра… Юрий, — с готовностью, почти подобострастием отозвался рыжий. — Работаю здесь у Хозяина.
— Какого Хозяина?
— Ну так… того, что тебя приложил. Его вообще Алексей Иванычем зовут. Хорошо, хоть череп не проломил. Силен, как бык!
— Юра, — пробормотал я, плохо понимая, что говорю. — Почему на тебе нет цепей, и нет гири?
— Так зачем на меня цепи-то надевать? Я ж не убегаю!
Он хихикнул.
Я ничего не понял. Поэтому промолчал и принялся осматривать помещение. Слева от Юры — деревянная дверь, справа — крохотное оконце, как в бане. Не протиснешься. Под потолком светит доисторическая, засранная мухами лампочка. У дальней стены самодельная двухъярусная кровать, больше похожая на нары. Между кроватью и стеной — электрообогреватель. Рядом — маленький стол и две табуретки.
В углу раковина и унитаз.
М-да…
Пока я озирался, а рыжебородый с любопытством оглядывал меня, внизу двери беззвучно открылась еще одна дверца — маленькая, и грациозно вошла черная кошка с ошейником, на котором висело красное тряпичное сердечко. Кошка мяукнула, рыжий потянулся к ней погладить, но животное зашипело, оскалив мелкие острые зубы, выгнуло спину и подошло ко мне. Кошка осторожно понюхала мою ногу в кроссовке и ушла к кровати.
— Теперь вместе здесь жить будем, — радовался Юра. — А то скучно бывает. Днем-то работаешь, а вечером иной раз делать нечего. Иногда Хозяин книг подкинет, так я читаю…
Внезапно я осознал, что слышу вполне привычные в прежнем мире звуки, сейчас забытые. Мычание и блеяние. А еще — мерные удары металла о металл.
— У вас скот есть? — поинтересовался я, прикидывая, хватит ли мне сил пристукнуть Юру и выбраться с этой гирей. Где, интересно, ключи?
Кобуру с меня сняли. Как и финский нож в ножнах, висевший на ремне.
— А как же ж! И скотина есть, и поле пахать вот-вот начнем… Хозяин у нас деловой, все, что в прежнем мире было, сохранил, пока остальные бегали и грабили… За что ему огромное человеческое спасибо!
Юра хохотнул, и до меня пахнуло перегаром.
Так, решил я мысленно, пора заканчивать балаган. Если брызнуть в Юру остатками воды из кружки, чтобы отвлечь, и быстро придушить цепью…
Нет, сил не хватит…
Удары на улице прекратились, раздались приближающиеся шаги, дверь распахнулась. Вошел Хозяин — усатый, здоровый, потный, в кожаном переднике кузнеца, с закатанными рукавами рубахи и волосатыми руками.
— Познакомились? — спросил он своим сипловатым голосом. — Вот и ладненько. В общем, Тим, дорогой ты мой, будешь у меня отныне работником. Буду кормить, поить, спать будешь здесь, где сухо и тепло. Эти цепи и гиря — на первое время, пока не осознаешь, как хорошо тут живется.
— А если не осознаю? — хмыкнул я, глядя на него снизу вверх.
— А куда ты денешься? — удивился Хозяин. — Осознаешь, как миленький осознаешь… Вот скажи честно, Тим: куда едешь? От кого убегаешь?
Я на миг задумался.
— От прошлого убегаю. А еду в будущее.
— Хы! А поконкретнее? В какое-такое будущее? Есть ли у тебя, так сказать, бизнес-план для жизни? Дай угадаю: день за днем едешь ты и едешь, сам не знаешь, куда. Жрешь, что попало, ночуешь, где попало, Психов боишься, да ночных Упырей. Верно?
Психами он называет Буйных, понял я. А Упырями Оборотней? Или Бугименов? В моем родном городе все Бродяги называли Буйных Буйными, а Оборотней Оборотнями, потому что слушали того чела по радио. В этих краях, видно, другая терминология…
— Верно, — сам ответил на свой вопрос Хозяин. — А я тебе и цель, и бизнес-план, и смысл жизни дам. Смысл жизни, мой дорогой Тим, в том заключается, чтобы на земле пахать. Как наши предки. И далеко от нее не отходить. Она силу дает, земля-то. В старом мире люди про это забыли, ушли, понимаешь, в какие-то надуманные проблемы… В астрал, мать его… В интернет этот вонючий. И от земли оторвались! А как оторвались, так и потерялись во всем этом интеллектуальном говне! Работай на земле, она тебя и накормит, и напоит, и радость подарит. Верно, Юрка?
