Мне нравится быть замужем.
Так здорово найти того самого единственного,
которого ты будешь бесить всю оставшуюся жизнь.
Рита Руднер
«Любовь — это когда хочешь переживать с кем-то все четыре времени года. Когда хочешь бежать с кем-то от весенней грозы под усыпанную цветами сирень, а летом собирать ягоды и купаться в реке. Осенью вместе варить варенье и заклеивать окна от холода. Зимой — помогать пережить насморк и долгие вечера…»
Под пронзительные звуки скрипки, на которой довольно толково играл пятилетний внук Петровских Тимофей, проникновенно и одновременно очень просто, не пафосно, произносила слова Рэя Брэдберри молодая талантливая актриса детского театра Полиночка Треухова.
На этой трогательной ноте почти завершался подготовленный нашим агентством праздник — День знакомства Бориса и Зои Петровских. Несмотря на то, что с раннего утра все шло наперекосяк и я из последних сил держала себя в руках, мероприятие получилось легким, светлым, веселым. Зоя Степановна оказалась необыкновенной женщиной с таким количеством хобби, что сценарий вечера родился сам собой. Мало того, что она была необыкновенной рукодельницей, вяжущей крючком игрушки, и ее сын вместе с Костиком снял чудесный мультфильм, героями которого стали эти самые игрушки. Еще и сценарий мультипликационной сказки написала ее старшая внучка пятнадцати лет. Музыкальный фон придумал сам Борис Константинович, играющий на всех мыслимых и немыслимых музыкальных инструментах. Друзья семьи оказались людьми творческими и легкими на подъем, поющими, танцующими, пишущими стихи.
Сценарий моего вечера напоминал настоящий театральный капустник, разыгранный профессиональными актерами, хотя студенты театрального училища были наняты нами сегодня практически формально в качестве массовки. К концу вечера в зал нашего кафе-бара стянулись почти все работающие в такой поздний час сотрудники, чтобы послушать, как Борис Константинович, меняя музыкальные инструменты, объясняется Зое Степановне в вечной любви.
И хотя накануне я сама репетировала с Борисом Константиновичем по его же просьбе, сейчас это было так же остроумно, как и тогда. Все-таки с чувством юмора надо родиться!
Финальный твист, во время которого и познакомились герои вечера более пятидесяти лет назад, будучи старшеклассниками, танцевали всем миром. Ленка с сестрой помогли мне с костюмами для массовки, выбирая которые, я ориентировалась не только на стиль и моду эпохи шестидесятых, но и на возможность насладиться мини-юбками, пластмассовыми украшениями, облегающими брючками. А мой собственный образ в стиле Одри Хепберн — длинное черное платье с открытыми плечами, перчатками, высокой прической и ниткой бабушкиного жемчуга — вызвал восторг моих милых коллег. Они хлопали, встречая меня в холле.
Все, кроме Холодильника. Испортивший мне новогодние праздники и не приезжавший потом в агентство в течение почти трех недель Хозяин, демонстрируя белизну очередной рубашки и хмурое выражение каменного лица, стоял рядом с Прохором Васильевичем, широко и приветливо мне улыбающимся.
Осмотрев меня с головы до пят и еще сильнее нахмурившись, Холодильник прошел за мной в кафе. Первые полчаса по выражению его лица было непонятно, нравится ему мероприятие или нет. Потом Холодильник растаял и даже пару раз улыбнулся, что оказалось не только абсолютно удивительным, но и… чудесным. Его искренняя непосредственная улыбка вдруг сделала его совершенным мальчишкой… Что за мысли лезут мне в голову!
После вечера для Петровских никому не хотелось расходиться, такой шлейф послевкусия остался в зале. Костик и Прохор Васильевич играли на рояле в четыре руки, а мы танцевали. Даже Дарья Владиленовна с племянником Павлом Денисовичем, приготовившим к чаю грушевый пирог. Как мы любили такие вечера. устраиваемые после удачного проекта…
Двое студентов-актеров, парень и девушка, повторили для нас милый номер на стихи Леонида Филатова.
Тревожно и серьезно
Я вывел на снегу:
"Наташа + Сережа",
А дальше не могу.
