Не изменяя себе, Марко не спал. Он лежал, гладил Лукрецию по волосам и вскоре услышал тихое сопение. Взглянув на нее и удостоверившись, что она действительно спит, он осторожно передвинул ее. Тело немного затекло, и, почувствовав свободу, Марко с удовольствием потянулся. После чего встал.
Лукреция завозилась, перевернулась на место, где он лежал ранее, но не проснулась. Марко посмотрел на часы. Пятый час утра.
Он ощущал себя странно. Устало. Даже немного истощенно. Словно эта ночь с разговорами и поддержкой забрала большую часть его моральных сил. Словно он поделился ими сам, чтобы Лукреция смогла почувствовать себя лучше и заснуть.
Марко дошел до кухни, желая сварить себе кофе прежде, чем займется делами, но, как только потянулся за гейзеркой, ощутил себя так, словно водолазка душила его.
После целого дня в городе, в доках, в машине, одежда казалась пыльной. Лежание в кровати лишь усугубило положение, заставляя ощущать себя в придачу и помятым. Марко стащил водолазку, оставшись в майке, и все-таки вернулся к приготовлению кофе, надеясь, что крепкий эспрессо его немного взбодрит.
Через окно пробивались розовые лучи рассвета. Марко пил кофе, смотря за восходом солнца, и ждал прекращения гудков.
Первое, что он услышал — крик и эхо от него. Следом — приказной тон Дарио, которым он велит заткнуть кого-то.
— Слушаю, Марко, — спокойнее произнес он и, судя по тишине, то ли отошел, то ли его приказ тут же выполнили.
— Что у вас?
— Успеваем к утренним новостям, — в том же тоне продолжил Дарио. — Жди выпуск про наших журналюг.
— Хорошо, — отозвался Марко и сделал новый глоток.
Невольно, наблюдая за ярко-розовыми рассветными разводами на небе, Марко задумался о радикальности мер. И почему люди не понимают все с первого раза? По-хорошему? Почему всегда приходится прибегать к показательной порке?
— В ноуте был какой-то материл, но отправить не успел, — продолжил Дарио. — Я забрал его. Уничтожить или хочешь прочесть?
— Оставь пока, — отозвался Марко. — Как закончишь с журналистами, приезжай к Лукреции. Займитесь вашими проститутками. Я отправлю тебе адрес, где это будет. И у меня будет просьба, Дарио. Завези, пожалуйста, мне чистую рубашку. Купи по дороге. Любую.
— Ладно, — согласился Дарио. — Понял.
— Спасибо, — поблагодарил Марко. — Ноутбук отдашь при встрече. Я в Позиллипо.
— Я так и понял, — усмехнулся Дарио. В его интонации проскочило что-то дружеское и мальчишеское со смесью одобрения, но, буквально миг, и он серьезнее продолжил: — Думаю, что через пару часов тут закончу.
— Хорошо, — согласился Марко и завершил вызов.
Одним глотком он допил остатки кофе. Вымыл чашку, гейзерную кофеварку, умылся и вернулся в спальню Лукреции. В свете утра беспорядок там был заметнее. Марко внимательнее рассмотрел холст, краски, растоптанные цветы.
Печальное зрелище.
— Доброе утро, — тихо протянула Лукреция.
Марко подошел, сел на край кровати. Лукреция лежала между двух подушек, завернувшись в одеяло, и все это сильно глушило ее голос.
— Доброе утро, — пожелал Марко. — Я отправил Дарио адрес. Через пару часов он приедет, и можете заняться делом.
— Спасибо, — поблагодарила Лукреция. Ее голос прозвучал громче. Она выбралась из подушечно-одеяльного плена и села на кровать. — Кто-нибудь звонил из больницы?
— Нет, — уверенно отозвался Марко. — Еще слишком рано. Анализы наверняка будут только к утру.
— Наверное, ты прав, — протянула Лукреция, подползая ближе к нему. Она опустила ноги, видимо, собираясь встать, но замерла, разглядывая погром. — Мне придется доплачивать Пине за уборку этого бардака, — протянула она и все-таки поднялась.
Марко уже забыл про холст на полу, мазки краски и растоптанные цветы. Он смотрел, как Лукреция тянулась, выгибаясь в спине, как задралась рубашка, открывая живот, и напомнил себе, что пока не время для подобных мыслей. Что еще немного, и он спокойно позволит себе все.
