Твой человек не тот, с которым тебе хорошо, а тот, без которого тебе плохо.
Мудрость из интернета
Я не знаю, какова на вкус наждачная бумага, но легко могу себе это представить: горло дерет острой болью, трудно дышать и глотать. Я проспала со спиртовым компрессом несколько часов и проснулась, когда ко мне приехали родители.
Папа, считающий себя человеком, сведущим в постановке диагнозов и таблеточном лечении, привез с собой всю домашнюю аптечку, а это два чемоданчика размером со школьный портфель. Внимательно посмотрев мое горло, он радостно и убедительно заявил:
— Резкая боль в горле. Першение, сухость и жжение в глотке. Сухой кашель. Накопление слизи. Увеличение шейных подчелюстных узлов. Повышение температуры до тридцати восьми. Я тебе ставлю острый фарингит!
— Чему радуешься?! — привычно ворчит мама. — Врач-самоучка! Без анализов, без мазков…
— Спорим! — почти кричит оскорбленный папа. — Вот вызывайте врача, вызывайте, и посмотрим!
Папа начинает доставать из "аптечки" спреи, растворы для полоскания:
— Нинка! Я тебя хоть раз неправильно лечил?
Отрицательно мотаю головой. Никогда. Всегда правильно.
Появляется Павла Борисовна и осторожно, почти заискивающе говорит мне:
— Ниночка! Александр Юрьевич вызвал вам врача.
— С какой стати?! — возмущаюсь я. — Я совершеннолетняя и у меня есть родители!
— Вот именно! — поддакивает папа, выбирающий раствор для полоскания.
— Ой! Как хорошо! — не соглашается с нами мама. — Павла Борисовна! Спасибо! Это замечательно. Пусть Нину посмотрит врач.
— Нет! — не верю я в происходящее. — Что за бред?! Я вполне способна сама вызвать себе врача! Александр Юрьевич явно погорячился.
— Умница! — посылает мне воздушный поцелуй папа, подогревающий чайник.
— Это профессор, доктор наук, — продолжает настаивать Павла Борисовна.
— Почему не министр здравоохранения? — обалдев, фыркаю я недоверчиво.
— Ого! — папа в растерянности чешет затылок. — Может, Нинка, пусть посмотрит? Заботливый у тебя начальник.
— Да хоть академик! — протестую я.
— Понимаете, Нина, — Павла Борисовна с опаской оглядывается на дверь. — Профессор уже здесь. Александр Юрьевич его в своем кабинете принимает и чаем угощает с Павлушиными пирожными. Я не представляю, как я сейчас скажу, что вы его не пустите…
Кожей чувствую, как неловко Павле Борисовне, и мне становится стыдно.
— Хорошо. Пусть будет профессор.
Павла Борисовна приводит в мою квартиру маленького сухонького старичка, реально похожего на доктора Айболита, вместе с высокой и красивой медсестрой, больше похожей на солистку кардебалета. Это сколько же времени она макияж делала? С утра вечерний?
Профессор балагурит, осматривает меня, отпуская шуточки и комплименты. Напрашивается на свадьбу, до которой "все у меня заживет". Медсестра берет у меня кровь и мазок из горла на анализ.
— Дорогуша! Скорее всего у вас острый фарингит. Мазок покажет, грибковый, вирусный или бактериальный. Вот вам рекомендации по полосканию, орошению горла. Вот пара таблеточек хороших. Принимать по схеме. Да! Еще щадящая диета: нет горячему, холодному, острому, кислому, газированному. По результатам мазка завтра выпишу вам антибиотик. Как предпочитаете? Колоть или пить?
— Пить! — хриплю я испуганно, удивляясь, как мгновенно киснет красивое лицо медсестры. Вот садистка! Видимо, ей доставляет удовольствие колоть невинные жертвы в попу шприцем.
Когда профессор с ассистенткой уходят, из кухни гоголем выходит мой отец.
— Ну что, Таня? — ехидно говорит он маме. — Я не знаю, кто платит за визит этого профессора, но это мой гонорар.
Вернувшаяся Павла Борисовна смеется:
— Медсестра так хочет, чтобы вам выписали уколы, что всю обратную дорогу до кабинета Александра Юрьевича об этом говорила. Готова приходить каждый день и за вами, Нина, ухаживать.
— Почему? — не понимаю я причины веселья Павлы Борисовны. — Зачем за мной ухаживать? У меня фарингит и мне двадцать пять лет.
— Думаю, Ниночка, чтобы каждый день видеться с Александром Юрьевичем. Девушка зависла, когда его увидела. Даже Павлушины пирожные есть не смогла. А кто от них откажется? Никто!
