Дружба между мужчиной и женщиной ослабевает к вечеру.
Народная мудрость
Собрание тайного общества последователей Нины проходит в моей большой, но уютной квартире.
— Что с Тарасовыми? — беспокоится растерянный Димка. — У нас же почти все готово. Неужели отменим?
— Праздник для Тарасовых проведем, даже если не удастся уговорить хозяина подписать договор! — авторитетно утверждаю я. — Надо только быть уверенными, что Хозяина не будет в агентстве.
— Заманчиво, но опасно! — осторожно предостерегает Римма Викторовна. — Он совершенно непредсказуем. Появиться может в любой момент.
— Поэтому нам нужны железобетонные гарантии его отсутствия, — терпеливо объясняю я Римме Викторовне и Павле Борисовне. — И это ваше задание.
— Мы не сможем провести проект по нашей бухгалтерии, — строго напоминает мне Павла Борисовна.
— Тарасовы готовы расплатиться наличными, — радостно сообщаю я заговорщикам. — Просто сделаем расчеты, как для безнала, чтобы в случае чего все-таки провести задним числом.
— Безумство! — со страхом смотрит на нас Ленка.
— Нет. Если заручиться поддержкой Юрия Александровича, — успокаивает ее мудрая Павла Борисовна и, хитро улыбаясь, добавляет. — А мы заручились. Обговорив основные детали подпольного праздника, часть заговорщиков расходится. С оставшимися разговор принимает более личный характер.
— Вы с Холодильником сегодня все рекорды по крикам побили, — смеется довольный Димка. — А ведь когда он только приехал, таким тихим показался… Изменившийся. Молчаливый. Спокойный. Нет! Наша злобная Нинка на метле прилетела — началась буря!
— Он похудел, — некстати вспоминаю я, пропустив, но запомнив Димкину шутку.
— Сохнет от любви, — подсказывает Ленка. — Шутка ли! Сорок пять дней без женщины!
— Этого мы знать не можем! — вяло протестую я, ощутив, как сжалось что-то внутри и родилось нечто гаденькое и необъяснимое.
— Гарантирую! — клянется Ленка, положив руку на сборник стихов Окуджавы, который лежит на журнальном столике. — Чем закончилась история с рубашкой?
— Не знаю, — с удовольствием хихикаю я. — От твоей коралловой он наотрез отказался! Орал так, словно бизнес потерял.
— Сейчас посмотрим! — Костик быстро-быстро набирает что-то в своем ноутбуке, с которым никогда не расстается. — Вот ваш Холодильник!
С экрана на нас смотрит счастливая Светлана в роскошном вечернем розовом платье, так идущем ей. Потому что молодая и свежая. В моем возрасте с розовым надо быть очень осторожной. Холодильник с лицом директора кирпичного завода, слегка придерживая Светлану за талию, смотрит в объектив светского фотографа. Он в привычной белоснежной рубашке. Пустячок, а приятно…
— Что-то он не так доволен, как его несостоявшаяся невеста, — замечает Ленка.
— Почему несостоявшаяся? — спорю я с подругой. — Еще ничего не ясно.
— Мне, — Ленка тычет себе в грудь указательным пальцем, — все совершенно ясно с самого начала! Александр Юрьевич в поиске способа удовлетворить всех и в ожидании окончания второго месяца разлуки.
— Так не бывает! — горячусь я. — Всегда надо выбирать. Я согласна, что часто это непросто, но никто не просил его выбирать. Мне кажется, что он и не собирался это делать…
— Он давно выбрал. Ему просто девушка попалась красивая, но туповатая, — сетует Ленка, подмигивая нашим мальчикам.
— Неправда! — горячится расстроенный Ленкиными словами Димка. — Светлана не туповатая. Она просто… скромная и застенчивая.
— Да не о твоей Светлане речь! — крутит у виска Ленка. — Здесь другие главный приз за тупость выиграли. Те, которые вне конкуренции.
— Не смешно! — громко протестую я. — Это только твои домыслы. Ты за Хозяина сама все придумала. А ему от меня только одно надо было. Он этого не получил — и был таков!
