По мере приближения к Леондорфу снег становился все более серым. Сначала Вулфрик не понял, почему, но потом до него дошло, что снег покрыт пеплом. Лишь когда деревня появилась в поле зрения, они увидели несколько клубов дыма, поднимавшихся к небу.
От Леондорфа мало что осталось. Вульфрик вздрогнул, когда его охватило головокружение, его мозг не мог воспринять то, что видели его глаза. Несколько обугленных бревен все еще стояли прямо, как могильные памятники, но это было все. Дома людей, которых он знал, были не более чем черными пятнами на земле. Остались лишь те немногие, что были построены из камня. В стороне от деревни лежала груда тел, частично обгоревших. Роала стошнило, когда он понял, что это такое. Вульфрик задумался, была ли эта куча единственной, или таких куч было больше. Она была слишком мала для целой деревни. Он старался не смотреть на них, не желая знать, кто там лежит, но одно лицо привлекло его внимание: тонкие угловатые черты и кристально-голубые глаза не так уж далеки в смерти от того, какими они были при жизни. Вулфрик молился, чтобы Сван не пострадала. Он чувствовал себя оцепеневшим.
Они сошли с козел и, спотыкаясь, медленно вошли в деревню, оглядываясь вокруг в шоке от разрушений. Прошло несколько минут, прежде чем они увидели живого человека, который сначала хотел бежать, но остановился, узнав их.
'Что случилось?' сказал Вулфрик.
Пришли воины. Они пришли поздно утром. Они забрали нашу еду. Они начали сжигать дома и убивать людей. Они забрали все". Мужчина скрылся в дыму и пепле, прежде чем Вулфрик успел спросить его о чем-либо еще.
Вулфрик почувствовал, как его желудок скрутило от ужаса. Он не спешил, пробираясь через деревню в направлении своего дома и дома Адалхаид. Каждый шаг приближал его к подтверждению того, чего он не хотел знать. Однако, пока он не увидит это своими глазами, он знал, что не сможет принять это.
Как и все дома в деревне, дом Вулфрика был построен из дерева. Теперь это был пепел и обугленная древесина. Дом Адальхаид был таким же. Он боролся, пытаясь отогнать волну отчаяния, которая окружала и давила на него. Оглядевшись вокруг, он почувствовал головокружение. Каменные части Большого зала и кирха все еще стояли. Кузница тоже. Это было все, что осталось от Леондорфа.
Вулфрик в оцепенении шел обратно к площади. Он размышлял о том, какой была деревня за мгновение до нападения. Когда они уезжали, все говорили о празднике обручения. Он уставился на колодец, от которого теперь остался лишь каменный круг. Они сожгли даже винтовой механизм для ведра и небольшую крышу, которая его накрывала. Тщательность, с которой они разрушили город, говорила об их ненависти и о том, как они, вероятно, обращались с жителями. Это мог быть только Расбрук. Может быть, другим удалось спастись?
Он подошел к куче. По мере приближения он различал другие знакомые лица. Не друзья или родственники, но знакомые люди, на их лицах застыл ужас последнего мгновения жизни. Это были обычные люди, не воины. Трудно было понять, какая причина может быть для их убийства.
Вулфрик! Смотри! Там! сказал Стенн.
Вулфрик почувствовал, как его сердце подскочило к горлу. Он начал молиться Джорундиру. К деревне приближались люди. Он прищурился, но они были слишком далеко, чтобы их разглядеть. Он взял Грейфелла, сел на коня и галопом поскакал к ним. Не успел он отъехать далеко, как понял, как они могут отреагировать на вид воина, несущегося к ним, и замедлил шаг. Однако они продолжали приближаться.
Первым, кого он увидел, было лицо Этельмана. С ним было около дюжины человек.
'Адалхаид? Моя мать? сказал Вульфрик.
Этельман оглянулся на группу. Френа. Адальхаид.
Вульфрик почувствовал облегчение, когда увидел, как они оба отошли от группы.
Он спрыгнул с Грейфелла и бросился к ним, подхватив их на руки.
Вулфрик? Ты весь в крови", — сказала его мать. Ты вернулся вовремя?
Вулфрик покачал головой. Нет. Они ушли. Это произошло… раньше". Он почувствовал волну вины. Может быть, они смогли бы остановить нападение, если бы не ушли на охоту?
Он повернулся к Этельману. 'Расбрук?'
Этельман кивнул. 'Они пришли сегодня утром. Забрали все, что могли унести, убили всех, кого увидели, и сожгли все, что осталось".
'Как вы спаслись?'
'Я собрал всех, кого смог. Я спрятал их.
'Как?' — спросил Вулфрик.
Этельман улыбнулся так, как всегда улыбался, когда Вульфрик был молод и расспрашивал его о работе его магии, но улыбка была натянутой. Вынужденной.
'А они?' Вульфрик жестом указал на груду тел.
На лице Этельмана появилось выражение стыда, и Вульфрику стало стыдно за свои слова.
'Столько, сколько смог', - сказал он, его голос застрял на комке в горле.
Ты оказал мне сегодня большую услугу, Этельман, — сказал он, крепко обнимая Адальхаид. Спасибо. Он знал, что это слабое утешение, так как по покрытому сажей лицу Этельмана текли слезы.