— Павла Борисовна! — молю я. — Не допустите, ради бога!
— Что ты, он сам… — Павла Борисовна оглядывается, словно за ее спиной прячется Хозяин, — напугался, сказал, что у нас в штате есть медсестра и что помощь со стороны нам не нужна.
— А кто у нас медсестра? — туплю я.
— У нас нет медсестры, — шепотом выдает тайну Павла Борисовна. — И никогда не было. Мы же не пионерский лагерь, не школа и не детский сад. Облегченно выдыхаю. Пронесло! Надо же… Испугался внимания со стороны красотки медсестры. Пугливый какой…
Неделя на больничном проходит неожиданно активно и шумно. Сплю до полудня. Горячую еду от Павла Денисовича мне приносят то Димка, то Римма Викторовна, то он сам. По вечерам по очереди меня навещают мама, папа и Ленка. Не бездельничаю: набрасываю черновик проекта праздника для девочки Маши. Светлана Кирилловна прислала письмо с описанием того, что любит ее племянница, чем увлекается, чего терпеть не может.
— Дрыхнешь? — ехидничает Димка, принесший мне обед. — Симулянтка ты, Нинка! Мы в поте лица…
— Ладно! — смеюсь я, с любопытством разглядывая деликатесы на подносе. — Перетрудился, бедненький!
— Да мы все перетрудились! — клянется Димка, выпучив на меня глаза. — Твой Холодильник злой, как голодная собака на привязи. Появляется к вечеру и косит под привидение.
— Как это под привидение? — не понимаю я, перестав наслаждаться теплым шампиньоновым крем-супом.
— Это новая байка нашего агентства! — Димка усаживается на кресло напротив меня. — Началось все с Дарьи Владиленовны, которая забыла свои очки на своем кресле в холле. Поздно вечером за ними вернулась… А там..
— А там? — переспрашиваю я, уже догадавшись о том, что расскажет мой помощник.
— А там Хозяин. Стоит в темноте и в окна молча смотрит. И глаза красным огнем светятся! — нагнетает Димка.
— Не придуривайся! — сержусь я на Димку.
— Да все правда чистая! — обижается Димка. — Ну, кроме глаз, конечно…
— И причем здесь привидение? — ворчу я, почувствовав усиление сердцебиения.
— Так на следующий день Маринка задержалась с оформлением последнего заказа и пошла проверить, не ушел ли еще Прохор Васильевич. У нее план соблазнения есть. Они его всем отделом разрабатывали и утверждали, — вещает Димка, развалившись в моем кресле. — Спускается в холл, а там…
— Холодильник. Стоит. В окно смотрит. Глаза красные? — саркастически заканчиваю за него я.
— Почти. Стоит. Смотрит. Сам бледный. На Маринку резко повернулся. Маринка говорит с какой-то надеждой. А потом узнал, разозлился и прикрикнул, — Димка чрезвычайно доволен собственным рассказом.
— И что? — я недовольно пожимаю плечами. — Привидение здесь причем?
— Потом его еще Павел Денисович, который мясо тушить с ночи ставил, видел. Так его Хозяин и не заметил. Посмотрел сквозь — и все! — не сдается Димка. — А Римму Викторовну он до чертиков напугал! Она думала, что нет никого, — а он в кабинете спит себе на диване, хотя уходил накануне раньше нее! Что скажешь?
— Что я могу сказать? — сержусь я. — Я сижу безвылазно дома. Лечусь. Сплю. Ем.
— Нет, дорогая! Ешь. Молись. Люби. Это самая модная мантра, — хохочет наглый Димка. — А не тебя ли он караулит?
— Почему меня? — пугаюсь я. Не готова я Димке, а значит, всему агентству рассказать о ночных встречах с Холодильником. Ленка знает — и достаточно.
— Ну не Павлу же Борисовну? — находчиво спрашивает Димка. — Хотя, конечно, еще в здании по ночам Дарья Владиленовна есть…
— Я не собираюсь отвечать за то, что Холодильник по ночам бродит по агентству, как медведь-шатун, или, как ты говоришь, как привидение, — оправдываюсь я.
— Жаль, — ерничает Димка. — На тебя была вся надежда…
И еле уворачивается от летящего в него скомканного полотенца.
Сегодняшний воскресный вечер юбилейный. В прошлое воскресенье я заболела. Вчера профессор, приведенный ко мне Павлой Борисовной, разрешил мне со вторника выйти на работу.
