А утром шел дождь.
Он начался перед рассветом, но мало кто уловил его беззвучное начало. То ли туман сгустился, то ли туча приникла к земле — небо потяжелело, разбухло от влаги. Стало трудно дышать. Деревья свесили ветки, будто прислушивались — кто так бережно трогает их мягкими лапками?
Хорошо в такую погоду сидеть у окна в маленькой комнатке. С собакой рядом или, на худой конец, с кошкой. И тоскливо, холодно в больших комнатах, если ты одинок и у тебя нет друзей или собаки, или, на худой конец, кошки.
В дверь палаты просунулась чья-то голова, крикнули:
—Улугбека на совет дружины!
Он вышел из палаты в висящий дождь.
Всех апачских вождей пригласили на совет дружины. Советы разместились по две стороны стола. Улуг-бек замешкался — где сесть?
Старшая вожатая показала на место недалеко от себя.
- Проходи сюда.
- Я уже насиделся, постою,— сказал он, оставаясь около двери.
Вопрос был неожиданный — как апачи готовятся к встрече с писателями и киногруппой, которые должны приехать в лагерь. Пусть доложат свои соображения совету дружины.
—С вас, может, начнем, Ашот Иванович?
Ашот Шаман был похож на филина, случайно днем оставшегося на солнечной поляне. Он буркнул, не меняя позы, поводя глазами.
- Я лицо не материально ответственное.
- Вы всегда выражаетесь непонятно, Ашот Иванович,— недовольно заметила старшая вожатая.— Что это значит?
- Я всего лишь шаман, а тут вожди сидят. Пусть они говорят.
Старшая вожатая сидела напротив Великого советника, взглянула на него. Улугбеку пришло в голову, что Баярд своей массивностью похож на тяжелого коня, а старшая вожатая, когда снимает очки, трепетом ресниц — на козочку или лань.
Конь ударил копытом.
—При чем здесь апачи?
Лань грациозно склонила головку.
- Мы знаем ваши способности и возможности. Конь заржал и взвился на дыбы.
- Почему мы должны отчитываться перед вами? Лань отбежала в сторону и принялась пощипывать траву.
—Что вы так болезненно воспринимаете? Это не отчет, а дружеский разговор. Разве вы не болеете за дела нашего лагеря?!
Улугбек следил с интересом — впрягутся или нет в общую упряжку?
Конь похлопал хвостом себя по бокам.
—Конечно, дело общее...
Лань подошла ближе.
—Мы уверены, что у вас получится хорошо. Если вы как следует задумаетесь...
Конь недоверчиво фыркнул.
—Вы предоставляете нам полную свободу в организации встречи?
Лань шаловливо скакнула.
—Конечно, в пределах разумного...
И понеслись вдвоем, поскакали. Сладкий ветер медовых лугов свистел в их ушах. Старшая и Великий не видели и не слышали никого из присутствующих: подумаешь, пропищала где-то на ветке мелкая пташка.
Улугбек подвинулся вдоль стены и выскользнул за дверь.
После отбоя Маломёд ушел на педсовещание. Улугбек сквозь первый, непрочный еще сон услышал крики, топот и хлопанье дверей. Он выглянул в окно — бегали в шестом отряде.
Вечная история пионерских лагерей. Мальчики решили измазать пастой девочек. Послали к ним разведчика. Девочки изловили разведчика, сами измазали его и надавали тумаков. Мальчики пошли на них в атаку —■ отомстить за измазанную мужскую честь. Девочки отбивались от них визгом, ногтями и подушками.
Улугбек успокоил враждующие партии, отвел мальчиков на их половину.
И только влез в окно, снова услышал визг. Вытащив из-под подушки убор и томагавк, он кинулся обратно.
- Индеец идет!— Между палатами метнулись тени.
- Я вождь апачского рода Красный Лис. Кто вбежал в палату последним?
Темнота в палате дышала неравномерно. Потом робко спросили:
- А зачем?
- Выходи!
Неуверенно вышел мальчик — волосы всклокочены, воротник рубашки держится на честном слове. Растрепа перевел взгляд с лица апача на его грозный томагавк и шмыгнул носом.
В глубине палаты вздохнули.
- Пропал Тимка. Прощай, друг!
- Слушай индейское поручение! Стой в дверях и никого не пропускай до прихода вожатой!
- Есть! — крикнул он. —А томагавк дадите?
- Нет.
- А можно, и я встану! — закричали еще охотники.
- Ложитесь все! — приказал караульщик. — Мне приказали, а не вам!
Улугбек влез в свое окно, сунул под подушку томагавк. И опять закричали, затопали. Он кинулся туда, уже озлясь.
Оказалось, что девочки ждали-ждали нападения и сами пошли на приступ. Тимка уперся в косяк спиной и руками, пытаясь лишь спрятать лицо. Его измазали с макушки до пят, он стоял весь белый, как шелковичный кокон. Но не сходил с места. С одной стороны его мазали, щипали и дергали за волосы девочки, а с другой пытались вытолкнуть мальчики, чьи глаза горели отвагой и желанием вступиться за него. А он не сходил с места и все.
Увидев взбегающего на крыльцо Красного Лиса, девочки удрали с визгом. Мальчики с ворчанием отступили от двери.
Красный Лис плашмя опустил томагавк на худенькое плечо.
- Ты хороший воин. Ты будешь апачем. Хуг!
- Хуг!— ответил Тимка, с трудом разлепляя губы.
- Положеньице!..— сказал Диваныч.— Два часа назад Баярда увезли в больницу. Острый приступ аппендицита...
- А мы с ним уже договорились,— с сожалением сказала старшая вожатая.— Как же теперь быть?
Начальник посмотрел на Ашота Шамана.
- Придется вам взяться, Ашот Иванович. Ашот Шаман невозмутимо сказал:
- Не могу.
- Почему не можете? Вы же и так руководите индейцами.
- Я не руковожу. Я шаман, выступающий против верховного руководства, шаман-оппозиционер.
Диваныч сдержал улыбку, глядя на него.
- Придется Маломёда попросить.
- Ни один апач не сделает шага по приказу Маломёда. Зачем кого-то приглашать. У нас есть вожди, есть Красный Лис.
- Кто, кто?—спросила старшая вожатая.
— Красный Лис — Улугбек,— сказал начальник.
- Он же мальчик!— изумилась она.— Мы не можем рисковать репутацией лагеря, Денис Иванович. Да еще — перед кем!
- Он вождь!—твердо повторил Ашот Шаман.— У него перьев больше, чем у кого другого, значит, больше авторитета. Он справится не хуже Великого советника, а может, лучше.
Под месяцем горел фонарь, под фонарем на скамейке сидел Маломёд.
—Олег, я тебя вижу. Подойди ко мне!
Из-за угла вышел Гречко и независимо встал у скамейки, боком к вожатому.
—Сядь!— резко приказал Маломёд, не любивший, когда на него смотрят сверху, а он без шляпы.
Олег сел, переломившись пополам. Сгибаться он не умел.,
- Что ты с утра ходишь за мной, как кот за ветчиной?
- Это вам кажется,— сказал Олег, смотря в небо.— Большое счастье — ходить за вами.
- А ты знаешь, что такое счастье, Олег? Ты бываешь счастливым?
- Постоянно бываю, как Иван царевич.
- Врешь!—убежденно сказал Маломёд.—Постоянно счастливым бываю только я.
Гречко пожал плечами. Ему было наплевать на этот вопрос. Его тревожило другое.
Подкравшееся облако упрятало месяц в свое ватное брюхо. От этого стали ярче фонарь и лицо Маломёда.
- Общего счастья нет, оно для всех разное. Вот, допустим, умирает человек в пустыне от жажды и вдруг находит бурдюк с водой — счастье? Конечно! Или идет, идет — устал и вдруг натыкается на велосипед...
- Или на электричку.
- Неважно, — отмахнулся вожатый, не замечая насмешки.— В животе пусто, как в шляпе, висящей на гвозде, и вдруг человек видит пять буханок хлеба и миску борща... Понятно пока?
Гречко хмуро кивнул. Что тут непонятного: любит вожатый поесть.
Маломёд положил руку ему на плечо.
—Не ходи за мной и не страдай.— Он благодушно похлопал себя по животу.— Все, что я слышу или вижу, у меня в сейф уходит. На языке ничего не остается.
И сразу Олегу захотелось спать: ослабли напряженные весь день струны.
—Ветер поднимается,— заметил Маломёд, поднимая лицо к небу.— Закрой окна, Олег!
Захлопнув окна, Гречко ушел в темноту, лег в траву.
В спину давил толстый стебель, не желающий стелиться под ним шелковый травкой. Олег подумал с ухмылкой, что ну и пусть — он давит на стебель сильнее, чем тот на него.
