Жаль, королевство маловато, разгуляться мне негде.
Ну, ничего, я поссорю соседей между собой — это я умею.
Евгений Шварц "Золушка"
— Что значит не даете? — храбрюсь я, пытаясь освободиться из жестких объятий, нападая от отчаяния. — Я у вас в принципе и не просила ни шестьдесят, ни одиннадцать дней. Это была ваша игра!
— Игра? — Холодильник на секунду закрывает глаза, чтобы открыть их и опалить меня лихорадочным, испепеляющим взглядом. — Это вы упорно играете свою роль. С первого дня. С первой встречи.
— Я просто защищаюсь! — огрызаюсь я, чувствуя, что между нами сейчас происходит что-то непоправимое, безнадежно необратимое. — Что вы хотите предпринять? Я могу узнать, что так вывело вас из себя?
— Разочарование, — выдыхает Холодильник. — Жестокое разочарование в себе.
— В себе? — растерянно перепрашиваю я. — По какой причине?
Холодильник тяжело дышит и бездумно сжимает мои плечи еще сильнее. Я ойкаю от настоящей боли, и он словно приходит в сознание, отпуская меня и отшатываясь.
— Александр Юрьевич! — я вкладываю в свою интонацию максимально угадываемую обеспокоенность. — Я уверена, что все, что предложила вам Сальмонелла, сфабриковано ею же. Но что бы она ни придумала, вы зря так реагируете.
— Я вообще не понимаю, как мне удалось отреагировать так, как я это сделал, — бросает мне Хозяин объяснение. — Я просто само спокойствие в сравнении с тем, что мне хочется сделать. Вам повезло, что мы не встретились в десять часов утра.
— Да я воообще везучая, — бормочу я, дурея от абсурдности ситуации. — С рождения!
— Вы зря ехидничаете, — устало говорит Холодильник. — Сейчас я здраво могу и рассуждать, и поступать.
— Звучит обнадеживающе, — уныло соглашаюсь я с точкой зрения Хозяина и делаю еще одну попытку. — Доверенность же была поддельной?
— Доверенность? — подозрительно переспрашивает Холодильник.
— Доверенность на действия от моего имени, — напоминаю я.
— Вам уже сообщили? — презрительно говорит Холодильник. — Впрочем, чему я удивляюсь? Тут все работают не на меня, а на вас.
— Не все, — ворчу я.
— Да вы что?! Не все?! Какое упущение! Это ваша недоработка! — сочится сарказмом из всех щелей Хозяин.
— Так доверенность липовая? — не отстаю я, осторожно выдыхая от осознания того, что после заявления об отмене ограничителя я стою на своих двоих и меня не волокут в логово.
— Да! — лает Холодильник.
— Прекрасно! — радуюсь я. — Это просто распрекрасно! Значит, и остальное — фикция!
— Фикция? — тихо спрашивает Холодильник, и от его шепота мне становится по-настоящему страшно. — А вот в этом я не уверен.
— Вы можете показать или рассказать?! — не выдерживаю и начинаю кричать. — Я не понимаю, о чем вы говорите и что вас так выбесило!
— Даже не догадываетесь? Вы должны были спохватиться, что у вас этого нет! — кривая усмешка искажает лицо Холодильника.
— Спохватиться писем, которые я не писала?! — возмущение клокочет в моем горле.
— Каких писем? — видно, что Холодильник огорошен. — Ваши шпионы плохо работают.
— Это мои друзья, а не шпионы! — горячусь я. — И они не доносят, а беспокоятся обо мне.
— Правильно делают! — Холодильник снова переходит на рык. — Я бы на вашем месте беспокоился!
— А я и беспокоюсь! — докладываю я. — Полгода уже беспокоюсь! Живу как в осаде! Как в бреду! Как во сне!
Холодильник внезапно оказывается близко-близко, ласково берет меня за подбородок и, поглаживая мои губы большим пальцем правой руки, шепчет:
— Нет. Это я живу полгода, как во сне…
Взгляд карих глаз. гипнотизирующий, жадный, горячий, пронзителен и глубок. Он накрывает меня колпаком, звуко- и светонепроницаемым. Я проваливаюсь в чистый, абсолютный вакуум, который поглощает все мои мысли, уничтожает все мои попытки вырваться из его рук.
