— Ступайте прочь! Прочь от меня!
Уходите, слышите?
Я не желаю вас больше видеть.
Никогда. Я буду счастлива, если вас разорвет снарядом!
На тысячи кусков! Я… Не утруждайте себя подробностями.
Основная мысль ваша мне ясна.
Маргарет Митчелл "Унесенные ветром"
— Зачем вы это делаете? — пораженно спрашиваю я Холодильника. — Вас Светлана попросила?
— Нет. Меня никто ни о чем не просил. Я сам решаю, что мне делать, — Холодильник спокойно собирает рассыпанные по столу фотографии, складывает в папку и ледяным тоном спрашивает. — А вот как вы с… Матвеем там оказались?
— Решили прогуляться по красивому парку, — предложила я первую проходную версию.
— На другом конце города? — иронизирует Хозяин, невозмутимо усмехаясь. — Именно в этот парк захотелось?
— Свобода волеизъявления гражданина распространяется и на выбор парков для прогулок, — находчиво подсказываю я.
— И на выбор сопровождающих? — начинает работать морозильная камера.
— Естественно! — тут же соглашаюсь я и добавляю, не удержавшись. — Вы сами меня познакомили с Матвеем. Если это так можно назвать…
— А как бы вы это назвали? — Холодильник хмурит брови.
Смотрю на мрачного мужчину. Все-таки похудел… Может, болел?
— Ну… Сам Матвей считает, что спас меня, — нахально вредничаю я.
— Даже так? — лицо Холодильника темнеет еще больше, резче обозначаются скулы.
— Да. Я тоже так считаю! — горячо и честно говорю я. — Если бы он не оказался тогда в вашем доме…
— Вы серьезно считаете, что вам что-то угрожало? — негромко и разочарованно спрашивает Холодильник.
— Мне угрожали вы, — услужливо напоминаю я.
— Разве? — Холодильник грустно усмехается. — Я просил время для обстоятельного разговора. Вы мне его не давали. Я поменял обстановку.
— Вы поменяли декорации для вашего спектакля, — сквозь зубы жестко констатирую я, перестав тщательно подбирать слова для ответа. — Но разыграть спектакль по своему сценарию вы не сможете. Главная актриса любит импровизировать.
— Я это заметил, — небрежно бросает в ответ Холодильник. — Вы вообще склонны к эпатажу.
— Я?! — мгновенно задыхаюсь от возмущения. — Неужели?! Вы хотя бы знаете точное значение этого слова? Эпатаж — это умышленная скандальная, провокационная выходка. Шокирующее поведение, нарушающее общепринятые нормы. Все про вас, не про меня!
— Провокации ваши, а умысел мой? — уточняет Хозяин.
— Какие провокации? — моему возмущению нет предела.
— Самые разнообразные: разрезы до резинки чулок, короткие юбки, голые животы, шампанское с наркотиками, похотливый Гена, пронырливый журналист. Всего и не упомнить, — быстро и резко бросая слова, перечисляет Холодильник.
— Поправьте меня, если я ошибусь, — шиплю я, нервно облизывая пересохшие губы. — Вы, господин Климов-младший, новый хозяин нашего агентства. Вам тридцать лет. Вы ведете успешный бизнес по всей стране и даже зарубежом. У вас двадцатилетняя невеста. Вы медийное лицо, занимающееся благотворительностью и имеющее репутацию порядочного человека и бизнесмена.
Холодильник слушает меня невнимательно, загипнотизированный тем, как я облизываю губы и нервно их кусаю.
— Все так?! — настаиваю я на своем.
— Так, — сглатывает Холодильник и хмурится. — К чему вы ведете? Что за панегирик?
— Напоминаю вам, кем вас считают, — презрительно говорю я. — А теперь то, что вижу я. Одержимый своей прихотью мужчина, обманывающий невесту, будущего тестя, прессу и публику. Недовольный жизнью мальчик, первый раз не получивший ту игрушку, которую захотел. А теперь и игрушка, может, не так нужна, как думалось вначале. Но… Азарт! Как так?! Мне отказали! Да кто?! Какая-то финтифлюшка! Должна была визжать от счастья, что ее выбрали! А она нос воротит! Теперь уже дело чести ее… подчинить!
