Надежды Вульфрика вернуться домой на следующий день оказались напрасными. Прошло шесть дней, когда он, полуголодный, вернулся в Леондорф. Раны на спине переходили от онемения к жгучей боли, и он не знал, что предпочесть. Однако время, проведенное в реке, оказалось в какой-то степени спасительным: оно очистило раны на его спине, а значит, они не стали хуже. Когда он вошел в деревню, он был измучен, голоден и невероятно слаб. Все, о чем он мог думать, это о том, чтобы упасть в объятия Адалхаид. Если он смог продержаться так долго, значит, все будет хорошо.
В последний раз, когда он вошел в деревню в тяжелом состоянии, его сразу же узнали. Поскольку в Леондорфе было так много новичков, первые встречные смотрели на него с неприязнью, которую они испытывали к дикарям, живущим в глуши и приходящим в деревню, чтобы обменять меха и драгоценные камни на необходимые им вещи.
Он был весь в грязи, его волосы и борода были в грязи. Они были настолько грязными, что его обычный темно-русый цвет волос потемнел до коричневого. В конце концов, кто-то смог разглядеть сквозь грязь, как он, спотыкаясь, идет по улице к дому, и помог ему пройти остаток пути. Когда он пришел домой, его мать пресекла все реакции на его внешний вид и принесла его прямо в его кровать, где сон овладел им сразу же, как только он положил голову.
Донато все больше времени проводил, стоя на ступеньках перед Большим залом. Ему нравилось смотреть на деревню — свои владения — и наблюдать, как жители — его подданные — занимаются своими делами. Он позволял своим мыслям блуждать, размышляя о том, какие изменения он произведет, когда будет свободен от контроля посла. Через деревенскую площадь хромал грязный, ободранный убогий человек. Донато с отвращением усмехнулся. В городах, которые он посетил на юге, было много нищих, но в своей деревне он их не потерпит. Он уже собирался попросить одного из солдат утащить бродягу из деревни и избить его до крови в назидание, чтобы не возвращался, как вдруг понял, что в этом человеке есть что-то знакомое.
Он отступил назад в Большой зал, пока никто не увидел его реакции. Это был Вулфрик. Осознание этого факта обрушилось на него, как ведро ледяной воды. Он захлопнул за собой дверь и прижался к ней. Его трясло. К черту Эндреса, подумал он. И к черту Уршеля с его бесполезными солдатами. Разве трудно убить человека во сне из арбалета? Донато полагал, что даже ему это под силу, хотя он никогда не стрелял из арбалета. Они разыграли его, как дурака, и оставили его с вонючим грязным дерьмом для уборки.
Донато разрывался между яростью и ужасом. Как много знал Вулфрик? Если Вульфрик решил, что они с Родульфом подстроили его смерть, то все могло пойти только по одному сценарию. Полдюжины солдат не смогли справиться с ним на постоялом дворе — они даже не смогли убить его, пока он спал. Донато глубоко вздохнул и задумался. Вульфрик никак не мог знать, что он имеет к этому отношение. Возможно, он даже не знает, что произошло. Он выглядел в ужасном состоянии. Расплата за драку в баре была самой очевидной причиной всего этого. Он мог свалить вину за все на это. Без доказательств Вульфрик был бы не более чем убийцей, если бы убил его. Уршель, Эндрес и другие солдаты уже уехали на юг, так что улики будет трудно найти. Пока он будет играть умно, Вульфрик никогда не сможет связать его с этим делом. Он мог подозревать сколько угодно, но без доказательств у него ничего не было. Все было просто. Солдаты хотели отомстить за драку в трактире, и никто не мог сказать ничего другого.
Однако это была лишь одна решенная проблема. Как только Вульфрик узнает, что Адальхаид вернулась в Эльцбург, он отправится за ней, вернет ее и убьет любого, кто встанет на его пути. Маркграф будет разгневан, а Донато потеряет свое баронство. Возможно, Донато и хотел бы думать, что теперь это проблема кого-то другого, но пока его жалованная грамота не доставлена и он не присягнул на верность Маркграфу, он не мог допустить, чтобы что-то помешало ему. Он не сомневался, что посол возложит вину за это на его голову, если Маркграф будет разгневан. Нельзя было допустить, чтобы Вульфрик отправился за ней.
Когда Вульфрик проснулся, он лежал на животе. Кто-то ковырялся в ранах на его спине. Вульфрик напряг шею, чтобы посмотреть, кто это.
