Какой бы сильной ни была женщина, она ждет мужчину сильнее себя…
И не для того, чтобы он ограничивал ей свободу, а для того, чтобы он дал ей право быть слабой.
Анжелина Джоли
Горячие и мягкие губы Холодильника ласково мучают мои, дрожащие и холодные. По сложившейся дурацкой традиции, я не сопротивляюсь, а рефлексирую: какая моя ошибка привела к таким последствиям?
Я согласилась на ужин, в надежде поговорить с Михаилом о Маше и хоть на пару сантиметров приблизиться к пониманию странной ситуации в семье Костровых. В результате, и с отцом девочки не поговорила, он, как бурундук, провел ужин в полном одиночестве, несмотря на то, что за столом, кроме него, было еще четыре человека, и Светлану не прощупала на предмет фальшивых дневников.
Зато теперь сижу на заднем сидении автомобиля Холодильника и целуюсь с ним… Нет! Не так! И… позволяю себя целовать.
Вдруг яркое и свежее воспоминание наплывает на меня отчетливой картинкой: нежная Светлана со слегка, но заметно размазанной на лице помадой. Как после поцелуя… Этого воспоминания хватает, чтобы отмереть и начать сопротивляться.
Холодильник отпускает меня, но не отодвигается и постепенно, с заметным усилием успокаивает свое прерывистое тяжелое дыхание.
— Что теперь не так? — спрашивает Александр Юрьевич. — Я абсолютно свободный от каких бы то ни было обязательств человек.
— Но это не значит, что я должна с вами целоваться, — теперь тяжело и прерывисто, как после пробежки, дышу уже я. — Поцелуи… случаются по взаимному согласию двух сторон. Я не просила вас меня целовать.
— Вам это тоже нравится. Я чувствую это, когда вас целую, — негромко, но твердо говорит Холодильник, обшаривая внимательным взглядом мое лицо.
— Вы, видимо, большой любитель поцелуев? — спасаюсь едким сарказмом. — Сначала с одной, потом с другой?
— Вы говорите загадками, — отвечает мне Холодильник, и недоумение отражается в его красивых карих глазах. — Одна и другая? С чего вы взяли?
— Я своими глазами видела размазанную поцелуями помаду Светланы, — ехидничаю я. — Кроме вас, ей разве есть с кем целоваться?
— Таких подробностей личной жизни Светланы я не знаю, — равнодушно и отстраненно пожимает плечами Холодильник. — Я с ней никогда не целовался. И уж тем более сегодня не собирался этого делать.
Холодильник тянется ко мне, но я выставляю вперед руки.
— Почему тем более сегодня? — не могу удержаться от любопытства, но, уже задав вопрос, начинаю себя ругать. Вот какое мне до этого дело?! Его обрадует моя заинтересованность…
— Утром, за завтраком, я обещал вам, Нина, что сегодня Светлана станет бывшей моей невестой, — напоминает мне Холодильник, впиваясь острым взглядом в мое лицо, словно хочет уловить малейшие изменения в его выражении.
— Но сделали вы это вовсе не потому, что хотите свободно со мной целоваться, — нахально смеюсь я, вызывая нахмуренные брови и сузившийся взгляд.
— А для чего же, по-вашему? — Холодильник не отпускает моего взгляда потемневшими до антрацита глазами.
— Вы удачно избавляетесь от ненужной невесты, — максимально вежливо поясняю я. — Вас тяготили эти отношения. Это было заметно. Всем.
— Неужели? — иронизирует Александр Юрьевич и пользуется секретным оружием: мальчишеской улыбкой. — Мне чертовски приятно, что вы за мной наблюдали.
— Неправда! — попадаюсь я на крючок, как глупая молодая рыба, впервые выплывшая на прогулку без взрослых. — Я никогда за вами не наблюдала. Меня ваша личная жизнь вообще не касается. Можете хоть гарем завести!
— Врунишка! — горячо и нежно шепчет мне Холодильник, снова протягивая ко мне руки, и вдруг я оказываюсь у него на коленях.
Взвизгиваю и со страхом смотрю на затылок Евгения, который молча ведет машину и совершенно не реагирует на то, что происходит за его спиной. Каменная спина, каменная шея, каменный затылок. Не водитель, а памятник.