Лукреция выпрямилась и вдруг внимательнее посмотрела на него с легким прищуром. В следующий миг даже чуть наклонила голову вбок, словно видела нечто странное.
— Что? — непонимающе спросил Марко.
Лукреция продолжала смотреть на него с легким недоумением. Даже чуть игриво. Марко не мог не отметить, что она явно собралась после вчерашнего раздрая. Или хорошо делала вид.
— Сколько мы друг друга знаем? — с интересом спросила Лукреция. Она даже чуть нахмурилась, словно пыталась то ли вспомнить, то ли посчитать.
— Помню твой первый день рождения, — уверенно ответил Марко.
— Неужели? — с наигранным недоверием спросила Лукреция.
— Правда. Ты спала и плакала. Плакала и спала. И так весь вечер, — усмехнулся Марко и невольно удивился, что это действительно так. Все-таки порой действительно странно осознавать, как долго ваши жизни связаны. Особенно, когда ты к этому привык и особо над этим не задумываешься.
— Смотрю на тебя и понимаю, что впервые вижу в таком непотребном виде, — дразняще произнесла Лукреция.
Марко усмехнулся, быстро глянул на майку, местами помятые брюки. Наверняка и волосы лежали так себе.
— Мы же даже на пляже никогда с тобой не были, — серьезнее произнесла Лукреция. — Всегда вижу тебя в костюмах или в джинсах с футболками…
— Когда все успокоится, то можем съездить на пляж, — предложил Марко. — Например, на Сицилию. Думаю, что после всего этого нам понадобится отдых.
Произнеся это, он ожидал увидеть немного энтузиазма, но Лукреция вдруг резко погрустнела. Даже напряглась. Наверняка подумала о Нико.
— Лукреция, — серьезнее произнес Марко и, взяв ее за руку, притянул к себе ближе.
Она не сопротивлялась и села к нему на колени, доверчиво заглянув в глаза. Марко не был против, но, почувствовав жар ее тела, прикосновение к майке, снова приказал себе успокоиться.
Лукреция теребила хлопковую лямку майки, и Марко вспомнил, как она проделывала нечто подобное с пуговицей на его пиджаке. Нервы. Страх. Переживания за Нико. Только мысли об этом удерживали его от того, чтобы не повалить сейчас в постель. Здравое рассуждение, что даже если секс выйдет хорошим, неприятный осадок накроет позже.
— Сегодня мы все узнаем. Дарио приедет через пару часов. Как раз сможете съездить в больницу и все узнать, — увереннее продолжил Марко, надеясь заразить этой уверенностью и Лукрецию.
Невольно его ладонь легла на ее обнаженное колено, сжала его, погладила. Взгляд опустился на неправильно застегнутую рубашку. Если он не может взять, то может позволить себе хотя бы смотреть. Это явно будет не самое страшное его прегрешение в жизни.
Лукреция принимала душ, Марко снова варил кофе, слушая краем уха утренние новости. Ведущий с жаром говорил о расправе над журналистом и размышлял, что могло послужить причиной такой жестокости: личное, профессиональное?
Вдруг внимание привлекли и шаги. Лукреция вышла из душа в махровом светлом халате, без интереса глянула на репортаж и направилась к плите, у которой стоял Марко. В ее движениях появилось что-то умиротворенное-ленивое, а сама она вдруг показалась такой нежной и домашней, что захотелось прижать ее к себе как можно ближе, крепче и не отпускать.
— Какой приятный аромат, — игриво произнесла Лукреция, чуть наклонившись к гейзерке.
Марко посмотрел на нее, потом снова в телевизор, где говорили уже о предстоящих выборах. Из-за чего он снова подумал о Сандре и Витторио.
Словно две стороны его жизни пересеклись в одном месте, и каждая напоминала о своей важности.
Но сейчас нужно было сосредоточиться на деле. На последних шагах, чтобы стать в этой гонке победителем. С приездом Дарио Марко сразу переключился. Словно свежая футболка и пиджак из машины снова вернули ему более боевой настрой.
— Как узнаешь, что с Нико, — бегло глянув на Лукрецию в автомобиле в ожидании Дарио, приказывал Марко, — напиши мне. Если все нормально, то поезжайте на место. Если не очень, то либо пусть будет с матерью и Элоисой, либо вези ко мне. Не оставляй без присмотра. Этот ублюдок еще попытается либо связаться с ней, либо что-то отправить через курьера.
