Из пятого отряда разошлись по лагерю десять голенастых девчонок, одна даже в кокетливой шляпке.
Две девочки в траве у радиорубки читали «Русские народные сказки», хмурились и деловито чиркали карандашиком на листике, словно собирались писать автору сказок сердитое письмо. Черный Фармацевт проходил, не обращая на них внимания. «Радист куда-то пошел. Пришел обратно. Ему звонят. Он что-то говорит...»
У раскрытых окон физруковского дома три девочки старательно изображали зоологическую экспедицию, собирали божьих коровок. Насекомых этих было тут. видимо, много. Экспедиция работала вдумчиво, не торопясь. Ашот Свисток высунулся из окна.
— Что вам тут нужно? С утра ползают, честное слово.
Не отвечая ему, трое в платьях поползли в сторону. Физрук с треском захлопнул окно.. Трое переглянулись. Не удалось добыть ни списков врагов, ни секретных планов.
Тяжелая выпала служба Сломанному Томагавку. Вождь поручил ему следить за Маломёдом. Друзья апачей в пятом отряде, девчонки, придали ему вид истинной юной дамы. Вручили полный набор: соломенную шляпку с сухим бумажным цветком, скакалку, плюшевого мопсика. Еще и подкрасили губы. Словом, постарались.
Ох, не прост был Сломанный Томагавк, держался от вожатого метрах в двадцати. Но Маломёд не лыком шит, не из глины замешан. Через полчаса слежки Маломёд спрятался за столовой и, когда Сломанный Томагавк завернул туда же, поймал его за ухо.
- Шорты видать,— сообщил он.— Тебя кто послал следить за мной?
- Я не слежу,— сказал Сломанный Томагавк,— я к конкурсу готовлюсь.
- Из какого отряда? — неумолимо спросил Маломёд, доставая блокнотик и ручку.
Сломанный Томагавк затосковал.
- Меня одна вожатая послала,—- сказал он вдруг. Маломёд отпустил его оттопыренное ухо.
- Следить за мной? Какая вожатая?
- Я не могу сказать,— потупившись, сказал Сломанный Томагавк,— я дал слово.
- Но зачем?
- Она, наверное в вас влюбилась.— Он сам ужасался — что мелет его язык?
— А вот это ты уже лишку говоришь,— сказал Маломёд и погладил его по голове.
Сломанный Томагавк, отпущенный озадаченным Маломёдом, у себя в палате швырнул мопса, сорвал шляпку, с отвращением вытер губы и остался в майке и шортах. Он по-пластунски пробрался к корпусу второго отряда и секретно залег в зеленой верблюжьей колючке. Через два часа у него чесалось все тело, даже лоб. Зато листок заполнялся строчками: «Пьет из фонтанчика. Говорит с девочкой. Два раза оглянулся. Вышел из столовой, вытирает губы...»
Садовник Монахов обрезал виноградные кусты. Грош дремал у лестницы.
—Я еще и зубы дергал. А как иначе, если больниц не хватало, а народ страдал. Надо народу помочь или не надо? Если умеешь, не скрывай свой талант. Да, дергал. Дверью. Привяжу зуб к дверям...
Монахов почуял неладное. Игравшая неподалеку от них девочка забылась и зафутболила так, что мяч со свистом пролетел над садовником. При внимательном взгляде у девочки оказалось кособокое платье, разбитые коленки, а главное, она глядела на садовника исподлобья.
—Санька!— приглушенно окликнул Монахов.— Вон ту!.. Лови!
Пока Грош ворочал глазами, соображая, кого ловить, «девчонка» ринулась в кусты и исчезла. Монахов скатился с лестницы.
—Санька, прикрывай с тыла!
Они благополучно добрались до дома. Монахов открыл дверь, неверными шагами добрался до кровати и лег...
—Санька,— сказал он,— мне плохо...
К вечеру по отрядам разнеслось, что лагерь полон таинственно переодетых. Кого? Переодетых. Таинственно. Зачем еще подробности!
* * *
В кармане Красного Лиса лежал список, озаглавленный им «Черным союзом». В него входили физрук, Черный Фармацевт, вожатый Маломёд и Монахов с Санькой Грошем (оба под знаком вопроса). Впрочем, иногда вождь вычеркивал и вожатого с радистом, и снова вписывал. Один физрук неизменно оставался во главе списка. Из кого он создал свое тайное племя? Да и есть ли оно?
Уж очень насмешливо смотрит Ашот Свисток на апачей, когда они уходят на боевые учения. И еще насмешливее, когда они возвращаются. Может, для другого это незаметно, только Красный Лис внимательно следил за ним после того памятного разговора в кабинете начальника и видел все.
Если у племени появился серьезный противник, Красному Лису не хотелось быть слепым, он должен знать его намерения, связи.
Он хмуро слушал, как его следопыты весело обмениваются своими приключениями в разведке.
Какие вы индейцы? Я поручил вам важное дело. Принесли хоть одно ценное сведение? А? Ни один из вас не выполнил задания.
Мы старались,— обиженно сказал Сломанный Томагавк. Он еще почесывался.
— Ты, Алька, выдающийся дурачок, просто редкий!— оборвал его вождь.— И вы тоже, все! Вам только поручать—кто больше котлет съест или кто дальше плюнет. Враги действуют, а мы ушами хлопаем.
Как отзвук неудавшейся операции утром на палатке появилась записка: «Считаете себя честными, а у меня тапочки пропали». Глупо и оскорбительно.
— Красный Лис, как идет поиск?—спросил Великий советник на совете вождей.
Красный Лис взглянул на него с молчаливым смущением — ищем.
Почему Великий советник ни словом не обмолвится о создании племени, враждебного апачам? Кто в том племени — точно!—что они думают предпринять, кроме писания глупых записок? Да и они ли это пишут? На физрука не похоже.
- Может поручить розыск другому? — сказал один из вождей.
- Совет вождей не решает дважды!— ответил Великий советник.— Ищет Красный Лис!
Впервые у Красного Лиса мелькнуло страшное подозрение. Что ж, он будет искать и найдет.
Он давно уже не старался делать походку или взгляд «по-индейски». Ходи и смотри, как тебе ходится и смотрится. Перед ним стояла более важная задача — он думал и искал ответы.
Когда Олег Гречко жил через пень-колоду — горланил, размахивал руками или цедил слова сквозь зубы, все было понятно — таким уродился, ничего не поделаешь. И вдруг стало непонятно — он молчал. С первосменки Олег приехал с тем же котенком. На линейке стоял правофланговым — в белой рубашке, выглаженных брюках, даже туфли начищенные. Но держался, если можно так сказать, прилично одетым столбом.
- Куда девались прежние эмоции!
Улугбек присматривался к нему, пытаясь понять, что Гречко задумал.
- Олег, ты как назвал котенка?
Как мог назвать Гречко?
- Мордуся,— буркнул он.
—Ничего, и хуже бывает. Я знал одного по имени Белыш, а сам чернее черных чернил. Или вон наш радист... Черный Фармацевт, а сам, как из хлопка сделан. Ты никогда не видел НЛО, Олег? Нет? А знаешь, каких зверей вырезают Великий советник и Ашот Шаман? Ого! Целые ожерелья — козероги скачут, барсы за ними охотятся, а на самом верху орлы парят.
- Покупают, что ли?
- Говорю же, сами вырезают. Хоть раз зайди в кружок, посмотри, какие интересные штуки ребята делают. Ты же любишь животных.
- Слушай, ты что суетишься? Что тебе от меня нужно?
- Помощь нужна,— сказал Улугбек.— Сядь.