И в этом я, ребята.
Ничуть не виноват.
Сейчас уйду с Арбата
И выйду на Арбат.
Насколько это можно,
Прошу принять всерьез:
Наташа плюс Сережа
Равняется — вопрос.
Юноша в узких коротких брючках и голубой рубашке с короткими рукавами. Девушка в коротеньком цветастом платьице, юбка полусолнцем, белый ремешок на талии, высокий хвост перехвачен лентой в цвет платья.
Она не виновата
И я не виноват.
Плывет как эскалатор
Сиреневый Арбат.
От двоек и нотаций,
И материнских слез.
Сережа плюс Наташа -
Пока еще вопрос.
И всей Москве не спится,
Она у нас в долгу,
Покуда не решится
Проблема на снегу.
— Зайдите ко мне через полчаса, — бросает распоряжение Холодильник, вставая из-за стола и уходя из кафе.
А в ней тревога та же
И тот же в ней серьез:
Сережа плюс Наташа
Равняется — вопрос.
— Нина! Вы — ангел-хранитель нашего агентства! — с блестящими от слез голубыми глазами говорит Дарья Владиленовна, совершенно меня смущая и вызывая ответные слезы. — Это был такой чудесный вечер! Я так рада, что сопричастна, что и я здесь была…
Безумно сладкий и горячий грушевый пирог мы едим, наслаждаясь каждым кусочком, буквально неинтеллигентно облизывая пальцы.
— Вот увидишь! — пророчески предрекает Димка. — Он тебя сейчас такую премию выпишет! Этот Петровский — важная шишка! Вон какой довольный уходил!
— Какие люди удивительные! — восхищается Павла Борисовна. — Сколько у них друзей! Какие дети и внуки! Вот для чего жить надо…
В семье Петровских живет счастье. Долгие годы. И не собирается от них никуда уходить. Мы видели это своими глазами. И я хочу так же. И никак иначе.
В полутемном кабинете Холодильника прохладно. Прохлада эта холодит горящие румянцем щеки. Я довольна собой. Клиенты ушли счастливые. Всем очень понравился вечер. А мои друзья не стали бы меня обманывать, даже из желания сделать мне приятное. После такого выброса адреналина
— эйфория от успеха, сильная, чистая, животворящая.
Холодильник стоит у окна и смотрит на горящий огнями почти ночной город. Приходится даже кашлянуть, чтобы привлечь к себе внимание. Но он не оборачивается, а говорит, продолжая глядеть в окно:
— Вечер был достойный. Я доволен. Чувствуется серьезный уровень подготовки. Борис Константинович выплатил вам дополнительную премию.
— Премию?! — искренне радуюсь я. — Прекрасно! Спасибо. Я могу идти?
— Вы торопитесь? Завтра же выходной, — вдруг спрашивает меня Хозяин, наконец поворачиваясь ко мне лицом.
Недаром мне это лицо еще в холле показалось каменным. Оно и сейчас словно произведение камнетесного искусства, которое мастерски выдолбил из цельного куска холодного мрамора талантливый скульптор. Черты хоть и классические, но резкие. Александр Юрьевич кажется осунувшимся, уставшим, я бы сказала, смертельно уставшим, если бы подбирала поэтическое сравнение.
По сведениям Павлы Борисовны, Холодильник эти три недели занимался своим традиционным бизнесом и не вспоминал о нашем, то есть своем, конечно, маленьком агентстве. Что-то не так с этим его бизнесом?
— Нет. Не тороплюсь, — почему-то отвечаю я, словно девушка, которой кавалер намекает на возможность свидания, если она "сегодня вечером свободна".
— Вы устали? Хотите отдохнуть? — спрашивает Холодильник, впившись в меня строгим инвентаризационным взглядом собственника.
— Это приятная усталость, — озадаченно отвечаю я, не понимая, какой ответ он хочет услышать.
— Возьмите недельный. Нет, двухнедельный отпуск, — советует Холодильник и ожидает моего ответа.
— Отпуск? — теряюсь я. — Сейчас? Почему?
— Чтобы отдохнуть перед новой работой, — терпеливо отвечает Александр Юрьевич, жестом приглашая меня присесть за стол.