Поцелуй становится логичным продолжением гипноза. Губы Холодильника теплые и нежные, они едва касаются сначала моего подбородка, щек, носа, лба. а потом забирают в плен губы, мягко, но настойчиво.
Только не отвечать! Только продержаться! Это вдруг почему-то невыносимо трудно. Хочется ответить… Но я не отвечаю.
— Вы не закрываете глаза, — шепчет Холодильник. — Почему? Я думал, что все девушки. когда целуются, закрывают глаза от восторга.
О! Спасибо за помощь! "Все девушки"!
— Не знаю. Я с девушками не целовалась, — легкомысленно отвечаю я. — Вам виднее. У вас опыта больше.
Холодильник медленно отстраняется от меня и отпускает.
— Кстати, о письмах, — хрипло говорит он. — Были еще и письма? О чем можно писать Гене? Вы графоманка? Не можете преодолеть страсть и тягу к сочинительству?
— Не надо обзываться! — героически шучу я. — Эта тяга человека, совершенно лишенного способностей к сочинительству. Вы только что назвали меня бездарностью.
— Нет, госпожа Симонова-Райская! Вы весьма одаренная особа! Этого не отнять! — тон, выбранный Холодильником, говорит об обратном. Он хочет меня задеть, обидеть и обижает. — Что за письма?
— Это был мой вопрос! — возмущаюсь я. — Я первая спросила!
Александр Юрьевич смотрит на меня озадаченно, потом улыбается этой самой своей улыбкой. Щедрой, заразительной, по-детски радостной и совершенно обезоруживающей И ему сейчас так подходят и "Шаша", и "Шурка".
Неожиданно смущаюсь, застенчиво улыбаясь в ответ. Господи! Надеюсь, я не покраснела. Бред какой-то! От поцелуя не смущалась, а от улыбки развезло.
— Я не видел и не читал никаких писем, — просто и спокойно говорит Холодильник. — Не хватало мне еще и их…
— Конечно, не видели и не читали! — злобно радуюсь я. — Их не существует! И какой бы пасквиль не сочинила про меня Сальмонелла, я готова его оспорить и вернуть ваш ограничитель.
— Готовы? Оспорить? Вернуть? — Холодильник буквально плюется в меня словами. — Пошли!
Хозяин хватает меня за руку и тащит за собой к лифту.
— Нет! Не поеду! — кричу я.
Но Холодильник не слушает меня, а берет в охапку и затаскивает в лифт. Закладывает уши, и громко, разряженно стучит сердце. Стараюсь сосредоточиться и взять себя в руки. Если считать в обратную сторону, то можно отвлечься. Всего-то ехать до третьего этажа.
Десять-девять-восемь-семь…Прижимаюсь спиной к стенке лифта и гордо выпрямляюсь. Шесть-пять-четыре… Не могу позволить ему увидеть свой страх. Три-два-… Что такое?! Зачем?!
Мой мозг разрывается от страха и раздражения. Холодильник буквально за пару секунд до остановки лифта нажимает кнопку "Стоп".
— Зачем? — пересохло горло, и давит виски. — Что вы сделали?!
— Остановил время, — ответил Холодильник. — Хотел рассказать вам, как все могло бы быть, если бы вы не сделали того, что сделали.
Головная боль или врожденная глупость не дают мне понять, что же все- таки происходит конкретно сейчас, в этом старом лифте.
— А что я сделала? — шепчу я, закрыв глаза. Становится легче.
— Откройте глаза, Нина! — просит Холодильник, тепло тела которого я чувствую совсем рядом.
— Нет! — отрицательно мотаю головой. — Не хочу вас видеть.
— Тогда слушайте! — слышу я в правом ухе.
Крепкие руки поднимают меня, и я понимаю, что со мной на руках Холодильник садится прямо на пол лифта. Охаю от неожиданности, но глаза не открываю, даже оказавшись на коленях Хозяина.
— Так и не откроете? — ласково шепчет мужчина моей шее, мгновенно покрывшейся мурашками, и, не получив ответа, продолжает. — Как хотите! Осторожные поцелуи перебегают с шеи на плечи, руки, возвращаются к лицу, щекам, закрытым глазам. Терпкий, томительный поцелуй накрывает мои губы.
