Марко плохо спал ночью. Постоянное явление в его жизни, когда в голове было слишком много мыслей. Не получалось отключить разум, провалиться спокойно в сон. Особенно сейчас, когда ставки были так высоки.
Поднявшись с первыми лучами солнца, он заварил кофе и вышел на балкон. Его апартаменты выходили на город. Многоквартирные дома в лабиринте улиц еще спали, сами улицы были почти пустые, а воздух по-утреннему прохладным. На миг Марко пожалел, что вышел лишь льняных штанах, но горячий крепкий кофе помогал не чувствовать прохладу.
В такие моменты Марко удивлялся, каким спокойным мог быть Неаполь. Секондильяно. Как он неспешно просыпался после очередной буйной ночи, словно ничего не произошло. Удивительный город, который выдерживал десятилетия борьбы за территории между семейными кланами, которая порой перерастала в войны. Город, который одинаково славился преступностью и туризмом. Искусством и жестокостью.
Неаполь противоречил самому себе, поэтому Марко так его любил. К тридцати двум годам он побывал во многих местах: был во всех крупных городах Италии, посетил Нью-Йорк, Чикаго, Атланту, путешествовал по Европе, будучи студентом, но никакой из городов не смог затмить Неаполь. Украсть его сердце. Пробудить те же чувства. Надо лишь немного навести в нем порядок. И для этого у него есть план, частично зависящей от того, как сегодня пройдет встреча Лукреции и Сандры.
Когда эта мысль пронеслась в голове, Марко невольно хмыкнул. Его связь с Лукрецией и супругами Бартоло комедия-пародия в духе «Сна в летнюю ночь». И как герои бродили по лесу, преодолевая лабиринты лесного духа, интриги и проказы фей, они блуждали по Неаполю, думая о собственных желаниях, борясь за власть, любовь и свое место в городе и душе другого человека.
Лукреция, очарованная Витторио по ошибке и закрывшая глаза на все вокруг.
Сандра, желающая сохранить брак, чтобы получить власть. Для чего приходиться быть с Витторио и подчиняться Марко.
Витторио, переживающий бурю чувственных эмоций. Желающий получить все и остаться хорошим, совершая опрометчивые поступки лишь потому, что боится признаться самому себе, кто он на самом деле.
И сам он, пытающийся навести порядок, показать Лукреции то, что она не замечала, и посадить объект ее страсти в кресло мэра для обретения большей власти.
Марко не был знатоком Шекспира и знал эту пьесу так хорошо лишь потому, что когда-то встречался с актрисой, играющей там Гермию, из-за чего смотрел ее в театре много раз. Но что-то ему подсказывало, что Шекспир бы оценил паутину между ними четырьмя. И, может, смог бы написать комедию или трагедию.
С этой мыслью Марко ехал в Позиллипо. И чем ближе оказывался к галерее Лукреции, тем больше задумывался о другом. Когда после учебы она вернулась в Неаполь, то между ними сложилось довольно теплое дружеское общение. Они много разговаривали. Часто ужинали или обедали вместе. Пусть изначально эти встречи были для того, чтобы она рассказывала, как обстоят дела в ратуше, но со временем они просто стали говорить обо всем, забывая о времени.
Марко любил эти встречи.
Ему нравилось говорить с Лукрецией. Нравилось слушать, как она готовилась к открытию галереи, ища для нее картины, художников. Нравилось, что она буквально светилась, говоря об этом…
… — Ты прямо расцветаешь, говоря об этом, — заметил Марко. — Понятия не имею, кто такой этот Мондриан, но не могу перестать слушать. Увлеченность чем-то — уже половина дела, чтобы быть услышанным.
Они бродили по «Мостра д’Ольтремаре». Июльская дневная жара немного спала под вечер, и было приятно прогуляться на свежем воздухе. Зеленые растения, множество фонтанов, шум которых позволял идти ближе обычного, чтобы лучше слышать собеседника.
Лукреция направилась туда прямиком из ратуши. Юбка легкого светлого сарафана на тонких лямках с вырезом внизу играла на ветру. Как и хлопковая рубашка розового цвета, повязанная рукавами на плечах.
Санто часто говорил, что Лукреция одевается на грани приличий: тонкие ткани, вещи бельевого типа, открытые плечи или спина, всевозможные вырезы. Но на вкус Марко все было в меру открыто, но не вульгарно. Да и Санто, скорее всего, просто включал режим старшего брата, которому нужно было присматривать за младшей сестрой.
— Ты как будто бы этому удивлен, — усмехнулась Лукреция, поправляя волосы. Марко заметил, что ее пальцы испачканы чем-то темным. — Напомню тебе, что я изучала историю искусств.
— Я помню, но… часто в наших семьях подобным занимаются просто по факту. Для отвода глаз. Я и сам такой. Управляю бизнесом с оливковым маслом больше просто автоматически. Спроси меня о чем-то, что не на поверхности и… — Марко театрально развел руками. — Завораживает, что с тобой иначе.
— Что-то я всех в последнее время удивляю своим энтузиазмом, — с горечью усмехнулась Лукреция.
— Это разве плохо? — недоумевая, спросил Марко.