— Новой? — переспрашиваю я. — У нас в работе три проекта. Все по плану. Никакой гонки. Только этот проект был… внеплановым.
— Это проект может изменить вашу жизнь, — таинственно говорит Холодильник, глядя на меня мертвыми глазами потерявшего смысл жизни человека.
Молча приподнимаю брови, показывая, что ничего не понимаю.
— Предложение от Петровского, — Хозяин подвигает ко мне сложенный вчетверо лист бумаги.
— Петровского? — глупо переспрашиваю я. — Почему через вас?
— Торопился. Они улетают сегодня всей семьей отдыхать, — устало объясняет Холодильник.
— Вы плохо выглядите, — неожиданно говорю я.
Хозяин усмехается и говорит:
— Зато вы прекрасно!
— Спасибо, — бормочу я, придвигая к себе лист и разворачивая его с опаской.
Теперь мои брови приподнимаются абсолютно самостоятельно, отдельно от мимических усилий своей хозяйки.
— Бред! — констатирую я убежденно. — Таких зарплат не бывает! Вы три недели готовили этот обидный розыгрыш? Подленько даже для вас!
— Подленько?! — гремит Холодильник на весь кабинет так неожиданно, словно долго ждал именно этой реплики, чтобы начать на меня орать.
— Вы хотите, чтобы я поверила, что господин Петровский приглашает меня к себе на работу и собирается платить такую… такую зарплату? — почти заикаюсь я. — Вы такого низкого мнения об умственных способностях собственного арт-директора?!
— Это вы, видимо, считаете меня человеком с отрицательным айкью? — дымится Холодильник. — Если решили, что я буду тратить свое время на нелепые розыгрыши!
— Почему же нелепые? Очень даже лепые! — вскакиваю я со своего стула. — Какие только средства вы не использовали, чтобы закрыть наше агентство и уволить меня!
— И какие же это средства, любопытно? — Холодильник медленно встает и нависает надо мной. — Огласите?
— Оглашу! — цежу я сквозь зубы. — Хамство — раз! Неадекватные приказы — два!
— Чудесно! Наверное, есть еще и три? — Холодильник делает широкий шаг в мою сторону. — Самое страшное три!
— Еще какое три! — отступая назад, гордо говорю я. — Соблазнение!
— Что за глупости! — Холодильник вдруг остывает и с сомнением смотрит на меня. — Вам меня не соблазнить, госпожа Симонова-Райская!
— Мне?! Вас?! — хватаю воздух, как вытащенная на берег рыба.
— Не знаю, что вы там себе напридумывали, — морщится Холодильник. — Но я счастливый жених молодой, красивой, умной женщины.
Каждый эпитет Хозяин произносит, поэтапно опуская взгляд с моего лица сначала на грудь, потом на талию и ноги.
— Естественно! — шиплю я. — Ваш милый котенок лучше всех! Я в курсе! Кроме него никто на вас и не претендует! У вас мания преследования от богатства и… чванства!
— Чванства?! — гомерически смеется Холодильник. — Ваша настольная книга — словарь Даля? Ради меня откопали устаревшее слово?
— Ради вас я откопала множество совершенно не устаревших. очень точных русских слов! — ликую я, обрадовавшись возможности утереть ему нос. — Надменность. Высокомерие. Кичливость. Снобизм. Спесь. Ханжество. Оторопев от моего напора, Холодильник молчит, пропуская время подать свою очередную реплику.
— А еще фарисейство! Да! Вы — фарисей! — радуюсь я возможности обзываться вне очереди.
— Он то здесь причем? — искренне недоумевает растерявшийся Холодильник.
— Поведение личности с двойным стандартом в моральной оценке! — делаю я контрольный выстрел.
— To есть я лицемер? — выдыхает Холодильник, сжимая руки в кулаки.
— Конечно! — убежденно подтверждаю я его сомнения. — Вы совершаете заведомо безнравственные поступки. Ради эгоистических интересов. Ваши мотивы низменны, а цели антигуманны.
— Вы настоящая… — Александр Юрьевич начинает мучительно подбирать нужные слова. — Кокетка и позерка.
