Лукреция лежала на кровати, пялилась в потолок и слушала, как Витторио говорил по телефону с женой. Казалось, что стены квартиры теперь запомнят и это. Что в будущем будут изводить еще и этим малоприятным воспоминанием. Есть что-то унизительное в том, чтобы лежать голой после секса и слышать, как мужчина, который еще двадцать минут назад был на тебе и в тебе, обсуждает с другой женщиной их совместную жизнь.
Лукреция накрылась одеялом с головой, чтобы заглушить голос Витторио. Надо было действовать по плану, который она наметила после завтрака с Нико в прошлом месяце — уехать в Монтальчино после приема. Неужели она правда добровольно вступила в отношения с мужчиной, с которым даже не может открыто поужинать в городе? Просто пройтись по парку и поцеловаться?
Сотни мелочей, о которых обычно даже не задумываешься, сразу же возникли перед глазами, как будто бы дразня одновременно своей простотой и недоступностью.
— Ты чего спряталась? — вдруг по-доброму усмехнулся Витторио.
Лукреция не ожидала, что он уже закончил разговор, и удивилась, когда Витторио стянул с ее головы одеяло.
— Думала, что не найду? — игриво продолжил он, залезая на кровать.
Лукреция не сопротивлялась тому, что Витторио оказался сверху. Она почувствовала, как он залез под одеяло, тяжесть его голого тела на себе и развела ноги, закинув их на него, чтобы Витторио удобнее устроился. Вдруг он поднес руку к ее лицу и аккуратно убрал с него пряди волос, нежно касаясь кожи, поглаживая, словно хотел запомнить это ощущение.
Даже взгляд Витторио изменился. Он смотрел со смесью нежности и горечи, от чего Лукреции стало не по себе.
— Что-то случилось? — спросила она, поглаживая Витторио по спине. Пальцы медленно скользили по его позвонкам вниз, а он все молчал.
Первый. Второй.
Витторио криво улыбнулся, с большей горечью смотря на нее.
Третий. Четвертый. Пятый.
Лукреция поняла, что начала считать позвонки, просто чтобы отвлечься от тревожности, все сильнее охватывающей ее.
— Нам придется что-то поменять, Лукреция, — наконец заговорил Витторио. — Марко сообщил, что начал подготовку к предвыборной кампании и…
Он не договорил. Провел рукой по волосам: нежно, трепетно, заботливо. После чего поцеловал в губы все с той же теплотой.
— Мне нельзя себя подставлять, — оторвавшись, тише продолжил Витторио. Его губы касались губ Лукреции, дыхание опаляло кожу. На миг он показался драконом, огонь которого сейчас распространялся по всему телу.
— Ты разве не с Сандрой сейчас говорил? — вдруг опомнилась Лукреция.
— С ним тоже, — быстро ответил Витторио и поцеловал ее в шею. Обжигающе, более страстно, заставляя вцепиться в его спину крепче и думать только об этом моменте. — Не представляю, как буду без тебя, Лукреция.
Она почувствовала стояк Витторио и шире развела ноги. Если их ждет перерыв, то почему не насладиться друг другом еще раз?
— Мне уже пора идти, но как от тебя оторваться?
Лукреция через слово разбирала, что Витторио бормотал ей в пылу страсти, касаясь губами кожи, целуя, куда придется. Она чувствовала движение его члена в себе и пыталась попасть в ритм, насаживаясь глубже, почувствовать каждой клеточкой момент. Запомнить. Напитаться.
Одеяло слетело. Витторио ускорился. Лукреция неожиданно для себя выпала из процесса, задумавшись над тем, что она делала, для чего ей это. Чтобы дальше мучить себя воспоминаниями, смотря на идеальную супружескую пару в обществе? Настроение проникло в тело и, кажется, осталось Витторио незамеченным. Лукреция лежала, постанывая что-то в ответ, но больше уже ждала, пока он кончит.
