Знаете, что меня пугает больше всего, кроме страха остаться одному?
Провести всю жизнь не с тем человеком.
Бернард Шоу
Бледная испуганная Ленка, приехавшая ко мне на следующий день, и вполовину не так бледна, как я. Меня без специального грима можно брать хоть в массовку фильма про зомби, хоть в театр на главную роль Гоголевской Панночки. Кожа лица бледная и какая-то прозрачная, круги под глазами сине-серые, а сами глаза тусклые и больные, хотя обычно яркие, голубо-зеленые, как у родительской кошки Генриетты элитной породы Русская голубая.
— Ужас какой! — причитает расстроенная Ленка. — Чувствую себя преступницей! Нинка, прости!
— За что? — вяло и незаинтересованно спрашиваю я, провожая Ленку в гостиную.
— Это ж я тебя потащила в "Лакмус", — виновато вздыхает подруга, осторожно присаживаясь ко мне на диван, на котором я сижу, закутавшись в огромный серый плед крупной вязки, и размышляю о смысле жизни.
— Заметь, я бежала впереди тебя добровольно, — пытаюсь я шутить.
Голова уже не болит: она пустая, как спелый арбуз, даже звенит так же. У меня просто нет сил, никаких и ни на что.
— Представляешь, какой гад твой Алексей! — заводится Ленка, облегченно обрадовавшись, что я не виню ее в последствиях нашего похода в клуб.
— Мой? — икаю я и снова начинаю пить теплую воду с лимоном.
— А чей? — удивляется вмиг рассердившаяся Ленка. — Я его выбрала, а он выбрал тебя. Твой!
— Ага! Чтобы отравить! — бурчу я, запивая недовольство приятно кислой лимонной водой. — Или ты забыла такую маленькую подробность?
— Не отравить, идиотка, — искренне бесится Ленка. — А добавить остроты ощущений! Ты же сама попросила, а теперь их твой Холодильник через свои связи в спецслужбах вообще посадит!
— Посадит? — глупо переспрашиваю я. — Сама просила? Не просила я никаких таблеток!
— А кто, выпив со мной вторую в клубе и четвертую за вечер бутылку шампанского, начал жаловаться, что ему не хватает чувственности и интима? — прокурорские интонации в голосе Ленки заставляют меня боязливо поежиться. — Кто задирал юбку и подмигивал несчастным хоккеистам? Вот так…
И Ленку скривило на левый глаз.
— Задирал юбку? — не верю я Ленке. — Я не могла…
— Еще как могла! — вдруг смеется Ленка, вспоминая вчерашнюю ночь. — Как увидела напротив нашего столика Евгения, так и разошлась не на шутку! Коленки оголила, к Алексею прижалась и стала просить у него чего-нибудь этакого!
— Оголилась, прижалась и этакого? — выбираю я из потока слов самые невероятные для меня.
— Мы с тобой последний раз напивались так… знатно на прошлый новый год, — мечтательно вспоминает Ленка. — Конечно, я не успела ни сообразить, ни увидеть, как этот Алексей тебе в бокал таблетку бросил. Даже Евгений в реальном времени не заметил, только потом по видеозаписи, я так поняла, они с твоим Холодильником увидели, что произошло. Но это было… эпично!
— Что это? — чувствую, как горячий стыд лишает последних сил.
— To, как Евгений яростно отрывал тебя от Алексея. To, как аккуратно передавал тебя Холодильнику. И то, как жестко охрана Холодильника разбиралась с бедными спортсменами, — перечисляет довольная Ленка.
— Прямо в клубе разбиралась? — поражаюсь я.
— Нет, конечно! — фыркает Ленка. — Помню, как Холодильник сказал Евгению: "Лицо не трогать. Ходить после должны сами. Не перестарайтесь!"
— Кошмар! — хватаюсь я за голову. — Какая-то маленькая таблеточка — и я чуть не разделась перед Холодильником!
— На такое количество шампанского? Неудивительно! — утешает меня Ленка и с любопытством спрашивает. — А почему не разделась?