— Старый ловелас прав, — взяв меня за подбородок, говорит Холодильник. — В этом платье у вас фиолетовые глаза.
— Хорошее платье! — мгновенно начинаю я привычную рокировку. — Полностью закрытое. У вас не может быть никаких претензий!
— Но они у меня все-таки есть! — Холодильник берет мои руки и кладет их раскрытыми ладонями на свое лицо. — Оно вам идет. Даже слишком. И поэтому оно не кажется мне полностью закрытым.
Вспоминаю свои глупые ощущения в тот момент, когда Холодильник вышел на крыльцо и увидел меня, поэтому и неуместно хихикаю.
— Я насмешил вас? — ласково спрашивает Хозяин и медленно, чувственно проводит большим пальцем за моим ухом, запуская в марафонский забег сотни, а то и тысячи мурашек.
— Когда вы на меня посмотрели там, на крыльце, я увидела на своем платье и декольте, и разрезы, и даже голую спину, — нервно-весело сознаюсь я.
— Когда я увидел вас… такую красивую, — большой палец продолжает гладить меня за ухом, разгоняя мурашки до крейсерской скорости. — To сразу… разозлился, что это видят и другие.
— Это ненормально, — шепчу я растерянно, сразу же расхотев смеяться. — У вас нет ни причин, ни прав так реагировать на меня.
Одна рука Холодильника ложится на мою спину, вторая на бедро, и я вздрагиваю оттого, какие они горячие и нетерпеливые.
— У меня есть все права на вас. Потому что я вас выбрал и потому что я от вас не откажусь, — руки гладят спину и бедро.
— Ответ неправильный! — взвиваюсь я, отбрасывая его руки. — Я тоже должна вас выбрать, чтобы это было взаимным. А я не собираюсь вас выбирать!
— А если подумать? — почему-то совершенно не разозлившись, спокойно отвечает мне Холодильник, начиная неторопливо меня целовать в лоб, нос, щеки, шею.
— Прекратите! — шиплю я, пытаясь высвободиться из крепких и цепких рук. — Немедленно отпустите меня!
— Назовите меня по имени! — жарко просит Холодильник, пылко прижимаясь к жилке на шее.
— Нет! Больше не назову! — трясясь от возбуждения, клятвенно обещаю я. — Это плохо на вас действует!
Пальцы его почти запутываются в моих волосах, растрепав тщательно заплетенную Ленкой французскую косу, а мужские губы берут на абордаж мои губы терпким, сильным поцелуем, который никак не кончается. Все длится и длится…
— Имя! — жестко требует Холодильник, выдыхая мне прямо в рот и углубляя и без того глубокий поцелуй.
Я перестаю понимать, где и с какой целью мы находимся, так ошеломляет меня этот самый настоящий и самый неправильный на свете поцелуй. Сначала я придумываю себе, что не сказать его имя — самый лучший выход. Пусть треснет от злости! Потом до меня доходит, что тогда поцелуй никогда не закончится. Он итак становится бесконечным и дурманно- навязчивым. Губы горят и уже пульсируют легкой болью, но Холодильник не отпускает, продолжая сладкую пытку: то нежную, то острую, на грани фола.
Тихим стоном показываю ему, что недовольна. Больше ничего не могу сделать: одной рукой он крепко-крепко держит мои руки, заведенные назад, другой обхватил шею.
— Имя! — настойчиво напоминает он, оторвавшись от моих губ только на секунду.
Решаюсь проиграть битву, чтобы потом выиграть войну.
— Саша! — со стоном сдаюсь я, и мои губы с видимой неохотой отпускают.
— Я так и думал, что вы сдадитесь, Нина! — мягко упрекает он меня. — Но я доволен и этим. Совершенно дурею, когда слышу свое имя, произнесенное вами.
— Вы и без этого дурной! — гневно огрызаюсь я, неожиданно ловко сползая с колен Холодильника, но не очень-то изящно плюхаясь на свое место. — Услышьте меня! Отсутствие у вас невесты не делает меня вашей… женщиной.
— Наличие у меня невесты вас напрягало, раздражало и не давало пойти мне навстречу, — недовольно рычит Холодильник.