Дни летели. Лукреция решила потратить это время на обдумывание всего происходящего. Про Неаполь часто говорят, что это город-хаос. Самый многоликий из всех городов Италии. Одновременно и прекрасен, и опасен. Поражал и своей красотой, и грязью. Особенно осенью, когда лето отступало, а осень постепенно приходила, раскрашивая город в угоду себе.
Лукреция сидела перед холстом у себя в квартире, смешивала краски в палитре и не могла понять, что хотела нарисовать. Прогулка по городу оставила много образов: на Сант-Анджело распивали просекко, радуясь жизни, недалеко группа, видимо, туристов, собралась в кучку, не зная, как перейти дорогу со слишком хаотичным движением. Лукреция дошла до улицы «Сканнакаполи» и невольно улыбнулась, увидев магазинчики с красными ладошками и перчиками — от сглаза, мужского бессилья и неудач. Рядом стояли вертепы, в которых были фигурки святых и политиков.
Если бы кто-то спросил, чем пропитан дух Италии, то Лукреция бы, не задумываясь, ответила — властью, сексом, семейными узами и кровью. Время шло, но Италия так и держалась на связи политиков, мафии, церкви и проституток. Проходят столетия, а связи между ними становятся только запутаннее и сложнее.
Хотя преступно еще не отметить местную кухню и искусство.
И как изобразить на небольшом холсте весь хаос и противоречивость Неаполя? Может, поэтому абстрактные экспрессионисты в Штатах стали использовать такие большие холсты? Не только, чтобы воздействовать на зрителя, но и уместить свои чувства? Потому что размер холста перед ней казался Лукреции преступно малым.
Думая обо всем этом, она мешала краски, надеясь получить какой-нибудь цвет, от которого бы можно было оттолкнуться, но вдруг задумалась: когда в последний раз рисовала? Первые месяцы отношений с Витторио, кажется, постоянно. Но когда перестала? И почему?
Звонок в дверь вывел Лукрецию из мыслей. Не ожидая гостей, она направилась посмотреть, кого к ней занесло, и удивилась, увидев Нико. Обрадовшись брату, Лукреция раскрыла дверь, но поубавила восторг, рассмотрев его серьезное выражение лица. Наверное, впервые в жизни она видела Нико таким.
— Что-то случилось? — сразу спросила Лукреция, пропуская брата в квартиру.
— Да, — ответил Нико. — Отец хотел послать за тобой своих людей, но я вызвался сам отвезти тебя, Лу, — продолжил он, осматривая ее. — Переоденься и поехали, пожалуйста. Мне жаль, но они узнали о тебе и Витторио Бартоло. Речь шла о какой-то записи.
Лукреция таращилась в зеркало на топ, шорты и рубашку, испачканную краской, просто желая остановиться именно на этой мысли, а не принимать следующую. Какая запись? Что происходит?
Нико стоял в стороне, с сожалением посматривая на нее. Продолжать разговор смысла не было. Они оба понимали, что за нечто подобное она получит сполна.
Лукреция думала, что будет переживать, но ехала в родительский дом удивительно спокойно. Нико вел машину медленно, плавно, словно плыл. Словно выигрывал для нее больше минут спокойствия. Лукреция смотрела в окно, терла на руке засохшую краску и, так и не вспомнив, когда в последний раз рисовала, вдруг стала вспоминать детство.
Нико так и ассоциировался у нее с конюшнями и лошадьми. Пока семнадцатилетний Санто проводил время с отцом за бесконечными партиями в шахматы, начиная свою подготовку главы семьи, они развлекались на конюшне. Четырнадцатилетний Нико, наверное, знал о лошадях не меньше конюха. По крайней мере, Лукреция помнила, с каким восторгом слушала его в свои десять-одиннадцать лет, когда он говорил об уходе, кормлении и водил лошадь, на которой она сидела.