— Он потащил меня в душ прямо в платье, твоем белье и чулках! — пожаловалась я.
— Моем белье?! Варвар! — вопит Ленка, вскакивая. — Почему не сняла?
— Я ему предлагала, — шепчу я и краснею. — Он не согласился и облил меня холодной водой прямо в одежде!
— Не согласился? — пораженная Ленка плюхается обратно на диван. — Это уже интересно! А как лечил?
— Лечил? — я пожимаю плечами. — Сначала дал выпить мерзкую воду, вызывающую рвоту, потом держал, как овцу, над раковиной, пока меня выворачивало наизнанку. Знаешь, как было больно и противно?!
Ленка смотрит на меня блюдечными глазами:
— Тебя рвало, а он стоял рядом?
— Стоял, держал, не давал разогнуться, умывал лицо, заставлял снова пить эту мерзкую гадость и снова держал, — меня передергивает от неприятных воспоминаний.
— Боже, Нинка! — всплескивает руками Ленка. — Это невероятно!
— Нет ничего невероятного в том, что перепившей женщине стало плохо! — снова краснею я.
— Красивый, богатый, просто невероятный мужчина вместо того, чтобы проводить время с влюбленной молоденькой невестой или на все согласной шикарной любовницей, возится с тобой во время весьма неприятных… процедур, — с придыханием говорит почему-то расчувствовавшаяся Ленка и даже всхлипывает, будто собирается расплакаться.
— В чем подвох? — туплю и не понимаю я. — Ты же помнишь, что он меня караулит и за мной следит? Кто орал о нарушении моих конституционных прав?
— Это было до того как! — активно защищается Ленка. — До того, как он повел себя так… так…
Ошарашенная моим рассказом, Ленка долго не может подобрать слова, а я не могу понять, что она хочет сказать.
— Нинка! Это любовь! — наконец выносит вердикт определившаяся подруга.
— С чего ты взяла? — сразу пугаюсь я. — Какая любовь? Страсть, может быть. Одержимость, вероятнее всего.
— Страсть к невменяемой и накачанной непонятно чем женщине? — недоверчиво сомневается Ленка и мотает головой. — Бред! Он мог тебя кому угодно перепоручить. Вызвать врачей. Меня попросить за тобой поухаживать. В конце концов, не бегать за тобой по клубам и не спасать от невольных соблазнителей. А лично спасать от отравления было вовсе не обязательно, только если…
Ленка таинственно молчит, подняв вверх указательный палец, а я, как загипнотизированная, смотрю на этот палец и жду очередного приговора.
— Только если он по-настоящему не влюблен! — подводит итог подруга, хлопнув по дивану ладошкой.
— Влюбленный чужой жених, — ворчу я и кутаюсь в плед. — Мне чужого не надо.
Ленка морщится и терпеливо продолжает говорить:
— Нин! Он уже был в статусе жениха, когда познакомился с тобой. Теперь ему непросто: надо куда-то невесту девать. Ты же не можешь не понимать, что для него это брак по расчету. Но он же отложил свадьбу!
— Невесту можно деть в жены! — находчиво подсказываю я выход. — Что и произойдет рано или поздно. Перенос свадьбы — еще один способ воздействовать на меня. Он решил, что я ему нужна. Это страсть и одержимость. Влюбленный мужчина мужественно поговорил бы со своей невестой и по-порядочному переключился бы на меня.
— Быстро только кошки родятся! — парирует Ленка. — Еще неизвестно, чего от тебя ожидать! Он невесту бросит, а ты все равно хвостом вильнешь и не ляжешь в его постель. Что ж ему договоренности нарушать!
— Цинично! — злюсь я до дрожи, совершенно забыв, что это Ленкина версия, а не признание самого Холодильника.
— Эй! — трясет меня Ленка за плечи. — Подруга! Это мой вариант. Один из…
— Есть еще? — уныло интересуюсь я.
