Но вот видения промчались в последнем бешеном вихре, и прогремел взрыв – кунштюк-пунш в чаше из Холодного пламени вспыхнул желтым огнем.
Бредовред включил электрическое освещение. В результате столь тяжких трудов они с Тиранией вконец вымотались. Нужно было подкрепиться – принять особые волшебные таблетки, чтобы выдержать последнюю и самую трудную процедуру. Но они не могли позволить себе роскошь – сделать перерыв для отдыха. Ведь время мчалось неумолимо.
Четвертая, последняя фаза, была совершенно особенной. Ее нельзя было произвести в нашем мире, то есть там, где существует то, что зовется временем и пространством. Колдун и ведьма должны были перенестись в четырехмерное пространство. А инструкция по перемещению была написана на трансгалактическом языке, который абсолютно непереводим, потому что выражает понятия и процессы, существующие только в четырехмерном пространстве, – в нашем мире их просто нет.
Эта последняя, невероятно трудная работа была необходима, чтобы придать пуншу способность делать все наоборот, выполнять все желания шиворот-навыворот, а не в прямом смысле.
Инструкция гласила:
Сначала ни Бредовред, ни Тирания не знали, как расшифровать эту инструкцию. Но они знали, что и читать, и говорить на трансгалактическом можно, лишь находясь в четырехмерном пространстве. Так что выхода не было – колдун и ведьма отправились в четырехмерное пространство.
А оно существует не где-то далеко, а прямо тут, в том месте, где мы находимся. Просто мы его не воспринимаем – ведь наши глаза устроены с расчетом на трехмерное пространство.
Тирания, будь она одна, ничего не придумала бы, но ее племяннику был известен способ перемещения из трехмерного пространства в четырехмерное.
Он извлек откуда-то медицинский шприц и маленький причудливой формы пузырек, в котором булькала бесцветная жидкость. «Люциферский Сатанинский Допинг» было написано на этикетке.
– Вот это нужно ввести в кровь, – сказал Бредовред.
Тирания кивнула:
– Наконец-то я вижу, мое золотко, что не напрасно платила денежки за твое обучение. А ты испытал на себе действие этого вещества?
– Да, тетя, было такое. Пару раз. Я, знаешь ли, совершал с его помощью небольшие такие путешествия… Отчасти с исследовательской целью, ну и ради удовольствия.
– Тогда – в путь!
– Погоди, тетя. Я должен предупредить тебя, что это путешествие небезопасное. Очень важно правильно рассчитать дозу.
– Что ты хочешь сказать?
Бредовред усмехнулся так, что ведьме сделалось очень, очень не по себе.
– Я хочу сказать, милая тетя Тираша, что мы с тобой можем очутиться неизвестно где. Если доза будет хоть чуточку меньше, чем надо, ты, тетя, провалишься в двухмерное пространство. А там ты станешь совершенно плоской, как кинокадр. Задней стороны – и той у тебя не будет, один перед останется, вот какой ты сделаешься плоской. А главное, без посторонней помощи ты не сможешь вернуться обратно. И придется тебе навсегда – понимаешь? – навечно остаться двухмерной плоской картинкой, бедная ты моя старушенция. Если же доза окажется слишком большой, ты улетишь в пятимерное или шестимерное пространство. А там, в пяти и шести измерениях, творятся такие диковинные вещи… Ты и сама-то забудешь, из каких частей когда-то состояла. Вот и вернешься обратно не вся, а только частично. Или обретешь новый облик – твои части могут сложиться по-новому, кто его знает, как… Да и вернешься ли вообще?
В течение нескольких минут колдун и ведьма молча глядели друг на друга.
Тирания знала, что до поры до времени племянник нуждается в ее помощи. Пока катастро-фанархисториязвандалкогорючий кунштюк-пунш не готов, Бредовред у без помощи тетки было не обойтись. И Бредовред знал, что она это знает.
Оба усмехнулись одинаковой зловещей усмешкой.
– Хорошо, – с расстановкой заговорила Тирания. – Уверена, ты сделаешь все стопроцентно правильно. Я целиком и полностью полагаюсь на твое себялюбие, золотко.
Бредовред наполнил шприц бесцветной жидкостью. Они с теткой отвернули рукава на левой руке. Бредовред тщательно отмерил количество препарата и сделал инъекции – сперва тетке, затем себе.
И вот их очертания задрожали, начали расплываться, вытягиваться в длину и в ширину, еще миг – и колдун с ведьмой исчезли. И в этот же миг в чаше из Холодного пламени начали твориться поразительные вещи…
– Ты говоришь, я гений? – вдруг заговорил Якоб. – Охо-хо, хорош гений, ничего не скажешь! Так бы и ощипал себя всего за эту дурацкую гениальную идею. Никогда в жизни не буду больше размышлять – клянусь! Не сдержу слова – значит, не взлететь мне в небо до конца моих дней. Одни неприятности от размышлений, честное слово.
Но Мориц не слышал – он залез еще выше и сидел теперь под самой крышей колокольни. Крыша была крутая, почти отвесная.