Месяц суетился, выныривал из облаков с испуганным лицом неопытного купальщика. Маленький жучок перебрался с травинки на палец. Олег поднес его близко к глазам, рассмагривая. Крылья жучка отливали синим, как закаленная сталь. На голову надет черный шлем. Наколенники. И, как пика, торчит один ус. Второй потерян в битве или так и положено?
С далекой горной вершины оторвалась белая крошка. Повисла секунду над горами и погасла. Может, и там идет своя война? Между егерями и браконьерами. Может, весь мир делится на апачей и гуронов?
Он поднял палец к лицу и дунул. Жучок раздвинул металлические крылышки и беззвучно кинулся вверх, уколов месяц тонкой пикой.
Желтая машина «Кинохроника» катилась по аллеям. На крыше машины сидел, словно ворон в гнезде, черноволосый оператор и жужал камерой.
Режиссера с ассистентом провели через индейские пикеты в сад, для встречи на, высшем уровне. Режиссеру нравилось, как внезапно появляются из кустов индейцы и, увидев сопровождавшего их вождя, говорят.1 «Хуг!»— и исчезают.
В саду режиссер осмотрелся. Полукругом стоят виг-вами. Надо будет их немного сдвинуть — для фона. У высокого, почему-то занавешенного столба — кострище. Вокруг него сидят вожди. Замечательно, как они невозмутимы. Перья над головами. Легкая раскраска на лицах. С шей свешиваются какие-то амулеты — или медальоны?
Кто у них верховный вождь? Режиссер с сомнением посмотрел на полуголого человека без перьев, сидящего среди вождей.
— Вы кто?
Не знал режиссер, у кого спрашивал.
—Я несчастный сирота, подобранный апачами в степи,— запричитал Ашот Шаман.— Кто мои папа и мама, не знаю, никогда их не видел.
Режиссер поморщился.
- Я серьезно спрашиваю, какие шутки.
- Если серьезно, — сказал Ашот Шаман, блеснув дикими глазами,— вы пришли к индейцам!
- Мое имя Красный Лис,— сказал самый юный из вождей.
Режиссер снял берет и шутливо раскланялся.
Его тоже исподтишка рассматривали. Это и понятно, он — кино. Такое же загадочное явление, как эхо в горах. Представьте, если бы вдруг эхо пришло к вам в гости.
Та-ак, перейдем к делу... Они снимут сбор племени. Двадцать индейцев нужно одеть красочно, собрать для них все лучшие наряды и все перья. Это пойдет на цветную пленку, понимаете? Во время съемок в объектив не глядеть. У костра пойдет беседа старого и юного вождей — мудрость и задор рядом! Старый передает символ власти, допустим, рисует на груди юного вождя голубую черепаху. Носитель мудрости уже подобран — садовник лагеря. Колоритная фигура.
Перья над головами вождей закачались.
Это еще не все. Группа девочек, одетых интересно, станцуют вокруг костра какой-нибудь танец. Они будут индеанками — правильно? («Не индейками же!») И почему, вообще, нет девочек.в племени... Можно бы еще устроить спортивное состязание между физкультурниками и индейцами.
—Предположим, эстафету. Они передают палочку, вы копье.
Режиссер так быстро сыпал словами, увлекся, что не замечал затаенных усмешек. С кем состязаться, с малышами из шестого отряда?
И еще... не самое главное, но тоже важно. В кабинете начальника сидит мальчик. Давно бредит индейцами. Хорошо бы его одеть апачем и включить в племя. Он тоже снимется в кино.
—Бредит индейцами в кабинете начальника? —спросил Ашот Шаман.
Режиссер покраснел.
- Вырвалось не то слово, не надо пользоваться этим.
- Что ж, мы согласны!— Глаза Красного Лиса блеснули.— Но меньше, чем за неделю, нам не управиться.
- Зачем нам неделя? Сегодня все сделаем.
- Надо принять девочек и вашего мальчика в племя,— пройдут ли они испытания?.. Надо сделать старого вождя мудрым...
- Мне начальник и старшая вожатая сказали...
- Это было там, в кабинете. А здесь, среди вигвамов, говорят вожди.
Вскинув бровь, режиссер взглянул на мальчика с властным голосом.
- Вы не хотите сняться в кино? Да вы что?!
- В крови каждого истинного краснокожего желание прославиться!— заметил его ассистент.
- Они, наверное, не истинные краснокожие,— высказал предположение режиссёр. И стал обращаться к Красному Лису на вы:— Почему вы один решаете за всех? Вы не хотите, не надо. Может, остальные в племени хотят сняться.
Киногруппа выступала против него единым фронтом.
- Племя доверяет мудрости своих вождей, а не мнению проезжих фотографов,— сказал Ашот Шаман.
- Слушайте, кто вам позволил!..
- Выскажутся все зожди! — твердо сказал Красный Лис— Будет так, как решат вожди.
Вожди высказались против съемок. Нет сомнения, что им хотелось попасть в кино. Но они были в раскраске, находились возле тотемного столба, и Ашот Шаман с Красным Лисом — резко против чужого сценария. Не время и не место сказать да.
Никто не шевельнулся вслед режиссеру и ассистенту, пришедшим без «здравствуйте» и уходящим без «до свидания».
Через какое-то время Улугбека вызвали к начальнику.
В кабинете Диваныча сидели режиссер и белолицый мальчик возраста Сломанного Томагавка. «С наших угольки сыплются, а он, как снеговик». «Папа, это и есть Красный Лис?— громким шепотом спросил мальчик.— Пусть мне подарит гомагавку». «Томагавку»— индеец!..
- Садись, Улугбек,— пригласил Диваныч,— ответь мне: почему вы так грубы, нетактичны? В чем дело, Улугбек?
- Дело в том, что мы не хотим быть куклами, Денис Иванович. Разве они интересовались нашей жизнью? Нам потому и нравится в апачах, что мы свои дела решаем сами. А они приехали: «Ты стой здесь, ты пляши вот так, а вот он будет главный!» «Папа, а он самый главный вождь?» По лицу режиссера пошли красные пятна.
—Встреча с писателями пройдет так же интересно, как с нами? Вы позволите нам заснять ее на пленку?
В конце концов пришли к тому, что режиссер молча посмотрит на подготовку апачей к встрече и выберет сам, что ему снимать. А уже потом доснимут из жизни племени.
На сцене, за столом, украшенном цветами, в удобных креслах разместились редактор детского журнала, маленького роста поэт в черных очках и журналист, рассмешивший всех вопросом:
- А ну, ребята, кто нападает неожиданно?
- Гуроны!— закричали в ответ дружно.
- Икота,— сказал он.
У пожилого сентиментального редактора увлажнились глаза. Вот он, «массовый читатель», верящий каждому печатному слову, доверчиво смотрит на гостей. Как хорошо, что удалось выбраться к ним, милым детям... Поэт вялой рукой перебирал пачку стихотворений — с какого начать. Кудрявый рыжий журналист усмехался и строчил в блокноте, хотя еще ничего не происходило. Он знал об апачах в лагере и видел, что многие места пустуют. Видимо, апачи готовят какой-то сюрприз. «С меня взятки гладки. Я не пишу стихов!»— подумал он и покосился на поэта.
—Дети, дорогие наши читатели!— произнес редактор в микрофон...— Мы приехали к вам...
—... На землю благородного индейского племени.
Редактор вздрогнул и откинулся в кресле. Откуда прозвучал голос?
— Мы приветствуем вас...
—И мы приветствуем вас, бледнолицые гости!
Кинокамера, вслед за ней и головы повернулись к крыше радиорубки, на которой неподвижно стоял Красный Лис, скрестив руки. Он видел сверху три головы за столом: черную, белую блестящую и рыжую.
—Великий Манито-о-о!
Далеко, отзываясь ему, пропела дудка. Едва слышно застучал барабан. Потом еще один, ближе, и еще...
И под грохот многих барабанов перед сценой летнего театра тяжелой поступью десятков ног прошли апа-чи. В окружении двенадцати индейских родов вожди принесли завернутый в плотную ткань тотемный столб. Установили его в приготовленное гнездо перед сценой. С грохотом ударили тупыми концами копий о бетон и замерли—-лицами к Красному Лису.
- Бледнолицые, вы пришли к нам с миром?— спросил он, и голос, усиленный микрофоном, звучно разнесся над всеми.
- Да,— произнес редактор в свой микрофон.
- Вы принесли нам свое искусство?
- Надеемся, что так.
- А знают ли бледнолицые, что никогда еще их скальпы не были так близки к нашим поясам, как сегодня?
- Со мной вам будет трудновато,— чистосердечно сказал редактор, трогая голову.
Журналист втайне посмеивался: как выкрутятся редактор и поэт?
- Мы слышали, что апачи народ гостеприимный,— сказал поэт, взявший микрофон у редактора.