С каждым моим словом плечи Холодильника каменеют все больше и больше, подбородок обозначается все резче, руки, выпустившие папку, медленно сжимаются в кулаки.
— Все так? — дублирую я вопрос.
Холодильник делает шаг вперед и берет меня мертвой хваткой за плечи.
— Не смейте! — шепотом кричит он.
— Не нравится? — злорадно смеюсь я. — Что я сказала не так?
— Не смейте говорить о себе так! Обо мне можете говорить все, что вам угодно, о себе — нет! — отрезает Холодильник и смотрит на наручные часы. — Вы неверно трактуете нашу ситуацию. Но об этом мы поговорим через четырнадцать дней и три часа.
От удивления теряю дар речи и молча смотрю на мужчину.
— И не торопитесь с выводами. Ни насчет меня, ни насчет Матвея, — Холодильник отпускает меня.
— Ваш друг — непорядочный человек? — не отступаю я.
— Мой друг — замечательный человек, — без пафоса, спокойно отвечает на мой выпад Холодильник. — И он мой единственный друг, хотя в последнее время общаемся мы нечасто. Я верю ему, как себе.
— Тогда в чем проблема? — нервно смеюсь я. — Он для меня не опасен так, как вы. Или вы намекаете на ту старую историю?
— Какую историю? — не понимает меня Хозяин.
— О девушке, которую вы поделили, — напоминаю я ехидно. — Меня вы не поделите! Ни один из вас мне не нужен.
Холодильник растерянно смотрит на меня, потом медленно говорит:
— Никто делить вас и не планировал.
— Вот! С этого места поподробнее! — неадекватно радуюсь я его последней реплике. — Познакомьте меня со своими планами.
— Через четырнадцать дней, — отвечает Холодильник, указывая мне на дверь.
Когда я уже берусь за ручку двери, мне в спину бросают слова:
— Не пытайтесь больше встречаться с Татьяной! Вы все испортите!
Тут же разворачиваюсь и спрашиваю:
— Что я могу испортить? Что вообще происходит?
Холодильник отвечает жестко и коротко:
— Не лезьте! Вас это не касается!
Утро в агентстве начинается с неожиданной, необыкновенной, нелепой новости. Старый Хозяин, Климов-старший прерывает свой "медовый" год- путешествие и возвращается домой.
— Почему? — вытаращив глаза на Павлу Борисовну, хором спрашиваем мы.
— Я не знаю! — пожимает плечами Павла Борисовна.
— А мы только на прошлой неделе отслеживали по карте, где они проплыли, — вспоминаю я.
— Да. США. Мексика. Гватемала. Сальвадор. Эквадор. Перу. Чили. Аргентина. Фолкпендские острова. Уругвай. Бразилия. Сенегал. Гамбия. Кот-д/Ивуар… — наизусть вспоминает Костик. — Им же еще полгода плыть!
— Что-то случилось? — пугается Римма Викторовна. — Юрий Александрович заболел?
— Или, может, его Кристиночка? — подхватывает Димка.
— Друзья! Сама в недоумении! — Павла Борисовна открывает сообщение на своем телефоне. — "Добрый день, Павла! Мы возвращаемся. Вылетели домой. Подробности при встрече. Юрий".
— С одной стороны, — начинаю я размышлять, — это хорошо. С другой — тревожно как-то…
— Остается только ждать, — вздыхает Павла Борисовна. — Послезавтра Юрий Александрович будет в агентстве.
Два дня проходят в суетной лихорадке ожидания. Павел Денисович по просьбе Павлы Борисовны готовит фуршетный стол. Я слоняюсь по агентству и гоняю в голове вопросы, на которые у меня нет ответов.
Что не так с Татьяной? Кому она должна деньги? За что? Где ее муж, отец двух детей? Почему она бросила Машу? И, главное, почему мне нельзя лезть в эту историю? Вру. Главный вопрос не этот. Что будет через четырнадцать, нет, уже через тринадцать дней? И что мне делать с тревожной мыслью о том, что Холодильник заболел? По крайней мере, выглядит он так, словно полтора месяца до этого пролежал в больнице.
— Или пил не по-детски! — подсказывает еще одну версию Димка, когда мы нашей компанией сидим вечером в "Уховертке". — С горя, что ты его отвергла!
— Не смешно! — ругаюсь я.