Он поведал о необъяснимой монаховской затее с петухами. Устроить бы в палатке засаду... Может, вдвоем?
—Я же не индеец.
—Мы не индейскую, а простую засаду сделаем.
Неожиданное предложение. Для самого Улугбека—неожиданно. Он ничего не сказал соплеменникам, а пЪзвал на помощь Гречко. У него было ощущение, что надо именно так.
На следующее утро, еще до рассвета, они затаились в палатке. Безмолвно просидели до нового солнца. На их глазах на небе высохла последняя звездная капелька.
Монахов не пришел. Он болел.
По лагерю разговоры — принимают в апачи. «Всех?» — оживление. «Ну да, разогнался!.. Нужно, чтобы поручился кто-нибудь из вождей». Бегали за вождями. «Ну поручись за меня!». «А я тебя, что ли, знаю?»
Сделал попытку пройти в апачи Грош. Пришел в кружок к Ашоту Шаману.
- Я тебя в столовой иногда вижу,— сказал тот.— Ты кто такой?
- Я? — Грош -задумался.— Парень.
- Приходи, парень, когда станешь человеком.
С задорной песней пришел к саду седьмой отряд.
Дозорные растерялись и пропустили их. У девочек были бантики на головах, у мальчиков — воинственный блеск в глазах.
— Все как один пришли в индейцы! — гордо сказала вожатая.
У- нас скоро война с гуронами, — сказал Великий советник.
- Готовы сражаться с любым врагом...
- Бинтами запаслись?
- Зачем?—вожатая округлила глаза.
—Раны перевязывать.
Вожатая задумалась.
— А мы тогда придем после войны. — И повелела отряду запеть ту же задорную песню, и увела.
Каждый вождь мог привести на сбор племени двоих новичков. Красный Лис явился с одним Олегом Гречко. Тот шел, не глядя по сторонам, стиснув зубы.
Близко один от другого горели два костра. Новичков провели между кострами и поставили, очищенных огнем, перед ликом Манито. Минуту, не моргая, нужно было смотреть в яростные глаза бога, чтобы неукротимый дух его вошел в их души.
У тотемного столба стоял Ашот Шаман, одетый в кожаную юбочку, разрезанную по бокам. С широкого цветного пояса свисали колокольчики, погремушки, костяные палочки. Неизменный рог в металлической оправе свешивался с шеи.
Ашот Шаман подал знак, ему протянули гитару. Странный сорвался со струн гитары звук, будто из нее вылетел большой шмель.
—Слушайте, молодые, историю нашего племени. Когда-то в вольных прериях стояли вигвамы наших предков. Добр и гостеприимен был народ апачей. Путники радовались, увидев индейское становище. Последней лепешкой и глотком воды делились с ними индейцы. Так было. Но однажды приехала к апачам банда наемных убийц. Притворившись усталыми путниками, они попросились на ночлег. Дремлют кони апачей за вигвамами, спят стрелы в тугих колчанах... О-о-о! — хриплым речитативом пел Ашот Шаман.—Вставайте, апачи, беритесь за томагавки! Садитесь, апачи, на коней!..
...Несколько молодых воинов, отбившись, ушли на быстрых конях в степи. — Ашот Шаман стал насвистывать, и свист, тоже хриплый, так вплетался в странный голос гитары, что и он казался жужжанием. Еще и стук появился — костяшками пальцев по корпусу гитары — все ближе, ближе, ближе бьют о землю копыта горячих коней. Колышется под ветром седая трава ковыль, потрескивая, катятся перекати-поле, скачут волны. — Снова' возродилось племя! Провожает у вигвама старый отец сына: «Вернись живым домой! Конь, привези моего сына живым!» Летит над прериями орел, свистят его крылья: «Вьжь-жж-шш! Вьжь-жж-шш!» Апач кричит орлу: «Здравствуй, орел! Я твой бра-ат!» Не знает молодой воин, что в кустах его ждет белый человек с черными мыслями. Первая пуля из дальнобойной винтовки ударит в апача, а другая в орла. И останутся лежать в прерии вольные братья...
Ашот Шаман тряхнул головой и длинные волосы его разметались, и он весь зазвенел, будто бы металлический.
Где гуляет буйный ветер,
Где койоты глухо воют,
На закате мчится в чащу
Быстроногий вилорог,
Где гадюка пестрой лентой
Нижет кольца за собою —
Там меня похороните,
Там я буду одинок.
Похороните,
Похороните,
Похороните апача в сердце прерий.
Не хороните,
Не хороните,
Не хороните апача в сердце своем.
Тихо было вокруг. И хотя «старые» апачи знали песню наизусть — не раз Ашот Шаман пел ее у вечернего костра — песня заставляла задуматься.
У ворот лагеря стояли автобусы, привезшие родителей. Грянул родительский день. «Гостевые» индейцы встречали родителей у проходной, провожали к саду. Туда же с песнями и речевками пришли младшие отряды.
В саду звучал почти настоящий тамтам, выжженный и выдолбленный Ашотом Шаманом из урюкового пня.
Тамтам издавал резкие сухие звуки. В стороне стоял и высоких медных ножках большой барабан, который аначи брали у лагерных музыкантов в важных случаях.
Вожди совещались, нервничали. Наконец, разошлись каждый к своему роду.
На Великом советнике были мокасины, украшенные белыми иглами дикобраза, старые джинсы с бахромой. С шеи свисало ожерелье — множество маленьких деревянных масок, скрепленных желтой цепью. К поясу прикреплен чехол. Чтобы родители не подумали, что это ерундовая кобура, Великий советник хлопнул по чехлу.
— Наши боевые томагавки лежат спокойно. На нашей земле мир.
Голос его разносился по всему саду.
Великий "советник рассказал гостям племени, как появились в лагере апачи. Сначала многие шли в индейцы, желая повеселиться: «Сейчас меня раскрасят, дадут томагавк, и я побегу пугать женщин и детей». Нет, сказали им, будет тяжело. Лишних пирогов никто апачам не испечет. А вот лишние пот и мозоли будут в достатке. Лучше подумать и уйти сейчас, чем предать племя потом. Часть ребят ушли. Те, кто остался, подверглись испытаниям. Сейчас родители сами все увидят и скажут — достойны ли апачи имени благородных индейцев.
Он подал знак — два рослых индейца выдернули копья, поддерживающие накидку, она с шуршанием расстелилась у тотемного столба. Открылся лик грозного бога. Манито надменно смотрел на зрителей.
В широкий круг сидящих апачей вступил Красный Лис, опустился на корточки и поставил перед собой барабан, переделанный из пионерского, украшенный черно-белым орнаментом. Ударил костяшками пальцев по коже. Барабан отозвался высоким голосом.
— У прерий нет начала и нет конца, — заговорил Красный Лис громко. — Там трава по пояс, летает в небе орел, высматривая добычу, и бродят могучие бизоны.
С мычанием в круг выбежал «бизон», не очень могучий — Сломанный Томагавк в бараньей шкуре, свирепо крутивший деревянными рогами, приделанными к голове,
—Живут ,в прерии смелые охотники апачи. Вот два отважных апача вышли за добычей. — Показались охотники с луками. Увидев бизона, упали в траву, ползком подкрались.— Туга тетива, верна рука и метка апачская стрела! Скоро будет вариться мясо в .котлах и досыта наедятся женщины и дети. Апачи пляшут Танец Доброй Добычи!
Охотники высоко подпрыгивали около поверженного бизона и смеялись. Потам прилегли отдохнуть, уснули. А барабан забил тревогу — с другой стороны к бидону .подкрадывались двое. Лица скрыты чулками. Сразу видно, что это отъявленные, черные злодеи.