Рыжебородый энергично закивал, чуть шапка не слетела.
— Вот Юрка понимает, — удовлетворенно проговорил Хозяин. — Был он бомжарой и алкашом…
— Но-но! — возмутился Юра. — Я был свободным поэтом! А душа поэта иногда такая нежная, что только алкоголь помогает!
— Да не гони ты, поэт хренов! Шатался по стране, в землянках жил, как придурок. И не было от тебя ни пользы, ни толку, ни хрена. А теперь работаешь у меня в поместье. С Тимкой вдвоем будете пахать.
Я усмехнулся, хотя радости не испытывал:
— Получается, мы с Юркой — крепостные?
Хозяин удивился.
— Историю знаешь? Я-то думал, что такие малявки, как ты, только и умеют, что гузкой трясти перед камерой. Чертям на потеху… Но ты прав. Зря наш царь Александр Второй крепостное право отменил. Народ без цели и смысла жизни остался. За что и отблагодарил Освободителя — бомбой, ага! Большинство людей, Тимка, это те, кому Хозяин нужен. Чтоб направить на истинный путь. А чтоб человек в нужном направлении пошел, его нужно подталкивать куда надо. Вот виноград растет — веточки-то если не откусывать, лоза сама себя задушит! И кусты подстригать надо, иначе разрастутся как попало. Поэтому и цепи на тебе эти для начала.
— Самый лучший строй — это рабовладельческий строй! — поддакнул Юра. — Вон египтяне какие пирамиды забабахали?! А дворцы какие? А висячие сады этой… как ее, бабу эту древнюю звали…
— Это в Вавилоне, — буркнул я.
— Да один хер! — отмахнулся Юра. — Рабовладельческий строй оставил нам потрясающие образцы зодчества! А как капитализм наступил — что люди создали? Такого, чтоб на века? Высотки эти американские? Один раз пернешь — они валятся… А современные египтяне в старом мире только и умели, что деньги у туристов клянчить…
— Ну ладно, — перебил его Хозяин. — Тимка теорию, полагаю, понял. Пусть подумает. Молодежь в старом мире вообще никаких идей не имела, пусть к земле вернется, поймет, какое это счастье — работать своими руками…
***
Остаток дня я провел в этой комнатке. Придя немного в себя, выглянул в окно и увидел обширный двор и двухэтажный коттедж напротив. Стало быть, я в пристройке… Поднял тяжеленную гирю, звеня цепями, переместился на кровать. С таким утяжелителем не побегаешь…
Но я не сомневался, что сбегу. Пусть тут вдвоем наслаждаются землей, без меня. Но если для побега понадобится притвориться, что проникся этой рабовладельческой философией, я притворюсь. Не убудет.
Юра ушел и долго отсутствовал. Под вечер явился с подносом — на подносе были две чашки с мясным супом, хлебом и сырыми луковицами. Еще чайник и две кружки.
Крепостной поставил еду и питье на стол и, хитро мне подмигнув, выловил из кармана, как фокусник, поллитровую баклажку с прозрачной жидкостью. Из второго достал два заляпанных мельхиоровых стаканчика, со стуком поставил на стол.
— Ну? Ты как?
— Что за пойло?
— Самогон! Чистейший! Хозяин гонит.
— Не буду.
— А чё так?
— Я еще несовершеннолетний. Мне рано пить алкоголь.
— Да ну тебя! — Юра махнул на меня рукой, но настаивать не стал. Сообразил, что себе больше достанется.
Я ел вкусный, в общем-то, суп, хотя мама варила лучше… Это было неописуемое ощущение — есть настоящий горячий суп с овощами и мясом после многих дней поглощения своей фирменной каши, сухарей и прочей походной ерунды.
— У вас и овощи есть, — пробурчал я.
— Ага! В погребе. У Хозяина там битком набито!
“А ведь реально удобно жить вот так, как этот Юра, на всем готовом”, — подумалось мне. Впрочем, я шевельнулся, и загремели цепи на ногах. Звук отрезвил. Нет, как бы сытно не было в рабстве, на воле и дышится свежее, и даже сухарь вкуснее…
Вспомнился Пастырь в детском лагере. И Матерь-телепат. Я почуял ее приближение. Интересно, имеет ли отношение Хозяин к этой компашке? Я никак не воспринимал Хозяина, кроме обычных органов чувств. Или это из-за удара по виску?