- Апачи гостеприимны, когда в гости приходят хорошие люди.
Поэт хотел обидеться, но передумал.
По знаку Красного Лиса большая часть индейцев села среди зрителей. Оставшиеся одновременно пристукнули копьями, повернулись к сцене. «Ты слышишь, как мчатся кони апачей?»— резко проговорил тамтам. «Да!»—ударили о бетон копья. «Кони, кони, кони! Бьют копытами!» «Да!»
—Сейчас мы вам покажем, что умеем сами. Потом откроем священный тотем. Если ваше искусство окажется худым, бледнолицые, берегитесь гнева Манито.
На сцену уверенно взошел Сломанный Томагавк — над головой торчали два пера, за спиной находились сто пятьдесят братьев, не считая Олега.
—Сказка про апача и бизона.— Он сунул томагавк под мышку, достал из кармана листок и развернул. —
«Однажды апач пошел на охоту. Он увидел одного бизона. Апач прицелился из лука, а бизон сказал человеческим голосом: «Не стреляй в меня, я тебе расскажу одну тайну». Апач сказал: «Давай». Бизон наклонился И прошептал ему на ухо. Потом апач пошел дальше, а бизон стал есть траву дальше».
Он деловито свернул бумагу, сунул ее в карман и пошел со сцены.
- Мальчик, постой!—окликнул его редактор.— Это чудесная сказка, но она без конца. Куда пошел апач, что ему сказал бизон?
- Это же тайна,— сказал он, пожав плечами. ,
- Гениально,— прошептал редактор журналисту, но сказки для журнала не попросил.
Поднимались на сцену поэты с копьями, читали свои стихи, в которых пели смертоносные стрелы, дули горячие ветры, восходило солнце, согревая степь после ночи, вились над мирными очагами дымы. «А где-то собирается гроза, и ветер гривы лошадей полощет...» Пока читали стихи, Гречко, ползая на коленях, на ватманах угольком рисовал гостей. Лучше всех получился поэт в черных очках, похожий на шпиона из детских фильмов.
Он показал портреты их владельцам, потом зрителям.
—Еще раз! Подольше!
Режиссер заставил его держать листы, чтобы камера «рассмотрела» сначала живые лица, потом нарисованные. Затем вернул на сцену Сломанного Томагавка, попросил прочитать еще раз сказку: «чтобы лукавинка на лице»...
В один момент режиссер захватил власть. Уже двинул шеренгу апачей, расставляя ее по-своему. В руках ошеломленного Гречко оказался гигантский букет роз, который он должен вручить писателям. Уже перед сценой появился белотелый, как Северный полюс, сын режиссера, державший перевитое красными ленточками копье.
Вздрогнули все, когда с крыши опять раздался вопль.
—Aaaa-o-o-o!
Бешено ударил внизу тамтам, призывая к вниманию.
- Братья! Воины! Гоните прочь бледнолицых с этими стеклянными глазами в руках!—воззвал Красный Лис.— Они делают из нас, свободного народа, послушных слуг. А что это за яркий петушок втесался в наши ряды?
- Прикажешь ощипать его, вождь?— крикнул Ашот Шаман.
Все взоры обратились на разнаряженного сына режиссера с покупным убором из цветных перьев на голове. Грянул хохот. Сын бросил копье, спрятался за спиной отца, кусающего губы.
Гречко сунул букет в урну.
—Денис Иванович, я сейчас остановлю это апачское безобразие!— покраснев от гнева, сказала старшая вожатая начальнику, и спрашивая как бы его разрешения. Диваныч сделал вид, что не слышал.
Красный Лис спрыгнул с крыши. Все ахнули. Он держался за ременную скользящую петлю на канате, протянутом от радиорубки к сцене. Пролетев над рядами зрителей, он снизился к сцене и в глубине ее ударился каблуками о пол.
Он сошел со сцены. Апачи присели на корточки.
За столом переглянулись. Надо кому-то начинать. Старшим здесь был редактор, он и взял микрофон.
—То, что мы сейчас увидели и услышали, это замечательно. Вы крепко потрудились, просто здорово. В свою очередь и я хочу рассказать, как мы работаем у себя в журнале. В прошлом году мы поработали неплохо, прямо скажем. Да и в этом году тоже хорошо, можно сказать, крепко потрудились.— «Что я мелю?»—подумал он с ужасом.— Мы напечатали для вас ряд неплохих повестей, рассказов и стихов. У нас выступали известные писатели, поэты. Одному из наших уважаемых авторов я сейчас с удовольствием передаю слово.
Сунув микрофон поэту, он достал платок и промокнул макушку.
Поэт в черных очках задумчиво смотрел куда-то и щипал тонкие усики.
—Поэтический процесс штука гонкая,— заговорил он значительно.— Взгляд, травинка, солнечный лучик наводит поэта на яркие образы. Конечно же, я не мог пройти мимо того, что видел сегодня и...
Он взмахнул рукой с зажатыми в ней стихотворными строчками, но' продолжить ему не удалось. Прилетела стрела и с хрустом пробила накидку на тотемном столбе. Впиться в дерево ей не хватило сил, она повисла на материи.
Стрела еще качалась, словно маятник, Красный Лис вскочил.
—Оцепить все! Найти!
Со скамеек посыпались индейцы, стрелять могли из кустов за рубкой. Красный Лис с двумя десятками апачей бросился туда. Никого.
На печальный голос дудки Ашота Шамана глухо отозвались барабаны. Апачи собрались вокруг тотемного столба. Красный Лис поднял руку, заставив дудку умолкнуть.
—Мы уходим. Мы не можем находиться там, где стреляют в священный тотем племени. Прощайте, бледнолицые!
Вожди подняли столб на плечи. По упавшей стреле прошли десятки ног. Ушли барабаны. Стало свободно и тихо. Вот хорошо — читай стихи, рассказы.
А за столом переглянулись — стало пусто и скучно.
Кто стрелял в тотемный столб апачей?
Вы знаете, что такое цунами? Огромная, разрушительная волна, уносящая корабли в неизведанную даль и смывающая города с побережий.
Чтобы увидеть такую волну, совсем не обязательно ездить на Курильские острова или в Японию. Достаточно пойти с Маломёдом в бассейн.
При его приближении к бассейну, начинали работать «станции раннего оповещания».
—Братцы, тайфун, Маломёд надвигается!
Вожатые младших отрядов поднимали панику;
—Дети, крепко держитесь за руки!
Маломёд обводил благодушным взглядом притихшую территорию, выходил на кромку бассейна — и прыгал. В глубинах зеленовато мерцающей воды раздавался малый ядерный взрыв. Волна с тяжким плеском обрушивалась на берег.
После Маломёда воду в бассейн доливали.
Сегодня искупаться ему не довелось. Вожатый только разделся, как у бассейна появился Ашот Свисток.
- Бассейн закрывается!—закричал он.
- По какому случаю?— поинтересовался Маломёд, нехотя вдевая ногу в штанину.
- По случаю учета воды, дорогой! Штаны оставь, да! Где шкура! Через два часа праздник Нептуна, всем быстро готовиться!
Киногруппа вместо заносчивых апачей пожелала отснять «День Нептуна». И поэтому праздник, запланированный позднее, сдвинулся на сегодня.
Великая движущая сила — кино.
Роли давно всем известны. Старшие отряды мобилизованы почти полностью. Десять человек в пираты, десять в черти, тридцать три в богатыри и двадцать девочек в русалки.
Черти донимали поваров и врачей. Тем казалось, что их белые халаты — защита, а грязных, в саже, чертей как раз это и привлекало. Вокруг бассейна изящной походкой ходили русалки, шелестели травяными юбочками и покрикивали на богатырей:
—Встали!.. Расселись!..
Тридцать три богатыря выглядели разнесчастно. На головы им надели черные колпаки, а в руки дали тазики, якобы щиты. Черти на них шипели, пираты замахивались кривыми кинжалами. Богатыри устроились на кромке, свесив ноги к воде и печальные думали думы. Где их вождь, дядька Черномор? Разве бы он позволил унизить свою богатырскую дружину!
В кустах неподалеку от бассейна прятался Красный Лис с одиннадцатью апачами. По сценарию они должны преподнести в дар Нептуну боевую пляску индейцев.
Из душевой вылез большой мохнатый человек с дубиной. Пираты и черти завыли, хватая добычу и ставя ее перед Нептуном.
- Ты кто, слушай!
- А ты кто? — дерзко крикнул мохнач.
- Это же Нептун!— закричали его подданные.— Ослеп, что ли! Падай на колени!
- А что мне Нептун, когда я — Снежный человек! Я в своей пещере сожрал одну экспедицию и двух кандидатов наук. И тебя могу слопать!
- Какой необразованный человек, вах! Снежный и горячий сразу! Подданные, вы знаете, что надо делать!