—«Существуют в наших прериях черные души. У них нет смелости и силы охотиться самим, они ждут момента завладеть чужой добычей. Они крадут дружбу между индейскими племенами, это они убивают мир. Проснитесь, апачи, проснитесь! Встаньте, апачи, беда!
Крепко спят утомленные охотники: злодеи склонились над ними... «Бум-м!»—печально ударил барабан и еще: «Бум-м!» Замолчал барабан: Красный Лис опустил голову.
Убийцы сели делить добычу, ссорились, вырывали друг у друга луки апачей и не замечали в глупой сваре, как вдали показалась цепочка индейцев. Следопыт вел воинов апачей по следам пропавших товарищей.
Барабан ожил:
—Идут воины-мстители! За вероломное убийство,- священная месть! - Барабан загрохотал. - Двумя подлыми душами стало меньше на свете. - Красный Лис вскочил и оказался рядом со своими воинами, печально склонившимися над телами погибших апачей. - Нет в живых двух наших братьев, главных охотников! Пусть это будет нам уроком, чтобы мы не были беспечными!
Чтобы все берегли себя для жизни!
Обнявшись и раскачиваясь, апачский род оплакал павших братьев. Их бережно вынесли из круга. Злодеев и бедного бизона просто оттащили за ноги.
Тем временем в стороне расстелили на траве маты.. "Художественная часть» закончилась, начиналась борьба.
Каждый вождь во все горло расхваливал борца выставленного от его рода.
Не смотрите, что у этого апача маленький рост. Его подвиги выше снежных гор. Он ловок и неутомим, словно степной лис. Увидев добычу, может без устали бежать за ней много лун подряд...
Индеец нашего рода плавает лучше рыбы, ему нипочем любая река или озеро. А на суше он чувствует себя еще лучше, чем в воде...
Ашот Шаман, судья, махнул борцам рукой.
На шеях борцов висели украшения: многорядяые бусы из цветных ракушек, полированные урюковые косточки.
Ракушки и косточки возились, взявшись за пояса, сопели и, наконец, упершись лбами. «Свалить хоч-чешь?» «И с-свалю!» «Чего же не валишь?» «Щ-щасГ»
Индейцы подбадривали их криками.
Ракушки сделали косточкам подсечку и после вихря из взметнувшихся рук и ног, оба растянулись на матах. Украшения рассыпались.
Борцы собрали их, обнялись И разбежались по местам.
Всего боролись шесть пар. Под конец вышли старшие, один —вождь рода. Его представлял Ашот Шаман:
Волки спешат убраться прочь с дороги апача. Могучей рукой он усмиряет бешеного коня и несется на нем впереди степных ветров. Он защитник, опора всех малых и слабых. Апач носит славное имя Твердая Рука...
- А пусть он со мной попробует! Твердая Рука! Пусть меня заломает, если сможет. А то валяют дурака...
Возле мата возник мужчина, не очень твердо державшийся на ногах. Никто не видел, как хотел рвануться к нему Олег Гречко, а потом отступил в кусты и застонал, стиснув кулаки. Это был их с Алькой отец. «Зачем он сюда приехал — у-у!»
Мгновенно и храбро, как подобает воину апачу, к пьяному родителю подоспел Диваныч и увел его за собой.,
Ашот Шаман, лежа на спине, пустил в небо огромную стрелу. Ома ушла с гулдм, в небе хлопнуло, и стрела повисла на ярком парашютике. Ашот Шаман схватил легкую стрелу, она взвилась с певучим свистом и пробила парашют.
Индейцы радостно завопили. Слава меткого стрелка — слава племени.
Пятьдесят лучников — один ряд с коленей, другой стоя — стреляли в щит. Не все попали во льва, но все— в щит. Успехи налицо. Показали приемы рукопашной схватки на копьях. Умение нападать и защищаться всем родом. Метание копий на дальность и меткость.
Все? Нет! Предстояло главное, то, из-за чего вожди нервничали и спорили —стоит ли судить и наказывать виновных апачей перед посторонними.
—Я-я-ярх!—разнесся страшный вопль, означающий сбор в пять секунд.
Каждый род стоял немного особняком, отличаясь от соседей оружием, украшениями, раскраской.
—Солнце на небе живет по своим солнечным законам, апачи на земле по своим земным. Кто знает за собой вину, пусть выйдет и вынесет ее перед своими братьями!
По рядам прошел трепет. Ладно перед братьями, это бывает на каждом сборе. А зачем же выносить ее перед зрителями.
После заминки вышли четверо. Среди них Сломанный Томагавк.
- Говорите! — приказал Великий советник.
- Я вчера убил змею.
- Я одной девчонке сказал, что она лысая корова.
- Я в столовой бросался хлебом.
- Я дурак, — сказал Сломанный Томагавк. Великий советник нахмурился.
- Что?
- Я дурак. Выдающийся.
- Ты сам пришел к такому выводу?
- Красный Лис сказал.
Ряды индейцев колыхнулись. Красный Лис, один из вождей...
Великий советник хлопнул в ладони, двенадцать родовых вождей сбежались к нему. За минуту они должны были вынести приговоры, которые никем не оспаривались.
—Слушайте, апачи, решение вождей! Убивший змею оскорбил тотем дружественного нам племени. Он похоронит змею за лагерем и на камне у ее могилы высечет такие слова: «Погибла без вины от моей глупой руки». Иди! Обозвавший девчонку, приведи ее сюда! Скоро в кругу индейцев стояло такое отчаянно рыжее и зеленоглазое существо, что сразу было видно — эту девчонку обидеть так же непросто, как сиамскую кошку.
—Бледнолицая сестра наша, выбери сама наказание своему обидчику.
Девчонка сощурила глаза.
—Любое?
После небольшого колебания, Великий советник подтвердил: -Да. Она громко сказала:
- Отрезать ему язык! По рядам пронеслось:
- Ого!
Великий советник смутился — поделом.
—Бледнолицая сестра! — с досадой сказал он.— Попроси достать звезду с ночного неба, апачи исполнят твое желание. Попроси спуститься к центру земли, апачи сделают. Ты же просишь невозможного — жестокости. Ты видишь, с какой печалью смотрит на тебя наш народ!
Теперь смутилась она.
- Может, ты хотела сказать, чтобы укоротили ему язык? — вкрадчиво спросил Ашот Шаман.
- Не хотела сказать, а так и сказала, укоротите!— обрадовалась она.
- Это другое дело! Обидевший тебя индеец на два дня потеряет язык. За молчанием апача проследит вождь его рода. Хлебометатель! Вожди не могли решить твою судьбу. Пусть решит племя.
Нужен какой-то толчок, чтобы начали говорить, и поэтому Великий советник предложил:
—Первым выскажется шаман племени.
Ашот Шаман сказал, не стесняясь никого:
- Если он думает, что булки на деревьях растут, то он недоумок.
- Не давать ему ни кусочка хлеба за обедом,— предложили из рядов.
- Вообще в столовую не пускать.
- Дать ему по пинку от каждого.
- Ты что, не сходи с ума!
Но вот кто-то крикнул:
—А пусть он сам попробует вырастить. Узнает, сколько стоит грамм хлеба.
Интересное предложение, его поддержали.
- Дать ему несколько зерен, а к концу лета пускай испечет кусочек хлеба.
- Ты все слышал?— жестко сказал Великий советник.— Так решило племя! И знай, что если не возьмешься сразу за труд, тебя ждет презрение апачей и всех честных людей.
- Красный Лис!
