Просто она не кончила еще подметать двор, как перед нею словно из-под земли выросли Аладдин и джин.
Увидев сына, Зубейда, чтоб скрыть волнение, стала еще яростней подметать. Аладдин хотел обнять мать, но она отстранилась.
– Забирай свою лампу и джина! И чтобы я их больше не видела! – крикнула она.
Аладдин подмигнул джину; он исчез в лампе.
Тогда мать опять посмотрела на сына и громко заплакала. Он схватил ее в объятия. Отталкивая его, мать сказала:
– Чему ты радуешься! Тому, что у нас все утащили из дому?! И если придут гости, твоя мать должна будет им сказать «уходите»?
– …Входите! Здравствуйте! – добавила она любезно.
Аладдин обернулся: в калитку неспешно вошли два старых мастера – те, которых видели мы на недостроенном минарете.
Они уселись под деревом и обвели взглядом разоренный двор.
Абу-Яхья сказал:
– Странные дела творятся в Багдаде…
– А что? – спросила мать.
– Может быть, Аладдин нам объяснит, почему его дядя вчера летал на верблюде?
– Это было задолго до утренней молитвы, – добавил Абу-Наиб, рыжебородый.
– Пусть, пусть объяснит! – злорадно сказала Зубейда. – Аладдин, почтенные мастера хотят узнать, кто отправил твоего дядю по воздуху на верблюде. Скажи им, если у тебя хватит стыда!
Аладдин вежливо улыбнулся, потер лампу.
И перед мастерами появился джин. Однако мастера остались невозмутимы.
Сияя, Аладдин воскликнул:
– Я могу сейчас подарить вам столько золота, что вы до конца ваших дней будете жить в довольстве и сидеть, ничего не делая!
Старики помолчали. Потом Абу-Яхья сказал:
– Мастер Абу-Наиб, ответь мне, своему старому другу, хотел бы ты сидеть, ничего не делая, до конца своих дней?
– Нет, – сказал рыжебородый, подумав.
– Тогда почтенье этому дому!
Мастер Абу-Яхья поднялся и, пропустив вперед рыжебородого, закрыл за собой калитку. Их шаги замолкли в отдалении.
– Ах, как неприятно!.. – сказала мать.
Глянув на нее, Аладдин шепнул что-то джину.
– Мама! – торжественно сказал он. – Закрой глаза и сосчитай до пяти!
– Еще чего… – проворчала она. – В последний раз я играла в эту игру, когда мне было семь лет.
Тогда Аладдин сам закрыл ей рукой глаза и сам сосчитал:
– Раз… два… три… четыре… пять!
И отнял руку от глаз матери.
Двор был неузнаваем. Цветистые шелковые одеяла лежали горой. Стояли сундуки, окованные серебром. Вдоль забора была расставлена новая посуда.
Кивнув с отвращением на джина, мать спросила:
– Это все он?
– Он, – сказал Аладдин.
– Никогда не сяду на эти одеяла! Ни за что не открою эти сундуки! Сейчас возьму козу и уйду!..
И Зубейда начала толкать козу к выходу.
Аладдин удержал ее за платье и грустно сказал:
– Ну, сосчитай еще раз до пяти!
Опять прикрыл ей глаза, сосчитал:
– Раз… два… три… четыре… пять!
Снял ладонь с ее глаз.
Дворик был пуст. Джина тоже не было. Мать кивнула, потом с некоторым сожалением сказала:
– А коврик был ничего…
Вот что было с Аладдином и джином. А в это же самое время с везирем и его сыном происходило нечто другое. Бу-Али Симджур и Мубарак склонились над картой их тридевятого царства. Везирь благоговейно говорил:
– Сегодня вечером, о возлюбленный сын, ты получишь царевну Будур и полцарства.
Жирной чертой везирь разделил царство пополам.
– Вот эта половина – тебе!
Мубарак важно кивнул.