Нет, кажется, Хозяин — не сверхчел, не телепат или какой-нибудь колдун. Просто обычный хозяйственный деревенский мужик, у которого появился шанс замутить свое поместье с крепостными, блэкджеком и шлюхами…
Юра, болтая о том, о сем, выхлебал суп, чай и самогон, после чего слегка утомился. Тем не менее, вымыл посуду, предупредив, что в следующий раз моя очередь, поссал в унитаз и улегся на верхнюю полку.
Этого счастливого человека всё устраивало.
Но меня ни фига не устраивало так жить. Сбегать надо побыстрее, пока не привык к разносолам и самогону.
Когда стемнело, я погасил свет и завалился под сладко сопящим Юрой. Завтра осмотрюсь, подумаю, что делать.
Среди ночи встал по нужде и из любопытства выглянул в оконце. Юра дрых без задних ног и не проснулся даже от звона цепей.
Во дворе было темно, но одно из окон “помещичьей усадьбы” светилось. За полупрозрачными занавесками двигалась человеческая фигура. Тонкая, женская…
Теперь понятно, кто повесил сердечко на ошейник кошке. Кошка, кстати, снова пришла, напугав меня, и потерлась о ноги, урча, как маленький моторчик.
Кто это жил в усадьбе? Жена Хозяина? Дочь?
Почему она не выходит из дома?
Я сразу подумал об Оборотнях, которые по какой-то неведомой причине не способны покидать искусственные сооружения.
Вскоре свет в окне погас, и я снова лег. У Хозяина есть секреты… Что ж, завтра узнаем все секреты… А потом сбежим… Поворочавшись и полязгав цепями, я уснул.
***
Утром после завтрака мы с Юрой до самого обеда работали в обширном поле к северу от поселка. Выкорчевывали корни прошлогодней кукурузы из перепаханной трактором земли. Хозяин тоже вкалывал — пахал на тракторе соседнее поле.
Работа меня увлекла, хотя приходилось постоянно таскать за собой гирю. Если так продолжится еще некоторое время, я накачаю такие мускулы, что разорву цепи голыми руками. А потом оторву башку Хозяину…
Но к обеду я выдохся и присел на краю поля в тени старого вяза. Сидел, смотрел, как Юра продолжает горбатиться, как тарахтит трактор вдали, как птицы носятся над землей, клюют червячков. День был теплый, почти жаркий, хотя иногда поддувал прохладный ветерок. Небо яркое, ясное, вдали — кудрявые облака. Пахло весной.
Хозяин, наконец, закончил пахоту, слез с трактора и ушел в сторону усадьбы. Нас он не гонял и палкой не бил. Что ж, хороший хозяин…
Юра сразу же сделал перерыв, пошел куда-то в лесочек. Я наблюдал, как он, ссутулившись, стоит на одном месте. Когда он неожиданно перекрестился, я встал, поднял опостылевшую гирю и двинулся к нему.
— Ты что делаешь?
Юра обернулся, и я увидел перед ним три продолговатых холмика с тремя крестами из веток.
— Это что, могилы?
— Старые друзья… — пробормотал Юра. — Прихожу сюда, молюсь иногда… Кое-кто от Психов умер, кое-кто позже.
— В смысле, позже? Отчего они могли умереть после Первой Волны?
Глаза Юры забегали. Он натужно рассмеялся.
— Да перебухали! Дорвались до бухла и перестарались! В магазинах ведь что? Сивуха сплошная! Не то, что чистый самогон Хозяина. Ну что, Тимыч? Время обеденное, Хозяин уже пошел разогревать да готовить. Пошли?
Но я стоял на месте, и Юра перестал улыбаться.
— Это другие крепостные? — спросил я. — Они были чем-то недовольны, и Хозяин их убил, верно?
Юра оглянулся и зашептал:
— Ну так и нехай было выступать! Все же ж есть — и харчи, и спать где! Чего выступать-то? Другое дело я!
— Ты — алкаш, — перебил я. — А твой Хозяин — чокнутый.
Лицо Юры сморщилось.
— Ну хоть ты-то не начинай, а? Я к тебе только привык…
Я ушел в пристройку, таща гирю, звеня цепями, потея, но поглядывая по сторонам. На поле мы выходили через “черный вход” — дверцу в заборе за огородом. Кроме основного дома, было еще пять пристроек: наше с Юрой жилище, гараж, коровник пополам с курятником, загон для овец и кузня. Живности много, а вот собак нет. Все заборы из листового металла, высокие. Не перелезешь с гирей…
Но без гири вполне возможно. Я запомнил все поперечные балки, на которые можно поставить ногу. А с другой стороны проще простого спрыгнуть.
