Если бы подол не был вне досягаемости, я бы задрал ее платье и просунул руку между ее бедер. Вместо этого я возвращаюсь на верх, обхватываю ее левую грудь и убеждаюсь, что на ней нет лифчика. Она стонет мое имя, и звук отдается рикошетом у меня внутри.
Предполагалось, что это будет поддразнивание — предварительный просмотр того, что она упускает сегодня вечером, решив лететь через Атлантику. Это превратилось в пытку. Она взволнована, но и я тоже. Тверд как скала и в отчаянии.
Скарлетт отстраняется первой. Я позволяю ей отойти, наблюдая, как она поправляет платье и разглаживает ткань. Я хочу ее, очень сильно. Никогда еще ни одна женщина так на меня не действовала. Если бы она не была бывшей Эллсворт, ставшей Кенсингтон, не была бы моей женой, я бы точно сказал ей, как сильно хочу ее. Описал бы то, что я хочу с ней сделать.
Черт возьми, я все равно испытываю искушение сделать это. Но потом она ухмыляется — торжествующе, понимающе. И это напоминает мне о том, насколько далеко я продвинулся в своих отношениях с ней.
— Тебе ничего от меня не нужно, Скарлетт? — я задаю это как вопрос, но это насмешка.
— Ничего, — повторяет она. Ее голос такой же решительный, как и на танцполе, но на этот раз в нем нет пустоты. В нем есть дразнящая нотка, которая подчеркивает отсутствие у нее безразличия, но также говорит мне, что есть по крайней мере одна вещь, которую она хочет от меня.
Прежде чем кто-либо из нас скажет что-нибудь еще, появляется Сиенна и ведет нас к передней части отеля. Она говорит со скоростью мили в минуту, передавая детали, которые меня не волнуют. Я так понимаю, суть в прогулке, которую мы совершаем к ожидающему нас лимузину.
Рука поменьше проскальзывает в мою прямо перед тем, как мы достигаем дверей. Я понятия не имею, когда в последний раз держался с кем-то за руки. Это не должно влиять на меня. Мы — главное событие в тщательно продуманном шоу, и это всего лишь одна часть хореографии. Но на несколько секунд теплое прикосновение ее ладони — все, на чем я могу сосредоточиться.
Двери открываются навстречу ослепительному зрелищу света и звука. Ковер — белый, а не красный, раскатан от входа в отель до машины. Маленькие деревья в горшках, увешанные мерцающими огоньками, отделяют дорожку от гостей, бросающих цветочные лепестки.
Я заставляю себя широко улыбнуться. Один взгляд на Скарлетт показывает, что она сияет так же ярко и фальшиво.
Наши семьи ждут у лимузина. Вспышки камер запечатляют, как я пожимаю руку отцу и обнимаю Кэндис. Я смотрю, как Скарлетт обнимает свою маму и получает поцелуй в щеку от своего отца. Как послушный муж, я помогаю ей забраться на заднее сиденье, прежде чем сам сажусь в машину.
— Новое платье только для поездки на машине? — спрашиваю я, когда лимузин трогается с места.
— Ты ожидал, что я буду лететь шесть часов в пятифунтовом платье?
— На самом деле я не придаю никакого значения одежде, которую ты носишь.
Она приподнимает одну бровь.
Я поднимаю свою.
— У тебя есть что-нибудь под ним?
Я вижу проблеск веселья, прежде чем выражение ее лица становится пустым.
— Кое-что, что ты бы увидел, если бы мы поженились по-настоящему.
Я понимаю, что она имеет в виду, что мы не традиционная история любви. Мы не встретились в Гарварде, сблизившись из-за сурового профессора в учебной группе. Мы не встречались много лет. Я не делал предложение на крыше, усыпанной цветами, и не открывал бутылку просекко. Но…
— Мы женаты по-настоящему, Скарлетт.
Она наклоняет голову и смотрит в окно вместо ответа.
Пятнадцать минут спустя мы подъезжаем к частному терминалу аэропорта Кеннеди.
— Пока, — это все, что она говорит, прежде чем вылезти.
Я наблюдаю из-за тонированного стекла, как она минуту разговаривает с водителем, прежде чем подходит грузчик, чтобы забрать ее сумки. У нее их три, и это заставляет меня понять, что я никогда не спрашивал, как долго ее не будет.