— Конечно! У нас с Димкой есть общая идея, — начинает новый круг размышлений Ленка.
— Вы с Димкой нас обсуждаете? — не верю я своим ушам.
— Конечно! Еще как! — поспешно подтверждает Ленка. — Тебя в агентстве все обсуждают. У всех свои версии.
Кто б сомневался! Наше агентство как одна большая семья: все друг друга любят и уважают, позволяя себе информационно вмешиваться в события чужой личной жизни.
— И какие? — сдаюсь я на милость родного коллектива.
— Никто, кроме Маринки, не верит, что ты станешь любовницей хозяина при живой невесте-жене, — Ленка загибает первый палец.
— А Маринка? — сердито щурюсь я.
— А Маринка всех сопротивляющихся таким мужчинам женщин считает скудоумными и богом обиженными, — делится информацией пронырливая Ленка.
— Что еще говорят? — осторожно спрашиваю я.
— Дальше проще, — Ленка приготовила второй и третий пальцы. — Либо женится, либо нет.
— Конечно, женится рано или поздно! — соглашаюсь я с обеими версиями.
— Ты не поняла! — смеется Ленка, поправив выбившуюся из моего хвоста прядку волос. — На тебе женится или не женится!
Хватаю ртом воздух, словно аквариумная рыбка, вытащенная из воды.
— На мне? — пищу я, потеряв от испуга голос. — Почему на мне?
— А кого он преследует? — Ленка крутит пальцем у виска. — Кого ревнует не просто к каждому столбу, а к каждому мужчине, прошедшему мимо? Да Димка сон потерял от страха. Его с пристрастием допрашивал Прохор Васильевич.
— Что у меня может быть с Димкой?! — возмущаюсь я, обретя от злости громкий голос. — Кроме дружбы? Он же маленький! На три года меня младше!
— Так! — Ленка делает руки в боки. — Что за возрастная дискриминация?! Я тебя на два года старше, но Димка и мне подходит!
— Ага! Парочка! Гусь и гагарочка! — хихикаю я. — То-то вы грызетесь постоянно!
— Я теоретически! — отбивается Ленка. — А ты над моими словами подумай! Редкий мужчина твой Холодильник! И страсть у него к тебе настоящая. А из нее много чего как плохого, так и хорошего выйти может.
— Ничего хорошего из этого не выйдет! — пророчески говорю я, прощаясь с подругой.
Сегодня состоится самый странный и необычный праздник из всех, которые мне доводилось организовывать. Это день рождения Машеньки Костровой, четырехлетней девочки, у которой есть тетя, дедушка, странный отец и нет матери. А еще у нее есть маленькая детская страсть — куклы.
Приведенные в порядок "чердачные" красавицы и сам Александр Юрьевич Климов- младший — единственные гости за столом именинницы. Ее отец, высокий и худой молодой мужчина, очень похожий на Светлану, свою родную сестру, дедушка Кирилл Иванович и Светлана Кирилловна сидят за соседним столиком. Больше "человеческих" гостей у ребенка нет. Так захотела сама Маша.
Я и Полиночка Треухова в наряде Коломбины ведем этот необычный вечер по сценарию, который дался мне непросто. Детский праздник без детей. Условие именинницы.
Студенты театрального училища, от Буратино до Мальвины, проводят для Маши веселые подвижные игры, в которых она соглашается участвовать сначала с опаской, потом с все большей охотой. Я оказалась права: Маша никогда и ни с кем так не играла. Почему? Не понимаю.
Добрый, нежный взгляд Холодильника, которым он смотрит на свою будущую племянницу в течение всего вечера, как по мановению волшебной палочки становится острым и злым, когда он смотрит на меня. Меня, Барби-Русалочку. Ленкино ателье справилось с заказом великолепно: по Ленкиному же эскизу создана обтягивающая блестящая голубо-зеленая юбка-хвост в пол и топик-лиф, оставляющий открытыми плечи и живот. Прекрасно зная, что за открытый живот я получу десять лет лагерей без права переписки, Ленка закрыла его невесомой прозрачной тканью с блестящими вкраплениями. Судя по флюидам недовольства и раздражения, которыми сочится Холодильник, прикрытый живот меня не спасает. Видимо, условный срок я все-таки получу.