— Вы делаете неверные умозаключения! — искренне возмущаюсь я. — Да! Тот факт, что у вас есть невеста, раздражал меня, но не потому, что я хотела занять ее место!
Холодильник отчетливо напрягается и даже сжимает руки в кулаки. Но я его не боюсь. Вот не боюсь — и все!
— Меня возмущала ситуация, при которой несвободный мужчина пытается завести плотские отношения на стороне, совершенно не смущаясь! — быстро выкрикнула я, серьезно опасаясь, что высказаться в полном объеме мне не дадут.
Но Холодильник опять удивил, выхватив из потока моих возмущенных слов совсем не те, на которых я делала акцент:
— Плотские отношения?! — гнев и почти обида плещутся в карих глазах, грозя выплеснуться наружу и накрыть меня высокой волной. — Вы увидели только это?!
— Я увидела то, что мне показали! — пугаюсь я, поскольку обида становится для меня неожиданной эмоцией со стороны этого большого и сильного мужчины.
Холодильник почти задерживает дыхание, словно собирается нырнуть в воду и уйти на глубину:
— Возможно, что со стороны так и выглядело, — вдруг соглашается он со мной. — Но на самом деле это было не так…
— А как? — быстро спрашиваю и стискиваю зубы от злости на себя. Вот зачем спросила? Это же настоящая провокация с моей стороны!
Холодильник долго не отвечает на мой вопрос, потом, внезапно отодвинувшись от меня, говорит:
— Я понял, что вы мне нужны, — наконец говорит он, устало прикрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья. — Но вы, к сожалению, правы… В каком статусе, это для меня тогда было не важно…
И я снова, как неопытный переговорщик, провоцирующий преступника во время переговоров о сдаче в руки правосудия, задаю глупейший вопрос:
— Тогда?
Одно слово, сказанное мной в инстинктивном порыве узнать правду, вселяет в Холодильника силы и бешеные эмоции:
— Тогда! — резко соглашается он со своим же словом. — А теперь никакого другого статуса, кроме вечного, и быть не может!
— Вечного? — икаю я, раздавленная силой эмоций и уверенности. — Ничего вечного нет. Все относительно, а значит, и временно.
— Клеймо вечности ставят люди, — философски отвечает мне успокоившийся Холодильник. — И только от них зависит, будет это торговое тавро или магический рисунок, связывающий навечно.
Последние слова так поражают меня, что я некрасиво и неинтеллигентно открываю рот, на который, не отрываясь, смотрит Холодильник, и глаза его наполняются физически ощущаемой мужской страстью.
— О чем вы говорите? — пищу я беспомощно, гипнотизируемая черно-карим взглядом. — О каком статусе?
— О статусе жены, — напряженно отвечает Холодильник, снова выискивая в выражении моего лица мои искренние эмоции.
— Тысячи разведенных людей смеются сейчас над вашими словами. Нет! Сотни тысяч, миллионы! — отвечаю я, чувствуя, как мурашки, резко затормозив и взвизгнув, бросаются врассыпную, сталкиваясь лбами и роняя друг друга. — Этот статус невечен. Смешно и глупо так утверждать! Тем более вам…
— Вы постоянно принимаете меня за шута! — грозно говорит Холодильник, выбросив руки вперед, схватив меня за обе руки и зафиксировав их живыми наручниками. — Что бы я ни сказал — все вас развлекает!
— Потому что это так и есть! — нервничаю я, паникуя и не зная, что мне теперь делать. — Мы совершенно не знаем друг друга. Мы люди из разных социальных кругов. Вы хоть понимаете, что такое семья? Ее на чувствах основывать надо!
— Раньше не понимал. Теперь понимаю, — отвечает мне Холодильник, не отпуская мои руки.
— Не может быть! — не сдаюсь я. — Да мы с вами полгода ссоримся и выясняем отношения. Вас во мне все раздражает. Вы сами говорили.
— Я врал. Или лукавил. Или был расстроен вашим внешним видом, — оправдывается Холодильник, расцветив лицо улыбкой и меняя направление бега несчастных, запутавшихся в происходящем мурашек.
— Кстати! — нервно-радостно кричу я. — О моем внешнем виде! Вам надо жениться на католической монашке. Хотя… Нет! У них лица открытые. Вам нужна женщина в хиджабе! Нет! Он только голову закрывает. Вам нужна женщина в парандже! С вашими взглядами на женскую красоту вы должны были бы жить на востоке!
