- Брысь!
Потом подпрыгнул:
- Ой-ей-ей! Мяу!
Ну прямо-таки все на свете перепутал.
Разбойник Пулька ничего не мог сказать. Он стучал зубами:
- Дык-дык-дык-дык...
Через мгновение разбойники были далеко в чаще и не знали, как им выбраться к дому, пока не рассветет.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ, где Карандаш почти ничего не может нарисовать
Волшебный художник лег в своей темнице на каменный пол. Он думал о маленькой заботливой девочке Настеньке, о храбром Чижике, о добром, хоть и ленивом Прутике, о преданном друге, у которого такое верное железное сердце. О том, что ожидает их. Думал о невозможности что-либо изменить. И горе наполняло его, и слезы мешали ему открыть глаза.
Встань, Карандаш! Погляди на свою темницу. Какой необыкновенный свет наполняет ее! Какое волшебное, сказочное, голубое сияние переливается по всему подземелью! Какие звезды кружатся, мелькают, плывут под каменными сводами!
- Карандаш! - позвал кто-то шепотом. - Проснись!
Художник открыл глаза. "Да я сплю", - подумал он.
В подземелье было светло. Один за другим влетали из темноты над каменными ступенями живые фонарики.
- Это я, Бабучило, - услышит художник. - Мы с Тиграшей ловим светлячков и запускаем их в замочную скважину. Пожалуйста, рисуй.
- Милый Бабучило, - тихо сказал Карандаш, - вряд ли я что-нибудь смогу теперь нарисовать. Прости меня, но ты немного опоздал...
- Хотя бы ключ и лестницу. Постарайся!
- Я попробую, - сказал Карандаш.
Он с большим трудом нарисовал ключ прямо на полу своей темницы. И новый ключ звякнул о камень.
Карандаш нарисовал веревочную лестницу. На другую сил ему не хватило. Художник вставил ключ в замок двери. Повернул этот ключ. Замок щелкнул, потайная дверь отворилась - и густой свежий воздух опьянил Карандаша. Он потерял сознание.
Бабучило, пыхтя от натуги, посад ил художника верхом на Тиграшу, обхватил учителя руками, чтобы ей было не так тяжело. И они поспешили к дому, где не спали в тревожном ожидании Прутик, Настенька и Чижик.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ, самая счастливая!
Бабучило привязал к веревочной лестнице камень и бросил ее в чердачное окно. Ребята спустились по лестнице вниз.
- Бабучка, милый Бабучка, - плакала Настенька, целуя мальчика.
И я должен заметить, хотя, может быть, это не совсем удобно в такой напряженный трагический момент, я не одобряю коверканье разных имен и фамилий. Зовут мальчика Бабучило, ну и пусть будет Бабучило. А то знаете, как у ребят бывает. Сначала Бабучка. Потом Бабучка-Закорючка. Потом просто Чучка. Так и пойдет. И сразу не вспомнишь, как звали мальчика в самом начале.
- Милый, родной Чучка! - всхлипывал Прутик.
Вот видите, уже начинается: Чучка-Бабучка...
- Надо спасти Самоделкина, - сказал Чижик. И вместе с ребятами поспешил к железному человечку.
Самоделкин совсем не двигался. От воды, от ливня и горя он очень сильно заржавел.
Мальчики отвязали Самоделкина, постелив широкие пальмовые листья, положили его на землю. Девочка вытирала железного друга своей косынкой, гладила, приговаривая:
- Бедный, бедный Самоделкин!
Чижик подумал и решительно сказал:
- Нельзя терять ни минуты. Сделаем носилки. Нам никто не поможет. Никто не нарисует нам эти носилки!
Ребята сами сделали двое носилок из прочных пальмовых листьев, уложили в них неподвижных своих учителей. Девочка и Прутик несли Карандаша. Бабучило и Чижик - нести железного Самоделкина.
У берега на волнах покачивалась подводная лодка. Ребята внесли в нее носилки, поставили их на палубе так, чтобы живительный морской ветер овевал художника и железного человечка.
- Поднять якорь! - скомандовал, как заправский капитан, маленький Чижик. И сам первый ухватился руками за якорную цепь.
Они подняли якорь. Лодка качнулась и, подгоняемая волнами, стала медленно удаляться от берега. Конечно, управлять подводной лодкой, кроме Самоделкина, железного человечка и большого мастера, никто не умел. А Самоделкин был недвижим. Но лодка и так отплыла довольно далеко от берега. Никакие разбойники наших друзей теперь не достанут. Пускай себе остаются на своем острове, пока милиция не прилетит за ними на вертолете. Сами во всем виноваты.
- Надо найти машинное масло, - догадался Чижик. - Не может быть, чтобы на подводной лодке не было машинного масла.
Мальчик спустился в трюм подводной лодки. Он и в самом деле нашел там канистру с маслом.
Ребята вытерли Самоделкина своими рубашками, смазали Самоделкина маслом. Чижик подкрутил ножки-пружинки, подвинтил, где надо.
Железный человечек открыл глаза, поглядел вокруг, увидел ребят, увидел волшебного художника на носилках - и все понял без объяснений. Он крепко обнял дорогих своих мальчиков и дорогую свою девочку и чуть не заплакал от переполнившей его радости - самой настоящей, большой, удивительной Радости. Но Самоделкин очень боялся опять заржаветь и поэтому плакать не стал. Все-таки он железный, а твердым железным человечкам плакать не положено.
- Полный вперед! - зазвенел Самоделкин. - Я знаю, волшебного художника вылечит вольный морской ветер. Не отходите от него, смотрите за ним, он скоро поднимется. А я пойду к моторам.
Настенька вздохнула:
- Моя мамочка, наверное, плачет!
Чижик сказал:
- Мой папа, наверное, плачет. Он говорит: где мой сынуля? Где мой мальчик, звоночек мой, солнышко мое, зайчонок?..
Наверное, Чижикин папа до сих пор не знает, как все-таки зовут его ненаглядного мальчика.
Самоделкин спустился в трюм лодки. Она вздрогнула, негромко загудел сильный мотор, и лодка, разрезая легкие зеленые волны, понеслась на север.
Карандаш лежал на пальмовых носилках, а Настенька гладила его руку и напевала наивную детскую присказку. Ту самую, которую когда-то очень давно мне говорила моя мама, Настасья Ивановна:
- У кошки заболи, у собаки заболи, а у тебя, мой родненький, не боли...