Отец Вулфрика показал ему, как обращаться с мечом, с тех пор как он решил стать воином; как правильно держать меч, как выполнять основные удары и парирования. Однако ему предстояло проделать большую работу, чтобы догнать своих сверстников.
К тому времени, когда Вулфрик пришел на первый день тренировок, на поляне уже было несколько человек, причем задолго до назначенного часа. Среди них были Элдрик и Анжест, два самых известных воина деревни. Ангест наводил на Вулфрика ужас с тех пор, как он впервые увидел его в детстве. Его присутствие только усугубляло нервозность Вулфрика; оно заставляло его сомневаться, действительно ли он хочет быть здесь. Его кровать казалась гораздо лучшим вариантом.
Анжеста также называли Бичом белеков за то, что за годы своей жизни он убил не менее полудюжины свирепых зверей. В деревне шутили, что он убил так много больших, клыкастых, похожих на кошек существ, что никто уже не считал их. Однако за свое геройское звание он заплатил высокую цену, что и стало причиной страха Вулфрика. Он был покрыт ужасными шрамами, каждый белек выцарапывал на его лице память о себе. Вульфрик был не одинок в своем страхе: младшие дети в деревне разбегались и убегали при виде его приближения. Теперь, казалось, самый страшный человек в Леондорфе должен был стать его наставником.
К назначенному часу все ученики были в сборе. Было еще рано, и все выглядели уставшими. Вульфрик, конечно, чувствовал себя таковым, так как не выспался за предыдущую ночь. Это было не самое лучшее начало занятий, но с этим ничего нельзя было поделать.
Анжест подошел к новичкам, его взгляд остановился на Вульфрике и Хейне.
'Кто-нибудь из вас умеет пользоваться мечом?' сказал Анжест.
Его голос был резким и хриплым, что, несомненно, было следствием шрама на шее. Вульфрик старался не смотреть на него, но трудно было не задаться вопросом, как ему удалось выжить после ранения, которое вызвало этот шрам.
И Вульфрик, и Хейн с готовностью кивнули. Вульфрик не чувствовал себя настолько уверенным в своих утверждениях, как показалось Хейну. Мечи все еще казались ему неповоротливыми гирями, а не ловкими и изящными штуками, какими они казались в руках опытного воина.
Анжест посмотрел на Элдрика и улыбнулся — выражение его лица стало еще более отвратительным, чем раньше. 'Ну, сегодня это тебе не очень пригодится. Мы начнем с квотерстафов".
Вулфрик застонал, но сделал это очень тихо, чтобы его услышали. Он никогда раньше даже не держал в руках квотерстаф. Все остальные поспешили взять оружие из кучи. Вульфрик, стоявший в конце группы, взял все, что осталось. Когда он огляделся, оказалось, что Хелфрик был единственным учеником, оставшимся без пары.
Хелфрик был не намного крупнее Вулфрика, несмотря на то, что старше его на два года, но он был силен. Его коричневая борода уже начала отрастать, отчего он казался Вулфрику еще старше, а сам он держался уверенно, как человек, которому ничуть не угрожает соперник. Годы мучений, которым он и другие дружки Родульфа подвергали Вулфрика, заставили его внутренности скрутиться. Он был порочен, но всегда был последовательным. Возможно, без того, чтобы кто-то указывал ему, что делать, он не был бы таким проблемным.
Хелфрик откинул с лица вьющиеся каштановые волосы и улыбнулся Вульфрику, когда они встали друг напротив друга.
Ну, толстяк, — сказал Хелфрик. Похоже, ты пропустил несколько приемов пищи за последние пару месяцев".
Вулфрик ничего не ответил. Если бы он продолжал говорить, когда был отдан приказ начинать, Вулфрик смог бы его опередить.
Не знаю, как тебя взяли на тренировку, но после того, как я несколько раз поколочу тебя, я уверен, что тебя отправят домой к матушке".
'Ты выглядел больше, когда стоял позади Родульфа', - сказал Вульфрик.
