Он схватил пробегающего малыша.
- Где пятый отряд?
- Во-он!
- Олег!—обрадовался Алька в пятом отряде приезду брата.
Они пошли в игровой городок, устроились на узком сиденье проволочных качелей.
Олег провел ладонью по стриженой голове братишки.
- Не обижают здесь?
- Нет,— сказал Алька. — Меня никто не сможет обидеть.
Олег, прищурившись, посмотрел на него.
- Хвастунишка. Или ты черный пояс каратэ получил?
- Нет, просто так,— уклонился Алька от ответа.
- Ну ладно. А я тут уже с одним встретился. Чистенький, как гусь, вежливый. Я ему сегодня нарисую.
- Где встретился?
- В проходной.
- Ты что, Олег, бешеный?—Алька соскочил с качелей и едва удержался на ногах.— В проходной сегодня вождь Красный Лис!
- Что-о? Какой вождь?
- Я тоже индеец, Олег, у меня имя Сломанный Томагавк. А он мой вождь.
- Мне наплевать, мне он никто.
- Если что случится, Олег, и я с тобой буду драться!— дрогнувшим голосом сказал Алька.— И еще девять человек. А если не победим, сто двадцать человек будут с тобой драться. Мы все за одного, племя апачей.
Олег дотянулся с качелей и смазал братишке по затылку. Алька опять было подумал о жизненной неясности—подарок или наказание для него приезд брата,— а потом повернулся, чтобы уйти. Олег поймал его за шорты.
—Сниму на смех! Рассказывай про индейцев! Про все ваши секреты.
- Хоть снимай, хоть убивай, не расскажу. Олег хотел еще раз смазать, но передумал.
- Ну класс, дрессировка у вас! А меня возьмут?
- Не знаю, это только вожди решают.— Алька, прислушиваясь к чему-то, встрепенулся.— Нас на сбор зовут.
Олег посидел еще, размышляя в одиночестве под заунывный проволочный скрип качелей. Значит, индейцы? Посмотрим, что это за изюм. Он слез, пнул надоевшие качели и двинулся по лагерю.
Он дошел до кустов, окружающих урюковый сад, и услышал повелительное:
—Стой!
Гречко притормозил, но все же продолжал двигаться. Из кустов выскочил обнаженный до пояса мальчишка с коротким копьем и преградил ему дорогу.
- Ну чего тебе?— процедил Олег.
- Стой!—заладил тот, рассматривая незнакомого дылду.
Олег ухватился за копье и с силой дернул на себя. Падая, индеец боднул Олега в живот, повалились оба. Обхватив жесткими пальцами затылок противника, Олег стал возить его лицом по траве.
Он не учел одного: сад окружало открытое место, и все дозорные видели каждого, кто приближается к саду. Они со всех сторон бежали к месту схватки, подбадривая товарища боевым кличем. Олега схватили, поставили на ноги.
- Да вы что, ребята,— бормотал он, отступая под натиском копий,— откуда мне знать, что тут прохода нет. Где у вас написано, что нельзя? Я новенький, только что приехал, хожу везде, осматриваю...
- Бабушке вечером расскажешь!
Из кустов вынырнул человек с костяным рогом на голой груди.
—Почему собрались все дозоры?
Индейцы почтительно остановились. Первый дозорный сказал, отплевываясь от травы:
—Вот!.. Ломится, как к тете на пироги!
Человек подошел ближе и приставил твердый длинный палец к груди Олега.
—Полковник Смит? Посланец Большого Белого Отца? Вы не знаете, полковник, как выглядит выходное отверстие стрелы сорок пятого калибра?
Внезапно он с визгом подпрыгнул, нога сделала молниеносный выпад в сторону, и копье в руках одного из дозорных сухо переломилось. Приземлившись там же, где стоял до этого, человек взглянул на Олега узкими кошачьими глазами, снова взметнулся, словно его подбросила стальная пружина, перемахнул через кусты и пропал.
—Проваливай!—сказал один из дозорных.
Олег брел по дорожке назад и думал — если бы люди имели хвосты, как бы он, Олег, сейчас выглядел?