— Почему? — фыркает на меня Ленка. — Я с Димкой согласна. Мой Витька при малейшей проблеме пил, как сволочь последняя.
— Не похоже, — поддерживает меня Костик. — Не такая фигура, чтобы сорок пять дней бухать. Два-три — еще куда ни шло… Я искал инфу про его отсутствие. Нарыл только три недели в Лондоне, причем без Светланы. Неделю в Берлине и Бонне, тоже в одиночку. Остальное время покрыто завесой тайны. Никаких следов.
— Бедненький! — всплескивает руками сердобольная Ленка. — Улетел из страны, чтобы слово сдержать! Представляешь, как ему трудно?! А ты бесчувственная… кукла!
Удивленно смотрю на разгорячившуюся подругу. Откуда такая симпатия к Холодильнику?
— Он тебе за пиар приплачивает? — шучу я грустно.
— Нет! — гордо говорит Ленка и, хихикая, добавляет. — Хотя мог бы. Надо ему намекнуть.
— А что будет, когда данный тебе срок кончится? — спрашивает Димка, отправляя в рот ролл.
— Не знаю, — пожимаю я плечами, уныло разрывая на тарелке греческий салат.
— Мне кажется, что он сделает тебе предложение! Вот увидишь! — горячится Ленка, наматывая на вилку спагетти. — И тебе будет стыдно за свои подозрения!
— Какое предложение? — кручу вилкой у своего виска. — С какого перепугу? Такие люди так не женятся.
— А если сделает все-таки? — интересуется Димка, поливая следующий ролл соевым соусом. — Что ответишь?
— Ребята! Опомнитесь! Я замуж хочу по любви! — клянусь я, положив правую руку на папку меню. — Максимум, что есть с его стороны, это страсть и досада, идущие рука об руку. Страсть разрослась потому, что не получила выхода и удовлетворения, а досада, потому что не получила немедленного согласия жертвы. Теперь это, как ни смешно звучит, дело чести для отвергнутого мужчины. По таким причинам не женятся. По таким причинам увольняют, уничтожают, короче, выбрасывают из жизни и мстят.
Друзья молча смотрят на меня и не пытаются возражать.
— Будем надеяться, что Александр Юрьевич из тех, кто не мстит женщинам, — выражает мою тайную мысль Костик.
— Вот увидите! — Ленка показывает нам язык. — Это любовь. Внезапная. Сильная. Крышесносная. И он не знал сначала, что с ней делать. А теперь знает и не отступится.
— Вот это и пугает! — сознаюсь я друзьям.
— По твою душу! — смеется надо мной Костик, показывая на вошедшего в бар Матвея.
— А этот тебе нравится? — пытает меня Ленка, пока Матвей, высмотрев наш столик, двигается к нам.
— Нравится, — киваю я подруге. — Но сердце не екает. И я не влюблена.
— Печально это слышать, — сетует Матвей, услышавший мои последние слова. — Просто нож в сердце, милая!
— Как вы нашли меня здесь? — подозрительно спрашиваю я.
— Ну… выбор у меня был небольшой, — подсаживаясь к нам за стол, рассказывает Матвей. — Агентство, дом, бар.
— Я могла уехать к родителям, — ворчу я на Дежурного.
— Могла, — миролюбиво соглашается он. — К ним бы я, конечно, не поехал. Нина, у меня есть билеты на премьеру в мюзик-холл. Завтра вечером. Не хотите сходить?
— Не хочу! — традиционно отвечаю я.
— Я хочу! — вмешивается в наш разговор Ленка. — Меня поведете?
Матвей с интересом смотрит на нее, потом говорит:
— Легко! Но только вместе с Ниной!
Ленка больно пихает меня в бок локтем.
— Хорошо! — угрюмо соглашаюсь я. — Но только ради Ленки.
В полдень следующего дня в холле агентства многолюдно. Мы ждем приезда Юрия Александровича. В баре накрыты фуршетные чайно- кофейные столы. Холодильник в черном костюме, белой рубашке и лиловом галстуке стоит с Прохором Васильевичем возле лифта на центральной лестнице и не обращает на меня никакого внимания.