Дарио кивнул. Марко вспомнил растоптанные цветы и вдруг подумал, что Дарио выглядел таким же помятым. Наверное, неудивительно, учитывая, какая у него выдалась ночь, и он задумался, не подведет ли его физическое состояние.
— Я все понял, — словно прочитав мысли, уверенно заявил Дарио. — Дам знать. Могу ехать?
Марко похлопал Дарио по плечу и кивнул. Ему в очередной раз подумалось, что он — очень толковый парень. И стало вдвойне жаль, что в скором времени придется с ним попрощаться.
Марко слушал отчеты своих людей из партий, пытаясь прикинуть, какие шансы у Сандры осуществить задуманное. Как лучше с ней поступить. Как далеко и жестко придется зайти. И, к сожалению, для нее все выходило весьма неплохо.
Хотя, сама не ведая того, она могла и укрепить позицию Витторио. Обманутая верная жена, помогающая мужу, желающая сделать город лучше так же хороша как и убитый горем вдовец, который бы хотел в память об умершей супруге сделать ее любимый город лучше, красивее, безопаснее.
Возможно, без Сандры будет даже лучше.
С Витторио будет еще проще.
И пусть план казался привлекательным, Марко все равно решил оставить его на крайний случай, помня, что жена политика все-таки довольно видная фигура. Ее нельзя убирать так же легко, как шестерок и парней с улиц.
Звонок телефона вывел Марко из мыслей. Лукреция. Быстро поняв, что она наверняка получила уже все новости из больницы, Марко принял вызов.
— Привет, — поздоровалась Лукреция. Ее голос звучал достаточно радостно, от чего Марко немного расслабился. Новости явно обещали быть хорошими.
— Привет.
— С Нико все должно быть в порядке. Понадобится долгая реабилитация, физиотерапия, но анализы неплохие. С лечением мы разберемся, — радостно продолжала Лукреция. — Он спал, когда мы приехали, поговорить не удалось, но в обед заедем снова. Сейчас мы с Дарио едем на место приюта.
Марко вдруг поймал себя на мысли, что и забыл, как Лукреция могла щебетать в приподнятом настроении. Воображение быстро нарисовало ее образ: теплую радостную улыбку, горящие глаза. На миг Марко пожалел, что не находился сейчас рядом с ней, не видел все своими глазами, не мог обнять ее, прижать к себе наконец-то из-за чего-то хорошего.
— Рад это слышать, — искренне произнес Марко и не успел спросить, может ли чем-то помочь, как услышал вопрос, заставляющий его довольно улыбнуться:
— Приедешь вечером? Мы пообедаем у дяди Дарио. Я возьму что-нибудь на ужин с собой.
Интонация Лукреции стала теплее. Как будто бы родной. И от этого осознания в нем взыграло самолюбие. Он все-таки добился своего, желания Лукреции быть вместе с ним, видеться, делиться важным.
— Да, — твердо ответил Марко. — Я напишу тебе, когда разберусь здесь. Не знаю, сколько времени это займет. Случилась одна непредвиденная ситуация, с которой бы не хотелось разбираться слишком кардинально.
— Хорошо, — согласилась Лукреция, явно понимая, что ничего уточнять не стоило. — До встречи.
— До встречи, — повторил Марко и взглянул на ожидающих его членов партий.
Те без энтузиазма ковыряли еду, видимо, чтобы занять себя хоть чем-то, и немного оживились лишь по окончанию разговора.
— Если ее имя хоть как-то всплывет в ближайшие дни, то я должен об этом знать, — тоном, не требующим возражений, произнес Марко и поднялся.
В вип-комнате ресторана ему вдруг стало душно и неожиданно охватило дурное предчувствие, что случится что-то плохое. Иррациональное. Странное. Но такое сильное, что не получалось просто от него отмахнуться.
Марко вышел на улицу и сделал глубокий вдох, напоминая самому себе, что осталось немного. Он получил Лукрецию. И скоро должен получить город. Оставалось лишь избавиться от вредителей. И сейчас мотивация была сильна как никогда.
Пока все вокруг суетились, добывая для него нужную информацию, Марко решил пройтись по улицам Секондильяно. Напомнить себе откуда он, что вокруг него, посмотреть на людей. Послушать шум города, который его никогда не раздражал. Италия сама по себе была шумной страной: итальянцы громко говорили, постоянно жестикулировали, не боялись показывать эмоции и чувства. Скандалы были громкие, примирения — страстные, радость — безудержная, горе — оглушительное.