Поднять Маломеда не удалось, его просто столкнули в воду. Он упал плашмя, в шкурах и с дубинкой. От берегов по взбурлившему бассейну отплыли чьи-то тапочки. У штатива с кинокамерой вскипел водоворот.
От бассейна махнули платком.,
—Пошли!—скомандовал Красный Лис.
Вдоль проволочной сетки прошли к закрытым воротам, на страже которых стоял Грош, одетый пиратом.
—Попались!— злорадно сказал он, впуская их.
Красный Лис взглянул на него с усмешкой и дотронулся до томагавка, засунутого за пояс. Сердце забилось сильно, разгоняя кровь по жилам, как в день битвы с гуронами.
Ашот Свисток издали тянул к ним мочальную бороду.
—Кто к нам пришел? Что за мелкий народ в перьях, честное слово, будто воробьи?
Красный Лис стиснул зубы. Рядом с ним оказался предводитель пиратов. Ашот Шаман! В алой бархатной курточке, красных шароварах, на глазу черная повязка. Он шепнул Красному Лису: «Вождь, не сдавайся!»— и крикнул:
- Это свирепые индейцы! Вооруженные! Поберегись, ваше величество!
- Пришли свободные апачи,— громко сказал Красный Лис.
- Все, кто приходит ко мне, приносят выкуп. А вы что принесли?
- Апачи никому не платят выкупа.
- Даже мне, грозному владыке океанов, слушай?
—Апачи живут на суше.
- Моря на земле больше, чем суши, клянусь.
- Если апачам будет нужно, они сделают сушу больше моря.
Ашот Свисток отпустил оттянутую вниз бороду и она закрыла лицо до самых глаз. С этим Улугбеком не просто сладить. Мальчишка, понимаешь, отшлепать его, а язык колет, как стальной наконечник. Но ничего, еще посмотрим.
Красный Лис повернулся к нему спиной. Под тонкой бетонной плитой он чувствовал гулкость небольшой вымоины. Поставил на том месте барабан, погладил тугую, чуткую кожу, прислушиваясь к прячущемуся под ней звуку, и ударил пальцами.
Галдеж вокруг бассейна стих. Стало слышно, как стекает вода со шкуры обиженного Снежного человека. По плигам застучали копья. Улавливая ритм, богатыри били кулаками по унылым тазикам.
Сломанный Томагавк в бараньей шкуре ползал по серым плитам и сердито мычал, жалуясь на бескормье.
Когда танец кончился, а звуки еще плыли над водой, Красный Лис вскочил и оказался в кольце своих воинов, и индейский род сжался, ощетинился, копьями.
В мочальной бороде открылась щель.
—Повелеваю! Подойди ко мне! Не бойся, да!
Разомкнув кольцо копий, Красный Лис подошел к Нептуну.
—Я, добрый Нептун, сам приготовил подарок апачам. Ценный! Скажу на ухо.— Нагнувшись с широкого стула, щекоча бородой шею Красного Лиса, он прошептал: — Знаешь, дорогой, где в данный момент находится ваш тотем? Вах, ищи сто лет!
Красный Лис видел его желтые крепкие зубы, потом мочало скрыло их.
—Апачи, уходите! Ваше время кончилось!— кричала в мегафон старшая вожатая.
Сейчас... Яростный вопль пронесся над бассейном. Богатыри вскочили, отбрасывая тазики. Пираты подхватили боевой клич и под шумок столкнули в воду несколько русалок.
—Негодяй!.. Что он сделал!.. Где наш столб?..
Красного Лиса держали, он рвался к физруку. Подскочил Ашот Шаман, легко поднял его на руки и, не обращая внимания на крики и попытки остановить, донес до сада. Столб стоял на месте. Ашот Шаман приложил руку Улугбека к прохладному дереву.
Потом Улугбек лежал в палатке, зарывшись лицом в матрас. Ашот Шаман сидел, загораживая вход.
—Не надо ему никаких капель,— хмуро говорил он кому-то,— с ним уже все в порядке.
Вокруг палатки бродил Олег. Ашот Шаман и его не пускал
—Ты кто: активист Красного Полумесяца, медбрат или ночная сиделка?
В саду тихо переговаривались. Часть апачей пришла с бассейна сюда.
Улугбек сжал голову ладонями. Больно в груди, больно.
- Я вел себя глупо?
- Если на этом все кончится, будет глупо,— сказал Ашот Шаман.— Вставай, вождь, тебя ждут воины. Ты должен принять какое-то решение.
Он встал.
Плотная цепь индейцев с копьями в руках двигалась к бассейну. Их увидели издалека, закричали. Оставшееся немногочисленное окружение Нептуна разбегалось. Лишь русалки не покинули владыку, с презрением смотрели на удиравших через забор чертей. Те и в сад не пошли, и чертовы обязанности не несли.
И тут случилось то, к чему неуклонно сползал водный праздник. Маломёд, ходивший вокруг бога морей с неясным бормотанием, вдруг обхватил физрука и с криком: «Попробуй сам, супер получается!»—обрушился с ним в воду. Над бассейном поднялась огромная волна.
—Спасайся, кто может!— раздался клич.
Поплыли тазики, травяные юбочки русалок и сам трон Нептуна. В панике сшибли штатив, но оператор успел подхватить камеру и бежал вместе со всеми с бассейна.
—Денис Иванович, за один день провалить два таких важнейших мероприятия!...— старшая вожатая трагически заламывала руки.
Она еще не знала, что произойдет в эту ночь.
Пять вождей отказались от участия в ночной операции. Великий советник племени, говорили они, мазал губы Манито молоком, обещая бледнолицым мир и спокойствие. Нет, они не дадут ни одного воина из своих родов.
Семь вождей, в их числе Красный Лис, решительно были за. У Великого Манито от того молока запеклись губы — кто стрелял в него? Операция не против лагеря, против Ашота Свистка.
Отколовшиеся вожди ушли. Остальные договорились:
—Ровно в полночь!
Каждый вождь должен взять трех надежных и крепких воинов.
В полночь у бассейна собрались двадцать восемь человек. Красный Лис сомневался, хватит ли у них силы, но Ашот Шаман показал ему четыре доски с колесиками, похожие на самокаты.
—Покатится, как экспресс.
Скрытно окружили домик физрука и Черного Фармацевта. Под деревом у домика горела лампочка. За двумя столами сидели гости — Ашот Свисток праздновал день рождения.
Этого не предусмотрели. Пришлось ждать. Ашот Шаман лег в прохладную траву и заснул.
Из своей комнаты вышел Черный Фармацевт с чайником. Не глядя на веселое застолье соседа, прошел к крану. Струя звонко ударила в жестяное дно. Он и в полночь гоняет свои чаи?
Если отключиться от голосов и смеха застолья, можно услышать, как далеко лениво брешет собака, изредка подвывая. Легко представить ее, сидящую на пригорке. Брех собаки, наверное, означал — отчего звезды? зачем луна не ipeeT и не пахнет? почему ветер нельзя поймать и укусить? У кого она спрашивала? У ночи? Ночь никому не отвечает.
Братья Гречко лежали рядом.
—Алька,— прошептал Олег,— видишь вон семь звезд?
- Ну?
- Одна моя. Которая самая большая. Видишь, вокруг нее синее колечко? Я, может, с нее попал на Землю.
Алька хмыкнул и ничего не сказал. За столами, кажется, собирались петь песни. Ашот Шаман сел и сказал незаспанно, вполголоса:
—Их не разогнать, до утра не уйдут.
Он пропал в темноте, и через три минуты у домика погас свет. Слышно было, как физрук с визгом крутил лампочку и чертыхался. Нету тока, слушай... Гости начали расходиться. Вожатая Соня осталась помочь физруку убрать посуду.
Они уже внесли все в комнату. Вдруг распахнутая дверь с грохотом захлопнулась, ее заперли снаружи. Дом заскрипел, приподнялся — под него что-то подложили. И с другой стороны. Физрук подбежал к окну. Открыть створки мешал трос, туго перетянувший дом, как ремешок талию. За окном неясные фигуры протащили бревно.
Дом еще раз качнуло, уже сильно. Со стола, прощаясь печальным звоном, упал бокал. Под домом натужно заскрипело, и он тронулся с места.
Соня взвизгнула в темноте.
- Ашот! Ты где? Мы едем?
- Едем,— с мрачным спокойствием отозвался он.
- Сделай хоть что-то! Выбей стекла! Высади дверь!
—Тихо, да! Я дурак, да, ломать ночью?!
На столе дребезжала посуда.
— Ашот Иванович!— позвал подрагивающим голосом Черный Фармацевт.— Что происходит, куда нас везут?
—Я давно сплю!— сердито ответил физрук.— Куда тебя везут, посмотри в билет.