— У меня нет таких взглядов! — раздраженно говорит Холодильник. — Вернее, не было, пока… я вас не встретил. Я работаю над этим. Честно скажу, получается пока плохо. Но я стараюсь! Такая ерунда творится со мной только при виде ваших нарядов!
Ошеломленно смотрю на сидящего рядом мужчину. Неужели наш диалог реален и я не сплю?
— Нина! Я не сдамся. Вы должны это понять, — Холодильник притягивает меня к своей груди и по-отечески прижимается губами к моему лбу.
— Мне двадцать пять лет! — почти кричу я, придавленная абсурдностью и нелепостью происходящего прямо сейчас. — Я надеюсь на то, что еще смогу встретить человека, с которым я построю отношения на любви и доверии.
— А мне тридцать, — кожей лба чувствую, что Холодильник улыбается. — И я уже встретил!
— Давайте так! — примирительно говорю я, отодвинувшись от мужчины. — Спокойно обдумаем ситуацию и поговорим как-нибудь потом еще раз.
— Нет! — Холодильник берет меня за шею привычным уже жестом. — Так не пойдет. У вас всего два выхода: либо сейчас, забрав нужные вам вещи, мы уезжаем ко мне…
Чувствую, как мои глаза существенно расширяются, занимая собой всю площадь лица, а Александр Юрьевич продолжает:
— Либо вы соглашаетесь стать моей женой. Только на этом условии вы сможете остаться у себя дома.
— Зачем вам женщина, которая вас не любит и боится? — горько спрашиваю я, и мужчина резко отпускает меня, настолько резко, что я даже падаю на спинку.
— Правда, боитесь? — так же горько шепчет Холодильник.
Я краснею и заставляю себя честно ответить:
— Нет. Не боюсь. Но опасаюсь ваших неожиданных выходок!
— Если выходки ожидаемые, то это, наверное, не выходки? — грустно улыбается Холодильник.
Автомобиль паркуется возле агентства. Евгений не двигается и ничего не спрашивает, но теперь смотрит на Хозяина в зеркало заднего вида.
— Мне кажется, что отдельный разговор уже и не нужен, — облегченно говорю я, взявшись за ручку дверцы. — Мы успели обо всем поговорить. Холодильник едва заметно кивает, но, как оказывается, не мне, а Евгению: щелчок блокиратора двери ясно дает понять, что меня еще не отпустили и разговор не окончен.
— Так что вы решили? — отстраненно и нарочито вежливо спрашивает Холодильник.
— Вы… вы больной на всю… свою морозилку! — по-настоящему психую я, нервно дергая ручку. — Кто так делает предложение?! Посмотрите парочку фильмов, книжки почитайте! Это пятое в моей жизни предложение — и самое нелепое!
— Согласен! — тут же серьезно отвечает Хозяин, положив ладонь на мою руку на ручке дверцы. — Я все это сделаю. Тогда есть третий вариант.
— Третий? — меня потряхивает от смеси злости, раздражения и… возбуждения. — Все-таки решились на изнасилование?
— Вы так часто говорите об этом, что мне начинает казаться, что вы меня уговариваете! — смеется Холодильник. — Все проще и традиционнее. Разрешите мне за вами ухаживать. Как это делают другие, более нормальные, чем я, люди. И если после этого вы мне снова откажете, то…
— Вы оставите меня в покое? — с надеждой говорю я. Но глупое сердце бьется в ребра, наказывая меня за эти поспешные слова.
— Вряд ли, — хрипло говорит Холодильник, снова кивая. Двери разблокированы. — Тогда приступим к четвертому варианту…
— И сколько их у вас? — дверь открывается, и вышедший из-за руля Евгений подает мне руку.
— Много, не сомневайтесь! — резко бросает Холодильник. — Так на каком варианте вы остановились? Вы решите сами или разрешение ухаживать за вами надо получать у ваших родителей?
Уже ступив ногами на асфальт, я замираю:
— Ради бога! Не надо пугать моих родителей! — вернув ноги в салон, я сама хватаю Холодильника за руки. — Обещайте, что вы этого не сделаете!