Мучаюсь весь вечер: спускаться или нет? К полуночи понимаю: хочу. Хочу спуститься. Но не спущусь. И не спускаюсь.
Понедельник начинается рано. Почему-то встаю в восемь утра, за неделю устав валяться в постели. Чувствую себя прекрасно: бодра и весела. Вчера я почти два часа разговаривала со Светланой Кирилловной по телефону про Машу. Забросала ее вопросами. И теперь у меня есть несколько идей, которые я буду разрабатывать.
В кабинете Павлы Борисовны я узнаю, что Холодильник сегодня еще не появлялся, а вчера ночью, по словам Дениса Владиленовича, бродил по первому этажу, отбирая хлеб у настоящего привидения.
— Чего ему домой не идется? — недоумеваю я, но получается неискренне.
Эту мою неискренность и Павла Борисовна, и Римма Викторовна, и даже Димка легко и быстро считывают.
— Бог его знает! — вздыхает Павла Борисовна. — Может, не хочется?
— У меня просьба, Павла Борисовна! — перевожу разговор на другую тему. — Дело на полмиллиона! Мне нужно попасть на чердак в кладовую. Хочу проверить одно детское воспоминание.
— Пожалуйста, попадай! — разрешает Павла Борисовна. — Только оденься соответственно. Там полгода не прибирались. Замок кодовый. Код я тебе дам.
— Поможешь? — спрашиваю Димку, но тот сразу отказывается.
— Ты чего, забыла? Я ж аллергик. Мне в пыль нельзя!
— Ладно, сама справлюсь! — машу рукой. — Мне очень туда надо.
Димка приносит мне комбинезон маляра и несколько масок.
— Ты ж не прибираться идешь? Я правильно понимаю?
— Нет. Я иду подтвердить одно детское воспоминание. Надо для Машиного праздника, — сообщаю я, запаковавшись, как вирусолог из современного зарубежного сериала.
— Нина, к тебе пришел Гена! — звонит мне Римма Викторовна. — Охрана спрашивает, надо ли пропускать.
— Александра Юрьевича нет? — быстро спрашиваю я.
— Нет. Еще нет, — отвечает Римма Викторовна.
— Тогда пусть пропустят.
Надо с Геной по-человечески поговорить. Мы не виделись с того злополучного дня, когда я зазвала его в бар "Уховертка".
Увидев меня в комбинезоне, Гена слегка оторопел.
— Нина, что случилось?
— Ничего. Начальник утвердил такой дресс-код, — вздыхаю я, лукаво улыбаясь.
— Да ладно… — не верит мне приятель.
— Шучу. Иду на чердак с важной миссией, — таинственным шепотом сообщаю я. — Так что, если ты поговорить, то покороче.
— Я, конечно, поговорить… — теряется Генка. — Слушай, давай помогу?
— У нас больше нет комбинезона, — сетую я, обрадовавшись, что можно идти на чердак не одной. Все-таки клаустрофобия… А ты сегодня такой… модный.
Гена в стильном клетчатом костюме-тройке, красивый, торжественный. Слава богу, без цветов.
— В гримерной есть большой синий халат, — вспоминает Димка. — Тебе подойдет.
Димка провожает нас на чердак, как член государственной комиссии космонавтов на космодром. Дурашливо крестит и даже целует меня в лоб. Кодовый замок быстро открывается.
— Вот. Внутри предохранитель. Осторожно с ним. Не заденьте, а то дверь закроется, — пугает нас Димка.
Старый чердак заставлен коробками, чемоданами, сундуками. Настоящий антиквар сошел бы здесь с ума от вожделения. Хочется открыть все и посмотреть, что же там лежит. Вспоминаю, что последний раз я была здесь с отцом, когда мне было лет семь-восемь. Я должна их найти…
— Что ищем? — бодро спрашивает Генка. — Клад? Иконы? Золото?
— Кукол! — отвечаю я. — Мы ищем кукол моей прабабушки Райской Ольги Ждановны.
— А где они? — с сомнением разглядывает десятки коробок мой добровольный помощник.
— Я помню, что они в картонных коробках. Каждая отдельно. Точно не в сундуках и не в чемоданах. Возможно, даже подписаны, — мучительно вспоминаю я.
— Тогда вперед! — паясничает Гена. — Может, их позвать, и они отзовутся?
— Не пугай! — прошу я искренне. — Я их вообще-то не люблю. У меня куклофобия.
— Хорошо-хорошо, — успокаивает меня Генка. — Справа налево или слева направо?
— По часовой стрелке! — бодро командую я.