Он думал, хорошо, пусть перевезут на другое место. Пусть потеют, честное слово, он еще утром посмеется над ними. Они похожи на козу соседа Вартана, которая не хотела есть траву, а хотела достать груши с дерева и на этом сломала себе шею.
Дом потихоньку ехал и ехал. Противно скрипело внизу — песок. Покатился жестко, подпрыгивая на выбоинах — бетон. Колесики подставили, что ли? Остановились, куда-то приехали.
Домик накренился, постоял так, качаясь, и ухнул в воду. Из всех щелей в полу забили фонтаны. Соня завизжала.
- Там женщина. Еще утонет!
- Это Соня,— успокоил Гречко, отряхивая руки.— Не утонет.
Домик с бульканьем погружался на дно бассейна, вытесняя из него воду. И скоро скрылся по верхние косяки окон и дверей.
Нептун получил от апачей в подарок подводное царство.
Табуретка вверх ножками заплывала на шкаф. На одну из ножек Ашот Свисток повесил шляпу. Единственная из гардероба физрука, оставшаяся сухой, шляпа плавала гордо, набекрень. Впрочем, ее гордости никто не замечал, в домике держалась кромешная тьма.
Сам физрук и Соня сидели на шкафу.
— Эй, сосед, как жизнь молодая, а?
Черный Фармацевт плачущим голосом вскричал:
- Какая жизнь, вся трава в воде! В гробу я вас видел с вашими играми!
- Твоя жизнь — твое личное дело!—отказался от своего вопроса Ашот Свисток.— Честное слово!
- Разве вы мужчины! — причитала на шкафу Соня.— Тряпки! Настоящие мужчины не допустили бы такое! Или придумали бы, как меня освободить!
Ашот Свисток нырнул к столу. Роняя тарелки, чашки, нащупал нож. Взобравшись на шкаф, со скрипом и визгом принялся пилить фанерный потолок.
Первым обнаружил восьмое чудо света — в бассейне вырос дом!—садовник Монахов. Рассвело, и соловей выводил чудные рулады. Хлопая себя по белым штанам, Монахов обошел вокруг бассейна. Это тебе не петух в вигваме! Он оглядывался, не идет ли кто в эту сторону? Тогда бы он крикнул: «Чур, мое!».
Из домика на крышу выбрался Ашот Свисток.
- Дед, рот закрой, да! Купаюсь, дорогой! Не имею права, да?
- Товарищ физрук!—только и вымолвил Монахов.
- Отвернись, дед, да! Здесь еще человек есть.
На крышу выбралась Соня, посмотрела на встающее солнце и бросилась в воду. И на берегу зарыдала.
—Тихо, Сонечка, не плачь, не утонет в речка мяч, честное слово,— проводил ее физрук с горькой улыбкой.
- Как же вы дом досюда дотащили? Семьдесят лет живу...
- Два года себе убавил, дорогой, нехорошо,— сказал физрук, примерился и спрыгнул с крыши на землю.
- Там еще кто-нибудь?
- Людей там нет,— сказал Ашот Свисток,— сенокосилка есть, плавает. Не вытаскивай ее, дед, она вредная для природы.
Из домика глухо послышались удары.
- Там человек!— сказал Монахов.— Как же никого, когда стучат!
- Там не человек,— равнодушно сказал Ашот Свисток.— Диверсант против природы.
Монахов подумал и принялся раздеваться. Оставшись в белых кальсонах с завязками, попробовал ногой воду, подумал и бросился в бассейн, как в безоглядный кавалерийский набег.
Он выныривал, отфыркиваясь, снова уходил под воду. И в очередной раз вслед за ним выплыл Черный Фармацевт, держа на голове охапку размокших трав. Они шевелились, словно на Черном Фармацевте сидела медуза.
Смеялись в лагере.
В старших отрядах валялись на полу, в изнеможении колотя ногами. Повара роняли тарелки, утирая слезящиеся глаза. Смеялись в медпункте, хохотали на хоздворе, и даже голуби в небе смешливо хлопали крыльями.
Волна смеха докатилась до кабинета начальника и вдесь застряла.
—Неужели вы никого не узнали, Ашот Иванович?
— Темно, ночь была. И зачем узнавать, когда есть утонувший факт,— удрученно говорил Ашот Свисток.— Дом закрыли, повезли...
- И вы ничего не могли сделать?
- А что мог? Кричать на весь лагерь мог, да?
- Может, чей-то голос знакомый...
- Голос-молос... тонкости не надо. Везут, ничего сделать не могу. Ни кричать, ни ломать...
- Ну хоть кого-то вы подозреваете? Физрук помолчал и покачал головой.
- Никого, честное слово.
Вызвали подъемный кран. Длинной желтой рукой он долго, чтобы вытекла вода, поднимал дом и вынес из бассейна. В доме целый день были распахнуты окна и двери.
Днем просочившийся слушок достиг ушей Диваныча — апачи. Конечно, можно было сразу не гадать и не искать «озорников» на стороне. Начальника душил гнев. Каковы, а!
Он двинулся к саду, собираясь раз и навсегда покончить с ними. Сад никем не охранялся. Начальник дошел до угла и встал. Апачи работали в саду. Прочесывали граблями траву, окапывали деревья. Ашот Шаман большими ножницами равнял зеленую изгородь. В костре чадило старое тряпье, груды коричневых листьев, ветки, сухая трава. Из карьера за лагерем носили песок с искорками слюды, посыпали дорожки. Потом бегом потянулась вереница водоносов. Таскали воду и ведрами, и бачками, и в брезентовых мешках на плече. И где их набрали? Мальчишки с хохотом обливали друг друга холодной водой, носились.
—Улугбек,— позвал начальник.— Бери всех вождей, и ко мне!
В кабинете, когда все расселись, начальник сказал:
—Мы вынуждены попросить тебя уехать из лагеря, Улугбек.
После этих слов он с треском захлопнул окно, в котором торчала голова Гречко.
—И еще кое-кого попросим,— он взглянул на ребят, сидящих вдоль стены.
За столом физрук крутил на пальце свисток. Рядом сидела старшая вожатая. Начальник вернулся на место, но вентилятор не работал, одолевала духота, и он опять вышел, толкнул раму, едва не попав створками по лбу Гречко. Голова Олега с торчащими во все стороны волосами тут же возникла на подоконнике.
—Что скажешь, Улугбек?
Зачем спросил так начальник!.. Эго означало, что он не уверен в своем решении, не тверд. Старшая вожатая перестала перебирать бумаги в своей папке и поторопилась вмешаться.
—Говорить они умеют, соловьями заливаются!
Вожди сидели одним рядом, полуобнаженные, в перьях и чувствовали себя не очень уютно в таком виде. Все ж это кабинет, где сверкает горн на подставке и висят вымпелы на стенах, а не костер в саду. Пятеро вождей, если присмотреться внимательно, сидели чуть в сторонке, на самую малость, но обособленно.
- Я думаю, Денис Иванович, надо на Улугбека отправить в школу характеристику.
- Улугбек не один!— сказал Ашот Шаман.
- Правильно! Каждому достанется! И вам тоже!
- Вы меня не так поняли,— холодно сказал Ашот Шаман.— Повторю еще раз: Улугбек не один.
- Если так, все апачи уедут из лагеря,— сказал Гречко, всовывая голову в кабинет.
- И пожалуйста!— сгоряча крикнул начальник.— Автобус вам закажу.
- Одного мало. Надо три — на сто пятьдесят человек.
Старшая хлопнула по столу папкой.
- Ты за себя отвечай! Какие сто пятьдесят, что ты мелешь!
- Смотрите!— Гречко распахнул и вторую створку, отступил.
Плотной, молчаливой колонной стояли возле дома начальника апачи. Старшая вожатая высунулась в окно и крикнула, чтобы немедленно разошлись по отрядам.
Угрюмое молчание было ей ответом. Никто не шевельнулся..
—Вот, Денис Иванович, результат индейщины,— простирая руку к окну, воскликнула старшая.
Диваныч молча спихнул Гречко с подоконника, закрыл окно и заходил по кабинету.
- Здесь не только ребята виноваты,— физрук брякнул свистком,— и я, честное слово.
- Вы тоже хороши,— сказал начальник,— о вас мы тоже поговорим.
Ашот Свисток повернулся к ребятам.
—Я стрелял из лука в столб, признаюсь, да, извините. Я делал то, делал сё. Иногда я думал так: ты взрослый человек, Ашот, что ты делаешь. Зачем морочишь себе голову, и всем! А иногда думал по-другому - индейцы есть, оружие есть, а если врага у них не будет, разве это мужчины? Ум спит, храбрость не нужна: от девочек отличаются, что брюки носят, да? Только этим?..
- Не ожидал я от вас, Ашот Иванович.