Хелфрик оглянулся через плечо на Элдрика и Анжеста. Вулфрик проследил за его взглядом. За его глазами мелькнула яркая вспышка, и он попятился назад. В его ушах зазвучал тупой звук удара квотерстафом Хелфрика по его виску. Мгновение спустя к нему присоединилось слово "начинай".
Он едва контролировал свои мысли, когда Хелфрик снова набросился на него. Он гадал, видели ли Элдрик или Анжест, что сделал Хелфрик, но он знал, что Хелфрик не был бы настолько глуп, чтобы его заметили. Однако времени на раздумья не было. Было ясно, что Хелфрик хотел, чтобы унижение Вульфрика было быстрым.
Вульфрик изо всех сил старался не упустить удары, наносимые ему с обоих концов квотерстафа. Даже если бы его голова не кружилась, он бы не справился; у Хелфрика было гораздо больше практики в обращении с квотерстафом, чем у Вульфрика. Он ударил Вулфрика по бедру низким ударом, а затем по плечу высоким. Это вывело Вулфрика из равновесия, и Хелфрик смог ловко подмять его ноги под себя. Не успел он понять, что произошло, как оказался сидящим на спине.
Подняв голову, он увидел, что Хелфрик стоит над ним. С осторожностью, граничащей с деликатностью, он ударил Вульфрика прикладом своего квотерстафа по лицу, угодив ему в переносицу с болезненным хрустом. Вульфрик изо всех сил старался подавить крик боли, и когда он сморгнул слезы с глаз, то увидел вторую фигуру, стоящую над ним: Анжеста.
'Все в порядке, — сказал воин со шрамом. Ты не был самым красивым, так что это не имеет большого значения. Лучше сходи к Серому Жрецу и вправь его".
Вульфрик слышал, как Хелфрик хихикал, поднимаясь на ноги. Он чувствовал, что его стыд усиливается, а бессилие одолевает. Если не считать отсутствия Родульфа, все было как в старые добрые времена. Так больше продолжаться не могло. Если он надеялся сохранить свое ученичество.
Родульф наблюдал за тренировками подмастерьев, но получил лишь легкое удовлетворение от того, как Хелфрик сделал Вульфрику выволочку. Он только жалел, что не смог сделать это сам. Ему было тошно смотреть на них, он знал, что должен быть там, доказывая, как доказывал каждый день в течение двух лет обучения, что заслуживает своего места. Он был не хуже любого из них, даже с одним глазом.
Унижение от того, что его отвергли в День Джорундира, горело в нем, но не омрачало осознания того, что его мечте стать воином пришел конец. Поначалу его отец был в ярости. Это был его великий план — получить доступ в Большой зал через своего сына, воина. Однако Родульфа мало волновало его разочарование, только то, что это означало для него самого.
Ему стало интересно, как будет выглядеть Вульфрик с одним глазом. В нем кипела ненависть, но отец категорически запретил ему мстить. Теперь, когда он больше не был подмастерьем, их положение стало шатким. Они снова стали простой купеческой семьей, и любой воин был бы в праве убить одного из них за нанесенное оскорбление. Если Родульфа поймают за местью, это будет означать смерть для него и, скорее всего, для его отца.
Отец говорил, что им слишком многое предстоит потерять, но ведь он еще не потерял глаз и мечту всей жизни. Временами от ненависти к Вулфрику у Родульфа кружилась голова, но это не означало, что он был дураком. В словах его отца был смысл. Не было смысла бросать свою жизнь ради того, чтобы разрушить жизнь Вулфрика. Однажды представится возможность отомстить. Когда это произойдет, он станет богатым и влиятельным. Неприкасаемым, и его месть будет абсолютной. А до тех пор он должен быть терпелив.
Первые дни тренировок были настолько утомительными, что Вулфрик почти забыл о Грейфелле. Он вставал до рассвета, заставлял себя есть, тренировался, ел еще и еще, а потом валился в постель. Это был лишь вопрос времени, когда их тренировки перейдут на лошадей, и к тому времени ему нужно было наладить как можно более прочные отношения с Грейфеллом. Последнее, что ему было нужно, — это сражаться со своей лошадью, а также со своими товарищами по учебе. Несмотря на усталость, он заставил себя выйти за дверь, а не сразу лечь спать, и направился к конюшням.