Пока я прихожу в себя от такого подлого ответного удара, он продолжает:
— Вы напрасно используете такой хлипкий арсенал воздействия на меня. Этого недостаточно, если вы хотите… мне понравиться.
— Я хочу работать в нашем агентстве и как можно реже вас видеть! — клянусь я, положив руку на сердце. — Три недели вы радовали нас своим отсутствием. Зачем утруждались сегодня?
— Петровский — важный в моей жизни и моем бизнесе человек, — отвечает мне Холодильник, уже указывая на дверь. — Если бы я знал, что вы считаете дни в мое отсутствие, я бы непременно поторопился.
— Прекратите постоянно указывать мне на выход! — срываюсь я. — Я и так не горю желанием здесь оставаться. Короче. С Петровским или без ваша провокация не удалась!
— Провокатор из нас двоих только один. И это не я! — рычит Холодильник, хватая меня за руку и с размаху впечатывая в свою твердую грудь.
Больно ударившись и потеряв дар речи, я откидываю назад голову и смотрю с испугом в его мрачное тесаное лицо.
— Флирт — преступление наказуемое, — шепотом сообщает мне Холодильник и наклоняется.
Я жду неправильного и неприемлемого в нашей ситуации поцелуя. Но ничего не происходит, кроме того, что Холодильник вдруг медленно оседает на пол, роняя меня на себя.
Визжу от неожиданности, снова ударившись, в этот раз своим лбом об его лоб. И лоб этот горячий, сухой. Господи! Он в обмороке?!
Вскакиваю, хватаю телефон и вызываю сразу всех. охрану, скорую и Павлу Борисовну. Пару секунд раздумываю, вызывать ли полицию.
Через полчаса меня, испуганную и растерянную, навещает в моей квартире Павла Борисовна.
— Что с ним?! — кидаюсь я к ней. — Это не я. Я его не трогала. Клянусь!
— Что вы, Ниночка! — спешит успокоить меня добрая женщина. — У Александра Юрьевича какой-то вирус, возможно, грипп. Плюс переутомление. Оказывается, он не летал перед новым годом в отпуск, а работал без выходных. Да еще заразился. Сумасшедший!
— Не думала, что такие большие и крепкие мужчины падают в обмороки! — недоверчиво говорю я, подозревая Холодильник в обмане.
— Еще как падают! — невесело улыбается Павла Борисовна.
— Его увезли на скорой? — осторожно спрашиваю я.
— Увезешь его! — сетует Павла Борисовна. — Поставили укол. От госпитализации он отказался. Собирается спать в кабинете. Хотели пригласить его к себе, в комнату Павла Денисовича.
— Сомневаюсь, что он согласится, — качаю я головой.
— Он и не согласился! — вздыхает Павла Борисовна.
Промучавшись часа два от сознания собственной вины, проворочавшись с боку на бок в надежде заснуть, я встаю и крадусь в его кабинет. Уговариваю себя так: краем глаза посмотрю, что с ним все в порядке, и убегу. А если не в порядке — вызову скорую еще раз.
Александр Юрьевич с закрытыми глазами сидит в глубоком кресле без пиджака, в расстегнутой до пояса рубашке. Лицо бледное, спокойное. Не похоже, чтобы он дышал… Надо проверить… Я, конечно, клятву Гиппократа не давала, но и об оставлении человек в опасности статью помню…
На носочках подхожу поближе, наклоняюсь, прислушиваюсь… Дышит! Так же на носочках разворачиваюсь и делаю маленький шаг по направлению к двери. Крепкая рука хватает меня за подол халата и тянет назад. Второй раз за сегодняшний ночной вечер с визгом прижимаюсь к твердому Холодильнику.
Одной рукой он уверенно держит меня за талию, другой приподнимает мой подбородок, чтобы заглянуть в глаза.
— Вы упорны, госпожа Симонова-Райская, — говорят его горячие даже на расстоянии губы. — Я ослаблен болезнью, и у меня нет сил сопротивляться вашей настойчивости.
Не успеваю ни взвизгнуть еще раз, ни хрюкнуть от такой наглости: горячие мягкие мужские губы прижимаются к моим.