— Он это самое получить может платно и бесплатно в любое время суток! — вдруг поддерживает Ленку Костик. — А на тебе его замкнуло так, что все агентство на цыпочках и шепотом несколько месяцев жило, пока он не уехал так надолго.
— Да уж… — тянет Димка. — Теперь он вернулся, встретился с Нинкой и вспыхнул снова. Как говорится, из искры возгорится пламя!
— Ага! Из искры! — подхватывает шутку Костик. — Нет! Просто наша Нинка была с канистрой бензина.
— Клоуны! — беззлобно огрызаюсь я. — Вы выдаете желаемое за действительное. Такие люди, как Холодильник, не руководствуются чувствами. Только логикой. Ну, сбил слегка программу сначала, причем от злости, а потом перезагрузился — и как новенький!
— Нет! Его сбило окончательно и бесповоротно, — убеждает меня Ленка, — Он давно твои вводные в программу включил и несколько вариантов твоего завоевания просчитал. To, что происходит сейчас, просто один из вариантов. Не сработает — просчитает другой. Не удастся со вторым — будет третий!
— Это не походило на завоевание! — сердито ворчу я. — Это было… соблазнение, давление, запугивание, в общем, что угодно, но не завоевание.
— Звучит как песня! — мечтательно закатывает глаза Ленка. — Каждая вторая женщина о таком всю жизнь только в книжках читает да в фильмах смотрит! Влюбился. Воспылал почти животной страстью. Активно принуждает к сексу, но не насилует. а уговаривает. Просто список желаний на новый год, а не программа действий маньяка!
— Девочки! — предупреждающе смеется Димка. — Вы нас плохому научите! Вернемся к Светлане. Она сегодня напоминала про обещанный праздник для Маши.
— Я очень-очень хочу подготовить такой праздник! — искренне горячусь я. — Но для живой девочки Маши! Настоящий детский праздник. С детьми, понимаете?!
— Понимаем! — мои друзья синхронно кивают головой.
— А где ты ей детей возьмешь? — спрашивает меня Димка. — Напрокат?
— Я что-нибудь придумаю, — не сдаюсь я. Гоняю мысли об этом туда-сюда постоянно. — И еще я хочу найти ее мать.
— Зачем? — теперь звучит синхронный вопрос от троих.
— Чтобы понять, что произошло, — объясняю я. — Это не дает мне покоя.
— Вообще-то я могу помочь, — обещает Костик. — Я тут порылся… И вот, что нашел.
Костик разворачивает в мою сторону экран своего компьютера. На фотографии молоденький Михаил рядом с такой же юной девушкой- невестой. Свадьба Климова-младшего. Потом мы просматриваем видео пятилетней давности, которое на просторах интернета нашел Костик. Щуплый сын Кирилла Ивановича кажется мне по-настоящему счастливым. Он так трогательно оберегает свою невесту, что даже наши чужие глаза видят, как молодые любят друг друга. "Татьяна" — моя память услужливо предлагает имя жены Михаила, так ее назвал свекр, Климов-старший. Мою маму зовут так же, но я и в страшном сне не могу себе представить, чтобы она бросила меня, свою единственную дочь. Татьяна и на фото, и на видео выглядит как счастливая, по-настоящему влюбленная женщина.
— Почему? — удивленно произношу я.
— Может, она наркоманкой стала? — осторожно предполагает Ленка. — У богатых это часто скрывается, чтобы репутацию семьи не испортить.
— Вариант! — поддерживает Ленкину версию Димка. — Поэтому ее и выгнали. Хотя… Возможно, что и не выгоняли. Лечат где-нибудь в закрытой частной клинике и от всех скрывают и ее саму, и информацию о ней.
— Или заграницей! — увлеченно подхватывает Костик и таинственно добавляет. — Но…
— Но? — мне не терпится узнать, что нарыл наш пронырливый айтишник.
— Но она жива, здорова, живет в новой семье. Уже три года, — рассказывает Костик, довольный произведенным впечатлением.