— Слушай, а они антикварные? Им по сколько лет? — любопытствует Гена.
— Антикварные. Антиквариатом принято называть все предметы искусства, созданные до Второй мировой войны. Куклы. в основном. фарфоровые. Из Китая, Франции и Германии.
Пыли много. Хорошо, что мы надели маски. За час мы находим всех кукол. Справились бы быстрее, но так интересно разглядывать то, что мы обнаруживаем в разноцветных коробках!
Посуда с клеймом царского двора. Старинные платья и туфли. Много книг, журналов.
Первой куклой, найденной нами, становится немецкая девочка ростом аж семьдесят три сантиметра. в синей шубке и синей меховой шапочке.
Второй тоже немецкая рыжеволосая кукла Вероника в зеленом атласном платье, к которой прилагается маленькое деревянное кресло и плюшевая собачка.
Третьей становится изящная француженка Маргарита в длинном коричневом платье и кружевных панталонах. Черные волосы завиты в тугие локоны.
Номер четыре меня очаровывает и пугает одновременно. Это семидестипятисантиметровая немочка Розина в длинном белом одеянии, белом чепце с собственной ванной комнатой. Вот кто похож на привидение! Всего кукол находится семь штук. Одна красивее другой. Я аж трясусь от возбуждения.
— Вроде все! — констатирую я. — Теперь надо осторожно перенести их в мой кабинет, и я буду вызывать специалиста, чтобы их освежить.
— Подожди! — Генка хватает меня за руку. — Ты обещала поговорить.
— Конечно, поговорим, — киваю я приятелю. — Не здесь же.
— Нет. Здесь! — вредничает Генка. — Там будет твой чокнутый начальник!
— Гена! — взываю я. — Здесь пыльно и неуютно. Я хочу на свет к людям!
— Нет! — настаивает Гена и… захлопывает дверь. снимая ее с предохранителя.
— Ты чего? — я даже стаскиваю маску. — Ты пьян?
— Я абсолютно, категорически трезв! — важно говорит Гена. — Ты теперь меня не отфутболишь, как всегда!
— Гена! Как мы будем выходить? — устало спрашиваю я, садясь на ближайший сундук.
— Позвонишь кому-нибудь, — беспечно пожимает плечами Гена.
— У меня нет телефона. Я его не брала, — чихаю я и снова надеваю маску.
— И у меня нет, — растерянно и испуганно говорит Генка, только сейчас поняв, что натворил. — Но тебя же будут искать.
— Кто?! — психую я. — Я Димку с эскизами отправила к Ленке и с набросками ролей в театральное училище к Эмме. Это часа на три.
— А остальные? Тебя же должны потерять? — возмущается Генка. Вот молодец! Смеет возмущаться!
— Я на больничном. Меня не должно быть на рабочем месте до завтра, — в бешенстве рычу я. — Гена, прости, но ты идиот!
— Вовсе нет! — сопротивляется мой незадачливый поклонник. — Я верю, что нас скоро спохватятся. Прекрасная возможность расставить все точки над "И«|
— Ставь свои точки! — дергаюсь я, вставая с сундука.
Эта фраза была ошибкой. Она заставляет Гену рвануться ко мне, будто мы играем в догонялки, и схватить меня, будто я уже проиграла.
— Ниночка! — ласково шепчет Генка, снимая с меня маску. — Я так тебя люблю. Мы обязательно должны быть вместе. Никто не будет ценить тебя так, как я!
— Почему никто? — обижаюсь я, тут же расстроившись. — У меня есть еще пара предложений.
— Как ты можешь сравнивать! — кричит Генка. — Меня и совершенно посторонних тебе мужчин?!
Пока я трачу время на осмысление того, что сказал Генка про посторонних мужчин, он меня сильно, крепко, больно целует.
В этот момент дверь на чердак распахивается, и в дверном проеме я краем глаза вижу две фигуры: Николая и Холодильника. Радостно мычу, отпихивая разошедшегося Генку, но это плохо получается. Помогает мне Николай, который сначала с заметным глазу усилием останавливает Холодильника, делающего шаг вперед, потом аккуратно отрывает Гену от меня, вежливо со мной поздоровавшись. Николай, обнимающий Гену, куда- то исчезает вместе с ношей.
В наступившей тишине раздается насмешливый голос Хозяина:
— Вы просто нимфоманка, госпожа Симонова-Райская!
— От такого же слышу! — огрызаюсь я.
— Вообще-то это женский диагноз! — утверждает мрачный Холодильник, осторожно осматриваясь по сторонам. — Зачем вы сюда залезли? И кто его пустил?