Неизвестная женщина из дома пока что не выходила, окна были занавешены.
Вечером, когда я уработался до полуобморочного состояния, к нам в хибару заглянул Хозяин.
— Молодец, Тимка, хорошо работаешь, — похвалил он. — За это и выпить не грех.
— Не пью.
— А сейчас выпьешь, — вкрадчиво сказал Хозяин и кивнул Юре. Тот поспешно налил две рюмки.
— Нет.
— Пей, я сказал! — рявкнул Хозяин и, схватив рюмку, принялся совать мне в лицо. — Когда Хозяин предлагает, раб не отказывается!
Я дернул головой, и пахучая жидкость пролилась по щеке, шее и одежде. Вскочив, я толкнул Хозяина в твердую грудь, он споткнулся о гирю и чуть не свалился. Схватился за угол дверного проема, вытаращил глаза. Усы поднялись дыбом.
Сзади меня обхватил подлец Юра. Я присел и боднул головой назад. Клацнуло, объятия разжались, и Юра замычал от боли. Но Хозяин уже подскочил и наотмашь хлестнул по лицу. От этого удара я повалился на пол, гремя цепями, а на меня уже обрушились пинки.
Кажется, к ним присоединился Юра, потому что через некоторое время сиплый голос Хозяина произнес:
— Всё, хорош… Хорош, твою мать!
Избиение прекратилось, и я перестал закрывать голову руками. Тело и лицо пылали от боли.
— Он мне губу разбил! — взвизгнул Юра.
Я приоткрыл глаза. Алкаш-скоморох уселся за стол и раздраженно выпил стопку. Зашипел от боли, но снова налил. Губа у него и вправду была разбита, кровь заляпала рыжую бороду.
Хозяин возвышался надо мной телеграфным столбом. Покачал головой.
— Ну что вы все такие гордые-то, а? Упрямые, как бараны…
Развернулся, вышел, не закрыв дверь.
Я принял сидячее положение. Дышалось тяжело, рожа горела, руки, по которым пришлось немало ударов, болели. В грудь будто кирпич воткнули. Юра присосался к баклажке, делая вид, что не замечает меня, потом принялся чистить луковицу сточенным перочинным ножиком.
Вдруг в комнату вошла девушка лет четырнадцати-пятнадцати, стройная, с короткими волнистыми волосами, бледным лицом, тонким подбородком и острым носом. Глаза у нее были какие-то мутные, словно она только что проснулась. Она держала обшитый дерматином ящичек с красным крестом.
— Обработай ему раны, Влада, — сказал со двора Хозяин. — Мне больной работник не нужен…
Влада с тем же сонным видом присела на корточки рядом со мной, вынула вату, бинт, лейкопластырь, зеленку. Так вот что за неизвестная женщина! Дочь, скорее всего! Но на Хозяина не похожа.
Она очень аккуратно обработала мои раны, кое-что смазала зеленкой, кое-что — тетрациклиновой мазью, заклеила лейкопластырем. При этом в глаза не смотрела, но не из смущения — смущения в ней не было ни на грош. Она просто делала свое дело, как автомат. Или обдолбанная.
Закончив с моей физиономией и руками, начала задирать мне футболку. На животе и ребрах расплывались огромные синяки. Были царапины, из которых сочилась кровь. Но не слишком интенсивно.
— Видишь, крови почти нет, — обратился я к Владе. — Хватит.
Она подняла на меня мутный взгляд, и на меня внезапно нахлынуло то чувство, которые было, когда приближалась Матерь. Только на сей раз чувство было немного иное.
— Зрячая, — прошептал я и сам не понял, почему это сказал.
Влада не отреагировала, собрала медицинские причиндалы обратно в аптечку и встала.
Юра, который изрядно окосел и обрел добродушное настроение, пьяным голосом сообщил:
— С ней разговаривать бесполезно, если чё. Немая она. И немножко ку-ку. — Он покрутил пальцем у виска. — Падчерица Хозяина. Мать ее ушла вместе с теми, кто мелодию в башке услыхал.
Я посмотрел в глаза Влады:
— Она уже пришла, Матерь. Слышишь? Ты ведь Зрячая? А Пастыри и Хозяева должны быть низвергнуты…
Сказал это тихо, но Влада должна была услышать. А Юра нет — он снова присосался к баклажке, его прямо качало на стуле.