— Вот стерва! — пряча слезы, возмущается Ленка, для которой вопрос материнства болезненно тяжел. Моя подруга потеряла ребенка за два года до нашего знакомства во время долгого и сложного развода с "негодяем" Витькой. Выкидыш на поздних сроках. — Убила бы! Живет себе, а ребенок брошен. Семья, конечно, богатая, только мать ничто не заменит. Деньги тем более…
Мое сердце сжимается, отдаваясь болью под лопатками. Как же так? Почему?
— Я вам больше скажу, — как-то странно вздыхает Костик, словно боится нас расстроить. — У нее двое детей. Погодки. Мальчик и девочка. Пацан двух лет и годовалая девочка.
Мы пораженно молчим. Ленка всхлипывает. Это более чем странно… Кирилл Иванович описал мне Татьяну безответственной и равнодушной. Просто профессиональной кукушкой.
— Ты сможешь ее найти? — быстро загораюсь я новой идеей. — Пожалуйста!
— Постараюсь. Думаю, что смогу, — самодовольно усмехается Костик. — Дай мне времени до завтра.
Звонок в дверь заставляет меня посмотреть на часы. Правильно, девять часов вечера. Как по будильнику.
— О! — подкравшись к дверному глазку, шепчет Ленка. — Твой Дежурный!
— Мне теперь страшно любопытно, твой Холодильник ему руки-ноги медленно переломает или быстро голову свернет? — хохмит Димка, потирая руки.
— Ну, пятнадцать дней тронуть не должен, если слово сдержит, — неуверенно говорю я, растерявшись.
— А потом свернет, не сомневайся! — убеждает меня довольный ситуацией Димка и просит. — Достанешь билетики в первый ряд на это представление?
— Они лучшие друзья, — фыркаю я. — Мне поначалу вообще казалось, что его Холодильник приставил ко мне вместо Евгения. Типа негласной охраны.
— Поначалу? — улыбается Димка. — А теперь тебе так не кажется?
— Теперь нет! — смеется на цыпочках отошедшая от двери Ленка. — Не зря же все агентство зовет его Дежурный.
Мои друзья несколько минут посвящают издевательствам надо мной и Матвеем Сокольским, который ежедневно приезжает в агентство меня "навестить". Даже не знаю, как так получилось…
Полтора месяца назад, на следующий день после того, как Матвей привез меня домой из загородного коттеджа Холодильника, он появился снова под предлогом проверить, все ли со мной в порядке. В тот день он довольно долго сидел в нашем кафе и болтал с приходящими перекусить сотрудниками. Потом караулил меня под моим кабинетом. Я думала, чтобы приставать с расспросами. Но я ошиблась.
— Милая моя! — Матвей широко развел руки, словно собрался крепко обнять.
— Да у вас тут так интересно! Я получил ответы на множество вопросов.
— А именно? — осторожно спросила я лучшего друга Холодильника, который заявился в агентство в элегантном сером костюме и пепельно-серой рубашке.
Смешно! Жили у бабуси два веселых гуся. Один серый. другой белый.
— Видите ли, — усмехнулся Матвей, заглядывая мне в глаза и ожидая какой- то реакции. — Час назад я пил кофе с главой рекламного отдела. Теперь…
— Вы знаете обо мне все и даже больше! — искренне-облегченно рассмеялась я. — После Марины мне лучше не придумать. Не буду и пытаться…
— Почему же? — картинно расстроился Матвей. — Теперь вопросов еще больше! Я просто сгораю от любопытства, милая!
— И чем же я вам так мила? — удивилась я, приправив свой вопрос иронией.
— Вы милы сами по себе! — радостно сообщил мне Матвей. — Я чувствую, что являюсь вашим спасителем. Пока не понял от чего, но точно знаю, от кого. Это вы признаете?
— Признаю! — мне весело и грустно одновременно. Что было бы, если бы вчера в доме Климова на оказался неожиданно приехавший друг?
— Значит, вы должны мне кое-что приятное! — Матвей осторожно, почти с опаской взял меня за локоть. — Завтрак? Обед? Ужин?
— Максимум — полдник! — невольно рассмеялась я, настойчиво освобождая свою руку.
— Оригинально! — подхватил смех Матвей. — Мне тридцать лет, а я еще никогда не полдничал с красивой, нет, очень красивой девушкой!