Секондильяно казалось шумнее Италии раза в два. Словно живя в более опасном районе, люди острее ощущали жизнь, проживая каждый ее миг по полной. И, наверное, это было оправдано. Как еще жить в месте, где почти каждую ночь кто-то расплачивается за свои ошибки жизнью? Многие молодые парни были уверены, что лучше прожить несколько лет в удовольствие и сдохнуть от пули, чем влачить нищенское существование, борясь за каждый цент. Гори ярко и быстро. Так они относились к себе. Так же к ним относился и Марко. Так же им позволял жить Секондильяно. Шумно. С размахом. И отводя на это довольно короткий срок.
Секондильяно, Неаполь были жестоки. И, наверное, чтобы владеть ими нужно было быть таким же. И, остановившись около цветочной лавки, наблюдая за городской суетой, Марко окончательно убедился, что сделает все необходимое. Пусть это и будет достаточно жестко.
Направляясь вечером к Лукреции, Марко приказал себе перестать думать хотя бы этим вечером. Его ждала девушка, которую он хотел, ждали более приятные заботы. Утром он получит больше информации и уже тогда решит, что с ней делать. А пока можно позволить себе расслабиться.
В квартире Лукреции было чище, но в спальне так и был расстелен холст, на нем лежали кисти, тюбики с краской, тряпки. Даря Лукреции букет тюльпанов, Марко заметил, что ее пальцы запачканы краской. Как и шея. Как и рубаха, надетая на белье.
Рассматривая ее голые ноги, ягодицы, выглядывающие из-под рубашки каждый раз, стоило ей поднять руки, Марко ощутил жгучее желание взять ее прямо сейчас. Уложить на кровать. И наконец почувствовать всю. Овладеть. Сделать окончательно своей.
— Ничего не получается, — пожаловалась Лукреция, пристраивая тюльпаны в вазу к другим уже чуть завядшим тюльпанам. — Пытаюсь найти вдохновение, отвлечься от всего этого, но… — развела руками. — Мне это надо сейчас. Что-то красивое, со смыслом, символами. Что можно разглядывать, на что отвлечься. Как-то все выплеснуть. Но я в каком-то ступоре…
Марко посмотрел на холст, только сейчас обратил, что вся краска, которую использовала Лукреция, была синих оттенков.
— Ищешь вдохновение в оттенках синего? — уточнил Марко, подбирая одну из кистей.
— Сегодня это Ив Кляйн. Довольно эгоцентричный художник. Запатентовал свой оттенок лазури. Для него краска — не часть произведения, а лишь намек на то, что мы можем принять эту красочную поверхность за живопись. Зритель сам должен догадаться и прислушаться.
— Все равно это какая-то чушь, извини, — усмехнулся Марко, заметил, что на кисти еще не высохла краска.
Лукреция пожала плечами, наверное, не желая объяснять тему.
— Самыми интересными у него были работы с моделями. Он использовал их вместо кисти. Лишь указывал им, каким образом нанести эту синюю краску на тело, чтобы потом они легли на холст и оставили отпечаток на холсте. Искусство делает само себя. В этом что-то есть, какая-то жизнь. Если у меня ступор, то я надеялась, что все случится само.
В конце предложения интонация Лукреции провисла. Даже показалась какой-то горькой. Марко хмыкнул, обдумывая ее слова, и снова посмотрел на кисть.
— Раздевайся, — приказал он. Может, Марко не понимал все тонкости Ива Кляйна, но явно понимал, как может использовать его техники для себя. — Посмотрим, что выйдет.
Наклонившись за тюбиком с краской, Марко заметил, как на холст упала рубашка.
Выдавив на кисть краску, как зубную пасту на щетку, он подумал, что сделал что-то неправильно, но быстро потерял мысль и просто протянул Лукреции кисть.
Она уже сняла бюстгальтер, стаскивала трусы, а Марко просто смотрел на ее тело. Аккуратная грудь с затвердевшими сосками, небольшой животик, который ее не портил, стройные ноги, оливкового цвета кожа. Лукреция казалась и невинной, и готовой ко всему, что он ей скажет. Святая и грешница в одном лице, в одном теле, от чего Марко почувствовал еще большее желание.