- Я сам не ожидал, да. Но мне однажды внутренний голос сказал: делай так, Ашот, будет правильно. Разве плохо, посмотри, когда они здесь сидят, все за одного и за окном их сто пятьдесят человек ожидают?!
Старшая вожатая вытянула из папки лист.
- Вы остаетесь на третью смену, Ашот Иванович?
- Хочешь мою фамилию черным карандашом подчеркнуть?— усмехнулся он —Не остаюсь.
Она бросила карандаш. И правда, черный.
- Ну и хорошо.
- Скажите, вы украли садовника Монахова?—спросил Улугбек.
Физрук кашлянул.
- Не я.
- Наш Великий советник?
- Что сделал я, отвечаю я. Что сделал Иван, Гур-ген, еще кто-то, я не отвечаю. Ты мужчина, Улугбек, не надо гадать — он, другой... Уже зачем?
Старшая вожатая безнадежным голосом сказала, как бы себе:
- А дети за окном стоят...
- Твои апачи?—сурово произнес Улугбеку Диваныч.— Отпусти!
Ашот Шаман одобряюще кивнул вождю, выскользнул за дверь и через минуту за окном послышался шелест уходящих ног.
—Довольно споров!— тем же суровым тоном продолжил Диваныч.— Мы не можем выяснять до конца смены, кто виноват в частностях. Все виноваты! И вы, и Баярд, и оба Ашота, и я...
Далее Диваныч категорически попросил, чтобы апачи не собирались на племенные сборы и прекратили всякую деятельность до приезда Великого советника. Чтобы никаких больше ссор! Жить надо одной дружной семьей. Государство наше тратит огромные деньги, чтобы дети наши хорошо отдыхали, набирались сил и здоровья...
—Пожмите друг другу руки!
Вот уж — приказ помириться!.. Улугбек словно не слышал его, сумел избежать рукопожатия и вышел вместе со всеми из кабинета, ни на каплю не примиренный.
Если проползти под тонкими и крепкими, словно проволока, ветвями боярки, то оказываешься на поляне, похожей на зеленую комнату. Любимое место их рода.
Кто сидел, привалившись к черному камню, может, космическому, кто лежал на траве.
- Алька, ты будешь помнить это лето?—спросил Олег.
- Мое имя Сломанный Томагавк,— сказал младший Гречко.
Олег хмыкнул.
- Разве это имя! Вот у меня, да! Одинокий Медведь.
- Ты сам себя можешь назвать хоть Олегом Красное Солнышко. А меня апачи назвали.
- Соображаешь.
Олег лежал, раскинув длинные руки. По задравшейся рубахе влез муравей и ступил на голый живот. Муравей не мог сообразить, куда он попал, покрутился, потоптался, укусил для выяснения. Олег дернулся, хотел сшибить муравьишку щелчком, но передумал и пере« садил его на лист.
- Любят меня животные. Как лягу, обязательно какая-нибудь тварь укусит или просто так попрыгает на мне.
- Места много занимаешь,— заметил братишка.— Головой не растешь, только ногами.
- А тебя какой-нибудь грибник в лесу соберет в корзину.
- А в вечереющем небе — густая синева.
Улутбек грезил с открытыми глазами. Ему стало казаться, что он постепенно уходит в землю. Он опускается, а травы поднимаются густеют и соединяются над его гэдовой метелочками. Он уже лицом ощущает, как тверда а прохладны ее корешки... Все глубже, глубже...
И уже трава растет из него, он сам стал травой. И то ли от этого, то ли от прохлады в глубоком земном покое, внезапно пришло успокоение, стало покойно сердцу. Он лежал так долго и едва не уснул. А потом вздрогнул и поднялся.
—Что такое счастье? — спросил он и сам ответил:— Это победа! А мы еще полностью не победили.
Гречко захохотал и покатился по траве, вырывая ее пучками.
—Не могу! У одного счастье в брюхе, у другого в томагавке... А мое счастье где, в чем? Покажите мне его!
Улугбек подумал и сказал ему:
- А твое... ищи. Может, оно придет само, помнишь, как котеночек в пожаре... Неожиданно.
- Ладно, буду ждать.
- Мы еще полностью не победили, говорю. Ближе ко мне! Сегодня ночью... — Красный Лис шепотом поведал своим воинам такое, от чего те смутились. — И еще учтите: все вожди — против. Вы тоже можете отказаться. Тогда я один...
- Красный Лис — длинная рука апачей!—хмыкнул Олег.
- Карающий меч апачей.
- А что может сделать одна рука? — продолжал рассуждать Олег, словно не слыша возражения вождя.— Я буду второй.
— Красный Лис, это — дело племени? — спросил Сломанный Томагавк.
Красный Лис заколебался, глаза его затуманились, он задумался, прерывисто вздохнул и сказал:
—Нет.
И заколебались его преданные воины.
—Ты скоро с ума сойдешь, — сказал вождю Олег, махнул рукой, — и я с тобой. И не только я, а все! —
Он грозно оглядел притихших сородичей. — Кто откажется, тот изменник! «Пока в груди моей бьется сердце...»—давали клятву?
В комнате Ашота Свистка — за ширмой, под кроватью, в шкафу — прятались апачи. В ночной тьме слышалось напряженное сопенье.
За тонкой дощатой перегородкой щелкнул выключатель, заскрипела кровать. «У-у-у!» — с подвыванием зевнул Черный Фармацевт. Он дышал, казалось, в спину Красному Лису, прислонившись к стенке.
Замок заскрипел неожиданно. Дверь распахнулась и в светлом проеме возникла фигура Ашота Свистка. Он переступил порог и нащупывал выключатель.
Гречко дернул веревку — тяжелая штора, от пола до потолка скрывающая полки со спортинвентарем, рухнула и накрыла физрука. Он почувствовал на себе много цепких рук, его хватали, пеленали, укладывали на пол. Кто-то в спешке наступил ему на ногу, уперся коленкой в живот. Запах полусырой шторы был смраден, и физрук подумал, что не успел просушить ее, и ругнул себя за это.
Дверь захлопнули и кто-то коротко сказал:
—Дайте свет.
Физрук увидел сквозь влажную материю желтое пятно лампочки. Потом лицо ему открыли.
—Это как называется? Это разбой называется! Грабеж и бандитизм называется! Форму хотели украсть, мячи, да? Не успели, я помешал, да?
Апачи молчали.
—По всей строгости ответите! Родителей привлечем! За таких старшие тоже ответят, клянусь, да!
Ни слова в ответ.
Ашот Свисток с усилием приподнялся на связанных локтях и поочередно оглядел сидящих вокруг него.
—Всех запомнил, честное слово! Никто не уйдет от ответа!
Хоть бы что-нибудь сказали, сопляки, а! Сидят вокруг, как деревянные.
—Развяжи, честное слово, Улугбек! Игра кончилась, ты все играешь, да?
Молчит.
Ну что ж!.. Физрук закрыл глаза и попробовал расслабить мышцы. Ничего, посмотрим, у кого терпения больше. Ему торопиться некуда, он может уснуть и в таком унизительном положении, слушай. Молокососы, понимаешь, время за полночь, они засады делают. Куда смотрят вожатые? Спят... а дети в опасные игрушки играют. А этот за стенкой... верный друг Черный Фармацевт? Все ведь слышит, молчит, Чтобы его бабушка не спала ночами, травник чертов, сколько полян лысыми сделал...
Прозвучали тяжелые шаги. К соседней двери.
- Открой, старина!
- Я давно сплю! — Слышно было, как Черный Фармацевт подскочил в кровати.
- Как ты можешь спать, когда человек погибает, можно сказать. Дай хлеба!
- Нету! Ни мяса, ни хлеба, ничего нету!
- Понавешал сена кругом!..
- На кухню иди! Кто хочет есть, должен идти к поварам.— Дав мудрый совет, Черный Фармацевт перевернулся на другой бок и нарочно захрапел.
Физрук ждал: зайдет сюда это брюхо или нет. Глаза Красного Лиса впились в него: позовет Маломёда? Физрук промолчал.
Маломёд прошел обратно злой походкой.
Тихо. Спа-а-ать хочется. Сломанный Томагавк клюнул носом.
—Улугбек, ты умный парень, я давно увидел... — Все вздрогнули, так неожиданно прозвучал голос физрука. — Что тебе от меня нужно, скажи.
Красный Лис разлепил губы.
- Суд.
- Ты в своем уме, вах! Может, тебя скорпион укусил! Бедный ребенок. Какой суд?
- Идет суд. Сейчас.
- За что суд? За игру суд? За удовольствие, которое ты получил, суд? Что говоришь, надо думать, да!
Лица у мальчишек серые от усталости, но смотрят, не сводя глаз. Ашоту Свистку хотелось плюнуть. Но как это сделать, если лежишь на спине? Он закряхтел и выгнулся. Связали крепко.
- Развяжи, слушай! Не шевелятся.