Отец оставил Грейфелла в загоне, чтобы облегчить ему работу. Если жеребца выпустить на пастбище, то до его возвращения могли пройти недели. Грейфелл стоял гордо, но в одиночестве. Все остальные лошади в загоне собрались на противоположной стороне.
Грейфелл с интересом наблюдал за приближением Вулфрика. Обычно остальные лошади подходили к забору в надежде получить яблоко или горсть овса. В этот день все они держались в стороне, словно слишком боялись Грейфелла, чтобы перспектива получить угощение стоила того, чтобы тревожиться. Это заставило Вулфрика усомниться в собственной беззаботности. Он расспрашивал, как лучше обращаться с таким животным, как Грейфелл, начиная с конюхов и заканчивая лучшими наездниками в деревне. Советы были одни и те же: когда имеешь дело с энергичным зверем, не проявляй страха.
Вульфрик уже сбился с шага. Видел ли это Грейфелл? Он отбросил сомнения в сторону и целеустремленно зашагал вперед. Он планировал провести некоторое время, выгуливая Грейфелла по загону, чтобы они привыкли друг к другу. Для этого Вулфрику нужно было надеть на него уздечку. В принципе, это было простое дело, которое он уже делал много раз. На деле же все оказалось гораздо сложнее. Грейфелл был огромным конем, самым крупным из всех, с которыми Вулфрику когда-либо приходилось иметь дело. Его шерсть была черной, но когда на нее падало солнце, она покрывалась серым блеском. Это был великолепный, внушающий ужас зверь.
Вулфрик решил попробовать надеть уздечку с другой стороны забора, она обеспечивала достаточную защиту, чтобы укрепить его уверенность. Он разложил различные куски кожи и куски металла так, что все, что ему нужно было сделать, это надеть уздечку на морду Грейфелла, а затем закрепить ее.
Грейфелл, я Вулфрик, и мы теперь братья". Это казалось смешным, но он не мог придумать ничего другого. Учитывая будущее, которое они, скорее всего, разделят, это не казалось таким уж надуманным.
Грейфелл никак не отреагировал. Вульфрик потянулся за уздечкой, и Грейфелл злобно огрызнулся. Вулфрик вовремя отдернул руки, едва избежав неприятного укуса. Вот тебе и чувство долга и традиций, подумал Вулфрик.
Покажи ему кнут, — крикнул конюх. Он уже дважды пытался убить меня сегодня. Нужно привить ему хорошие манеры".
Вулфрик знал, что ни один уважающий себя воин никогда не показывает своему коню кнут. Конюх ходил по загону с длинным кнутом. Он протянул его Вулфрику.
"Это обычно работает? спросил Вулфрик, уже отбросив всякую возможность его использования.
'Дает им понять, кто здесь хозяин'.
Кнут был уродливой, злобной штукой; длинная, тонкая полоса бычьей шкуры. Мысль о том, чтобы использовать его на живом существе, вызывала у Вулфрика тошноту. Вулфрик снова потянулся к уздечке, зная, что конюх смотрит на него. Он уставился на Грейфелла со всей властностью, на которую только был способен. Губы коня дернулись, словно он готовился укусить, но Вулфрик не отводил взгляда, а его руки двигались вперед. Его сердце бешено забилось, когда он почувствовал, как кожа уздечки коснулась морды Грейфелла. Огромный конь слегка дернулся, но не сдвинулся с места. Вульфрик натянул уздечку, чтобы просунуть ее через уши Грейфелла. Он задержал дыхание, застегивая пряжку, но Грейфелл позволил ему. Казалось, он понял, о чем говорил Вулфрик, и вел себя так, чтобы насолить конюху.