Улугбек сам решал вместе с другими вождями, знал, что его ждет. Красный Лис изгонялся из племени «на две луны и два солнца». Апача можно наказать, можно пристыдить, но оскорблять его никто не имеет права, так решил совет вождей.
Он вышел из круга и протянул Великому советнику томагавк и налобную повязку с двумя черными орлиными перьями, какие имели все родовые вожди.
Улугбек в кустах наткнулся на бледного Олега. Тот принял беспечный вид. Кто знает, что пьяный родитель — его отец? На нем не написано. Мало ли их, родителей, понаехало.
Они двинулись вместе из сада. На дорожке стоял Ашот Свисток.
- Выгнали?— сочувственно сказал он.— На виду, понимаешь, тысячи человек. Это издевательство, такое разве можно терпеть!
- Меня не выгнали, а отстранили на два дня,— сказал Улугбек.
- Э-э, так не говори, дорогой. На глазах у всех опозорили. Родители сидят, в платочек смеются... Приходи ко мне, разговор есть...
- Вот, даже физрук его пожалел. Не было до этого обиды, а сейчас обидно стало. С досады он хотел сказать Олегу, почему он с ним, а не с племенем, как положено. Не сказал.
Они брели без цели, куда глаза глядят. Перелезли через лагерный забор, пошли неприметной тропинкой меж трав. Улугбек срывал желтые трубочки одуванчика. Олег насвистывал. Каждому хотелось остаться одному, лечь в траву и ни о чем не думать. Но их — двое. Хорошо еще, они не жаловались друг другу на несправедливости жизни — вдвойне бы тяжелее было.
Травяное поле выгорело под белым солнцем. Насколько хватал взгляд — ничто не колыхнется, не пробежит мышь, не вспорхнет птица. Воздух сухой, жаркий. Сонное царство июля.
По ту сторону лагеря таял в горах ледник. Из-под него падала в ущелье белая струна потока. Где-то он доходит до озер или речки, вливает хрустальные струи, и от этого вся вода в мире становится немножко, совсем на чуть-чуть, чище.
Улугбек поднял горячий камушек, лежавший у ног, сдул тонкий слой пыли, рассматривал, как причудливо расположились на его поверхности красные крапинки.
Через сто лет его засыплет космической пылью.
Через сто лет и нас засыплет,— хмыкнул Олег.— Пылью, а может, еще чем похуже.
Всех не засыплет.
Улугбек сел на сгорбленную спину серого валуна. Олег пристроился рядом.
- Обиделся на Альку? Вмажь ему! Или, хочешь, я вмажу!
- Будешь иметь дело со всем племенем!
- Тьфу!— сплюнул Гречко.— Хоть ты и вождь, а хочется треснуть тебя по голове.
- Что там с Монаховым?— спросил Диваныч.
- Лежит, в потолок смотрит,— ответила медсестра.
- Это я и сам могу увидеть. Меня интересует не куда он смотрит, а его состояние.
- У него нет никаких выраженных симптомов.
- Может, в больницу отправим?
- Зачем же, Денис Иванович, забивать больницы здоровыми людьми!
- Что же, он симулирует, по-вашему?
- Не знаю, что он делает, во всяком случае, он не больной,— сказала медсестра, уходя.
Диваныч еще посидел, барабаня пальцами, и подвинул к себе бумаги. Болезнь Монахова — единственное» что омрачало его лучезарное настроение. Грозная коми) лексная комиссия внезапно приехала сегодня. Видели весь «апачскии концерт», проверила пионерскую работу, спортивную и заключила, что педколлектив лагеря работает хорошо. Ну и хорошо.
- Да!—отозвался Диваныч на стук в дверь и увидел на пороге Маломёда.
- Денис Иванович, из моего отряда двое сегодня не явились на обед. А кормили вкусно. — Маломёд вздохнул.— Биточки с картошечкой, маслицем политы, лучок, огурчики нарезаны. Да... Пришли откуда-то в тихий час. Так. И что, требуют сейчас обед?
- Нет, легли спать. Диваныч удивился.
- Так что вы хотите от меня? —- Ставлю вас в известность.
- Ушли, не пришли, вернулись... Вам скучно? Поговорить не с кем? Давайте сядем напротив, поговорим.
- Давайте,— согласился Маломёд, устраиваясь в боковом кресле. — О чем?
— О работе, например. О том, что надо работать ежедневно .и ежечасно, а не только во время обеда... Хотите?
Маломёд встал.
—Я, пожалуй, пойду, Денис Иванович. Диваныч, отпустив его, взялся за телефон.
—Воинская часть? Здравствуйте, дорогие шефы! Да, опять с просьбой... У нас через два дня мероприятие, игра «Тайны двух племен»...
Пять пионерских отрядов вышли из лагеря помочь колхозу собрать помидоры.
Над Олегом Гречко уже не смеялись, что он всюду .таскается с котенком. Есть у человека такое чудачество, маленький пунктик, ну и пусть. Отними этот пунктик, человека бросит в тоску, он может занедужить.
Время от времени Олег говорил в собственную запазуху:
— Как живешь, Мордуся?
—Мяу,— слышал он в ответ.
Олег носил ведра с мясистыми помидорами к весам, стоявшим в тени огромного карагача. Дерево казалось розовым — снизу поднимался теплый отблеск тысяч сочных плодов.
Вожатый Маломёд ходил поблизости от не разгибающего спины Улугбека, присматриваясь к нему. Значит, Улугбека выгнали из племени? Интересно. Пошатнется или нет его авторитет, как председателя, в отряде?
Сломанный Томагавк приходил к Улугбеку. Сумрачно смотрел в землю.
- Красный Лис...
- Я Улугбек. И ты для меня два дня — Алька.
- Я так не хотел, чтобы получилось так,— сказал Алька, избегая называть его как-либо.— Мы тянули палочки, кому на сборе сказать, и мне короткая досталась.
—Что, вы все договорились?
Сломанный Томагавк кивнул.
—Лучше бы ты молчал, не рассказывал это мне.
В- се десять?
Алька кивнул и шмыгнул носом.
- А чего ты сейчас пришел, извиняться?
- Не знаю,— пробормотал Алька, которому и так было нехорошо.
«Вот тебе преданность рода... Почему они тогда стерпели «лягушек», а на ««дураков» обиделись? Где взять весы, на которых нужно взвешивать слова и поступки?..»
- Ладно, все в порядке!— бодро сказал он, хотя тоже на душе было не сахар.— Ты заявил открыто, не наябедничал.
- А что нам делать два дня?
Было желание сказать: делайте, что хотите. Но он одернул себя. Как что делать? Выбрать на два дня временного вождя. Завтра в кружке Анюта Шамана он покажет, как выжечь на рукоятках томагавка лису и протравить марганцовкой для цвета. Срочно всем изготовить вампумы: посмотрите, как здорово у других! Как из чего! Из стручков акации... Да хоть из колючек, если это хорошо. Изготовить пятьдесят стрел — ломаются на учениях. И вообще, дел миллион!
Под завалившимся на бок кустом Улугбек увидел огромную помидорину, неправильной формы, как пожарная машина. Он извлек ее из-под куста, поднял над головой.
—Раза два или три в своей жизни я видел и покрупнее,— произнес Маломёд, оказываясь рядом.— Но и этот овощ — супер!
Он достал из нагрудного кармашка два пакетика — с солью и перцем — обтер помидорину о подол рубашки и разломил. Нити белого узора вились по розовому излому.
—Держи!— поколебавшись, Маломёд великодушно протянул половину Улугбеку.
А вкусно — с солью, с перчиком.