Лукреция как будто бы померкла после этого вопроса. Словно ушла в свои мысли. Марко внимательнее вгляделся в ее лицо, но так и не понял, хорошими были мысли или плохими.
— Ты рисовала? — Чутье подсказывало, что нужно перевести тему. Что он зашел куда-то не туда. Надо запомнить, о чем они говорили, и, может, вернуться к этому позже. — Твои руки, — пояснил он, встретившись с Лукрецией взглядом.
Она взглянула на пальцы, потом снова на Марко.
— Да. Снова тянет на это. Бывает, что рисую даже в ратуше, — ответила Лукреция. Ее голос звучал по-обычному спокойно, но что-то все равно было не так. Но понимание что именно ускользало от Марко. Но не успел он как следовать подумать об этом, как она заговорила с большим энтузиазмом: — А ты готов к притоку туристов в Секондильяно?
— Вполне, — ответил Марко. — Можешь о них не волноваться.
Лукреция продолжила говорить, что все сложилось даже лучше, чем она рассчитывала. Ремонтом здания занималась бригада из Секондильяно. Кто-то из них даже привлек молодежь в качестве помощников. Появлялись желающие поделиться своей историей, рассказать, что Секондильяно может славиться не только преступностью.
Марко слушал, с каким энтузиазмом говорили Лукреция, и на миг расслабился. Хотя мысль, что что-то в ратуше шло не так, навязчиво крутилась в его голове…
Марко доехал до галереи и сразу направился туда. Сколько он не был тут? Наверное, с открытия. Почти год. Хотя чему удивляться, если и самой Лукреции пришлось уехать в Тоскану буквально через пару месяцев после открытия, оставляя за главного управляющего.
Марко толкнул дверь и прошел в просторный светлый зал. Людей внутри было немного. Те, что были, столпились около одной стены, но на что они там смотрели Марко понять не мог. Он проходил мимо стен и прямоугольных постаментов, на которых стояли непонятные ему конструкции, планируя направиться прямо в кабинет Лукреции, но вдруг услышал знакомый голос из-за угла:
— … нарисовать лучше, — Дарио говорил со смесью насмешки и удивления.
Пойдя на голос, Марко увидел, как он стоял рядом с Лукрецией, смотря на две картины, стоящие на полу.
— Так нарисуй, — по-доброму усмехнулась Лукреция. — Я бы посмотрела.
— И выставишь это у себя? — посмеявшись, уточнил Дарио.
— Может, даже продам. Зависит от результата, — немного подумав, ответила Лукреция. — В Секондильяно мы занимались подобным. Устраивали курсы, мастер-классы для всех желающих. Люди приходили, выплескивали наболевшее на холсты… Было интересно.
Дарио хмыкнул. Марко продолжал стоять в стороне. В этой части галереи был легкий бардак: в углу лежали рабочие инструменты, некоторые картины стояли на полу, покрытые пленкой, везде лежала каменная пыль. Светлые штанины Лукреции, ее волосы, завязанные в хвост красной лентой, рубашка поверх короткого топа без лямок, были запачканы этой пылью, но, кажется, ей не было до этого дела. Как и до всего вокруг, пока она наводила порядок после долгого отсутствия.
— Считаешь глупостью, что в бедных районах разворачивают программы с арт-терапией? — серьезнее спросила Лукреция, подходя к одной из картин.
— Нуу… — снисходительно протянул Дарио. — Скажу, что там обычно мало бесплатного законного развлечения. Мне еще повезло, у меня был дядя, который увлек меня кухней и готовкой. Может, каких-то неприятностей мне это помогло избежать. Так что почему нет?
— Раз так, то мне ждать от тебя картину? — с вызовом в голосе спросила Лукреция.
Дарио засмеялся, подошел ближе к полотнам на стене. Марко рассмотрел их — странная смесь из линий, брызгов и букв, которая не поддавалась объяснению.
— Вербуешь моих людей, Лукреция? — усмехнулся он, решив дать о себе знать.
Дарио и Лукреция обернулись почти одновременно.
— Зависит от решения Дарио, — лукаво ответила Лукреция, обернувшись к нему.
Дарио так и стоял у картины, а потом вскинул руки с несвойственной ему театральностью.
— Тут понять бы перед этим! Хоть убейте, не доходит до меня. Я понимаю картины с пейзажами, с людьми, с животными, со святыми, картинки из Библии, но это… — указал на картину. — Шлепок краски, абракадабра кисточкой, словно машешь волшебной палочкой. И на стену? В чем смысл? С утра тут торчу, слушаю людей, но все мимо.
Марко согласно хмыкнул и сосредоточил все внимание на Лукреции. Та стояла, смотря на картину, а потом перевела взгляд на Дарио.
— Был двадцатый век, когда это направление появилось, развивалось. Люди пережили две мировые войны и перестали верить, что красота спасет мир. Им пришлось стать честными с самими собой. Какой смысл в пейзажах, Мадоннах и сценах баталий, когда вы оправляетесь от подобного? Какой смысл следовать канонам? Люди заново строили жизнь, пытались оправиться после войн, и это привело к новому витку в искусстве. Человек сам решает, что им является, а что нет. Главное идея, которую можно выразить любым способом: цветом, формой, фигурами.