Наряженная в платье наподобие кукольной одежды, именинница Машенька и вправду похожа на дорогую фарфоровую куклу, ожившую в мире людей. Как и обещала, Светлана помогла Маше подготовить подарок для гостей — выученное наизусть стихотворение. Артистично и как-то по-взрослому девочка, поставленная на резную табуреточку, прочла:
Верещит в углу сверчок,
Дверь закрыта на крючок.
Я разглядываю книжку
Про хрустальный башмачок.
Во дворце веселый бал,
Башмачок с ноги упал.
Очень Золушке обидно
Покидать высокий зал.
Но она домой ушла,
Платье пышное сняла
И опять в тряпье оделась
И работать начала…
Стало тихо и темно,
Лунный луч упал в окно.
Слышу голос мамин милый:
"Спать тебе пора давно!"
Замолчал в углу сверчок.
Повернусь-ка на бочок -
Догляжу во сне я сказку
Про хрустальный башмачок.
Дедушка и тетя дарят Маше… хрустальные башмачки — итальянские прозрачные туфельки.
Холодильник удивляет меня, когда приглашает Машу танцевать, взяв девочку на руки. Она крепко обнимает сильную шею Шаши и счастливо смеется при каждом крутом повороте Холодильника вокруг своей оси. После танца Климов-младший встает на колено и дарит нашей живой кукле… кольцо с драгоценным камушком. Это изумруд.
Нежные пирожные в виде разноцветных бабочек подают всем, в том числе и семи куклам. Тоска и жалость сжимают мое сердце, вызывая першение в носу и горле. Это самый печальный праздник в моей жизни! Да по сравнению с ним торжественный развод Тарасовых — фестиваль юморины.
— Нина Сергеевна! — восхищенный тон в голосе Кирилла Ивановича слегка напрягает. — Это было великолепно! Так, как мы и хотели!
Элегантный дедушка Маши ведет меня в медленном танце и параллельно делает комплименты. Благодарно киваю головой, но ничего не отвечаю. Я в шоке. Без комментариев. Странно то, что вы именно так и хотели.
Танцующие рядом Холодильник и Светлана бесят меня самим своим существованием, а не только танцем, в котором Хозяин крепко прижимает к себе невесту и сверлит меня взглядом ревнивого мужа, наконец-то поймавшего изменницу-жену с поличным.
— Как русалочье платье удивительно окрасило ваши прекрасные глаза! — не унимается Кирилл Иванович. — Просто наполнило цветом!
Приклеиваю кукольную улыбку и снова ничего не отвечаю.
Кирилл Иванович неожиданно целует по очереди обе моих руки — и я начинаю бояться, что Холодильник на глазах у всех трансформируется в Чайник или Самовар. Еще не выбрала во что, но точно кипящее и выпускающее пар. Ожоги разной степени гарантированы.
Если я не придумаю, как справиться с одержимостью Хозяина, он скоро либо убьет меня, либо запрет в высокой башне от всего мира. И это не метафора!
— Это явно лишнее, благодарю вас, — мягко улыбаюсь я настырному мужчине, отбирая свои руки.
— Не откажете мне в удовольствии пригласить вас на ужин? — настаивает Кирилл Иванович, провожая к столику.
Няня и странный молчаливый отец увозят Машу домой, а мы, взрослые, остаемся "праздновать".
— Нина Сергеевна! — Светлана лучится счастьем. — Спасибо Вам за Машу. Она сегодня ляжет спать счастливой. Она год ждала кукольного дня рождения!
Пока я думаю, что ответить, Кирилл Иванович рассказывает всем:
— Нина Сергеевна согласилась поужинать со стареющим холостяком!
Мои глаза, по моим же подсчетам, должны были увеличиться вдвое, но то, что неинтеллигентно открылся мой рот, это совершенно точно.