Лежи спокойно, парень, — сказал Этельман. Прошло еще несколько толчков и тычков, прежде чем он заговорил снова. 'Все чисто', - сказал он. В ранах было немного ткани, но они были не очень глубокими. А это. Он протянул небольшой кусок металла, чтобы Вулфрик мог его увидеть. Наконечник арбалетного болта.
Ты собираешь неплохую коллекцию шрамов, — сказал Этельман. Твой отец гордился бы тобой. Теперь ты можешь перевернуться".
Вулфрик улыбнулся и перевернулся на спину. "Сколько я спал?
Два дня, — сказал Этельман. А до этого тебя не было неделю. Судя по всему, этот белекский плащ спас тебе жизнь. В нем есть несколько дыр, которые придется заштопать, но, полагаю, у тебя есть запасной, чтобы заменить его. Ты знаешь, кто на тебя напал?
"Нет", — сказал Вулфрик. Я их даже не видел.
'То же самое сказал и капитан рурипатийцев'.
'Эндрес выжил?' сказал Вульфрик, переворачиваясь, чтобы посмотреть Этельману прямо в глаза. Это добавило веса его подозрениям.
Да, ему удалось уйти. Сказал, что убежал, когда напали белеки. Впервые слышу, чтобы белек напал с арбалетом, но я слышал и о более странных вещах".
Вулфрик рассмеялся, но быстро подавил смех. Это был не белек. Я не могу не думать, что это был капитан Эндрес".
Когда я увидел раны на твоей спине, я и сам так подумал. Ты не нажил себе друзей той ночью в трактире".
Полагаю, не стоит надеяться, что он все еще в деревне?
Этельман покачал головой. Он уехал через пару дней после возвращения. Стенн и Фарлоф пошли посмотреть, не найдут ли они твоих следов, но в лагере было так много крови и порванной ткани, что они решили, что ты никак не мог выжить".
Ты можешь позвать Адалхаид? Мне нужно сказать ей, что я сожалею о том, что пропустил свадьбу. Я не пытался избежать этого".
Просто отдохни. Не беспокойся об этом. Неделя в пустыне принесла тебе больше вреда, чем болты. Тебе нужен отдых и хорошая еда".
Он так сильно устал, что это прозвучало как хорошее предложение, которое его тело уже выполняло. Его веки отяжелели.
Еще одна ночь сна принесла огромную пользу. На следующее утро Вулфрик проснулся, чувствуя себя значительно лучше. Мать принесла ему миску бульона, а он сидел в кресле отца и смотрел в маленькое окошко, через которое можно было наблюдать за тем, что происходит в деревне. Как только он поел, он собирался отправиться на поиски Адалхаид. Ему нужно было извиниться за то, что он пропустил их свадьбу, но он отчаянно хотел ее увидеть.
Я должна тебе кое-что сказать, — сказала его мать.
Вульфрик приостановился, держа ложку в воздухе. Он слышал, как капли бульона брызгают обратно в миску. Разговоры, которые начинались подобным образом, никогда не были хорошими.
'Это насчет Адалхаид'. Она тяжело сглотнула.
Вульфрик почувствовал легкое головокружение.
Адальхаид решила вернуться в Эльцбург к тете и дяде после того, как мы узнали, что тебя убили. Когда Стенн и Фарлоф подтвердили, что нет никаких признаков того, что ты выжил, она сказала, что ей нужно уехать подальше от вещей, которые напоминают ей о тебе".
'Это понятно', - сказал Вулфрик. Он был разочарован, но в то же время почувствовал облегчение. Это объясняло, почему она не пришла к нему. Он еще несколько дней не был готов к долгой поездке на юг, но он был бы рад этому занятию. Кто-нибудь дал ей знать, что со мной все в порядке?
Его мать издала стаккато рыданий, что говорило о том, что она сдерживала их так долго, как только могла.
Мне жаль, Вулфрик. Она умерла".
Он уронил миску и ложку, но едва заметил, как горячий бульон пролился на его брюки. Ему казалось, что он не может дышать, что комната кружится вокруг него.
'Как? Что случилось?
На карету, в которой она ехала, напали. По их мнению, разбойники, но они не могут сказать наверняка, кто это был. Они сказали, что она скорее покончила с собой, чем попала к ним живой". Она сильно всхлипывала. Мне очень жаль, Вулфрик, но ее больше нет.
'Когда?'
Она ушла через несколько дней после того, как мы узнали, что тебя убили. Мы получили известие о том, что с ней случилось прошлой ночью".
'Ее тело,' сказал он, его голос был едва ли больше, чем шепот.
Они отвезли его в Эльцбург. К ее семье…
Его мать продолжала говорить, но он больше ничего не мог расслышать.