Запах сена, яблок, дерева. Даже вонь навоза не портила атмосферу там. Лукреция вдруг как будто бы снова оказалась среди деревянных загонов, красивых животных в солнечный день. Конюх — синьор Грассо — добродушный коротышка средних лет всегда приносил им с Нико персики или апельсины, а они ели их, сидя на лавочке и предвкушая, как будут кататься верхом. Как все безмятежно было тогда. Как вернуться в это состояние хоть частично?
— Я так жалею, что не уехала тогда, — заговорила Лукреция. — Каталась бы на лошадях в Монтальчино. Нашла бы себе дело. Я была почти готова, но увидела его и…
Нико отвлекся от дороги и мимолетно взглянул на нее, видимо, выражая поддержку. Последние месяцы забрали слишком много сил. И к апофеозу всего этого Лукреция была не готова.
В кабинете отца был не только он. Санто, Марко и Леон Кастелло сидели за одним столом, грозно смотря на нее. Лукреция ощутила себя грешницей на Страшном Суде и решила просто принять все то, что на нее обвалится. Ее судьбу уже расписали, и нет смысла унижаться еще больше, прося о чем-то или устраивая сцену.
— Я даже не могу найти слова, чтобы описать весь этот позор, Лукреция, — начал отец, поднявшись из-за стола. — О чем ты думала? Тебе доверили дело, а ты закрутила роман с Бартоло!
С каждым новым предложением голос отца был все громче и эмоциональней. Лукреция продолжала молчать, потупив взгляд.
Роман…
Может, это действительно был просто роман? Интрижка перед предвыборной кампанией, а не отношения, в которые она наивно поверила.
— … не хватило ума, чтобы это скрыть!
Отец разошелся, отчитывая ее, как ребенка. Хотя, может, в этом он был прав, учитывая, что теперь существует запись ее секса с женатым политиком, собирающимся баллотироваться на пост мэра.
Глупо.
Пошло.
И почему она не последовала своему плану тогда? Хотя спас бы ее отъезд в Тоскану, если все случилось на приеме?
Лукреция рассмотрела присутствующих. Отец негодовал, Санто был чем-то озадачен и, кажется, через слово слушал воспитательную тираду для нее, Леон больше наблюдал за сыном, видимо, интересуясь, как тот будет реагировать, и только Марко буквально просверливал ее странным взглядом, которому она не могла дать объяснение.
Лукреция задержала взгляд на нем, пытаясь понять степень гнева, недовольства, но прочитать Марко не получалось. Наверное, действительно, как говорил Нико, нужно было прийти к нему, все рассказать, пока она не совершила еще большую глупость. Но какой смысл уже об этом думать?
Марко напоминал Фебрууса — бога подземного царства, где обитают души мертвых. Не зря он всегда ассоциировался у нее с землей и скалами. Чем-то темным, сильным и неведомым. А Секондильяно вполне подходило под описания владений Фебрууса. Район потерянных душ, с которыми она ощущала связь, как никогда прежде в своей жизни.
Как и Фебруус, Марко был податель и богатства, и смерти. А, возможно, даже очищения. Может, через наказание и она сможет сейчас очистить душу? Не зря же все религии на этом и построены. Мысль, которая вдруг принесла спокойствие. Видимо, и воскресные мессы, которые она посещала с детства, наложили свой отпечаток.
— Мы решили, — возмущенный голос отца вдруг сменился спокойным тембром Марко, — что вечером ты уедешь из Неаполя. Пока в Монтальчино. Позже тебе сообщат, когда ты сможешь поехать, куда захочешь. Но не в Неаполь. Сюда до разрешения въезд тебе закрыт.
Лукреция про себя усмехнулась. Все-таки дороги приведут ее в Монтальчино. Жаль, что при таких обстоятельствах.
— Думаю, что понятно — общение с Бартоло, любое, нужно разорвать.