Водитель садится обратно в машину. Скарлетт направляется внутрь аэропорта. И лимузин снова вливается в оживленный поток машин.
Когда он останавливается во второй раз у здания на Парк-авеню, я пребываю в замешательстве. Затем понимаю, где нахожусь. Я выхожу на улицу, на влажный воздух, и вхожу в вестибюль дома Скарлетт. Здесь дорого и минималистично. Стены в основном черные с золотыми вставками. В центре располагается стол, за которым стоит седовласый мужчина. Он уважительно кивает мне, когда я прохожу мимо.
Я использую пластиковую карточку, которую дала мне Скарлетт, чтобы вызвать лифт, а затем набираю код, который запомнил.
Она была права. Ее квартира лучше, чем моя.
Я выхожу из лифта. Дальняя стена вся стеклянная с выходом на террасу, которая тянется по всей длине здания, с видом на Центральный парк и водохранилище.
Планировка этажа открытая с захватывающим видом. Аккуратный ряд белых диванов и блестящее чёрное фортепиано располагаются в углу. Я прохожу дальше и нахожу столовую, гостиную, библиотеку, кабинет, а затем кухню.
Закончив осмотр первого этажа, поднимаюсь наверх, по пути заглядывая в каждую комнату. В квартире восемь спален, одна из них принадлежит Скарлетт. Все мои сумки и коробки сложены в самой дальней от ее спальни комнате.
Интересно, чья это была идея?
Большая часть моих вещей и мебели была сдана на хранение или оставлена в моей старой квартире. Большую часть того, что я взял с собой, составляла одежда. Вместо того чтобы что-то распаковывать или разбирать, я ложусь на белое покрывало и смотрю на мерцающий горизонт Манхэттена. Я мог бы позвонить кому-нибудь. Женщине. Ашеру или Джереми. Сходить в клуб или бар.
Но я слишком устал. Слишком опустошен.
Похоже, мне придется провести нашу первую брачную ночь… в одиночестве.
7. Скарлетт
Теплый летний воздух окрашен легким привкусом дыма, когда мы выходим из ресторана. Легкий ветерок треплет подол моего платья и откидывает волосы назад.
Жак делает паузу, чтобы поцеловать меня в обе щеки.
— Великолепно, Скарлетт, — заявляет он. Достаточно громко, отчего группа людей, которые вышли перед нами, поворачиваются, чтобы посмотреть. — Эта линия одежды будет великолепной. Триумфальной, — он притягивает меня к себе, чтобы обнять. — Если тебе что-нибудь понадобится, любая мелочь, сообщи мне, хорошо?
— Конечно, — я отвечаю на теплые объятия. — Merci beaucoup (Спасибо большое (пер. фр)
Жак уходит после еще нескольких фраз на французском. Моих знаний языка достаточно, чтобы понять, но я далеко не бегло говорю по-французски. Мы с Жаком научились общаться с помощью бессмысленной смеси двух языков, работая над моей новой коллекцией.
Я несколько минут слоняюсь возле ресторана, где мы только что поужинали, размышляя, вызвать ли машину или пройти несколько кварталов до отеля, в котором я живу последние две недели.
— Хочешь закурить? — вопрос доносится слева от меня, произнесенный с сильным французским акцентом. Я оглядываюсь и вижу светловолосого мужчину, прислонившегося к кирпичной стене здания. Он одет в кожаную куртку и держит в руке зажженную сигарету. Я подхожу к нему, тщательно выбивая шаги по булыжникам.
— Я не заядлый курильщик, — на самом деле я ненавижу курить. Это грубая, грязная привычка, которая ассоциируется у меня с безрассудством и пренебрежением к личной гигиене.
Обрамленный мягким светом уличных фонарей и далеким мерцанием Эйфелевой башни, он внезапно кажется скорее сексуальным, чем отталкивающим. Как и ленивая улыбка, обращенная в мою сторону, в сочетании со слегка искривленным носом и челюстью, покрытой легкой щетиной.
— Я работаю над тем, чтобы бросить курить, — говорит он мне.
— Кажется, все идет хорошо, — я многозначительно смотрю на серый дым, поднимающийся от оранжевого кончика и рассеивающийся в темной ночи.
Он бросает сигарету и гасит ее ботинком.