Дарио многозначительно закивал.
— И от людей из Секондильяно ты ждешь подобного? Идею, — уточнил он, похлопывая себя по карману джинсов.
— Вроде того. Выплеска, — подтвердила Лукреция. — К сожалению, там есть для этого почва, — и более оптимистично добавила: — А еще есть люди, готовые это купить.
— Поняяятно, — протянул Дарио, словно узнал информацию, с которой теперь не знал что делать, какую оценку ей дать, а потом как будто бы сам себе ответил: — Ладно, сам спросил. С вами, конечно, очень интересно, — доставая сигареты из кармана, по-доброму иронично продолжил он, — но я схожу покурить.
Марко кивнул, Лукреция по-доброму усмехнулась, а потом заговорила:
— И пришли, пожалуйста, сюда кого-нибудь убрать все это, — указала на инструменты.
— Ага, — крикнул Дарио и скрылся за поворотом.
— Я смотрю, вы поладили, — констатировал Марко, когда Дарио скрылся.
— Он с головой на плечах и предложил помощь здесь. Я не стала отказываться, раз уж ты приставил его ко мне, — ответила Лукреция.
В ее голосе послышались холодные нотки. Марко подумал, что не стоило этому удивляться. Ссылка, отрыв от семьи и любимого дела, теперь еще и присмотр Дарио. Может, Лукреция и понимала причины этого, поэтому и не поднимала тему, но явно не собиралась делать вид, что ее это не задело.
— Дарио здесь, чтобы присматривать за обстановкой. У нас проблема с журналистами, — спокойно сообщил Марко.
— Он говорил. Присматривается к ремонтникам, посетителям, — сухо заметила Лукреция и более серьезно продолжила: — Что тебя привело? Не тяга же к современному искусству.
— Все те же журналисты, — ответил Марко и посмотрел наручные часы. — Мы дождемся кое-кого, и я все расскажу.
Лукреция нахмурилась, но ничего не стала спрашивать. В зал вошел мужчина в рабочем комбинезоне и направился к инструментам. В образовавшейся тишине его действия казались еще более шумными. Почти оглушительными.
Марко вдруг стало немного не по себе. Никогда в жизни его разговоры с Лукрецией не строились так тяжело, и от этого чувства захотелось избавиться. Вырвать эту часть и растоптать, чтобы не мешала на пути к будущему.
Вдруг в галерее послышался цокот каблуков, и Марко, даже не оборачиваясь, знал, кому он принадлежал. Сандра была пунктуальна. На фоне немного потрепанной от уборки Лукреции она смотрелась более эффектно. И, кажется, быстро это поняла. Марко смог объяснить себе так эту победную ухмылку на ее губах, стоило ей лишь кинуть взгляд на Лукрецию.
— И… как это понимать? — Стоило отдать Лукреции должное — ее голос не дрогнул, ни один мускул на лице не показал удивления. Она приняла Сандру с холодностью хозяйки, которая встречала неприятного непрошенного гостя: спокойно, но явно демонстрируя свое отношение.
— Марко? — обратилась Сандра, видимо, имеющая тот же вопрос.
— Можем поговорить у тебя в кабинете, Лукреция? — спросил Марко, чувствуя, как две пары глаз прожигали его насквозь.
Они перешли в кабинет. Светлые стены, белый минималистичный стол, два кресла и офисный стул, обтянутые бежевой кожей. Несколько картин на стенах, изображение на которых Марко даже не хотел понимать, бросались в глаза. Как и ваза с розовыми тюльпанами.
Марко указал Лукреции и Сандре на кресла, стоящие перед столом, а сам присел на край столешницы, собирая мысли, чтобы с первого раза сказать все четко и максимально понятно.
— Как я говорил обеим из вас, у нас проблемы с журналистами, — начал Марко, внимательно следя за реакцией на свои слова. — Мои люди с этим разбираются, но и нам не нужно давать лишний повод для сплетен. Скоро выйдет статья, где вспомнят работу Витторио в ратуше. Путь к кандидату. Волонтерство Лукреции. Дальше все это собираются показывать в грязном русле, поэтому нам следует держать лицо. Показать, что между супругой нашего кандидата и молодой помощницей нет никаких обид и ссор. Напротив, теплая дружба.
Сандра хмыкнула. Лукреция приподняла брови. Марко и самому казалось все сюром, но такова политика. Ему снова вспомнилась пьеса «Сон в летнюю ночь». Все любили не тех, все делали не то. Чары руководили людьми, порой делая ситуацию опасной, а лесной лабиринт казался театром абсурда.
— В музее будет мероприятие. Вы все будете там. И вы обе как добрые подруги.
Марко произнес максимально твердо. Почти приказным тоном. Лукреция и Сандра молчали. Первая понимала, что это часть ее работы на семью, вторая — желала быть женой мэра. Наверное, поэтому не было никаких комментариев. Поэтому его слова были встречены кивками. Но Марко смотрел на Лукрецию и Сандру и понимал, насколько их безоговорочное послушание обманчиво.