Слова будущего тестя срывают Холодильнику последний предохранитель. В отражении карих глаз я уже посмотрела диафильм: моя мучительная смерть, прощание с моим бездыханным телом, девять дней, сорок, годины… Все как и положено…
Остаток вечера проходит так: Холодильник молчит и сердится, я сержусь и молчу, Светлана болтает без умолку, Кирилл Иванович сыплет комплиментами и шутками. Когда семейство Костровых отбывает из агентства вместе с Холодильником, мы с друзьями садимся пить чай с пирожными-бабочками.
— Платье какое удивительное! — улыбается Дарья Владиленовна. — Какая оригинальная идея!
— Это все Ленка! — хвастаюсь я талантами подруги. — Ее идея, ее исполнение!
— Ты супер! — хвалит Костик, съедая четвертое пирожное. — Но жалко тебя.
— Точно! — подхватывает Димка. — Шла бы переоделась. Вернется ведь… А сегодня полнолуние.
— Слушайте! — смеюсь я. — Я с декабря только и делаю, что постоянно переодеваюсь!
— Зато жизнь нескучная! — утешает меня Павла Борисовна.
— Обхохочешься! — мрачно подтверждаю я. — Пара часов у меня, наверное, есть…
В этот момент в кафе возвращается Холодильник.
— Госпожа Симонова-Райская, прошу вас подняться в мой кабинет.
Хозяин разворачивается и уходит.
— Ты кричи, если что, — усмехается Костик. — Я могу полицию вызвать.
— Глупости, — гладит меня по руке Дарья Владиленовна. — Идите, наша принцесса! Идите навстречу своему… начальнику. Нехорошо заставлять начальство ждать.
— Нинка! Подтверди при свидетелях, что свой письменный прибор ты завещаешь мне! — просит Димка.
— Перебьешься! — вяло шучу я и отправляюсь к Хозяину.
По дороге трусливо передумываю и на цыпочках пробираюсь в свою квартиру. Получилось!
В темноте сбросив туфли, прохожу в гостиную. Свет ночного города бьет в расшторенные окна, оставляя на полу ленивых фонарных зайчиков. Иду к дивану, стараясь на них не наступить. Блестки на ткани в свете уличных фонарей переливаются и превращают меня в сказочную принцессу.
Потягиваюсь и говорю блесткам:
— Эх! Где же мой принц, а? — и с размаху сажусь на диван.
Уже приземлившись вторыми девяноста, понимаю, что это не диван. Это чьи-то колени. Закричать не успеваю: широкая ладонь зажимает мне рот.
— Я здесь, моя принцесса!
— Вы?! — так далеко с места без разбега может в нашей семье прыгать только кошка Генриетта. Теперь и я.
Больно, очень больно ударяюсь о край журнального столика. От падения можно уберечься, расставив ноги, но в юбке такого фасона этого не сделать. Вскрикнув, шатаюсь и падаю прямо в руки вставшего с дивана Холодильника.
— Польщен! — усмехается он, включая торшер-шар. — И мечтать не смел, что вы сами упадете ко мне в руки. Думал, придется уговаривать пару часов. Сэкономим время.
— Как. Вы. Сюда. Попали?! — вырываюсь я. — Это моя квартира!
— Так же, как и в первый раз две недели назад, — напоминает он мне день, вернее, ночь моего позора.
— Это уголовно преследуемое деяние! — важно пугаю я его.
— Ваше очередное платье — вот деяние! — ожидаемо рычит Холодильник.
— Это смешно! — бросаюсь я в атаку. — Это костюм Барби-Русалочки. Куклы! Это сценарий! Это моя работа!
— Тысячи, сотни кукол, почему именно с голым животом? — в сироп сарказма Холодильник обмакивает каждое слово.
— Это любимая кукла Маши! — считаю нужным объясниться.
— Если бы вы сшили костюм с закрытым животом, ребенок бы и не заметил! — Климов-прокурор категоричен.