- Сам развяжусь, побью! Честное слово!
За стенкой заворочался Черный Фармацевт и стал дышать равномерно. Какой мерзавец, а!.. Все слышит, молчит. Завтра всем расскажет, как мелкие мальчики судили физрука, а!..
—Слушай, ты сам честно играл, да? Сам нашим-вашим был, да?
Перья над головой Красного Лиса заколебались. Он ^ наклонился к самому лицу физрука.
- Я воевал.
- Что ты говоришь глупости! Ты чокнутый, да? Какое право имеешь оскорблять старших? Сопляк, честное слово! Вместо платка еще палец в нос суешь!
Красный Лис отвернулся.
—Утром тебе от меня большое спасибо будет. Иди зови Великого советника, зови того Ашота. Пусть они со мной говорят. Я с тобой не желаю говорить.
- Не он, а с ним не желали говорить, вот в чем дело.
- Может, скоро рассвет? Сколько можно терпеть! Если бы ему удалось развязаться, слушай, выбросил бы мальчишек в окно.
Нет, этого проклятого Улугбека побить невозможно— он духом живет, не брюхом. Из таких упорных мальчиков революционеры получаются. Камо, честное слово...
—Ты думаешь, я один придумал все, да? Записки писал, тотемный столб воровал, товарищей привез...
Открой ящик в шкафу, посмотри бумагу. Там лежит.
Красный Лис не шелохнулся.
—Посмотри, говорю! Ее ваш Великий советник писал. Я все сделал, как он писал...
Красный Лис нерешительно выдвинул ящик. Сверху лежали скрепленные листы бумаги. Он открыл наугад и глаза выхватили строчки: «...никто из апачей не должен знать... противовес силе апачей — физруки-соседи, солдаты... не должны прямо столкнуться, дать Красному Лису участок поиска — столовая с подвалами и хоздвор. В подвале спрятать сильную группу гуронов, которая захватит его род...»
И почерк знакомый... Конечно, те записки с бранью...
Он пошатнулся. В горле защипало. Великий советник апачей!..
А ведь смутные подозрения были у Красного Лиса и раньше.
- Интересная бумага, а? — сказал Ашот Свисток.
- А Ашот Шаман? — с трудом произнес он.
- Что Ашот Шаман? Кто такой Ашот Шаман, дорогой!
Красный Лис нагнулся к нему и дернул за конец веревки, распуская ее. И первым, не оглядываясь, выше.: из комнаты.
Апачи шли за вождем в смущенном молчании. Они не все поняли.
—Идите спать, — тихо сказал он.
Гречко запрокинул лицо к звездам и не увидел Большой Медведицы. Толстенький месяц, похожий на лицо спящего Маломёда, поглотил его звездный талисман. И тягостно стало.
—Улуг! — сказал Гречко. — Завтра будет поганый день!
Улугбек не ответил и не обернулся.
Уже на крыльце палаты Гречко обогнал его, взялся за ручку двери и тут заметил повисшие на ресницах вождя слезы. Он поспешно отвернулся, чтобы не видеть и, подумав ровно секунду, сказал короткое, единственно нужное сейчас слово:
—Хуг!
Красный Лис тихо ответил:
—Хуг! — и вошел в палату.
На следующий день вернулся Великий советник. Красный Лис издалека увидел его и свернул с дорожки в кусты. Великий советник о чем-то оживленно разговаривал с Ашотом Свистком, они прошли мимо.
У них были почти одинаковые широкие спины.
Красный Лис перелез через забор, задумавшись, побрел по полю. Внезапно услышал крик:
—Стой!
Красный Лис упал в траву и отполз в сторону. — Чего прячешься, я же вижу! Он откатился дальше.
Над травой плыло белое пластмассовое ведерко. Остановилось.
—Куда он подевался?
Красный Лис осторожно приподнялся — свой, апач.
—Ты что здесь с водой делаешь?
Брат по племени поманил Красного Лиса за собой и привел его к вскопанному участку, размером со стол.
—Мой хлеб растет. Помнишь?
- Ну да. Ему же племя наказало вырастить хлеб.
- Воды перетаскал — море, — вздохнул он, — а земля все равно сухая, как бумага.
- Что же ты в степи посадил?
- На луне надо было, что ли? — огрызнулся он. — Посадил на целине. Видишь? — Целинник показал ладони в твердых зеленоватых бугорках. — Осот проклятый! Живучей всякого гурона.
Красный Лис поглядел на него с уважением.
- Я смотрю, прямо на колоски бежишь. Ты куда? Действительно, куда? И...разве он бежал?
- Просто хожу. Думаю.
Диваныч испытывал смущение.
- Дело сейчас не в вас, Ашот Иванович,— говорил он, крутя в пальцах карандаш с острым красным кончиком. — Сегодня к вам пришли, завтра ко мне придут...
- Кто приходил, слушай? Никто не приходил.
- Это надо сразу пресечь, Ашот Иванович...
- Корень зла надо вырвать сразу! — подхватил Черный Фармацевт.
- Язык тебе надо вырвать сразу! Какие мальчики, слушай? Ты спал, во сне видел, да?
- Не спал я, все слышал через стенку, в десятый раз говорю.
- Если не спал, если все слышал, зачем не пришел?
- Меня это тоже удивляет! — сказал Диваныч и пристукнул карандашом. — Уму непостижимо! Слышать все и не принять никаких мер!
Черный Фармацевт снова сбивчиво принялся объяснять:
—Ко мне приходил голодный Маломёд... Денис Иванович, а спросите у Маломёда — когда Улугбек вернулся в отряд?
Диваныч повертел карандаш, раздумывая. Чертовщина какая-то. В смутное это дело, действительно, мог внести ясность Маломёд. Диваныч попросил пригласить вожатого.
Черный Фармацевт сидел с обиженным выражением. Хотел же, как лучше! Чтобы наказали налетчиков. Ашот Свисток поглядывал на него презрительно — наушник чертов... Диваныч постукивал карандашом, закрыв глаза. День вчера, казалось, прожил плодотворно и благополучно, и — на тебе! Как в каком-нибудь Чикаго, стрельбы еще не хватало. В кабинет вошел Маломёд.
—У вас в отряде все благополучно?— спросил Диваныч.
Вожатый только что перекусил и был в прекрасном расположении духа.
—Все о'кей! —сказал он.
Начальник вдруг хлопнул по столу так, что карандаш взлетел к потолку.
—Это безобразие! Вам русских слов не хватает?
Индейцы кричат: «Хуг!», вожатые говорят: «О'кей!» В русском языке больше ста тысяч слов! Вам их не хватает?
— Мне всего хватает, иногда даже с избытком,— сказал Маломёд, намекая, видимо, на отношение начальника к нему.
—Когда вчера вернулся Улугбек? сухо спросил Диваныч, не уточняя про избыток.
— Вовремя, — тоже сухо ответил Маломёд.
—Во сколько именно?
—У меня часов нет. Со всеми вместе.
Возможно, поведи, начальник разговор по-иному, и всплыла бы правда.
—. Вот этот... говорит так:, твой Улугбек всю ночь сидел у меня, хотел меня побить. Это похоже разве на правду, да? Смешно, ей богу! Как ему не стыдно, скажи ему, да!..
Черный Фармацевт протянул руку к Маломёду.
- Ты же ко мне приходил за хлебом... Сахар ел...
- Вранье!— Маломёд саркастически улыбнулся.
- Денис Иванович, честное слово... — начал Черный Фармацевт.
- А идите все к черту! — сорвался начальник, у которого голова пошла кругом от непонимания, где ложь, а где правда. — Надо не ходить по кабинетам, не выяснять отношений, а работать. — Он уже забыл, что сам вызвал физрука и вожатого. — Вас самих еще воспитывать надо, взрослые люди! ,
Трое вышли, из кабинета с красными от гнева лицами.
Начальник снял трубку и соединился с медпунктом.
—Зайдите к нашему радисту. Ну, на предмет... об следования, что ли. Мне кажется, ему иногда снятся кошмары, галлюцинация. Какой-нибудь дурман-травы, белены объелся, знахарь!
Ашот Шаман ребром ладони перерубил сук и бросил в костер. Взлетел сноп красных искр.
— Хватит, Ашот! — Баярд погасил искры на грубошерстном свитере. — Видишь же, ветер!
Пламя стелилось по земле. Искры косо летели в сад. Такой костер не приносил успокоения, в нем было что-то тревожное, как при пожаре. Приходилось переходить с места на место, спасаясь от дыма и искр, и разговор получался отрывистым, слова звучали резко.
—Вы пришли обвинить меня? Хотите, чтобы я не руководил племенем? Так я уже сказал, что я могу уйти, я сам не хочу...
— В одной фразе четыре «я»! — насмешливо сказал Ашот Шаман. — Скоро будет: «Мы, Великий советник!..»