Влада не отреагировала. Равнодушно смотрела мимо меня в стенку, потом развернулась и вышла из комнаты во двор.
***
Ночью я проснулся от того, что кто-то мягкий и теплый трется о мою руку, свисающую с кровати. Я погладил черную кошку, которая в темной комнате была совершенно невидима. Кошка заурчала. Я почесал под мордочкой и нащупал тряпичное сердечко. Рядом висело что-то металлическое, продолговатое…
Я обмер. На верхней полке похрапывал Юра. От него все помещение провоняло перегаром. Я поднял кошку на кровать, стараясь не брякнуть цепью, покопался и на ощупь снял с ошейника два ключика. Я уже знал, от каких замков эти ключики. И кто мне их передал.
Она поняла!..
Сон слетел начисто. Я опустил кошку на пол, сел и, изнывая от нетерпения, осторожно открыл замки на ногах. Оставив цепи в постели, бесшумно поднялся, нацепил кроссовки и направился к двери, надеясь, что она не заперта.
Она была не заперта. Неудивительно. Юра не сбежит, а я с гирей через забор не попрыгаю. Уверен, сама усадьба заперта.
Впрочем, врываться в усадьбу и бить Хозяина у меня не было ни малейшего желания. Стоя в темном дворе, я вдыхал воздух свободы…
Скорей, скорей прочь отсюда! Где-нибудь отсижусь до утра, поищу тачку и поеду! Нет у меня бизнес-плана, вообще никакого плана нет, но мне важней всего чувствовать свободу. Пусть такие придурки, как Юра, которых устраивает их рабская жизнь, сидят здесь и упиваются самогоном…
Желание свалить было настолько сильное, что я не устрашился перспективы встретить Бугимена. Хрен с ним, отобьемся…
Я полез через забор в конце огорода и почти перекинул ногу через край, когда позади вспыхнул свет — во дворе включили лампу. Я замер в неэстетичной позе.
Свет подсвечивал тощую фигуру с лохмами. Юра, Буйный бы его драл!
— А ну, — промычало это пьяное существо, — слазь обратно! Не то прирежу!
И Юра выставил перед собой что-то маленькое. Я догадался, что это его перочинный ножик. Да что же за незадача! Чего же тебе, алкашу, не спалось-то? Я пожалел, что не придушил его, спящего…
Юра быстро двинулся вперед, и я понял, что не успею перескочить через забор. Порежет. Я спрыгнул и потерял равновесие. Рука, которую я выставил для опоры, нащупала булыжник.
Выпрямился, руку с булыжником спрятал за спиной.
— Юра, отпусти меня, будь добр, — сказал я.
— А?
— Ты же хороший человек, Юра! Тебе тут нравится, а мне вот вообще не нравится, прикинь?
Я разговаривал с ним, как со слабоумным. Собственно, с алкашами нельзя иначе, они и есть слабоумные.
Юра кашляюще рассмеялся, погладил левой рукой бороду. Правой по-прежнему держал ножик.
— Я… добрый, — выдавил он. — Добра тебе желаю, Тимка, хоть ты и при… придурок конченный…
Он набрал воздуха и заорал:
— ХОЗЯИН! Хозяин, твой раб сбегает!
Поскольку он чуть отвернулся, я размахнулся и обрушил на его тупой череп камень.
Череп оказался чугунным. Юра глухо охнул, присел, но не упал, а вцепился в меня, забыв, видимо, про перочинный нож. Мы принялись бороться, я никак не мог отцепиться от него. Камень я выронил, а Юра хоть и был в полуобморочном состоянии, держался за меня, как утопающий за спасателя.
Пока мы возились, хлопнула дверь в усадьбе и во двор вывалилась огромная фигура. Хозяин держал винтовку. Он побежал к нам.
— Кто там? Юрка?
Похоже, Хозяин не врубился, что это я. Решил, что ворвались воры, а Юрка с ними отважно борется.
Я успел прикрыться телом Юры, когда грянул выстрел. Следом — второй. Юра вздрогнул и ослабил хватку, а у меня резкой болью обожгло плечо. Я выдернул ножик из ослабевшей руки Юры и оттолкнул его. Крепостной раб рухнул на землю, как мешок с тряпьем, воняющий перегаром.