— Тогда я вас угощу! — пообещала я, уверенная, что передо мной шпион Хозяина.
— Вы в курсе, — подобострастно говорит мне Матвей, — что ваши глаза толкают мужчин на необъяснимые поступки? Только что они были голубыми. теперь почему-то зеленые.
Мы сидим в нашем кафе, и Павел Денисович угощает нас настоящей творожной запеканкой, за возможность попробовать которую любой из нашего агентства отдаст ползарплаты.
— Боже! — восклицает Матвей, положив в рот маленький кусочек запеканки. — Я прошу политического убежища в вашем агентстве. Могу отрабатывать дворником или посудомойкой.
Я смеюсь, попадая под обаяние его веселых серых глаз, смотрящих на меня с интересом, но без подтекста.
С того самого дня ежедневно Матвей появляется в агентстве под любым предлогом: пополдничать у Павла Денисовича (подсел, что ж поделать!), привезти мне букетик подснежников (не смог пройти мимо, надо подарить, ведь их уже сорвали!), прочесть мне новое стихотворение, которое он выучил (раз в неделю учу по одному стихотворению — и так всю жизнь!), пригласить на выставку, на прогулку, в театр, в кино (знаю, что не пойдете, милая, но… попытка не пытка!).
За полтора месяца все в агентстве так привыкли к Матвею, что он, с легкого языка Павлы Борисовны, получил прозвище Дежурный.
Последнюю неделю Матвей приходит в девять часов вечера, минута в минуту. Агентство уже закрыто, и он приходит со стороны внутреннего двора ко мне в квартиру. Напрашивается на чай и развлекает меня стихами или шутками. Задерживается ненадолго, минут на тридцать-сорок. Потом уходит, чтобы прийти на следующий день.
— Запускать? — хихикает Ленка.
Киваю и задумываюсь: Матвей вообще знает, что Холодильник вернулся? Или нет?
Май стоит теплый, почти жаркий. Матвей в легких джинсах и синей футболке.
— Всем привет! — здоровается Дежурный. — Вечеринка или заговор?
— Вечеринка! — отвечаю я.
— Заговор! — дружно подтверждают Ленка, Костик и Димка.
Матвей раскатисто смеется, наполняя весельем и хорошим настроением комнату.
— Проводишь? — находчиво спрашивает Димку Ленка.
— Конечно! — быстро понимает намек мой помощник и вскакивает с дивана. Друзья уходят, оставляя нас наедине и напоследок беспрестанно подмигивая.
— Обязательно скажи своему Дежурному, что жить ему осталось две недели, — Димка очень доволен собой и своей шуткой.
— Окуджава! — улыбается Матвей, увидев на журнальном столике старый сборник стихов. Он начинает артистично декламировать:
Эта женщина! Увижу и немею.
Потому-то, понимаешь, не гляжу.
Ни кукушкам, ни ромашкам я не верю
и к цыганкам, понимаешь, не хожу.
Напророчат: не люби ее такую,
набормочут: до рассвета заживет,
наколдуют, нагадают, накукуют…
А она на нашей улице живет!
— Прекрасно! Спасибо! — благодарю я гостя, улыбаясь против воли от уха до уха, и говорю. — Мне есть, чем ответить!
Девочка плачет: шарик улетел.
Ее утешают, а шарик летит.
Девушка плачет: жениха все нет.
Ее утешают, а шарик летит.
Женщина плачет: муж ушел к другой.
Ее утешают, а шарик летит.
Плачет старушка: мало пожила…
А шарик вернулся, а он голубой.
— Прелесть! — улыбается мне Матвей.
— Еще какая! Это наивное стихотворение Окуджавы мое любимое! — соглашаюсь я.
— Вы не поняли! — смеется Матвей, обливая меня теплым расплавленным оловом добрых серых глаз. — Это вы, милая, прелесть!
— Спасибо за комплимент, — осторожно говорю я. — Но он лишний.
— Почему? — глаза Матвея внезапно становятся темно-серыми, как хмурое весеннее утро. — Мне приятно говорить вам комплименты, тем более они правдивы и искренни.