- Мы, Великий советник, даем тебе совет, Ашот: убирайся к черту, не мешай разговору!
- Великий советник с маленькой головой.
- Мы с тобой друзья, Ашот, но я даже друзьям не позволяю говорить со мной так. Запомни!
В свое время их соперничество принесло племени пользу. Сейчас эти пререкания были нелепы, и Красный Лис остановил их, произнеся:
—Дело племени!
Они замолчали, взглянув на него с удивлением. Красный Лис отшатнулся от огненного языка, выброшенного кострам.
—Вы нас когда-то собрали, объединили в племя.
- Вы заразили нас. Для чего?
Баярд раздраженно сказал:
—Я не могу разговаривать, когда мы бегаем, словно тараканы. Идемте в палатку.
Внутри палатки темнота казалась еще гуще. Пахло сырым табаком, залежалой материей.
Улугбек примостился у входа, остальные пролезли внутрь.
Низкая ветка со скрипом царапала верх палатки.
Баярд в темноте что-то разыскивал, потом вспыхнула спичка и осветила его лицо и косматую голову Ашота Шамана. Светло-синей струей дыма Баярд дунул на спичку.
—Курить вообще вредно, а при детях — вдвойне, — ехидно заметил Ашот Шаман.
- Разве нам плохо было, Улугбек? — сказал Баярд, отмахнувшись от назидания Ашота Шамана.—Мы жили и играли в индейцев. Многие играли. Да, я писал записки. Я знал про никчемную затею садовника с петухами. Столб при мне выкопали... Нужно было настроить апачей, внести интерес в жизнь племени. Ты понимаешь, Улугбек?
- Да. Только вы играли, а мы нет. Мы жили этим.
- Говори за себя.
- Понять — не обязательно принять,—сказал Ашот Шаман.
- Потом враги появились. Условные.
- Это для вас условные.
- Для всех, Улугбек! Нельзя быть таким фанатиком!
- Не только можно, но и нужно, — опроверг Ашот Шаман.
Ашот, вышел бы ты из палатки! Чтобы тебе мозги продуло на ветру!
— Не гневайтесь, ваше величество, больше не буду,— насмешливо захныкал Ашот Шаман и заворочался, устраиваясь удобней.
Баярд сильно затянулся. Огонек затрещал, высветив крупные губы и тяжелый подбородок.
—Условные враги, повторяю. Нас окружают не ковбои, не золотоискатели, а товарищи по работе. Добровольно взявшие тяжелую ношу — быть гуронами.
- Что, надо ненавидеть их за это?
Все вроде правильно в его рассуждениях. И однако в них крылся какой-то изъян. Улугбек искал, думал.
Ему стало зябко. Похолодало в ночи. Если бы в палатке можно было развести костер! Маленький, спокойный костерок бы. Погреть руки и просто спокойно смо-реть на огонь.
—Ашот Свисток не товарищ по работе, — сказал Гречко, — и еще некоторые.
— А что Ашот Свисток! Другой бы на его месте плюнул — зачем ему головные боли да ночные засады. Легко любить всех, трудно любить одного физрука. Правда, Ашот?
- Ты мне не объясняй, — буркнул Ашот Шаман.— Я уже испорчен твоим воспитанием. Ты им объясни попробуй.
- Физрука любить?.. — хмыкнул Гречко.
Баярд выщелкнул через плечо Улугбека окурок. Вздохнул и сказал:
— Далеко вы зашли!..
- Это вы далеко нас завели, — взволнованно отозвался Улугбек, поймав наконец нить. — А теперь просите отступить.
- Так и так скоро распустим племя.
- Чушь! — отреагировал Ашот Шаман.
- Вы были ночью у физрука, Улугбек? Или Черному Фармацевту приснилось?
Улугбек не ответил. Он сидел, прислонясь к тугому, холодному полотнищу и ощущал, как оно гудит и вздрагивает от ветра. К чему сейчас разговоры и разбирательства? Он уже понимал их никчемность. Нужно бы встать и уйти, но он продолжал сидеть, потому что остаться одному в ночи было бы еще хуже.
- Допустим: племя разойдется, — сказал Олег. — И все на этом? Как будто у нас не было племени. Великих законов?
- Племя будет жить, пока живы его Великие законы.
Ашот Шаман фыркнул неуместному пафосу Великого советника и обронил:
—> Великие законы живы, пока- живы апачи. И ты, между прочим, Великий советник, не дал ни одного закона. Эта мудрость не твоя.
—И тотемный столб —сожжем? — спросил Олег.
Над палаткой раздался тяжелый громовой раскат.
Гречко втянул голову в плечи и замолчал. В темноте палатки стали прислушиваться. Может, сейчас хлынет шумный ливень и утопит этот гнетущий вечер, и заблестит под молниями мокрая трава, и завтрашнее утро изумит их своей новизной.
Но больше не гремело. Иногда доносилось далекое ворчание— с той стороны гор.
Улугбеку послышалось, что в воздухе зазвенело, словно где-то поломалось тонкое стекло. Это, наверное, переломилось лето, подумал он, теперь пойдет вниз, покатится — под мелкие дожди, под слетающие листья, до замерзших луж.
Над лагерем еле слышно прозвучал отбой, так глухо, будто они сидели не в палатке, а в ватном доме.
Олег заворочался, ему не хотелось лишний раз злить Маломёда.
—Пойдем, Улуг!
Они вылезли из палатки.
Ночь качала деревьями, рвала листья. Безглазая ночь жестко смотрела им в лица. Гречко вдруг подумал, как много ночи и как мало в этой густой тьме его, Олега Гречко, со всеми его мыслями и длинными руками и ногами.
- Хочу дать тебе совет, Улугбек. Не будь фанатиком! Великий вождь каждого — ум. Живи по уму,— сказал Баярд.
- Будь фанатиком, вождь! — Ашот Шаман обнял его. — Не слушай никого, а слушай свое сердце. Хуг!
Спотыкаясь, Улугбек и Гречко брели к палате. У обоих на душе было смутно.
Ночь... Во всем виновата она, темная и ветреная ночь на изломе лета
После полуночи свалила последняя туча, высыпали звезды.
Ночь наблюдала, как выполняется единственный ее Великий закон — всем спать.
С ясной улыбкой спал начальник Диваныч. А что! Оздоровительный сезон протекает, по большому счету, весело. Перед сном Диванычу позвонило его начальство и откровенно намекнуло на премию по итогам сезона.
Впрочем, сейчас и премия где-то спит.
Садовник Монахов бормотал и ворочался в постели. Снился Монахову громадный бак, в котором плещется Тихий океан. И в том месте, где глубина больше одиннадцати километров, стоит на дне Маломёд, а голову держит над водой. Как же его спасти? — мучился Монахов на берегу.
Котенок Маруся выскользнул за дверь, сел на крылечко и спел Песню Ночной Охоты. В лужице одиноким светлячком плавала звезда. Котенок прыгнул на нее — звезда исчезла. Обидевшись, оставляя мокрые следы, котенок взобрался на крыльцо. Задрав голову, долго смотрел в звездное небо. Что это за огоньки, чьи это немигающие глаза?
Поднялся по стенке до карниза и с него — на крышу. Звезды отодвинулись выше. Котенок влез на трубу. Еще немного, и он достанет их...
Расстелив постель на верстаке, спал в своей мастерской Ашот Шаман. После полуночи он мог заснуть в любом положении, хоть вниз головой, как летучая мышь. Но сон его был так же чуток, как у этих осторожных зверьков.
В углу тускло отблескивала лаком гитара. Звуки дремали, вытянувшись на струнах. Рядом стоял тамтам, чуткий, как дежурный аптекарь, от малейшего шума просыпающийся и спрашивающий «кто? кто? кто?».
В ночи бесшумно, как сама ночь, летает унылая птица сплюшка.
Ашот Свисток страшно скрипел во сне зубами. Не от злобы, привычка такая.
Над головой спящего в кресле-качалке Маломёда сиял месяц, похожий на половинку раскаленной сковородки.
Малыши в восьмом отряде вскрикивали, когда в их цветные сны вторгались какие-то черные фигуры. Некому их успокоить: вожатая сама видит цветной сон — принца на серебряном коне.
Безгрешным сном спал Алька, Сломанный Томагавк. У кровати лежало копье. Рука сжата в кулак, словно в ней поводья храпящего скакуна. К утру стало прохладнее, Алька разметался поверх одеяла и улыбался — веет ветер ковыльных степей.
Человеку снятся мечты.
Сложившись пополам, лежал под одеялом старший Гречко. Его сон был неровен, обрывист и изломан, как молодые горы. Есть там и зеленые склоны, и зарожда ющаеся леса, но осыпей, бурых скал и глубоких ущелий- куда больше. Корчился Олег и