Выжившие приступили к сооружению временного убежища тем же вечером. Было холодно, и уже умерло достаточно людей, не хотелось терять еще больше от холода. Были пожилые, юные и раненые, которые начнут страдать раньше остальных. Пришлось работать быстро.
Из остатков разрушенной деревни было собрано достаточно древесины, чтобы построить хижину с плоской крышей. В ней было темно и сквозняки, но, по крайней мере, в ней можно было пережить первые несколько ночей. Настоящая перестройка должна была подождать до следующего утра.
Уединения там не было, но, по крайней мере, там было мясо, которое они принесли с охоты. Они сразу же принялись за приготовление одной из туш. За вечер прибежали еще несколько человек, Белгар с семьей, Донато и Родульф, но одного кабана хватило, чтобы накормить всех. Всех, кто остался в Леондорфе.
В темноте Вульфрик слышал всхлипывания среди храпа и шепота. Он думал о трупе белека снаружи, о своей славной второй победе, и о том, каким ничтожным казалось теперь это достижение. Он думал об Уррихе, о том, что трагедия его смерти была почти забыта. Теперь не было семьи, которая оплакивала бы его, только его братья-воины.
Фарлоф сел рядом с ним, отвлекая Вулфрика от его мыслей.
'Думаешь, кто-нибудь еще вернется?' сказал Фарлоф.
'Я не знаю', - сказал Вулфрик. Надеюсь, что да".
Фарлоф некоторое время молчал. 'Когда этот белек напал на нас. О чем ты думал?" Его голос был тихим, серьезным, что было необычно для Фарлофа. Обычно он говорил так, словно все его слова были направлены на то, чтобы подразнить или спровоцировать реакцию. Сейчас ничего подобного не было.
Я не знаю, — сказал Вулфрик. Я не могу вспомнить.
Я не трус, — сказал Фарлоф. Но я был в ужасе, когда эта тварь вошла на поляну. Стенн и Роал тоже. Мы бы сразились с ним, но мы боялись. А ты нет. Как?
Я сражался с ним раньше, — сказал Вулфрик.
Но это было еще не все. Ты призвал его к себе. Ты не просто не боялся. Ты хотел, чтобы он пришел к тебе".
Я сказал, что не помню. Он не лгал, но в глубине его сознания клубилось воспоминание, которое, как он знал, станет яснее, если у него будет время сосредоточиться на нем.
Я пытался поднять его тело, когда ты потерял сознание, — сказал Фарлоф. Я не смог сдвинуть его с места. Ты оттолкнул его на несколько шагов назад, когда он был еще жив. Я знаю, что ты сильный, но настолько?
Вулфрик пожал плечами.
Я никогда не видел, чтобы кто-то так дрался. Мы бы присоединились. Помогли бы. Но не похоже, что тебе это было нужно".
Вулфрик не знал, что сказать. Его собственные мысли были настолько путаны, что он смог только снова пожать плечами. 'Всем хватило еды?'
Губы Фарлофа на мгновение сжались, прежде чем он кивнул. 'Да. По крайней мере, об этом уже позаботились. Но эта хижина долго не прослужит".
'Мы начнем восстанавливать ее завтра', - сказал Вулфрик. Никто больше не умрет этой зимой".
Когда Этельман наконец проснулся, в середине следующего дня после нападения, его первая мысль была о Камне. Он отправился в кирху и прошел через пепел, обугленное дерево и обломки. Он направился прямо к тому месту, где когда-то стоял его прикроватный столик и где хранилась шкатулка. Там не было ничего, кроме кучи пепла. Он порылся в ней пальцами, но кроме нескольких обломков дерева там не было ничего твердого. Он встал и огляделся, прикидывая в уме возможные варианты.
Китовый жир для его ламп, масла для помазания для его церемоний. И того, и другого в кирхе было предостаточно. Более чем достаточно, чтобы огонь горел долго и жарко. Достаточно горячий, чтобы разрушить Камень? Он вернулся к куче золы и убрал ее, пока не добрался до твердого земляного пола. Следов расплавленного металла не было, но это ничего не значило. Камень был священным предметом, и его разрушение могло означать, что он вернулся к богам. Был ли он наивен, полагая, что он мог полностью исчезнуть из царства людей? Он не знал достаточно, чтобы утверждать то или иное.
Кто мог догадаться взять его? Шкатулка была обычная, Камень — не более чем бесформенный кусок металлической руды, покрытый рунами. Он выглядел не более ценным, чем многие другие религиозные артефакты в кирхе. Не было ничего, что могло бы привлечь к нему внимание. Этельман хотел было присесть на край кровати, но вспомнил, что ее больше нет. Он поднял глаза к небу, но не знал, что ищет. Казалось, любые ответы полностью ускользали от него. Из определенностей была только одна. Он должен был остаться и помочь в восстановлении. Он нашел тело Белармана вместе с другими в этой груде. Убить священника было позорным делом, как и сжечь кирху. Все эти люди убиты без причины. Какое безумие довело их до этого? Он никогда раньше не испытывал ненависти, но в тот момент это было все, что было в нем.