—Какие только чудеса не рождает обыкновенная земля, можно сказать, грязь. То желтую дыньку, то полосатенький арбуз, а то помидорище. Кило, пожалуй, будет.— Маломёд похлопал себя по животу.
Пятый отряд работал на краю поля. Вожатая каждые полчаса уводила отряд в тень под деревья. Распаренные детишки обмахивались панамками, некоторые умудрялись заснуть на минутку. И лишь десять мальчиков упорно двигались по грядкам, не разгибая спин и не отвлекаясь на отдых. Собранные помидоры складывали здесь же, среди грядок, в красную гору.
Улугбек с Олегом пришли им помочь. Вдвоем перетаскали помидоры к карагачу. А там уже штабеля ящиков поднялись так, что задевали нижние ветки дерева.
Все отдыхали перед возвращением, валялись на траве, она казалась мягче перины.
Славно поработали.
На вечерней линейке лагерь услышал удивительное: больше всех собрал пятый отряд. Им преподнесли огромный пирог с вишней.
Вот, а Великий советник, говорил, что апачам никто не испечет лишнего пирога...
- У нас никогда не позволили бы над человеком такое издевательство...
- У кого у вас?
- До сих пор не знаешь, да? Вах, умный человек!
—Председатель совета отряда, член совета дружины,— укоризненно сказал Маломёд.— И не понимаешь.
Вчетвером — еще и Черный Фармацевт — они сидели в комнате физрука. Было душно, но физрук не открывал окна.
—Внимание и верную дружбу ты найдешь только у гуронов!
Красный Лис осторожно спросил:
- Сколько вас человек?
- У апачей много врагов,— туманно и многозначительно сказал Черный Фармацевт.
- Кто не в апачах, тот против них,— высказался Маломёд.
Красный Лис понял правильно: в племени апачей у них нет своего человека.
Ашот Свисток, будучи гораздо хитрей вожатого и радиста, засмеялся и погрозил пальцем.
- Не обижайся, да! Сколько нас, пока тайна. Сколько нам надо, столько и будет.
- Я почему спрашиваю?— Он поглядел на физрука с наивностью и надеждой.— Их больше ста человек. Как начнут мстить за предательство!..
- А откуда они узнают, если ты сам не скажешь,— фыркнул Черный Фармацевт.— Ты будешь нашим шпионом у них.
Он не видел, как вздрогнул Красный Лис от этого слова, покоробило его. Но физрук заметил.
—Ты останешься у апачей вождем. Краснокожая хитрость, только для умного человека, клянусь!
Заполучить шпиона в совете вождей племени!— они старались вовсю. Так и сяк расписывали, свое тайное могущество. Какая ждет его слава, вах! И титул ему придумали: «Первый Тайный советник». Кого — Ашота Свистка? Обрабатывая его второпях, они не замечали, как это смешно.
Красный Лис не позволил себе улыбнуться.
- Записки вы писали?
- А что?— с улыбкой поинтересовался Черный Фармацевт.— С ног сбились?
- Глупые записки.
- Разве умный человек свяжется с вами?— обиженно воскликнул Черный Фармацевт, Так, автор, видимо, он.
—Почему так говоришь, честное слово!— одернул его Ашот Свисток.— Что, здесь все неумные собрались?
И что такое «с вами»? Апачи ему в душу плюнули, а ты — «с вами»!
На столе рядом с магнитофоном лежали микрофоны — круглые, квадратные и один, похожий на толстый серебряный карандаш. Черный Фармацевт гордился своей богатой коллекцией микрофонов.
—Возьми эти два микрофона, спрячешь в траве у тотемного столба!— сказал физрук Красному Лису.
Вождь напрягся и, стараясь говорить небрежно, спросил:
- Зачем?
- Нужно.
- Кому нужно?
- Нам нужно.
- Вам нужно, вы и прячьте,— хладнокровно сказал он.
- Как понимать, дорогой? Мы договорились, понимаешь, слово мужчины должно быть твердым словом.
- Апачи, если доверяют, то до конца. А не доверяют, близко не пустят. У них нет людей на побегушках. А здесь наоборот?
- Мы тебе не доверяем? Что ты, в самом деле!
Поколебавшись, физрук разъяснил, что они собираются записать на магнитную ленту разговоры на совете апачских вождей. Потом кое-что подправят, переставят слова... И пустят по лагерному радио.
У Красного Лиса вырвалось:
—Но зачем?
Тут уже Черный Фармацевт снисходительно посмеялся и объяснил: чтобы все узнали — апачи готовятся к нападению на лагерь.
- Они же не готовятся!
- А мы сделаем, что готовятся. Докажем, что апачи вероломные и кровожадные, что готовятся напасть на веех.
Теперь стало ясно. Гуронское ЦРУ с микрофонами. Не выдать бы себя волнением.
- Это не я должен сделать.
- Как не ты?
Он постарался объяснить физруку, что, во-первых, может напутать с микрофонами, а во-вторых, он принесет гораздо больше пользы, просто передавая сведения о планах апачей. И выдал «секретную» информацию о вооружении племени. У старших луки, их пятьдесят. На каждый лук по двадцать стрел. Сшиты колчаны из мешковины. У младших вместо луков томагавки. У всех копья — общим числом сто пятьдесят. Наконечники сделаны из медной фольги. В данное время апачи занимаются украшениями — делают себе вампумы и ожерелья.
Физрук выслушал, не моргнув глазом. Красный Лис подумал, что физрук десятки раз пересчитал оружие апачей, когда они уходили на боевые учения.
—А с микрофонами лучше справится Черный Фармацевт.
- Какой Черный Фармацевт, слушай? Это Тимоша. Улугбек смутился.
- Все так зовут, и я.
—Ладно,— Ашот Свисток рассеянно махнул рукой.— Значит, не будешь?
Красный Лис попытался улыбнуться: рад работать с вами, но без микрофонов... Лучше просто приносить известия о планах апачей...
Разыскав Ашота Шамана, Красный Лис рассказал ему все.
—Вах, что ты себе позволяешь, дорогой?— пародируя своего тезку, засмеялся Ашот Шаман.— Суметь побить врага его же оружием, честное слово,— большое достоинство, клянусь, да!
Красный Лис не ободрился. Его что-то угнетало в начинавшейся большой игре с гуронами.
- Действуй, вождь! Я тебя поддержу во всем!
- А апачи шпионили?..— спросил он и подумал, что сам же направлял своих следить за физруком. Но то можно было назвать разведкой. К будущей же деятельности другого слова не подберешь, не отвертишься от «шпиона».
- Шпионили ли апачи!.. Вот черт!—Ашот Шаман смахнул с верстака стружки, сел рядом с Красным Лисом. Они были одни в мастерской.— Убил ты меня своим благородством, вождь!
- Что мне делать?
- Наплевать!— сказал Ашот Шаман.— Не погань свою душу и увидишь, как ей станет легко.
И правда, когда он это сказал, Красный Лис почувствовал, как с души свалился тяжелый камень. И ему даже захотелось пойти к садовнику Монахову, потому что с недавних пор его мучило, что он как-то виноват в болезни старика. Может, зря он так думал, но мысль не отвязывалась.
Позвав с собой Олега и выпросив на кухне несколько крупных яблок, они пошли.
В углу сырой и душной комнаты садовника мокла известка в ведрах, на полу валялись веник, лопата, стояли грязные кастрюли. Сам Монахов тихо лежал в кровати под одеялом. Грош за столом меланхолично жевал корку и не то читал, не то дремал над открытой книгой.
Перешагивая длинными ногами, Гречко подошел к окну и с трудом вытолкнул разбухшие створки.