* * *
Вожатый второго отряда Маломёд не очень загружал себя работой, а его отряд первенствовал в лагере, держал переходящий вымпел. Все тридцать пять мальчишек в отряде входили в племя апачей. Но это там, где-то. Вожатый не мешал им. Но поставил условие: когда нужно отряду, каждому •— апачу, не апа-чу — работать за двоих. Он поступал мудро. Вожатый имел нечто общее с полководцем Македонским — имя.
И надо же! Дали ему в отряд новенького. Днем, одетый, развалился на кровати.
- Ты что, больной?— изумился Маломёд. Новенький нахально глядел на него.
- Ага, животом маюсь.
- Иди в медпункт.
—У меня это... аллергия к лекарствам. Умереть могу.
Вот такого типчика дали ему в отряд. А что с ним делать? Не выкинешь!..
Отряд репетировал в палате сценку для завтрашнего конкурса сказки. Между кроватями ходила «коза» в сарафане и чепчике, стучала копытцами и даже помахивала хвостом. Хорошенькая коза. А «волк»— интеллигент в очках — тоненьким голосом спрашивал: «Куда ты, коза, идешь?»
Не тот волк.
— Ты же не козлик, что ты блеешь? — спросил с кровати Олег.
—Почему бы не попробовать знатоку?— обидевшись, сказал «волк» и протянул ему волчью маску.
Олег захватил с чужой тумбочки бутылку лимонада и сел на стол посреди палаты, отхлебывая из бутылки.
«Коза» изящно пошла к нему.
—Здорово, коза! Куда хиляешь?—спросил он заплетающимся языком.
От общего хохота задрожали стекла. «Козу» снесло с копыт.
- Настоящий пьяный волк! Правда, здорово?!
- Потрясающе!—уныло сказал Маломёд.— Только это не пойдет. Перед всем лагерем диким жаргоном щеголять будем?
- Это же волк!— сдержанно напомнил ему Улуг-бек.— Волк из сказки.
- Не пойдет. Волк — в сказке, но мы-то в пионерском лагере!
Все промолчали.
Олег допил чужой лимонад, слез со стола и пошел к двери. Вот эти мальчики, безропотно соглашающиеся во всем с толстяком вожатым, они и есть вольные сыны прерий апачи? Хм...
Тихим вечером, кажущимся ясным, простым, словно лист мать-и-мачехи, на скамейке у палаты второго отряда сидели человек пять.
—Граждане отдыхающие, у кого-нибудь есть гитара?— подошел Олег.— Я бы сбацал.
Кто-то присвистнул, кто-то округлил глаза, но все промолчали.
- Подвинься!— Олег сел, взял из рук соседа прутик и нарисовал знак вопроса.— Что это?
- Какая-нибудь глупость, вроде того: «Собака утонула, но все равно держит хвост пистолетом».
Олег посмотрел на говорившего и встретил твердый взгляд.
- Отличник, что ли?
- Отличник,— спокойно подтвердил Улугбек.— Ну и что?
- А хочешь...— Олег встал со скамейки и посмотрел вверх. Тихо сияя, плыл по черным водам Вселенной звездный ковш Большой Медведицы.— Я тебе скажу, что это. Это Большая Медведица. Мой талисман.
Олег только что придумал это, но если бы кто-то усомнился, стоял бы насмерть,
Взяв у него прутик, Улугбек, нарисовал круг с пронизывающими его оперенными стрелами.
- Теперь ты угадай, что это? Олег пожал плечами.
- Круг да стрелы.
- Герб апачей. Наш талисман.
- Ну и что?
- Ничего. То —твой, а это наш.
—Я уже понял,— процедил Олег. — Я — единоличник, вы — общество. А мне наплевать! Я сам себе племя,
я индеец Одинокий Медведь.
— Белому Отцу принадлежит самое уважаемое место у костра апачей,— Великий советник чуть подвинулся освобождая для почетного гостя краешек шкуры.
Диваныч подошел к племенному тотемному столбу, вкопанному сегодня у костра вождей. На начальника в упор смотрели страшные глаза духа Манито. На макушке Манито сидел розовый при свете костра орел. Его хотелось потрогать, убедиться, что он деревянный. Желтые глаза птицы, сделанные из двух ярких бусинок, светились мирно. Зато широкое, в багровых бликах лицо бога, пугало жуткой свирепостью. Глаза, выложенные из ракушек, покрытых светящейся краской, злобно сверкали. Зубы сделаны из более крупных ракушек — огромные, хищные. «Сколько неумеренной жестокости,— подумал начальник.— Помягче бы надо, веселее. Присниться такое чудовище, вспотеешь».
