Триумф поражения - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 16

Глава 15. Гена

Ученые выяснили, чего хочет женщина.

Но она уже передумала!

Мудрая мысль из интернета

— Нина! К тебе Генка. Трезвый и торжественный! — насмешливо сообщает Димка, заглядывающий в мой кабинет.

— Сальмонелла? — сдерживаю отчаянное желание залезть под стол.

— Один. Без матери, — сочувственно говорит Димка, перестав насмехаться.

— Только ты сиди под дверью! — приказываю я своему легкомысленному помощнику. — Если что, я орать буду! Он в последнее время активизировался.

— Не дрейфь, я рядом! — обещает Димка и распахивает дверь.

Геннадий Муравьев в парадно-выходном коричневом костюме с модным двубортным пиджаком, с большим букетом белых хризантем, с решительным выражением лица появляется на пороге.

— Нина! Наконец я смог застать тебя на рабочем месте! Это моя четвертая попытка! — сразу начинает жаловаться Гена.

Знал бы он, сколько сил мною и моими добрыми друзьями потрачено на то, чтобы эта встреча не состоялась! Пока Гена поднимался с первого этажа на третий, я успевала укрыться либо в своей квартире, либо в квартире Карповых. Римма Викторовна и Димка печально сообщали расстроенному начинающему писателю, что "Ниночка, к сожалению, на выезде, ее нет в агентстве". Как мы сегодня его проворонили?

— Привет, Гена! — радостно протягиваю я руки приятелю, с которым познакомилась пятнадцать лет назад.

Гена порывисто пожимает мне руки и вручает букет.

— Спасибо! По какому случаю? — благодарю и спрашиваю я, тут же сообразив, что нельзя было задавать такой провокационный вопрос. Как будто я не знаю, по какому именно случаю…

— Прекрасно выглядишь! — отступая на шаг и откровенно любуясь мною, с придыханием говорит Гена.

Мы с Ленкой перешли на офисные сарафаны. Сегодня это серо-голубой сарафан из твида с бретелями халтер.

— Дословно переводится как "хомут", — поучает меня Ленка.

— Я знаю, как переводится слово "халтер", — ворчу я на подругу, но больше в шутку.

Сарафан мне очень нравится. Бретели держатся на круглом деревянном ошейнике ручной работы. Блузка с высоким воротником белизной готова поспорить с рубашками Холодильника, который ведет себя более чем странно. Конец января и февраль проходят под девизом "На фронте без существенных перемен". To его сутками нет в офисе, то сутками же он из него не выходит. Я практически перестала спускаться в холл с "ужином балерины", боясь встретиться там с караулящим меня Хозяином и проиграть, нет, не в словесном, а в рукопашном поединке.

Но как только бдительность моя начинала дремать и я осторожно, как пугливая лесная лань, пробиралась к креслу Дарьи Владиленовны, появлялся Холодильник. Это было уже трижды. Первый раз он гарантированно должен был быть в каком-то там головном офисе с французами, но к полуночи оказался в холле. Второй раз улетел в Вену на двое суток, вернулся через сутки прямо в холл. Третий раз я в режиме онлайн наблюдала за ним на одном из интернет-каналов: Холодильник принимал участие в благотворительном концерте вместе со Светланой Кирилловной и физически не мог так быстро оказаться в холле, когда я туда пробралась. Но он оказался.

Все наши ночные диалоги можно сравнить с перестрелкой нервных новобранцев. Стреляем больше от страха, чем с целью попасть. Но каждая такая стычка оставляет послевкусие бодрости и какого-то нового смысла в продолжении этих странных отношений.

— Он тебя берет измором! — вынесла вердикт опытная Ленка, которую ее первый муж Витька, по ее же словам, взял долговременной осадой, как турецкую крепость.

— Измор — это гибель от истощения, — почти плачу я. — Мои силы на исходе.

— Что это значит? — оживляется Ленка. — Ты готова сдаться? Будешь его любовницей?

— Точно нет! — клянусь я. — Такие отношения не для меня.

— Он на тебе не женится, — осторожно напоминает Ленка.

— Никто и не просит! — фыркаю я. — Я, если и выйду замуж, то только по любви.

— Обыкновенной? — смеется по-доброму подруга. — Или все-таки сказочной?

— Дарья Владиленовна говорит, что обыкновенной любви не бывает. — рассказываю я. — Любые отношения, построенные на любви, уже необыкновенные. А ей виднее. Она Сталина видела!

— Чего добивается он — мне понятно, — задумчиво говорит Ленка. — А вот чего добиваешься ты?

— Сохранения агентства таким, каким оно было четверть века. Сохранение своей должности. Она меня вполне устраивает. Нет, не так… Я люблю свою работу, как тот бессмертный пони.

Ленка смеется. начинает плести мне косу и тихонечко поет:

Я люблю свою работу!

Я приду сюда в субботу.