Сегодня я тщательно подбирала одежду: на мне приталенное серо-голубое платье до колен и черное болеро без пуговиц. На нем изысканно смотрится прабабушкина серебряная брошь с бирюзой. Это булавка, к которой прикреплена виноградная гроздь и тончайшие серебряные листья. Только на накладку серо-голубых теней я потратила полчаса. Волосы забрала в низкий хвост.
— У тебя глаза сегодня какие-то генриеттовские, — шепчет мне Димка, лично знающий родительскую кошку Генриетту. — Аж мурашки по коже! Меня айтишники Костиковы спрашивали, не линзы ли у тебя. Глаза не поймешь какие, зеленые или голубые…
— Голубо-зеленые, — вежливо отвечаю я, отмечая про себя, что мои предположения о болезни Холодильника не беспочвенны. Ну, почему он такой похудевший?!
— А почему не зелено-голубые? — удивляется Димка.
— У Генриетте в метрике написано голубо-зеленые, — смеюсь я.
— Вот у Светланы они просто голубые, нежные, спокойные. А у тебя не глаза — звезды! — философствует Димка.
— Да ты поэт! — продолжаю веселиться, невольно поглядывая на Хозяина.
И в одно из таких вороватых подглядываний встречаюсь с ним взглядом. Холодный карий омут нагревается на глазах до теплого темного меда. Пространство вокруг меня теряет четкие очертания, смазывается, расплывается и начинает плыть по кругу. Теплый мед берет меня в сладкий плен, я чувствую, как увязаю в нем всеми своими лапками. Вот что значит голод! Вчера не смогла поужинать — не было аппетита. Сегодня не завтракала — проспала и долго собиралась. Других причин так реагировать на взгляд Холодильника не вижу.
По радостному шуму догадываюсь, что приехал Старый Хозяин. В холле появляется он, помолодевший, загорелый, подтянутый. Вскидывает обе руки в знак приветствия. Направляется к сыну под громкие аплодисменты, но резко останавливается, увидев меня.
— Доченька! — Юрий Александрович распахивает руки, предлагая его обнять, что я с удовольствием и делаю.
— Все хорошо? — шепотом спрашиваю я его на ухо.
— Все прекрасно! — заговорчески шепчет мне в ответ мужчина. — Сколько раз уволена?
— Немного. Не больше пяти, — ласково смеюсь я, чувствуя радость в отеческих объятьях.
Холодильник смотрит на нас не отрываясь. Юрий Александрович отпускает меня и поворачивается к сыну. Тот делает несколько шагов отцу навстречу. Мужчины тепло пожимают друг другу руки, но не более. Никаких объятий.
— Ты один? — вместо приветствия звучит вопрос сына.
— Нет. С Кристиной, — ответ отца, который с удовольствием смотрит на входящую в холл красивую молодую женщину в коротеньком розовом плаще с крупными зелеными цветами и в лакированных зеленых туфлях на фантастической платформе. Яркая блондинка с тщательно уложенными локонами и идеальным естественным макияжем. Кристина выглядит лет на двадцать, хотя я знаю, что ей точно тридцать.
— Добрый день, Кристина Григорьевна! — слегка склоняет голову Холодильник, усмехаясь.
— Саша! Здравствуй! — Кристина протягивает руку, как светская дама, для поцелуя.
Холодильник вежливо пожимает ее, не поднося к губам. Серые глаза Кристины щурятся. Опустив длинные ресницы, она быстро стреляет острым взглядом в мою сторону.
— Дорогие мои! — Юрий Александрович обращается ко всем. — Я так рад вас всех видеть в агентстве! Я не смог быть так долго вдали от вас. Павел Денисович по моей просьбе организовал фуршет. Я хочу, чтобы вы приятно провели время. Приглашаю вас отметить и мою свадьбу, и мое возвращение. Объявляю сегодняшний день нерабочим!
Под радостно-удивленные возгласы сотрудников охрана Прохора Васильевича вносит три коробки шампанского. Юрий Александрович с сыном и Кристиной идут к лифту. Старый Хозяин оборачивается ко мне:
— Ниночка! Прошу вас с Павлой Борисовной ко мне… к Александру Юрьевичу в кабинет.
Когда мы с Павлой Борисовной через пять минут приходим в кабинет Холодильника, то видим накрытый роскошный стол. На шесть человек.
— Зачем мы? — шепчу я Павле Борисовне.
— Не знаю, — одними губами отвечает она.