Подумал, но ничего не сказал.
Он присматривался, ему хотелось понять: что привлекательного для ребят в этих посиделках у костра?
Каждый вождь, оказывается, обязан высказать свою точку зрения по тому или иному вопросу. Говорят без суеты, не торопясь. Ни над кем не смеются. Говорящего слушают с вниманием. Некий апач заявил вожатой: «Не буду мести, мети сама. Меня и так на племенных учениях замотали». Вожди решили: пусть он выйдет перед племенем. Если не осознает, изгнать и презирать.
Надо бы окопать деревья, полить вокруг, а то затаптывается сад. Завтрашний сбор племени решили посвятить «возделыванию нашего сада».
Диваныч, успокоенный — где-то он читал или слышал фразу: «Я их видел, это не опасно!»—с улыбкой пожелал всем:
—Спокойной ночи!— И уже собираясь уйти, задержался.— Там тоже ваши?
За садом, на пустыре, как заблудившаяся звезда, мерцал огонек.
Трое вождей исчезли в кустах. Привели Олега Гречко.
—Ты кто?— спросил Великий советник.
Скажи, Олег, что ты новенький, лишь вчера приехал. Скажи, что из второго отряда. В конце концов скажи просто, что ты человек.
Но язык выдал:
- Я Одинокий Медведь.
- Из чьего рода?
- Он сам по себе,— сказал кто-то из вождей.— Действительно, одинокий медведь.
Олегу хотелось придвинуться ближе к костру апачских вождей и плюнуть в него — для утверждения своей независимости. Но он посмотрел вверх и не увидел своего звездного талисмана. Ночное небо застлали плотные тучи.
- Из него может получиться неплохой индеец,- обронил Улугбек. Осторожно обронил: может получиться, а может и не получиться.
- Я Одинокий Медведь!— сказал Олег с вызовом.— Сам себе вождь, и сам себе племя!
- Будь ты хоть шестиногим тигром, запомни: на этой земле, — Великий -советник махнул, охватывая широко вокруг,— может гореть лишь один огонь — здесь. Никаких других огней апачи не потерпят. Ты понял меня, бледнолицый?
Диваныч испытанным ораторским приемом выкинул правую руку.
—Товарищи! Воспитание отдельной личности, вот в чем сила такого коллектива, как ваше племя. Личность надо привлекать к коллективу, товарищи, а не отталкивать...
Но личность, скрывшись в темноте, уже пробиралась среди кустов и бормотала: «Фюреры какие нашлись!
Огонь жечь нельзя?.. Нарочно запалю. Подамся в' ковбои, буду охотиться за краснокожими».
Когда и начальник ушел, Великий советник протянул Ашоту Шаману листок. Тот посмотрел и молча передал дальше. Бумажка обошла круг и вернулась к Великому советнику.
«Апачи — хвосты собачьи!»—прочитал он вслух и оглядел вождей.— Поручаем найти злую руку, написавшую эти грязные слова... Красному Лису!
Улугбек поручил своим апачам собрать образцы почерков всех взрослых, работающих в лагере. Всех! Непростая задача.
Почему он решил, что это сделал взрослый? Во-первых, почерк — жесткий, четкий. Во-вторых, никто в отрядах не осмелился бы грубо зубоскалить над племенем, грозной силой.
- Был бы Олег с нами, он бы сразу нашел,— сказал Алька, Сломанный Томагавк.— Он однажды в поезде ежа нашел.
- Ты что мелешь, Сломанный Томагавк! При чем здесь еж!
- Я не мелю,— возразил он.— Мы однажды в Москву поездом ехали, он говорит: «Хочешь, Алька, я тебе ежа найду!» И нашел.
- Ну и что?
- Ничего. Нашел и все.
У апачей Красного Лиса было в лагере любимое тайное местечко. Среди зарослей боярки пряталась лужайка. Если по-пластунски пробраться под ветками, то оказываешься словно в круглой зеленой комнате, где мягкая трава по колени, в центре лужайки лежит горячий черный камень, а над головой высокая синяя крыша.