- Весь воздух выдышал, горшок с ручкой,— сказал он Грошу.— И продукты небось сожрал подчистую.
- Закрой,— слабым голосом попросил Монахов. —Мне сквозняков не надо.
- Проветрится, закрою.
За пазухой Гречко шевельнулся котенок.
—Там кто у тебя?
Олег достал котенка. Монахов протянул к нему руки. Котенок свернулся на его груди и замурлыкал.
—Мордуся!— ревниво позвал Гречко.
Котенок и ухом не повел на голос, подвинулся ближе к лицу Монахова и лизнул его в щеку. Олег отвернулся.
- Я ему, пожалуй, нравлюсь,— сказал Монахов и засмеялся, словно булькнул.
- Пойдем выйдем,— позвал Олег Гроша и на крыльце сказал ему:—Объедаешь старика?! Крыса проклятая! А ну бегом к кастелянше за чистой постелью, а потом на кухню за обедом! И если увижу, как суешь пальцы в его миску, прибью!
Улугбек выставил из комнаты все лишнее за дверь и послал Олега за водой. Они помыли пол. Перечистили посуду. Выколотили старый половичок.
В комнате посветлело. Стол от чистых, желтых яб' лок покрасивел, как от хороших цветов.
—Маруся!— Монахов неправильно услышал имя котенка. Тот покусывал старику пальцы, Монахову это нравилось...— Давайте, кормите садовника яблоками. Как там индейцы живут?
—Вашими молитвами, — сказал Олег, поглядывая на котенка.
Монахов дотянулся до стола, повертел блистающее, словно лакированное, яблоко в мелких красных брызгах и со вздохом отложил.
—Кем только в жизни ни работал, а зубным техником не пришлось. А то бы вставил себе. Дергать дергал, а вставлять... нет.
Улугбек посмотрел на садовника, и сердце его дрогнуло и сжалось: Монахов очень одинокий, старый человек. Наверное, он долго ждал, искал в жизни свое счастье. А может, оно было у Монахова? Говорили, что он был красным конником, ходил с Котовским на беляков. «Вихри враждебные, взвейтесь...»
- Вы Котовского помните?
- Нет,— помолчав, сказал Монахов.— Если честно, нет. Я уже потом пришел, когда с его именем бригада в бой ходила...
— А для чего вы придумали эту глупость с петухами?
Улугбек, уловив в вопросе Олега враждебность, попросил его выйти с ним на крыльцо.
- Олег, не трогай Монахова.
- Кто его трогает, кому он нужен.
- Мне. Я тебя прошу, оставь ему котенка.
- С какой стати?
- Они нужны друг другу.
- Мы с ним тоже нужны друг другу!— Гречко плюнул на только что вымытое крылечко.— У всех золотые души за чужой счет, все хотят розы нюхать! Мне одному— верблюжья колючка!..
- Если ты не понимаешь по-человечески, то это мой приказ!— сказал Красный Лис.
Гречко повернулся и пошел прочь.
- Разве есть в этом мире благодарность?.. — Он думал о котенке, которого в этот момент Монахов гладил по мягкой шерстке, приговаривая:
- Маруся! Маруся!
- Насчет петухов чья разведка сработала, апачская?— спросил он Улугбека, и тот скромно кивнул, в душе, однако, благодарный старику за его вопрос.—
- Сам не знаю, с чего нашла такая блажь. Дай думаю, подшучу. Стар, наверное, становлюсь, раз ничего лучше не придумал. Дай, думаю, петухов подпушу...
Он хотел засмеяться и снова только булькнул. Закрыл глаза.
— Я пойду, дедушка,— негромко сказал Улугбек и вышел.
Дорогой он встретил Гроша, несущего полную кастрюлю. Они враждебно посмотрели друг на друга. Никогда не бывать им в одном племени — знали оба.
- Зачем они приходили?— спросил Грош у Монахова.— Два самых опасных человека в апачах.
- Да ну!— воскликнул Монахов.— А я не заметил опасности.
Улугбек, не заходя в отряд, пошел вокруг лагеря. Он думал, и не хотел, чтобы ему мешали.
Как он, Улугбек, жил до сих пор, что хорошего сделал? Как жил... Суетился, словно котенок, поймавший первую в жизни мышь. Поймал и тут же упустил. Мышь уже сидит в норе, грызет сухарь и рассказывает соседям о его глупости, а котенок мяукает и в поисках ее тычется во все чашки. И потом, забыв о мыши, гоняется за собственным хвостом.
Вот и он гоняется...
Он машинально срывал поблекшие голубые колокольчики, росшие у тропинки. Посмотрел на них — цветы, наверное, устали жить под белым раскаленным солнцем. По утрам, когда еще нет жары и слепящего света, они распахивают любопытные глазки. А днем закрывают, днем они не живут, сохраняют жизнь. Цветам нужно солнце, но нужны и дожди.
А что нужно людям? Альке, Монахову, Ашоту Свистку... Что? Альке, наверное, чтобы вождь был не глупый. Монахову — чтобы уважали его старость. А Ашоту Свистку? Посрамить апачей? Неужели так просто?
А что нужно ему самому? Только ли победы апачей над лживыми, подлыми гуронами?
Он не знал. И беспощадно сказал себе: прежде чем судить других, узнай, кто ты сам.
Ночью его что-то разбудило. Он сел. Он мог поклясться, что слышал голос, зовущий его.
В палате все спали.
Выглянул в окно. Никого нет. Висел месяц, согнутый тугим луком. Не хватало лишь тетивы.
Завернувшись ь одеяло, он старался думать о чем-нибудь приятном, чтобы скорее уснуть. Но было тревожно и все ощутимее. Сунул руку под подушку и вспомнил — томагавк у Великого советника.
Улугбек вылез в окно и с замиранием сердца обошел вокруг палаты. Никого нет... Тихая ночь.
Голос... Он слышал его словно внутри себя: «Скорей! На помощь!»
Колдовство какое-то!
Он лег на землю, стал слушать ночь. Пробежала ящерица. Донесся стук вагонных колес. Удивительно, поблизости нет железных дорог.
И со стороны урюкового сада — звяканье... С бесшумностью совы он пробрался к саду и увидел, что у тотемного столба возятся две фигуры. Расшатывают столб, пытаясь его выдернуть.
Что руководит человеком в такой момент? Разум или чувство? Красный Лис проявил подобающую апачу выдержку. Он дождался, когда фигуры вытащили столб, и, кряхтя, пошли по дорожке. Последовал за ними.
Так и есть. Когда фигуры пересекли освещенное пространство под фонарем, он узнал их. Передний — Ашот Свисток, за ним, на полусогнутых,— тяжело бедняге — радиотимоша.
- Уроню щас...
- Не надо,— прохрипел физрук.— Терпи, дорогой. Десять шагов осталось...
Они свалили столб у своего домика, столб ухнул, притаившемуся неподалеку Красному Лису показалось даже, что он зазвенел. Физрук пнул столб — священный тотемный столб апачей!..
—Паразит, полтонны вес, честное слово...
Черный Фармацевт уже отдышался, хихикнул, потирая ладони.
- Пусть они завтра клянутся пустому месту!
- Ерунду не говори!— оборвал физрук.— Завтра только держись. Как собаки, искать будут.
Похитители тотема сунули столб в щель под домиком, похожую на нору. Потом хлопнули две двери и все стихло.
Красный Лис разбудил Олега. Тот со сна не очень соображал и сказал:
- Надо поднять все племя!
- Ты думаешь, мы можем делать все, что хотим?! Сиди здесь у палаты, жди меня.