Она медленно, смотря исключительно ему в глаза, приняла кисть и снова замерла, видимо, ожидая приказа. Ожидание, покорность, интерес. Марко пытался понять, что испытывала Лукреция, найти ответ в ее взгляде, но там была слишком большая гамма чувств.
— Проведи по ложбинке, вдоль живота. Медленно. Пока я не скажу тебе остановиться, — тише, но твердо произнес Марко, расстегивая пуговицы рубашки.
Лукреция повиновалась. Коснувшись кисти ложбинки, медленно повела ею вниз, оставляя на теле синий цвет. Все ее внимание было сконцентрировано лишь на Марко, от чего он чувствовал, как возбуждался еще больше, как затвердел его член.
Синяя полоса миновала грудь, дошла до живота, пупка, опускалась к лобку.
— Хватит, — в том же тоне произнес Марко, снимая рубашку. — Теперь выдави краску на ладонь и погладь грудь.
Лукреция приподняла бровь. Видимо, он уже вышел за технику Ива Кляйна, но Марко лишь продолжал ожидающе смотреть на нее, давая понять, что ему в любом случае нужно именно такое продолжение.
Лукреция подняла тюбик, отложила кисть и нанесла краску на ладонь. Коснувшись груди, она закусила губу. Вскоре на коже появились длинные линии от пальцев. Сжав грудь, Лукреция негромко застонала. И этого Марко хватило, чтобы окончательно потерять терпение.
Он преодолел расстояние между ними одним шагом и впился в губы, прижимая к себе ближе. Кажется, Лукреция от неожиданности сильнее надавила на тюбик, и он почувствовал, как холодная краска выдавилась ему на живот.
Что-то упало. Рука Лукреции коснулась его торса, размазывая краску, а потом опустилась к ремню, начав его расстегивать, опуская его вниз, на холст.
Почувствовав, что Лукреция приспустила ему брюки и трусы, Марко опустился на колени, затем сел на зад и позволил Лукреции забраться сверху на колени. Поцелуи уже больше походили на укусы, как с его стороны, так и с ее. Жадные. Неконтролируемые. Почти болезненные.
Крепко сжав талию Лукреции, Марко оторвался от губ и спустился ниже: на шею, ключицы, грудь. Во рту оказался масляный вкус краски, но он все равно продолжал целовать ложбинку, прикусывать, зализывать языком. Сжимать Лукрецию еще сильнее, когда они почти похабно терлась о его пах, прикусывала ухо и прижималась к нему всем телом.
— Я на таблетках, не волнуйся…
До Марко быстро дошел смысл ее слов и, больше не теряя времени, он уложил ее на холст спиной, забрался сверху, шире разводя ей ноги. Темные волосы Лукреции красиво смотрелись на белом полотне, сама она выглядела возбужденной, взмокшей, манящей.
Марко смотрел на нее лишь несколько секунд, окинул взглядом разгоряченное тело с размазанной синей краской и, снова припав к губам, вошел.
Лукреция застонала. Марко и сам чуть ли не зарычал от удовольствия. Начав наращивать темп, он ухватился за волосы Лукреции и сосредоточился на ритме, с которым входил выходил. На ощущение тающего тела у него в руках. На рваных стонах, приятных для слуха.
Лукреция подмахивала бедрами в такт, прогнулась в спине и одной рукой начала мять грудь. Грубо, почти жёстко. Словно дразнила этим. И, посмотрев на это несколько секунд, Марко рывком перевернул ее на живот и снова устроился между ног.
Ритм стал еще более сильным. Ему казалось, что он вбивал Лукрецию в холст, но она и не была против. На спине были синие разводы, след от тюбика. Марко поцеловал ее туда, провел рукой по волосам и просунул руку к груди.
Лукреция встала в коленно-локтевую, давая ему удобнее ухватиться за груди, и закричала, когда сжал ее. Захватил сосок пальцами. Смял, словно лист, от которого хотел избавиться навсегда.
Ему казалось, что Лукреция дрожала всем телом, пульсировала и вот-вот рухнет без сил. Вдруг так оно и произошло. Вытянув руки вперед, она легла на грудь. Марко почувствовал, как ее мышцы внутри сократились. Как она стала более мокрой. И сделал еще несколько толчков, кончая сам.
Лукреция полностью и бескомпромиссно принадлежит ему. Осталось то же самое сделать и с Неаполем.