— А мне неприятно, — честно отвечаю я. — Вернее, не неприятно, а неловко. Я не хотела бы изменять что-то в наших отношениях.
— У нас есть отношения? — быстро спрашивает меня Матвей, подходя близко-близко.
— Нет. To есть, да… — путаюсь я под внимательным строгим взглядом насторожившегося мужчин. — Я не знаю. О дружбе говорить рано, об отношениях бесполезно.
— Почему? — снова быстрый вопрос и странный взгляд.
— Дружба для меня чувство серьезное и ответственное, — я старательно подбираю слова для объяснения своих представлений о жизни. — А отношения я ни с кем строить не готова.
— Почему? — звучит в третий раз.
— Потому что не люблю, — тихо и твердо отвечаю я, не отводя своего взгляда. — Других отношений с мужчиной я себе не представляю.
— Отношения можно вырастить, выкормить, взлелеять, — шепчет Матвей, беря меня за руку.
— Тогда для меня это не чувство, — возражаю я, забирая свою руку. — Я не хочу растить и лелеять.
— Чего же вы хотите? — Матвей не собирается отодвигаться.
— Я хочу абсолютного понимания невозможности существования отдельно, — говорю я, отступая назад.
— Это тоже может прийти постепенно, — не соглашается со мной Матвей.
— Зачем вам это? — подозрительно спрашиваю я. — Это задание вашего друга или ваша инициатива?
Матвей недовольно хмурится, досадливо морщась:
— Милая! Я не из тех, кто выполняет задания. Платон мне друг, но истина дороже!
— Тогда зачем эти ежедневные встречи? — начинаю я допрос с пристрастием.
Матвей долго молчит, потом отходит к окну, смотрит на улицу. Только минут через пять напряженной тишины он начинает говорить:
— Не буду врать, что у меня "понимание невозможности существования отдельно", но я близок к этому.
— Не надо! — испуганно прошу я. — Мне бы не хотелось…
— Но дружбу? Дружбу ведь можно вырастить и выкормить? — не сдается Матвей, повернувшись ко мне со странным выражением лица. — Или вы из тех, кто не верит в дружбу между мужчиной и женщиной?
— Не знаю, никогда об этом не задумывалась, — теряюсь я. — Хотя с Димкой и Костиком я дружу. С Костиком четыре года, с Димкой два.
— Вот! — радостно восклицает Матвей. — Значит, бывает такая дружба?
— Они моложе меня, — привожу я первый аргумент.
— Возраст дружбе не помеха, — парирует Матвей. — Вы дружите с Карповыми, а они вас все значительно старше.
— Они мои подчиненные, — вспоминаю я.
— Вообще не аргумент! — смеется Матвей. — Как раз дружить с подчиненными — дурной тон!
— Наше агентство вообще необычное! — горячусь я.
— Я заметил! — успокаивает меня Матвей. — Мне у вас очень нравится. Здесь пахнет традициями и временем. А это дорогого стоит!
— Спасибо! — на этот раз моя благодарность искренняя.
— Пожалуйста! — смеется Матвей. — Не хотите прогуляться?
— Нет. Не хочу, — привычно отказываюсь я.
— Но начинающие друзья вполне могут себе позволить прогуляться, — усмехается мужчина.
— Я не могу, — возвращаю Матвею усмешку. — Чай?
— Нет. Откажусь, пожалуй, — расстроенно отвечает Матвей, наполнив хитрые глаза печалью. — Вы подтверждаете одно из самых печальных моих предположений.
— Поделитесь, какое? — против воли улыбаюсь я обаятельному мужчине.
— Обязательно, но не сейчас, — обещает Матвей и идет к выходу. — До завтра, милая!
Утром в мой кабинет приходит довольный Костик.
— Вот адрес Татьяны. Хочешь совет?
— Хочу, — покорно соглашаюсь я, испытывая радостную тревогу. Я не совсем дурочка и понимаю, конечно, что не верну Маше мать. Но я хотя бы пойму, что произошло в этой странной семье.