— Вы говорите так, словно я буду брать их в заложники! — хмурится мужчина, неожиданно освобождаясь от моих рук. — Вы считаете меня таким мерзавцем? Сам предложу вам на выбор: негодяем, подлецом, подонком. Так?
— Нет! Не так! — кожей чувствую его обиду. — Просто мои родители… Они сразу встанут на вашу сторону. А это будет нечестно… Мы с вами сами разберемся. Нам на двоих пятьдесят пять лет!
— Так хотят от вас избавиться? — и взгляд, и тон Холодильника смягчаются. — Почему?
— Ну… возраст, и все такое, — смущаюсь я, жалея, что сказала правду.
— Возраст?! — Холодильник откидывает назад голову и хохочет, громко и обидно. Для меня. — Вам же всего двадцать пять!
— Моя мама меня уже в двадцать один родила, — объясняю я, невольно улыбаясь, так заразителен его смех. — Ей кажется, что я в сору роюсь… И что меня скоро никто не возьмет… замуж.
— Как жаль! — вздыхает Холодильник. — Базовая логистика подсказывает мне, что глупо терять таких сильных союзников. Но… Я вам обещаю, что не прибегну к их помощи.
— Обещаете? — недоверчиво переспрашиваю я и злобно напоминаю. — Вы обещали отдать карточный долг, но не выполнили своего обещания.
— Я застрелюсь, чтобы смыть позор кровью. Хотите? — Холодильник приближает ко мне свое лицо.
— Не хочу! — фыркаю я и немного оправдываю его, неожиданно даже для самой себя. — Сорок пять дней продержались все-таки. И потом… вас спровоцировали этими фальшивыми дневниками.
— Из вас вышел бы прекрасный адвокат! — говорит Холодильник, прижавшись губами к моей щеке. — Искренний и честный.
— Вы пытались узнать, кто это? — отстраняюсь я, краем глаза видя открытую дверцу автомобиля и застывшего Евгения.
— У меня есть официальное заключение, что это не ваш почерк, и заключение о том, что ни один из проверенных мною людей этого не писал,
— Холодильник снова тянется ко мне.
— А чей почерк вы проверяли? — я поражена. Почему он мне не сказал, пока я не спросила?!
— Всех в агентстве. Всех Костровых. Отца и Кристины. И твоей подруги, — перечисляет Холодильник, забравшись рукой под рукав платья и поглаживая мою кожу. Утомившиеся мурашки вздыхают и снова отправляются в путь.
— И? — замираю я в предвкушении ответа.
— Такая проверка бессмысленна, — большой палец Холодильника наматывает круги по воспаленной воображением коже. — Я ее осуществил больше для порядка.
— Почему? — не понимаю я. — Почему бессмысленна?
— Все просто, — тяжело дышит Холодильник. — Подделывать чужой почерк — это техническая способность, данная не каждому. А современная графологическая экспертиза сильна и однозначна. Это риск. Поэтому для таких работ нанимают специалистов по подделке. Дорого, но надежно.
Кожа под его пальцами горит, и голова плохо соображает. Поднимаю глаза на Холодильника и вижу, что его лихорадит, как и меня. Несмотря на все сказанное и сделанное, нас просто потряхивает на прохладном черном кожаном заднем сидении его дорогого автомобиля представительского класса.
— Значит, нам не найти писавшего? — разочарованно шепчу я, отбирая свою руку.
— А зачем он вам? — пожимает плечами Холодильник, беря себя в руки и больше не прикасаясь ко мне. — Вам нужен тот, кто это придумал и воплотил.
— Хорошо! — бодро говорю я, подавая руку Евгению и выходя из машины. — Об этом и поговорим на первом свидании.
В считанные секунды Холодильник оказывается возле меня на улице:
— Вы определились с вариантами?
— Определилась, — отвечаю я, инстинктивно делая шаг назад, и неловко шучу. — Поболтаем завтра. На первом свидании. О тех, кому выгоден был этот фокус с дневником.
Холодильник даже убирает руки за спину, демонстрируя мне полную покорность, но говорит не то, что я от него ожидаю:
— Нет. Завтра мы поболтаем о тех, кто делал вам предложение до меня. Вы же не забыли, кто это был?