— Не залезли, а пришли. Искать нужные вещи для праздника Маши, — гордо сообщаю я. вздернув нос.
— Вы уверены, что Маше нужно это? — и Холодильник разводит руками, показывая на все пыльное помещение в принципе.
— Уверена! — отрезаю я. — Вы задали все свои вопросы? Мы можем отсюда уйти?
— Нет. Не все, — медленно отвечает Холодильник. — Вы только что никуда не торопились, охваченные… сладострастием.
— Говорите уж сразу похотью, — фыркаю я презрительно. — Развратом.
— С этой точки зрения я еще ситуацию не рассматривал. И вам лучше не подсказывать мне эту идею, — щурит глаза Холодильник и угрожающе наступает.
— Что за странный интерес к моей благочестивости? — отступаю на шаг назад и упираюсь в тот сундук, на котором сидела.
— Благочестивость — это нравственная высота, вам недоступная, — пафосно утверждает Холодильник, подходя ко мне вплотную.
— Почему же? — отбиваюсь я словами. — Откуда такие выводы?
— Исключительно эмпирические. основанные на наблюдениях за вами. — Холодильник берет меня за подбородок и аккуратно, нежно прикасаясь. трет большими пальцами кожу моего лица возле уголков губ.
— Что за странная забота о чистоте моего лица? — хриплю я. — Навязчивая какая-то…
— Навязчивая, — соглашается Холодильник. — Не успеваю предотвратить — приходится работать с последствиями.
— Здесь нет воды, не умыться. — шепчу я, парализованная его прикосновениями.
— Да, — снова соглашается он. — Почему вы не вырывались?
— Не вырывалась?
— Из рук Гены. От его поцелуя? — Холодильник наклоняется, и я понимаю, что он сейчас меня поцелует. Традиционно туплю и медлю.
Но Александр Юрьевич обманывает мои ожидания: он быстро берет меня за руку и оборачивает вокруг моей оси, словно мы партнеры в знойном танго, потом с силой прижимает спиной к своей груди. Успеваю только охнуть.
— Вы очень неразборчивы в выборе партнера. — упрекает меня Холодильник ласково, терпеливо.
— Не ваше дело! — пищу я.
— Оказалось, что мое. — вздыхает Холодильник. — Если я вас не остановлю, вы перецелуетесь с половиной офиса и города.
— Кем вы меня считаете?! — поражаюсь я неприкрытой наглости и хамству. — И даже если этот так… To вас это не касается! Я целуюсь, с кем хочу! Если я решу, что это пол-офиса. значит, это будет пол-офиса!
— Не будет! — меня прижимают еще сильнее. до боли в ребрах. — Это был ваш последний бенефис. госпожа Симонова-Райская. Больше вы ни с кем целоваться не будете.
Левая рука держит меня за талию. Правой рукой он берет меня за подбородок и поднимает мое лицо к своему.
— Что значит ни с кем? — искренне спрашиваю я, отчетливо поняв, что он нездоров.
— Ни с кем. кроме меня, — говорят его губы, но меня не целуют.
Точно! Он больной! Он не может меня поцеловать. потому что меня только что целовал Генка.
Ужом выворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Холодильником.
— В чем дело? Мы не будем целоваться? — обильно сочусь сарказмом. — Брезгуете. Хозяин?
— Я не сторонник ролевых игр, но слово "хозяин" мне нравится, — усмехается Холодильник.
— Значит, не буду вас так называть! — радуюсь я возможности противоречить.
— Тем более крепостное право отменено сто пятьдесят девять лет назад. Холодильник, не отрываясь. смотрит на мои губы и тяжело дышит.
— Значит, и вы будете целоваться только со мной? — дурашливо спрашиваю я. — И с невестой ни-ни?
— Я готов и к этому, — вдруг говорит Холодильник, не меняя фокуса зрения.
— Готовы не целоваться с невестой? — нервно смеюсь я. — Как это? Как вы это ей объясните? И на свадьбе не будете целоваться?
Холодильник злится и молчит.
— Уйдите из нашего агентства, пожалуйста, — начинаю уговаривать его я. — Туда, где были до этого всего. И все будет хорошо, честно-честно…
На мое "честно-честно" Холодильник вдруг улыбается своей фирменной улыбкой, и я непроизвольно поправляю его челку, чтобы придать его лицу еще более мальчишеский вид. Он замирает и почти не дышит.
— Уйдете? — с надеждой переспрашиваю я.
— Нет! — выдыхает Холодильник и со стоном захватывает мои губы.