И, конечно, в воскресенье.

Здесь я встречу День рожденья,

Новый год, 8 Марта.

Ночевать здесь буду завтра.

Плащ-палатка, вещь-мешок.

— У супруга будет шок!

Если я не заболею,

Не сорвусь, не озверею,

Здесь я встречу все рассветы,

Все закаты и приветы!

От работы дохнут кони.

Ну а я- бессмертный пони!

Ленка весело и бодро доплетает французскую косу.

— Одно удовольствие тебя заплетать! Это несправедливо и абсолютно бесчеловечно! — возмущается Ленка совершенно искренне.

— Что?! — не понимаю я ее.

— Почему у тебя такие роскошные густые волосы. а у меня волос на две драки осталось?! — Ленка размахивает моей косой, как революционер на баррикаде знаменем. — И ты права. Нинка! Я тоже люблю свою работу.

— Тогда чего ж не заканчиваешь песню? — иронизирую я, и Ленка поет.

Но однажды на работе.

Если вы меня найдете, —

Без движения лежу

И от радости не ржу,

Знайте: я трудом добита

И откинула копыта.

— Эта коса делает тебя совершенной девочкой! — восторгается Гена и пытается меня поцеловать.

— Гена! Руки! — жестко командую я, и он сразу обижается.

— Дружеский поцелуй в щеку еще никому не повредил, — ворчит он.

— Геночка! У меня много работы, прости, ради бога! — медленно меняю диспозицию: отступаю за свой стол. — Не мог бы ты поторопиться…

— Я не собираюсь торопиться! — нервничает Гена. — Этот разговор слишком важен для меня, чтобы я спешил!

Так… Похоже, что не обойдется…

— Гена! — осторожно начинаю я, планируя как можно скорее выпроводить Гену из своего кабинета.

— Не перебивай меня! — нервничает Гена, пытаясь зайти за мой стол.

Далее в течение пяти минут мы двигаемся по периметру кабинета: я убегаю, он догоняет.

— Ниночка! Мне двадцать пять лет!

— Геночка! Мне тоже!

— Вот именно. Пора подумать и о собственной семье. Самое время!

— Я думаю, Геночка. И вот, что я надумала…

— Я первый! Я пришел с предложением! — фальцетит Гена. — В прошлый раз меня почти арестовали, когда я пытался…

— Ты был пьян, Геночка!

— Я был просто огорчен тем, что ты так холодна ко мне!

— Я не холодна, я реалистична!

— Ты внушила мне надежду!

— Когда?

— Когда взяла меня за руку на крыше!

— Я пыталась тебя успокоить!

— Я не волновался!

— Ты мог упасть!

— Я ловил голубя!

— Зачем?

— Чтобы послать тебе любовное письмо!

— Письма носят не любые голуби, а почтовые! И только по знакомому маршруту!

— Я тогда этого не знал! Мне было двенадцать лет!

— Гена! Я занята, мне надо работать!

— У меня важная новость! Я не могу больше ждать!

— Говори и уходи!

— Я… я люблю тебя!

Я резко останавливаюсь, и Гена натыкается на меня.

— Гена! Это очень сильные слова. Я тоже тебя люблю, но…

— Но не как мужчину? — горько усмехается Гена. — Мама была права…

— Сальмо… Яна Львовна говорила с тобой обо мне? — спрашиваю я, не зная, как закончить этот нелепый разговор сегодня.

— Мама справедливо считает, что нам надо привыкнуть друг к другу, — настойчивый кавалер протягивает руки и тянет меня к себе.

— Гена! Мы знакомы пятнадцать лет! Я достаточно к тебе привыкла, чтобы понимать, что у нас с тобой…

— Не торопись! — спорит Гена, настойчиво пытаясь обнять меня, сломив сопротивление моих рук, упершихся ему в грудь. — Не делай поспешных выводов!

— Гена! У меня было достаточно времени, чтобы…

Я не успеваю закончить фразу, как он все-таки преодолевает сопротивление моих рук, которые сгибаются и прижимаются к его груди. Гена захватывает мои губы жадным поцелуем. Все это так нелепо и неожиданно, что первые пару секунд я ничего не делаю, а только выбираю, что именно буду ломать этому идиоту.

На третьей секунде я решаю врезать Гене по этим его наглым губам, которые сейчас пытаются углубить свой настойчивый поцелуй, но не успеваю привести план в исполнение. Гену отрывают от меня, и я вижу, как он буквально отлетает от меня по направлению к Николаю, охраннику Холодильника. Бросок этот совершает сам Хозяин.

Николай крепко хватает Гену за руки и заводит их тому за спину.

— Что вы себе позволяете?! — кипятится Гена. — Опять?!

Холодильник не смотрит на Гену, взятого в плен, а сверлит холодным взглядом меня. Во взгляде этом злость и что-то еще, вроде… разочарования. Да как он смеет так на меня смотреть?! Целуюсь с кем хочу!