— Вы когда-нибудь любили мужчину? — вдруг спрашивает меня Холодильник. Еле сдерживаюсь, чтобы не открыть глаза.
— В каком смысле? — икаю я.
— Во всех смыслах. Плотском, эмоциональном, общечеловеческом… — Холодильник прижимается к моему лбу своим лбом.
— Вас это совершенно не касается! — у меня осталось не так много степеней защиты, и я почти кричу. — Что за прихоть разговаривать на полу лифта в пустом здании, где можно поговорить в любом кабинете агентства? Все равно никто не помешает.
— Я уже сказал, — устало говорит Холодильник, и я жалею, что не могу видеть выражение его глаз. — Когда мы выйдем отсюда, все изменится и испортится. А я хотел бы хоть ненадолго ощутить, что мог бы почувствовать, если бы вы были другой.
— Другой? — не понимаю я. — Я такая, какая есть. Вы добровольно что-то там придумали.
— Придумал, — соглашается Хозяин, беря мое лицо в ладони и целуя в уголок губ.
— Зачем мы сидим на полу? — шепчу я.
— На полу сижу я, — возражает Холодильник. — А вы сидите на мне. Вам неудобно?
— Да! — контрастно его негромкому голосу я снова почти кричу. — Мне неудобно сидеть на полу на коленях у постороннего мужчины, который меня целует против моей воли.
— А мне показалось, что вы почти ответили на мой поцелуй. Там, в холле, — усмехается мне в рот Холодильник. И я не вижу эту усмешку, а ощущаю ее тонкой кожей воспаленных губ.
— Вы упорная! — восхищается мужчина. — Ну, посмотрите на меня. Как тогда…
— Тогда? — мяукаю я, вздрогнув от прикосновения к спине и животу.
— Тогда, когда я вас первый раз увидел, — Холодильник губами тащит с плеча мою футболку, которую я надела вместе с джинсами, когда собралась спуститься вниз.
А вот сама виновата! Эту огромную голубую футболку я купила папе, но ему не понравился принт: Ежик в тумане и надпись "Если тебе одиноко и на душе гадко, выйди в туман и крикни: "Лошадка!"
— Нет, Нинка! — замахал на меня руками папа. — Я такой авангард не ношу.
И бесполезно объяснять, что авангард — это нечто другое. Хорошо, сама буду носить.
Футболка мне велика чудовищно, поэтому ткань охотно падает с плеча почти до локтя. Скриплю зубами и тащу футболку на место. Холодильник не делает попытки повторить шалость.
— Я тогда подумал… — Холодильник обхватывает губами мочку моего уха. — Таких глаз не бывает! Какие красивые линзы! У вас хороший вкус, Нина. Вы удачно подобрали комплект.
Как малолетка попадаюсь на хитрость, открыв глаза и возмутившись:
— Это не линзы!
Холодильник парализует меня своей улыбкой, используя ее как тяжелую артиллерию. Потом осторожно целует сначала правый глаз, потом левый.
— Не хотите поцеловать меня в ответ? — смеется он. — Успокоить? Вдруг у меня клаустрофобия?
— Я хочу выйти отсюда и получить ответ на свой вопрос! — ловко вырвавшись и вскочив на ноги, я нажимаю на нужную кнопку. Лифт мягко дергается и достигает нужного этажа. Холодильник встает, смотрит на меня тяжелым взглядом представителя Священной Инквизиции.
— Я почти поверил вчера, что у меня получится, — говорит Холодильник, беря меня за руку и целуя ее. — Всем свойственно ошибаться. Даже таким самонадеянным мужчинам, как я. Мне жаль, что вы оказались другой. Но и это не заставит меня отказаться от вас.
— Хватит говорить загадками! — трясусь я от злости, внезапно замерзнув в своей дурацкой футболке. — Вы хотели мне что-то показать?
— Вы это, несомненно, видели! — зло усмехается Холодильник и, не оборачиваясь на меня, быстро идет в свой кабинет. — Я вам просто это верну!
— "И Канатчиковы власти колют нам второй укол!" — пою я строчки из песни Высоцкого. В сумасшедшем доме не была, но теперь легко себе его представляю.
В кабинете у Холодильника прибрано. Сразу бросается в глаза отсутствие огромного керамического гепарда. Хозяин подходит к своему столу и, достав несколько тетрадных листов в клеточку, буквально бросает мне.