— Неправда! Просто костюм сделан один в один! Что непонятного? — криком парирую я. — Я же не собираюсь идти в нем в ресторан с Кириллом Ивановичем.
— Об этом вообще забудьте! — резко отрезает Холодильник.
— Послушайте, Александр Юрьевич! — я осторожно беру мужчину за локоть и придумываю, как поменять тему разговора. — Я так и не поблагодарила вас за помощь в клубе. Вы спасли меня от позора и чего-то большего.
Холодильник подозрительно щурится, не доверяя мне ни на грош.
— Вы орали, чтобы я катился к черту, — напоминает он. — Набросились на меня с душевой лейкой. Намочили.
— Была не в себе. Осознала. Прошу прощения, — приглашающий на выход жест копирую талантливо.
Холодильник хватает меня за талию и прижимает к себе, положив горячую ладонь на мой почти голый живот.
— Кирилл Иванович смотрел весь вечер только сюда. А я придумывал, как сдержаться и не напугать ребенка и персонал агентства, — шепчет Хозяин, начав гладить мой живот.
— Ваша ревность больна, дика и нелепа, — вздохнув, отвечаю я. — Мы друг другу никто.
— Вы для меня то, что я не готов делить ни с кем, — ладонь не останавливается, поглаживаниями вызывая дрожь во всем теле.
— Почему? — тихо стону я.
Этот стон вызывает дрожь, но уже не мою, а его сильного и большого тела.
— Потому что ты моя, — легко переходя на "ты", отвечает он, впечатав мое тело в свое, до боли, до нового стона.
— Почему? — снова спрашиваю я. — Кто так решил?
— Я. Я так решил. А я своих решений не меняю, — вторая рука спускается на мое бедро, пострадавшее от встречи со столиком, и начинает ласково растирать место ушиба. — Надо намазать кремом. Снимите платье.
— А мое решение не учитывается? — с трудом справляясь с желанием вцепиться в лицо Холодильника, говорю я.
— Учитывается. Но только положительное, — усмехается мне в рот Хозяин, усиливая нажим на живот и на бедро.
— Это сумасшествие какое-то, — устало шепчу я.
— Вот с этим согласен, — кивает он. — Так что насчет платья?
— Нет. Не сниму, — отвечаю я, вырываясь и отступая на шаг назад. — Даже если вы посадите меня в этой квартире под домашний арест, вы меня не получите и за сто лет.
— Спорное утверждение, — почти смеется он надо мной. — Просто я и вполсилы не старался. Берегу ваши нежные чувства.
Звонок в дверь заставляет меня вздрогнуть. Господи! Почти ночь! Кто это может быть? Никто из Карповых. Без предварительного телефонного звонка они в дверь не позвонят. Ленка? Ночью? Вряд ли.
— Нина Сергеевна! Надо поговорить. Это срочно! — глухой голос за прочной дверью узнаваем. Кирилл Иванович.
Открываю рот, чтобы ответить, что не открою дверь. Но сказать ничего не успеваю. Холодильник прижимает меня к двери, закрывая рот поцелуем.
Следующие минуты, показавшиеся мне часами, тянутся бесконечно. Десять? Пятнадцать? Двадцать? Не знаю. Кирилл Иванович, не замолкая, что-то говорит на лестничной площадке. Холодильник целует меня. Лихорадочно, не останавливаясь ни ка секунду, не давая набрать воздуха в легкие.
— Нина! — настойчивый бизнесмен Костров начинает стучать в дверь. — Я не верю, что вы спите. Откройте, мне надо рассказать вам о Саше, Александре Юрьевиче. Холодильник замирает, на секунду оторвавшись от моих губ и встретившись со мной взглядом, потом снова целует болезненно вспухшие, истерзанные губы, но нежно, едва касаясь.
Но как только я хочу ответить Кириллу Ивановичу, поцелуй углубляется и становится почти безумным. Одной рукой Холодильник берет меня за горло, на другую наматывает мои распущенные русалочьи волосы.