— Она каждый вечер гуляет в парке возле дома с обоими детьми. В такую хорошую погоду часа два, не меньше. Где-то с шести до восьми, — выдает нужную мне информацию Костик. — Вот ее свежее фото.
На фотографии я сразу узнаю девушку со старого видео. Чуть поправилась. Выглядит спокойно-счастливой. Сидит на лавочке с букетом белой сирени в руках и улыбается фотографирующему нежно, с любовью. Как?! Как она может быть такой довольной и расслабленной, когда бросила свою первую дочь? Видела ли она, в кого превратилась маленькая одинокая девочка?
— Не реви! — бурчит Костик, стесняясь моих слез. — Поедешь?
— Поеду! — решительно отвечаю я, вытерев слезы.
После ухода Костика некоторое время сижу, рассматривая фотографию. Боюсь ехать одна. Надо, чтобы кто-то меня сдерживал. Ленка отпадает: все, что касается брошенных детей, ей противопоказано. Димка кажется мне незрелым для настоящего помощника. Костик по вечерам занимается спортом. Карповых вообще привлекать нельзя — вредно для из здоровья.
— Матвей! Привет! — за полтора месяца впервые звоню мужчине сама. — Есть просьба. Поможешь?
— Милая! Это не розыгрыш? — пораженным голосом спрашивает Матвей. — Я тебе нужен?
— Для дружеской услуги, — спохватываюсь я, сделав вид, что не заметила переход на "ты". — Вечером, около шести.
— Рад, что ты вспомнила обо мне, — проникновенно говорит Матвей, закрепляя успех. — Очень рад. Спасибо.
Вечером Матвей приезжает за мной, и мы едем на другой конец города, в новый жилой микрорайон. Припарковавшись, прогуливаемся в довольно большом парке. В этот теплый майский день в парке много народа. Почти все с детьми. Пугаюсь, что могу не найти Татьяну. Еще по дороге коротко рассказываю Матвею о цели нашей поездки. Сначала он пораженно молчит, потом осторожно говорит:
— Милая! Твое ли это дело?
— Не мое! — со вздохом соглашаюсь я. — Но ничего с собой поделать не могу! Если бы ты видел Машу, ты бы понял меня.
— Как скажешь, — медленно отвечает Матвей. — Рад помочь.
Именно Матвей увидел и узнал Татьяну. Она раскачивала на качелях маленького хорошенького мальчугана одной рукой, а другой рукой придерживала за ручку ярко-желтую детскую коляску.
Пока я мучительно придумывала, как подойти и начать разговор, Матвей неожиданно взял меня за руку и решительно повел по направлению к Татьяне.
— Здравствуйте, Татьяна! — Матвей остановился возле качелей.
Женщина удивленно посмотрела на нас и ничего не ответила. По выражению ее лица было понятно, что она мучительно пытается вспомнить нас, но не может.
— Нет! — начала объяснять я. — Вы нас не знаете. У нас к вам важное дело. Мы можем поговорить?
— Я не виновата! — схватив ребенка с качелей, она прижимает его к себе левой рукой, правой пытаясь толкать вперед коляску, чтобы обойти нас.
— Не бойтесь! — Матвей встает на пути коляски. — Мы не причиним вреда ни вам, ни вашим детям. У нас только пара вопросов.
— Я отдам деньги. Позже. У меня пока нет! — в глазах Татьяны плещется настоящее отчаяние.
— Нам не нужны никакие деньги! — я молитвенно складываю руки. Только поговорить.
Я усиленно улыбаюсь перепуганной женщине, Матвей, получивший локтем в бок, тоже приветливо и обаятельно улыбается.
— Вы от кого? — слегка успокаивается Татьяна.
— Мы от себя. Мы только спросить, — продолжаю уговаривать я.
— Давайте присядем! — берет в свои руки ситуацию Матвей и ведет всех нас к длинной деревянной лавке.
— Что вам нужно? — Татьяна тяжело дышит, сев и посадив на колени сына, спокойного мальчишку, одетого в милый бело-голубой полосатый костюмчик.
— Вы мама Маши Климовой?! — выдаю я вдруг без предисловия.
Татьяна охает и прижимает к себе ребенка, пытаясь встать. Матвей аккуратно придерживает ее, не давая подняться.