Видимо, последнее предложение я произношу вслух, поскольку Холодильник, слегка поморщившись, отвечает именно на эту реплику:

— Это я уже понял. Но пока вы работаете в моем агентстве, вы не будете делать этого на рабочем месте.

— Отпустите Гену, Николай! — прошу я, совершенно не зная, что теперь делать. И с Геной, и с Холодильником, и с этим поцелуем.

— Не вздумай! — цедит сквозь зубы Холодильник.

— И не собирался! — коротко отвечает Николай.

— Что здесь происходит?! — возмущаюсь я. — Почему вы ворвались в мой кабинет без стука и без разрешения?!

— Вам звонили и приглашали ко мне, — саркастически замечает Холодильник, усмехаясь, но глаза у него невеселые. — Но вы не брали трубку.

Смотрю с удивлением на аппарат внутренней связи. Я точно помню, что никакого звонка не было.

— Я понять не могу одного, — строго говорит Холодильник Николаю. — Как и почему?

— Как и почему? — переспрашиваю я.

— Вопрос задан не вам! — грубит мне Хозяин.

Николай бледнеет и отвечает:

— Не могу знать. Я был с вами.

— Через пятнадцать минут пригласи Рудского ко мне в кабинет! — отдает Николаю распоряжение Холодильник и. обращаясь уже к Гене, добавляет. — Если вы пришли не для того, чтобы заключить договор с нашим агентством, то прошу вас его покинуть и не отвлекать моих сотрудников.

— Я пришел к старому другу. Это не запрещено законом! — хорохорится отпущенный Николаем Гена, поправляя пиджак.

— Это не разрешено правилами внутреннего распорядка. Госпожа Симонова-Райская находится на работе, и я, как ее работодатель, определяю наполнение ее рабочего времени, — почти с ненавистью глядя на Генку и раздражением на меня говорит Холодильник.

— Прекрасно! — злобно радуюсь я. — Гена, жди меня сегодня в семь часов, после моей работы. в баре "Уховертка". — А сейчас мне, действительно, надо работать, прости, милый.

Слово "милый" приводит Гену в возбуждение крайне степени. Он посылает мне воздушный поцелуй и уходит. Это же слово, видимо, приводит Александра Юрьевича в бешенство и тоже крайней степени. Когда за Николаем и Геной закрывается дверь, я выразительно смотрю на Хозяина и повторяю его любимый жест: приглашение на выход.

— Приведите себя в порядок! — шипит Холодильник, указывая на маленькую раковину в дальнем углу моего кабинета.

— А что не так?! — с вызовом спрашиваю я, подойдя к зеркальной двери шкафа. — По-моему, все в полном порядке.

— Я бы на вашем месте умылся, — угрожающе говорит Холодильник и двигается на меня.

— Вот еще! — трусливо пищу я, инстинктивно делая шаг назад. — Я испорчу макияж. Со мной все в порядке.

— Вы в полном беспорядке! — рычит Холодильник и, настигнув меня, пятящуюся назад. практически за шкирку тащит к умывальнику.

Мой "хомут-халтер" в этот момент служит мне плохую службу. Одной рукой Холодильник держит меня за него, другой открывает кран, пускает воду и начинает… мыть мои губы.

— Вы сошли с ума! — визжу я, отбиваясь.

Холодильник расставляет ноги и зажимает меня между ним, теперь одной рукой прижав к моему телу обе моих руки, а другой продолжая насильно умывать меня, с остервенением натирая мои губы.

— Что вы делаете?! — кричу я, захлебываясь водой, которую щедро зачерпывает большой и широкой ладонью Холодильник.

— Мою грязный рот! — рычит Хозяин. — Где у вас мыло?!

— Вы психопат! Маньяк! У вас настоящее расстройство личности! Кем вы себя вообразили? — паникую я, реально пугаясь такой бешеной реакции сильного мужчины. Утопит к чертовой матери — и поминай, как звали… — Я вся вымокла! Прекратите!

Холодильник резко останавливается и разворачивает меня к себе. И блузка, и сарафан мокрые на груди. Думаю, от дорогого тонального крема не осталось и следа, как и от помады.

— Вам не понравился цвет моей помады? — фыркаю я, безуспешно пытаясь вырваться из его рук.

— На вас уже не было никакой помады! — сжимает мои плечи Холодильник. — Ее уже… слизал Гена!

— Слизал?! — я захлебываюсь от такой наглости. — Да что вы себе вообразили? Пошляк!

Схватив меня за косу и крепко взяв ее в кулак, Холодильник притягивает мое лицо к своему.

— Я вообразил, что все это только мое! И немного… расстроился.

Кожа подбородка и губы горят от процедуры жесткого умывания и начинают гореть еще сильнее, когда Холодильник начинает целовать и мои губы, и мое лицо.