Когда уздечка была застегнута, а в рот Грейфелла вставлено удило, Вулфрик погладил его по морде. Сердце Вулфрика все еще колотилось, и он ожидал, что Грейфелл в любой момент огрызнется, но долгожданного укуса так и не последовало. Они сделали первый шаг на их совместном пути, но впереди было еще много других. Вульфрик сомневался, что Грейфелл подчинится любому из них без сопротивления.
Ожидание и наблюдение доводили Ритшля почти до безумия. Как бы он ни был уверен, что жрец Этельман был тем человеком, которого он помнил, он не мог быть уверен, что Камень все еще у него. Тот факт, что он вел такую скромную жизнь, заставлял Ритшеля беспокоиться о том, что он потерял его или что кто-то более достойный уже забрал его у него. Так или иначе, он должен был знать наверняка.
Его способность растворяться на заднем плане была малоэффективной. Насколько он мог судить, она работала только впереди. Любой человек позади него или сбоку все равно мог его увидеть. В многолюдной деревне было бы почти невозможно остаться незамеченным. Даже ночью на страже стояли воины, не говоря уже о собаках, цыплятах, гусях и свиньях, и любой из них мог поднять такой шум, что жители деревни узнали бы о его присутствии. Риск был велик, но он знал, что должен пойти на него. Он должен был знать наверняка.
Он дождался ночи и стал наблюдать за палисадом, ожидая удобного случая. Когда такая возможность представилась, он забрался на низкое место и перемахнул через него. Он упал на другую сторону, и ветер вырвался из его старой груди. Он старался дышать как можно тише, надеясь, что не насторожил стражников.
Удовлетворенный тем, что его не обнаружили, он двинулся дальше в деревню, переходя из тени в тень. Кирха находилась почти в самом центре, окруженная открытым пространством. Он не мог представить себе худшего места для нее — по крайней мере, для его целей.
Он услышал голоса и увидел свет фонаря. Он бросился в темную тень и вжался в нее так глубоко, как только мог, пока звук и свет не исчезли. Затем, встав на четвереньки, он пополз вперед.
Он не успел далеко уйти, как понял, что его тело слишком старо для такой работы. Суставы кричали в знак протеста, и если бы возникла необходимость бежать, он был бы не в состоянии. Все рухнет, и Камень никогда не будет принадлежать ему. И все же он должен был знать. Он должен был получить его. Он пошел дальше, приседая и прикрываясь невысокой стеной, пока не достиг места, где не было ничего, кроме открытого пространства. Там он остановился, не желая идти дальше.
Присутствие Камня дало о себе знать. Ощущение было таким же твердым, как теплые, любящие объятия. Он чувствовал, как энергия богов кружится вокруг него, окружая кирху, словно невидимый водоворот. Он закрыл глаза и улыбнулся от радости, которую она ему принесла. Она хотела его так же сильно, как и он ее. Камень был там, всего в нескольких шагах от него. Он все еще был у жреца. Должно быть, этот дурак не мог понять, как им пользоваться.
В голове всплыло лицо Этельмана, так ясно, словно он стоял прямо перед ним. Стоял на мосту и наблюдал. Смотрел, как Ритшль падает, падает и падает, а потом погружается в ледяную воду. Все это имело смысл. Этельман хотел заполучить его себе и пытался убить. Должно быть, он столкнул Ритшля с моста. Ритшль подумывал о том, чтобы оказать ему ответную услугу, но понял, что радость от того, что Этельман остался жив — зная, что Камень был отнят у него, что он не был достаточно достоин, чтобы воспользоваться его силой, — была куда более приятной.
От того, что Камень был так близко, его кожа покрылась мурашками. Ему хотелось броситься вперед и взять его, но даже в темноте ночи он никак не мог добраться до кирхи незамеченным. Риск того, что его старое тело предаст его, был слишком велик, и он не мог оплошать, не сейчас, когда он был так близко. Он заметил движение справа от себя и присмотрелся. На ветке висела серая мантия, высыхая на легком ветерке. Он протянул руку и взял его в руки, в его голове зародился новый план.