— Не бойтесь! Хотите мы покажем вам свои документы?! — почти кричу я, пытаясь ее удержать, и начинаю рыться в сумочке в поисках паспорта. Татьяна внимательно рассматривает мой паспорт и водительские права Матвея, немного успокаивается.
— Что именно вы хотите знать? — дрожащим голосом говорит Татьяна.
— Вы мама Маши Климовой?! — повторяю я вопрос.
— Да! — кивает Татьяна, глядя вперед стеклянными глазами.
— Почему вы оставили ребенка отцу и не пытаетесь участвовать в жизни Маши? — пытаю я ее. — Вас выгнал муж или его отец?
Татьяна вглядывается в мое лицо, пытаясь что-то увидеть.
— Я ушла сама.
— Почему? — не могу удержаться от дурацкого вопроса. — Разлюбили Михаила?
— Михаила? — непонимающе переспрашивает Татьяна. — Да. Нет. Дело не в этом.
— А в чем? — вкрадчиво спрашивает Матвей, подкупая Татьяну новой улыбкой.
— Это неважно! — Татьяна все-таки вскакивает со скамьи и громко говорит, так, чтобы ее услышали окружающие.
— Мне пора кормить детей! Всего доброго!
И быстро удаляется по аллее, дергано толкая перед собой коляску. Я пытаюсь пойти за ней, но Матвей меня не пускает. Только сейчас замечаю, что он так и не отпустил мою руку.
— Не надо, милая! Мы напугали ее. Надо придумать что-то другое.
— Не верю! — горячо говорю я.
— Чему, милая? — ласково спрашивает Матвей, положив вторую руку на мое плечо.
— Тут что-то не так! Не могла Татьяна добровольно оставить ребенка от любимого человека, а потом рожать от другого! Ты же видел! — доказываю я.
— Похоже на то, — соглашается со мной Матвей, слегка приобнимая. — Поехали. Подумает, что делать дальше.
На следующий день после обеда Римма Викторовна приходит ко мне в кабинет и, плотно закрыв дверь, шепотом говорит:
— Нина! Мне надо тебе кое-что показать. Александр Юрьевич уехал на час. Пока приемная пуста, нам надо пройти в его кабинет. Это важно.
В кабинете Холодильника как в холодильнике. Холодно и тоскливо.
— Синяя папка на столе. Только запомни, как лежала. Быстро посмотри — и уходи! — Римма Викторовна убегает в приемную.
Осторожно открываю синюю папку. Господи! Обманул! Внутри целая россыпь фотографий. Успеваю увидеть несколько верхних: я и Матвей. Вот мы держимся за руки, как будто влюбленная парочка. Вот Матвей обнимает меня за плечи, а я преданно смотрю ему в глаза. Вот он поправляет локон моих волос, заправляя его за ухо (не помню такого!).
Холодильник за мной следит! Горячая мысль обжигает, оставляя ожог на тонкой корочке доверия, которая начала образовываться сорок шесть дней назад.
— Это промышленный шпионаж или вы соскучились? — громкий вопрос, заданный голосом Холодильника, застает меня врасплох, и я роняю пачку фотографий, которых оказывается несколько десятков. Они веером рассыпаются по столу.
— О! — сразу начинаю отстреливаться, давясь сарказмом. — Ваше благородие! Мужчина! Человек чести! Мужик сказал — мужик сделал!
— Если вы о фотографиях, — спокойно говорит Холодильник, медленно подходя ко мне и почти парализовав ароматом знакомого парфюма. — To не принимайте все насчет себя. Посмотрите внимательно! Это не ваша фотосессия.
Опускаю взгляд на стол, обхватывая себя дрожащими руками. Холодильник начинает раскладывать передо мной снимки не торопясь, по одному. Татьяна выходит из подъезда. Татьяна гуляет по аллее, ведя за руку сына и толкая коляску с дочерью. Вот она сидит на бортике песочницы, в которой возится сын. Вот достает из коляски дочь. Вот кладет ее обратно.
— Я всегда держу свое слово. Я не слежу за вами. Я слежу за ней.