Улугбек работал с напряжением, перебрал гору собранной бумаги, сравнивал почерки. Попадались никчемные бумажки, поднятые усердными розыскниками где-нибудь с пола. Вдруг он наткнулся на платежную бухгалтерскую ведомость. И еще на толстую пачку заявлений, какие пишут сотрудники лагеря в начале смены, прося принять их на работу.
Он поднял голову.
- Это откуда?
- Это лежало на столе бухгалтера,—объяснил Сломанный Томагавк.— Она пошла к начальнику беседовать, я взял. А это лежало на столе начальника. Он пошел к бухгалтеру беседовать, я взял.
- Ты знаешь, как это называется? Сломанный Томагавк опечалился.
- Сам же сказал, добудьте.
Вождь почесал в затылке, не зная — похвалить Сломанного Томагавка или отругать. Ладно, там видно будет. Перебрал все заявления. Почерк на той подлой записке он изучил так, что с закрытыми глазами видел изгибы каждой буквы. «Апачи — хвосты собачьи!»
- Нет, ни один почерк не похож.
Еще раз перебрал пачку. В ней не хватало трех заявлений: самого начальника, кружковода Баярда и садовника Монахова. «Денис Иванович и без записок может сказать в лицо. Великий советник племени вне подозрений. Значит, садовник Монахов?» Он с сомнением покачал головой.
—Сумеешь незаметно вернуть?
—Конечно!— сказал Сломанный Томагавк.— Начальник и бухгалтер часто ходят друг к другу разговаривать.
В начале июня прогремели короткие грозы. Пустые тучи с жестяным дребезжанием скатывались с гор, никчемностью своей никого не пугая и не радуя, и уходили над равниной дальше.
Потом оказалось, что они всего лишь предвестники настоящей грозы, той неуправляемой дикой стихии, пришедшей с гор в ночь на 15 июня.
Много дней небо клубилось над горами, свивалось в грозовые спирали и вбирало в себя ярость ледяных потоков, тяжесть мрачного камня, угрюмость глубоких ущелий. И гроза двинулась на равнину. Зная свою мощь, она не торопилась. Опережая её летело по проводам грозовое предупреждение. Вечерний отбой в «Радуге» дали раньше обычного.
Самоуверенная луна еще пыталась светить, но черный язык тучи скоро слизнул ее.
Блеснула первая молния. Ударил гром- и усилил страх. Потому что первый гром еще не самый страшный.
Улугбек спал у окна. Он проснулся среди ночи, показалось, что крыша с грохотом проваливается в палату. Сверкало непрерывно.
Улугбек сел, то и дело отшатываясь от окна, от вспышек, ярких до синевы. В какой-то момент он услышал треск и, когда снова посмотрел в окно, у урюкового сада разваливалась и горела старая орешина. Вода с шумом лила с неба, но и огонь был рожден небом и не сдавался.
Толкнув створки окна, он выпрыгнул в грозу. Плети яростного ливня хлестнули по спине.
Что стало с тотемным столбом и палаткой Великого советника?
Ливневые струи в блеске молний казались молочными.
Добежав до сада, он увидел, что целы и столб, и палатка. Орешина уже не горела, она развалилась пополам, поломав кусты и сорвав с тотемного столба укрывавшую его накидку из плотной ткани.
Палатка низко и напряженно гудела под напором льющейся воды. В ней было пусто. Где же Великий советник?
Некогда думать по этому поводу, надо укрыть столб. Он взялся за края накидки. И выронил ее с криком.
НА ЖИВОМ ЛИЦЕ МАНИТО СВЕРКАЛИ ОГРОМНЫЕ ГЛАЗА. ТОЛСТЫЕ ГУБЫ ШЕВЕЛИЛИСЬ.
Дождь хлестал одинаково бога и вождя, смотрящих друг на друга. Молнии рвались в ревущем небе.
Он бросился бежать и, влетев в палату, забился под одеяло.
За окном бушевала гроза. Кто-то в темноте палаты пробирался к окну.
— Ты, апач, уже спишь?— услышал он и отбросил одеяло.
—Олег, сядь.— Его бил озноб.— Давай поговорим о чем-нибудь...