— Тихо-тихо, — просипел Хозяин приближаясь и не сводя с меня дула. — Это ты, Тимка? Как замки снял? Вот ведь блядство-то какое! Из-за тебя хорошего работника завалил… Теперь за двоих будешь пахать, Тимка-дурак!
Я смотрел на него поверх дула, тяжело дыша. Лица не видел из-за света позади него. Руки я опустил, а ножик спрятал в ладони левой руки.
Не будет же он стрелять? Я у него теперь единственный крепостной, а работы много. Не ждать же очередного Бродягу — когда это еще будет?
Хозяин, похоже, думал о том же самом.
Наконец придумал.
Опустил дуло и хмыкнул.
— Ладно. Забудем. Я был не прав, что тебя спаивал. Будешь работать на меня, но пить или не пить — твое дело. Буду твои права уважать. До лета поработаешь и поедешь, куда хочешь, добро? У меня посевная пора…
Врал он, конечно. Такие, как он, вечно врут, иначе не умеют.
— Машину дадите, — сказал я. А сам подумал: что это щелкнуло сразу после того, как Юра свалился?
— Дам-дам. У меня в гараже Ниссан Терра стоит. Как новенький. И заправленный. Я тебе больше не хозяин, а партнер. Ну что, по рукам?
Он опустил левую руку с винтовкой, а правую протянул мне. Я ответил на рукопожатие — ладонь у него была твердая, как деревяшка.
Хозяин дернул меня на себя, а рука с винтовкой взвилась, как змея.
Но я был готов — быстро нагнулся, и приклад просвистел над макушкой. Не дожидаясь, пока Хозяин сориентируется, я всадил лезвие ножа в бычью шею два раза.
Хозяин захрипел, отступил, раскорячился. Винтовку не выронил, а свободной рукой зажал шею, из которой полилась кровь. Секунды три — а это очень долго, когда речь идет о смерти, — он шатался, хрипел, словно хотел что-то сказать, да никак не мог. Наконец упал на колени, оторвал руку от шеи и прицелился в меня из винтовки.
Я не шелохнулся, хотя сердце стучало, как отбойный молоток.
Хозяин нажал на спуск — щелкнуло. Снова нажал — снова щелчок.
— Слишком много с тракторами возишься, — сказал я. — А про оружие забыл. Проверять надо, сколько патронов осталось. Да хорош позориться — ты ведь уже понял, что стрелять нечем. Да и поздно.
— Акгхх! — сказал Хозяин и упал на спину.
Я выдохнул и уперся руками в колени.
Повезло мне, дураку… Если бы у Хозяина были еще патроны, он бы меня просто погнал под дулом обратно в сарай и приковал не к гире, а к столбу какому-нибудь на веки вечные. Он еще когда палил в меня издали, понял, что пули кончились, и начал дурить мне голову. Я-то расслышал щелчок…
Он мог бы и блефовать, но, видно, мозгов не хватило. Решил по привычке вырубить меня, отнести в пристройку и заковать в цепи.
Не судьба ему развивать хозяйство и боронить землю. Судьба ему в этой земле тихонько лежать.
Во двор из усадьбы медленно вышла Влада. К ней со стороны пристройки метнулась маленькая черная тень, и Влада подняла на руки кошку. Прижала к себе и ждала, пока я не подойду к ним — залепленный лейкопластырем, в своей и чужой крови. В плече пульсировала боль, кровь теплыми потоками стекала по коже под одеждой.
— Извините, — сказал я Владе и кошке. — Так вышло. Я не хотел… И спасибо за ключи…
Девочка и кошка смотрели на меня огромными немигающими глазами.
Я пробормотал:
— Что с вами делать-то теперь?
Это была проблема. Не бросать же их? Одна убогая, другая и вовсе домашнее животное.
“Он был плохой человек, — прозвучал вдруг голос у меня в голове, и я вытаращил глаза. Уставился на Зрячую — она безучастно смотрела на меня. — Не жалей, Палач, о том, что сделал”.
Голос затих, а мы продолжали таращиться друг на друга. Пригрезилось это мне или заработали экстрасенсорные способности? Я ни в чем не был уверен.
— Я… — охрипшим от волнения голосом проговорил я, — еду на юг. Не знаю точно куда. Поедете со мной?
Не ждал ответа — и действительно, Влада продолжала безучастно смотреть уже мимо меня.
Зато черная кошка у нее на руках нежно мяукнула.
Я усмехнулся, хотя смеяться не хотелось абсолютно.
Будем считать, что это положительный ответ.