– А ведь и вправду заберется, – сказал Якоб. – Ох, чтоб мне перелинять, ведь заберется, вот головорез!
Якоб собрал последние силенки и полетел вслед за котом, однако из-за темноты нигде его не увидел. Ворон сел на каменную голову трубящего в трубу ангела-глашатая Страшного суда и огляделся по сторонам.
– Мориц! Мориц, где ты? – закричал он. Ответа не последовало.
И Якоб в отчаянии прокричал в темноту:
– Эй, ты, рыцарь! Даже если ты в самом деле залезешь наверх! Эй! Даже если мы оба туда заберемся и раскачаем колокол – слышишь? Да только ничего не выйдет, так и знай! Так вот, в этом нет смысла! Потому что мы ведь поднимем трезвон теперь! И это будет не новогодний трезвон! А просто звон, обычный звон, вот и все! Ведь дело не в колоколах! Ведь надо, чтоб они зазвонили ровно в полночь!
Ни звука не раздавалось в ответ, лишь ветер свистел и завывал над каменными статуями. Якоб покрепче вцепился когтями в голову ангела с трубой и закричал что было мочи:
– Котик! Котик! Ты жив? Ты здесь или уже сверзился?
На долю секунды ему померещилось, будто где-то в вышине послышалось слабое жалобное мяуканье. Якоб полетел наугад в темноте, то и дело кувыркаясь в воздухе под порывами ледяного ветра.
Поразительно: Мориц в самом деле, сам не зная как, добрался до стрельчатого окна на самом верху и через него проник внутрь колокольни. Якоб тоже влетел в окно. В этот момент котишка потерял сознание и кубарем покатился вниз. Но, к счастью, вниз лететь было недалеко. Он упал на деревянный пол звонницы и остался лежать без движения, словно маленький клочок пестрого меха.
Якоб подлетел к нему и легонько тюкнул клювом. Но котишка даже не шевельнулся.
– Мориц! Ты умер?
Не получив ответа, Якоб печально понурился. И вдруг вздрогнул.
– Не могу не признать, котик, – тихо и торжественно сказал он, – хоть и не отличался ты великим умом, но героем ты был. Предки-артистократы могли бы гордиться тобой. Если бы у тебя были такие предки.
Но тут у Якоба потемнело в глазах, и он повалился навзничь рядом с котишкой. Ветер свистел над колокольней, заметал в окно снег, и снегом все больше заносило кота и ворона.
Под почерневшими от времени деревянными брусьями совсем близко – рукой подать – висели огромные темные колокола. Они молчали в ожидании полуночи, когда им предстояло величественным звоном торжественно встретить Новый год.
С бешеной скоростью, как в центрифуге, вращался в чаше из Холодного пламени волшебный пунш – там, словно сбесившаяся золотая рыбка в аквариуме, металась, рассыпая яркие искры, сверкающая хвостатая комета.
Бредовред и Тирания уже вернулись из четырехмерного пространства и теперь, вконец измочаленные, бессильно развалились в креслах. Больше всего на свете им хотелось просто посидеть хоть несколько минут без дела, хоть чуть-чуть передохнуть, но как раз этого они не могли себе позволить – это подвергло бы их жизнь величайшей опасности.
Оба сидели, уставившись на чашу с пуншем.
Напиток в принципе был готов. Никаких процедур теперь не требовалось, все было сделано точно по рецепту, однако в те несколько минут, которые оставались до начала колдовского сатанинского эксперимента, колдун и ведьма должны были одолеть еще одно трудное препятствие. И оно, похоже, было самым коварным. Задача состояла в том, чтобы не делать, вот именно – не делать определенных вещей.
Согласно самой последней инструкции пергаментного свитка, теперь следовало просто-напросто дождаться, пока волнение в чаше само собой не успокоится и вся муть не растворится без осадка. А до этого момента колдун и ведьма ни в коем случае не должны были задавать никаких вопросов, даже мысленно. Ведь всякий вопрос (скажем: «Получится или нет?», или: «Почему я так поступил?», или: «Есть ли в этом смысл?», «Чем все это кончится?») содержит в себе крупицу сомнения.
А в последние минуты никаких сомнений быть не должно. Нельзя было даже мысленно задать и вопрос о том, почему нельзя задавать вопросов.
Дело в том, что пока волнение в чаше не улеглось и пунш не стал прозрачным, он находился в крайне восприимчивом и нестабильном состоянии. Он реагировал Даже на мысли и чувства. Малейшее сомнение в колдовской силе напитка – и варево взорвалось бы как атомная бомба, а уж тогда на воздух взлетели бы не только колдун с ведьмой, но и вилла «Ночной кошмар», да и весь город.
Однако, как всем известно, нет ничего труднее, чем не думать о чем-то, о чем думать запрещено. Например, обычно ты не думаешь о кенгуру. А вот если тебе скажут, что в течение пяти минут ты ни в коем случае не должен думать о кенгуру – ну, как тут сделать так, чтобы не лезли в голову мысли именно о кенгуру? Есть только один выход: предельно сосредоточиться и думать о чем-нибудь другом, не важно о чем.