— Узнаете, откуда вырвано?
Тетрадные листки в клетку действительно откуда-то вырваны впопыхах, неаккуратно. Листы исписаны крупным почерком, очень похожим на мой, но не моим. Так. Уже легче. Теперь прочтем, и все станет ясно.
Я плюхаюсь на диван и начинаю читать. После первых двух предложений распахиваю глаза на Холодильника.
— Что это?
— Ваш дневник, я полагаю, — горько-ехидно отвечает Холодильник и уходит к окну, отвернувшись от меня на ночной город.
"Сегодня я выиграла в карты на желание у Холодильника. О! Это чувство победы над монстром! Оно непередаваемо! Спасибо, папочка, что научил меня играть в карты, иначе уже сегодня ночью я была бы изнасилована цинично и просто, как наложница султана".
Потрясенно смотрю на спину Холодильника и чувствую, как шевелятся волосы на голове.
"Конечно, Холодильнику не понравилось мое желание, и он наложил на него двухмесячное "вето’, но это же шестьдесят дней свободы от его назойливого внимания! Все-таки я молодец! Откуда берутся мужчины, не понимающие слова "нет’? Кстати, Матвей совсем неплох, кажется запал на меня, надо будет это использовать".
Я не помню, чтобы хоть что-то, даже маленькие замкнутые пространства, пугали меня так, как эти тетрадные листы.
"Холодильник ел меня глазами весь спектакль в мюзик-холле. Еще этот Кирилл Иванович со своими липкими взглядами! Марго скоро просто зарежет меня фруктовым ножом. Хотя… Права Ленка, это тоже можно использовать. И возвращение Юрия Александровича можно использовать, надо только подумать как".
Холодильник вдруг резко разворачивается ко мне и смотрит, не отрываясь, пронизывающим, испытующим взглядом.
"Было очень смешно слушать Светлану и Кристиночку, прячась с Ленкой в кабинке туалета. Полезное подслушивание. "Общая" девусика Матвея и Холодильника хоросиа! Как Светлану поддевала! Но и Светочка не промах. Надо же… Двадцать лет, а выдержка как у сорокалетней стервы".
— Почему Холодильник? — неожиданно спрашивает он.
— Белый, большой, широкий, холодный, — говорю я, глядя ему в глаза. Взгляд не отвожу. — Все проще простого. Графологическая экспертиза.
— Я думал об этом первые несколько минут, — тихо отвечает мне Холодильник. — Но серьезно додумать эту мысль не смог. Скажите, госпожа Симонова-Райская, что из написанного вами…
— Не мной!
— Хорошо, — равнодушно соглашается Холодильник. — Что из написанного на этих листах не ваши мысли?
— Оценки и выводы! — тут же отвечаю я.
— А факты. события, люди?
Долго молчу, глядя на проклятые листки, потом поднимаю на него глаза.
— Это правда. Почти.
— Я так и думал, — Холодильник щурится хищно, остро. — Я оценил ваш ход. Вы решили меня отвратить от себя всеми возможными способами. Я так понимаю, что Геннадий Муравьев просто вырвал и выкрал эти странички из вашего дневника, чтобы как-то использовать в борьбе за ваше тело и душу? Но проболтался матери. Или все это по ее заданию.
— У меня никогда не было никаких дневников. кроме школьного, — говорю я, вставая с дивана.
— А это уже неважно! — Холодильник подходит вплотную ко мне. — Там, в небе. я понял, что все равно не откажусь от вас.
— Чтобы отомстить? — бред происходящего не умещается в сознании.
— Подойдет любой вариант, который вы придумаете. — пожимает плечами Холодильник. — Мне все равно. Я приму любой.
Большая рука ложится на мое горло, не сжимая, нежно, трепетно.
— Как жаль, что ты другая, — шепчет Холодильник и целует меня. И это поцелуй-наказание. Ему не нужно, чтобы я отвечала. Ему нужно завершить игру в желания и ограничители.
В голове стучат молоточки и поет Высоцкий:
Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек,
Бился в пене параноик,
Как ведьмак на шабаше.
Развяжите полотенце,
Иноверы, изуверцы,
Нам бермуторно на сердце
И бермутно на душе.