— Более чем, — ответила Лукреция, смотря прямо на Марко. — Я могу идти собирать вещи?
Кажется, ее спокойная реакция удивила присутствующих. Но Лукреция уже об этом не думала. Она продолжала прожигать Марко взглядом, испытывая странное чувство, что и ее душа на время этого разбирательства переходит под его власть.
— Да, — твердо ответил он.
Не дожидаясь продолжения, Лукреция отправилась к двери. Наверняка вскоре она пожалеет о столь стремительном отъезде, заскучает по жизни здесь, по Неаполю, но сейчас хотелось уехать, не оглядываясь.
— Лукреция! — вслед раздался голос Санто.
Развернувшись, она увидела, что брат быстрым шагом догонял ее. Лукреция остановилась.
— Что еще? — устало спросила она. — Я виновата. Я уеду.
Санто продолжал смотреть на нее, и с каждой секундой его взгляд менялся. Негодование сменялось сменялось жалостью и заботой. Неужели она сейчас выглядит настолько плохо?
— У нас проблема с цыганами, — серьезнее заговорил Санто. — Лезут на нашу территорию. Нападают. Пока не знаем, с чем связана такая активность, чего ждать, поэтому дождись охраны. Торе тебя сопроводит и довезет.
Лукреция удивилась, что снова услышала про цыган. В последний раз о проблемах с ними говорили, когда она была еще ребенком. Люди отца поносили их настолько грязными словами, что она не решилась даже спрашивать, за что их так презирали.
Позже выяснилось, что как чужаков итальянские кланы их просто не принимали, считая выскочками и отребьем, покусившимся на их земли и пытающимся диктовать свои правила.
— Но это не твоя проблема, — закончил Санто и мягче добавил: — Будь осторожна. И позвони, как доберешься.
— Хорошо, — согласилась Лукреция и направилась в гостиную.
Дорога до квартиры. Сборы. Бокал вина. Лукреция настраивалась на дорогу в Тоскану и с грустью смотрела на мольберт.
— Погрузите и его в машину, пожалуйста, — показав в его сторону, попросила Лукреция.
Торе кивнул, направился к нему. По тому, как он с разных сторон несколько секунд осматривал мольберт, чтобы сложить его, Лукреция поняла, что раньше дел с ним он не имел. К счастью, Торе быстро во всем разобрался.
Оставшись в квартире одна, Лукреция села на кровать. Спальня так и была полна фантомов то ли отношений, то ли интрижки. Запутавшись во всем этом, она решительно поднялась и услышала звонок мобильного. Неизвестный номер.
Поколебавшись несколько секунд, Лукреция подняла трубку. Ей ответил женский голос, который она не узнала.
— Кто это?
Вопрос вызвал усмешку собеседницы. Лукреция стала перебирать в уме знакомых женщин, но голос никак не совпадал с чьим-нибудь лицом.
— Мы не часто виделись, — продолжил голос. — Ты была гораздо ближе с моим мужем.
Лукреция даже замерла, поняв, что с ней говорила Сандра Бартоло.
— Спишу твое молчание на удивление. Решила пожелать тебе хорошей дороги и поделиться маленьким секретом. Может, это даже облегчит тебе отъезд, Лукреция, — с нескрываемой насмешкой продолжила она. — Витторио неслучайно оказался в том кафе в твой первый день. Как и стал общаться с тобой. Я поделилась с ним соображениями, что это будет полезно, учитывая для чего ты была в ратуше. Как ты видишь, мой муж увлекся. Глупо. Грязно. Но уже ничего не поделать.
Лукреция снова села на кровать, чувствуя, как все внутри стянулось в узел. Словно ее саму завязали, туго перевязали, поломав все кости.
— Это… — начала Лукреция, но поняла, что вызов завершился.
Сандра положила трубку. Лукреция уставилась в одну точку, переваривая весь этот день. И прошедшие три с половиной месяца ее жизни.