Он только два раза стукнул в окно мастерской, где спал Ашот Шаман. Окно распахнулось и Ашот Шаман перевесился через подоконник.
—Кто?
Выслушав Красного Лиса, он задумался.
- Что будем делать?
- Псы! Разве они поймут, что ты, вождь, благородный человек. Воры! Одно на уме: или чью-то честь украсть, или хоть столб...
Он согласился с Красным Лисом, что шум поднимать нельзя, лагерь спит.
Справились втроем. Вытащили столб (физрук, конечно, слышал, но не выходил), отнесли и поставили на место. Ашот Шаман показал рукой на палатку Великого советника, из которой донесся могучий храп.
—Спит... Первую ночь спит здесь. Тотемный столб из-под носа утащили... Думай, вождь!
На сборе племени Красному Лису вернули томагавк и налобную повязку с перьями.
Самый младший индейский род должен был показать на племенном сборе свое боевое мастерство.
Маленькие воины умели ходить бесшумно. Бежать след в след. Красный Лис держал в губах свисток. По его сигналу одиннадцать воинов мгновенно окружили вождя и, выставив копья на четыре стороны, оберегая в центре вождя, ощетинившийся клубок индейцев двигался по поляне. Так же по свистку они рассыпались, упали в траву и исчезли, словно вросли в землю.
Ашот Шаман со старшими апачами готовили площадку для прыжков.
В длину апачи прыгали никудышно. А кто знал, что это нужно! И не готовились, не тренировались. В апач-ских степях не бывает канав. Индейцы должны уметь прыгать с коня и обратно на коня.
- Кто в высоту метр осилит?— насмешливо спросил Ашот Шаман. — Или полметра поставить?
- Я!—сказал Олег, возвышавшийся над сородичами, как пожарная вышка над одноэтажными домиками.
- Я! Метр с половиной!—сказал Сломанный Томагавк.
—С перепугу, что ли?— дернул его Олег.
Сломанный Томагавк, с побелевшими скулами, повторил:
—Метр с половиной.
Он отстегнул с пояса томагавк с выжженной на ручке красной лисой, снял с шеи шнурок с висящей на нем узкой меховой полоской — лисьим хвостом. И отступил, прикидывая разбег.
—Копье брось!— крикнули ему.
Он не бросил, а перехватил его крепче и понесся. В двух метрах перед барьером вонзил копье, и на нем взметнул худое, гибкое тело. Копье еще спружинило, подкинув его, он легко перелетел планку, еще и успел копье оттолкнуть, чтобы оно не сшибло планку.
Поднявшись, недовольно сказал:
—И два с половиной можно было!
Иногда ни с того ни с сего на всех нападает хохот. Так случилось сейчас. Катались по земле вожди, валялись рядовые индейцы, Великий советник сел на чей-то колчан со стрелами — захрустело.
Сломанный Томагавк стоял, недоумевая — что здесь смешного?-
—Ай, молодчина!—Великий советник, отсмеявшись, вытащил из своего роскошного убора одно перо и вручил ему.— За смекалку!
* * *
Едва пришла темнота и девочки уныло — опять без мальчиков!— засобирались на массовку, в саду застучали барабаны.
Низкие звезды горели на небе.
Гречко потянулся, пытаясь взять за ручку ковш Большой Медведицы.
— Ты еще на цыпочки встань,— посоветовал Алька брату.
Зажегся костер и закоптил дно звездного ковша, оно уже не так сияло.
Барабаны таились в разных углах сада, но били в одном ритме. Барабанщиков обучил Ашот Шаман. «Два гурона на базаре пили виски и вино! Вот дураки! Вот дураки!»—один ритм. «Ты слышишь, как мчатся кони апачей? Кони, кони, кони! Бьют копытами!»—другой.
Резко забил тамтам. Барабаны замолчали, прислушиваясь к нему. Появились Великий советник и шаман племени. Великий советник прошел к своему возвышению, сел.
—Больше огня!
В костер навалили хворост, пламя поднялось выше, освещая лицо Манито.
—Тревожное время пришло, апачи! Нам грозят враги. Сейчас мы выкопаем томагавк войны.
Передавая друг другу лопату, они с Ашотом Шаманом выкопали деревянный ящичек. Великий советник раскрыл ящичек, вынул из него свой томагавк.
—Завтра битва с гуронами. Давайте еще раз поклянемся в верности делу племени!
Великий советник первым произнес клятву:
—Я воин могучего племени благородных индейцев.
Я смел в бою, верен в дружбе, честен в жизни. Пока в моей груди бьется сердце, а рука сжимает копье, я буду бороться со лживостью, коварством и предательством. Я друг всех слабых и враг всех подлых. Противник никогда не увидит моей спины. Если я отступлю
от закона братства, пусть братья покарают меня. Перед священным тотемом, перед братьями апачами — клянусь быть верным делу племени!
Он обошел вокруг костра, коснулся подбородка Манито и поцеловал свой томагавк.
Произнося слова клятвы и повторяя ритуал, кроме целования томагавка — его касались рукой,— прошли апачи Бешеного Быка, Зоркого Глаза, Красного Лиса и других вождей.
Пляшущий огонь то закрывал, то открывал лицо Манито. Как будто дух хотел приблизиться к индейцам и отшатывался от огня.
Шаман упал перед столбом на колени.
—Великий Манито! Мы не желали войны, нас заставили. Завтра каждый получит то, что он заслужил! Прикажи духам завтрашнего дня оберегать наших воинов, дай нам победу!
У Великого Манито имелись, видимо, свои заботы, он не отозвался. Зато Великий советник сердито сказал:
Шаман нарушает один из законов: «Апачи ни перед кем не встают на колени».
- Это не человек — бог! Посмотрите ему в лицо!
Ашот Шаман вытянул руку. За опадающим пламенем выступило широкое лицо — багровые блики, горящие глаза, большие страшные зубы...
- На колени! Всем на колени!
- Не сметь!—закричал Великий советник.— Шаман будет валяться здесь до утра, беседовать с духами. Нам же, воинам, перед битвой надо отдохнуть!
Как раз прозвучал отбой по лагерю. Воины разошлись.
Гречко пробрался в темноте палаты к кровати Улуг-бека, шепотом спросил: «Спишь? Поговорить хочется, а не с кем». Улугбеку тоже не спалось. Они вылезли в окно и сели, привалившись к теплой шершавой стене.
Вылезли поговорить, а сидели и молчали. Смотрели вверх, на светящиеся дырочки в небе.
Долгим, тонким свистом прокричала в горах птица.
—Олег, смотри!..
Из-за угольных ночных гор летела яркая зеленая полоса. Она была не лучом — хотя похожа,— а светящимся следом какого-то бесшумного стремительного тела. Не слышно ни гула, ни свиста, только сияли зеленые искры. Они быстро гасли. Полоса пронеслась к горизонту и через полминуты исчезла.
И все. Ночь.
- НЛО?— возбужденно выкрикнул Олег, хватая Улугбека за руку.
- Я сейчас кое-кому дам НЛО!— раздался голос и перед ними возник вожатый Маломёд.— А ну, марш спать!
- А что вы так разговариваете с нами?— независимо сказал Гречко. — Можно бы, наверное, повежливее.
Маломёд застонал и согнулся от боли в животе.
—Иди спать, деточка. Иди! Немедленно!
- Через три минуты,— сказал Гречко.
- Олег! — предостерегающе произнес Красный Лис.— Пошли.
Гречко проходя мимо вожатого, приостановился и многозначительно сказал:
- Я сегодня клятву дал... Пока в руках копье, бороться со всякими. До полной победы.
- Иди!— ужасным голосом вскричал вожатый.— Спать! Недоросль противный!