Не успеваю я подумать, кто шестой, как Прохор Васильевич приводит в кабинет Светлану Кирилловну.
— Вот и все в сборе! — довольный Юрий Александрович усаживает за стол сначала Павлу Борисовну, потом Кристину. Для меня и Светланы стулья одновременно выдвигает Холодильник.
Несколько минут все разглядывают друг друга, не произнося ни слова. Юрий Александрович смотрит на меня и Павлу Борисовну. Светлана и Кристина смотрят на Холодильника. Холодильник на отца. Я, разглядев всех, смотрю в пустую белую тарелку.
— Любимые мои! — Юрий Александрович улыбается мне и Павле Борисовне.
— Я принял решение весь бизнес передать сыну. Это вам уже известно. Но… недавно принял новое решение. Наше агентство я все-таки оставляю себе.
Павла Борисовна эмоционально всплескивает руками. Мои губы сами собой растягиваются от уха до уха, но сердце почему-то тяжелым камнем падает куда-то вниз. Светлана радостно улыбается. Кристина равнодушно оглядывает всех. Холодильник выпрямляется и встает, резко отодвинув стул.
— Что случилось, сынок? — как-то слишком весело спрашивает сына отец. — Что-то со стулом?
Светлана и Кристина испуганно смотрят на Холодильника.
— Я не отдам агентство! — взяв себя в руки, говорит Холодильник и спокойно садится за стол. По его окаменевшему лицу я понимаю, что он в бешенстве.
— Не ты ли полгода назад настаивал на этом? — иронизирует Юрий Александрович. — Что-то изменилось?
— Все изменилось, — твердо отвечает Холодильник отцу, но смотрит на меня.
— Ты знаешь условие, — Юрий Александрович чуть ли не потирает руки от удовольствия.
— Оно неприемлемо, отец! — отрезает Холодильник.
— Я не понимаю, что здесь происходит? — Кристина выразительно смотрит на мужа и кладет ему руку на плечо.
— Старый спор с сыном, дорогая, — Юрий Александрович нежно целует руку жены. — Но он похоже не готов уступить.
— Что уступить? — волнуется Светлана, ничего не понимающая в происходящем.
— Не что. Кого, — объясняет смеющийся Старый Хозяин. — Не будем сегодня ссориться. Давайте перекусим! Мне полгода снились деликатесы Павла Денисовича.
К концу этого странного обеда я подвожу итоги, основанные на личных наблюдениях: во-первых, Светлана и Кристина не любят друг друга, и это еще слабо сказано, во-вторых, Юрий Александрович наслаждается злостью и раздражением Александра Юрьевича, в-третьих, Холодильник ревнует меня даже к своему отцу, который время от времени целует руку не только жене Кристиночке, но и мне.
Тоска горячей жидкостью разливается по венам. Я почти добилась своего: вернулся Старый Хозяин, который намерен оставить агентство под своим руководством. Отчего же мне так плохо, что я чувствую тошноту и впервые не могу отдать должное стряпне Павла Денисовича?
Мучительный, выматывающий обед, наконец, подходит к концу. Благодарю и выхожу из кабинета начальника, встретив в приемной ожидающего меня Матвея.
— Спектакль в семь часов, милая, — напоминает он мне, пожимая руку.
Из кабинета быстрым шагом выходит Кристина, встречается взглядом с
Матвеем и тормозит, словно наткнулась на стеклянную стенку. Матвей широко и как-то нахально улыбается жене Юрия Александровича. Она презрительно щурится и, вздернув подбородок, отворачивается. Выходящий из кабинета Юрий Александрович бросает последнюю фразу сыну:
— Условие ты знаешь! Все в твоих руках!
— До скорой встречи, доченька! — машет мне рукой Старый Хозяин и, нежно взяв под локоток Кристину, ведет ее к лифту.
— Как у вас тут интересно! — смеется Матвей, лаская меня серым добрым взглядом. — Все собрались в одном месте.
— Кто все? — не понимаю я.
— Все женщины мужчин Климовых, — улыбается мне друг Холодильника. — Кстати, как вам наша общая?
— Кто общая? — невольно улыбаюсь я в ответ.
— Ну, та девушка, которую мы с Шуркой якобы поделили? — удивляется моей недогадливости Матвей. — Кристина.