- Так?.. Завтра посмотрим, кто недоросль,— сказал Олег, скрываясь в палате.
Черный Фармацевт угостил сегодня Маломёда салатом собственного изобретения, сдобренным вонючими «полезными травками». Вечером в желудке началась резь. В упадке настроения мирный Маломёд поссорился со всеми, с кем только возможно.
Он уныло ходил по дорожке, постанывал и думал о завтрашнем дне. Ему могут отомстить и апачи, и гуро-ны. Надо же! Он, не апач и не гурон (после долгого размышления Маломёд решил, что тридцать пять мальчишек в отряде не простили бы ему службу у врагов), а вожатый должен думать, как обезопасить себя на завтра, когда индейцы перевернут вверх дном весь лагерь. «Никто не позаботится о тебе лучше, чем ты сам. Вот ведь в чем дело, старина»,— думал он грустно.
Красный Лис, засыпая, тоже придумывал планы на завтрашний день.
Он открыл глаза и сразу поднялся — не проспал? Солнце показывало розовую макушку. Маломёд спал на широком крыльце в кресле-качалке. Боли отпустили его к утру, он вкусно причмокивал во сне, наверное, снилась гигантская, с подушку, румяная котлета.
«Уах! Уах!»— раздалось у сада уханье совы. Ашот Шаман призывал на утреннюю разминку каратэистов.
У противоположного угла сада показался Ашот Свисток. Он трусил одиноко, но с большим достоинством.
Ашоты помахали друг другу. Каратэисты хмуро отвернулись от физрука.
Красный Лис изложил свой план Ашоту Шаману и тем вождям, что занимались с ним каратэ. План понравился. Разбудили Великого советника, ночевавшего в палатке. Под нажимом шамана и вождей он согласился с планом.
Радист Черный Фармацевт только включил трансляцию на лагерь, кашлянул и сказал в микрофон: «Подъем!..», как крутая лесенка затряслась и в стеклянную рубку, похожую на голубятню, ворвались апачи. Микрофон упал со стола и после этого грохота в динамиках раздался сдавленный крик радиста и чей-то голос: «Опасная у тебя работа, друг Тимоша!» Потом щелкнуло и звук пропал.
Огибая привязанного к креслу радиста, апачи открывали ящики, выгребали из них магнитные ленты и складывали в мешок. Это делалось, чтобы предотвратить провокаторские действия врага: неизвестно же, удалось или нет гуронам записать совет вождей.
Раздалась резкая телефонная трель. Красный Лис снял трубку.
- Тимоша, что случилось?— кричал начальник.
- Это не Тимоша.
- Кто это? Передайте трубку радисту.
- Сейчас будет говорить Великий советник апачей.
- Кто?.. Немедленно прекратите!.. Но уже отбой в трубке.
—Научил я тебя на свою голову,— пробормотал связанный Черный Фармацевт, глядя, как Улугбек уверенно управляется с радиоаппаратурой...
В динамиках щелкнуло и на этот раз вместо откашливания Черного Фармацевта раздался густой кашель Великого советника.
— Кх... кх!.. Слушайте меня, львы степей, бесстрашные апачи! Слушайте, бледнолицые! Слушайте, лживые гуроны!— последнее «слушайте» Великий советник постарался произнести с явной угрозой.— Терпение наше истощилось. Мы не хотим больше жить там, где каждая гуронская собака лает в нашу сторону. Мы оставляем эти земли, уходим в родные прерии...— И дальше в речи были намеки и угрозы: руки апачей тверды, а их стрелы остры, и скоро на гуронов падет гнев...
После завтрака кружковода Баярда и физрука Ашо-та Ивановича пригласили в кабинет начальника лагеря. О чем шел разговор, осталось неизвестным. Племя ушло из лагеря строить свою боевую деревню. Несли заранее заготовленные остовы вигвамов, оружие, камышовые циновки, краску, воду, топоры и лопаты. Вожди несли завернутый тотемный столб.
Урюковый сад опустел.
Место для боевой деревни выбрали давно. С одной стороны лощины поднимался травянистый склон, а с другой был заброшенный глиняный карьер, прозванный апачами за глубину и отвесные красные стены каньоном Красного Мустанга.
Вигвам рода Красного Лиса был крайним. Апачи быстро подняли, укрепили остов из четырех связанных наверху жердин. Гречко прибивал к ним мелкими гвоздиками камышовые циновки. Остальные украшали вигвам яркими лентами, окапывали землю вокруг, очищали перед вигвамом площадку. Готовили для костров хворост.
За вигвамами возвышался холмик, в него вкопали тотемный столб. Там возились Великий советник и шаман, категорически запретив кому бы то ни было подходить близко.
К вигваму пробрался Сломанный Томагавк.
- Там девчонки маршируют, пятьдесят две штуки. В пилотках и с деревянными автоматами.
- Кто командует?
- Вожатая четвертого отряда Соня.
- Конечно, Соня!.. Не пошли же в гуронки вожатые Оксана, Светлана...
Красный Лис кивнул: продолжай наблюдать. Он на свой страх и риск оставил его в лагере разведчиком. Вождь не хотел быть слепым в час битвы.
Олег приделал к вигваму вход — полотнище, разрисованное им самим: солнце всходило над черными скалами, освещало бурную реку, несущуюся под скалы. По реке летело узкое каноэ, в нем худой индеец (похожий на самого Гречко), умно смотрел вдаль, скрестив на груди руки. «Как же он плывет против течения, сам бездельничает?»— спрашивали Олега. Он презрительно фыркал и пожимал плечами.
Деревня росла. Двенадцать вигвамов расположились полукольцом за желтым шатром Великого советника. Перед каждым вигвамом — место для костра, кучки хвороста.
Опять прибежал запыхавшийся Сломанный Томагавк.
- У физрука в комнате собрались человек двадцать.
- Кто? Знаешь их?
- Все чужие. Только Черный Фармацевт известный и еще одного знаю — он физруком в соседнем лагере работает.
Так, кое-что проясняется. Ашот Свисток, зная, что в «Радуге» вряд ли наберет противников апачей, привез их из других лагерей. Взрослых,
Красный Лис пошептался с Гречко. Тот надел рубаху, заправил под нее ожерелье с кривой острой костью, изображающей медвежий коготь, и отправился тоже на разведку. Проходя мимо кучи неразобранного тряпья, вытянул дряхлый пыльный мешок, нужный Олегу для личной мести.
Пионерка, дежурившая в радиорубке, услышала звонок и сняла телефонную трубку.
—Это из «Уголка радостных встреч»,— услышала она мужской голос.— Передайте, пожалуйста, что к вожатому Маломёду приехали друзья, его ждут.
Услышав объявление по лагерному радио, Маломёд отправился к проходной. Интересно, кто приехал к нему.
Он открыл дверь и вскрикнул — на голову надели мешок.
- Шалишь, голыми руками Маломёда не возьмешь. Да и шире мешка он оказался. Мгновенно растопырив руки и отшатнувшись назад, Маломёд с мешком на голове очутился за дверью. Захлопнул ее и навалился. Дверь сотрясалась, изнутри ее пинали. Маломёд задыхался под мешком, не имея возможности сбросить его.
Знал бы он, что за дверью беснуется один Гречко! Да он схватил бы его могучими руками, да дал бы ему могучего пинка... На холодец пустил бы! Ему казалось, что проходная полна мстительных краснокожих...
Олег перестал биться и скоро услышал, как за дверью будто промчался старый грузовичок. Когда Олег выглянул, за дверью лишь кружился одинокий зеленый лист, сорванный вихрем.