В каждом взрослом мужчине больше от мальчика, чем в женщине — от девочки.
Кристина Кофта
Ленка молчит уже дольше пяти минут и рассеянно жует красно- фиолетовые листья радичио и нежно-зеленые листья рукколы. Миска с салатными листьями стоит в центре моего кухонного стола. Это единственная закуска, которую я поставила к бутылке красного грузинского вина, которую принесла Ленка, приехавшая ко мне ночью на такси.
— Лена! — тихо и осторожно окликаю я, но она молчит и отрешенно смотрит на миску. — Лена! Ку-ку!
Подруга поднимает на меня глаза, которые подозрительно блестят.
— Он сделал тебе предложение?
— Да. Как бы сделал… — вздыхаю я. — Ты третий раз спрашиваешь.
— Почему как бы? — не понимает Ленка, шмыгая носом.
— Он предложил это как альтернативу переезда к нему. А ухаживать за мной решил, когда я от всех вариантов отказалась, — объясняю я.
— Повтори про вечность, — шепотом просит меня Ленка, словно внучка бабушку, обещавшую рассказать на ночь сказку.
Еще раз вздыхаю и послушно повторяю слова Холодильника, которые запомнила и повторяла про себя уже десятки раз:
— Клеймо вечности ставят люди. И только от них зависит, будет это торговое тавро или магический рисунок, связывающий навечно.
— Ты знаешь, Нинка, — отчетливо всхлипывает Ленка. — Я не понимаю, чего тебе еще надо. Вот хоть тресни! Не понимаю! Где ты еще найдешь мужчину, который считает брак вечностью?!
— Черт! — вскакиваю я, чуть не уронив бокал с вином. — Это его выбор! Его! Не мой! Это он решил, что нам надо быть вместе! Не любовниками, так супругами! Ты понимаешь, что все эмоции и чувства, которые нас связывают, это верхняя планка чудовищного нервного накала. А дальше? Дальше только спад! Какой брак? Где любовь? Где трепет? Где постепенно зарождающиеся чувства? Что мы будем делать в этом браке? Не вылезать из постели? А потом, когда проголодаемся? Когда надо будет о чем-то поговорить, кроме этой самой постели?!
Без сил плюхаюсь обратно на стул. Теперь вскакивает Ленка и начинает метаться по моей кухне, как зверек в клетке:
— Тогда не упусти свой шанс! Не замуж выскочить, а чувства свои понять! Ты понимаешь, как его зацепило, что он даже жениться готов?!
— Вот именно — зацепило! — я снова вскакиваю, теперь чуть не уронив стул. — Задело, житья не дает, лишило покоя, зудит во всех местах! Так закусился, что…
— Жизнь свою, спокойную, богатую, размеренную, на много лет вперед просчитанную, под ноги тебе положил! — перебивает меня рассерженная и расстроенная подруга. — А ты по ней топчешься, как по асфальту!
— Вы все глухие что ли?! — кричу я в ответ, хватая бокал и залпом выпивая терпкое красное вино. — Разве не понятно, что не все женщины хотят с ним спать или выйти за него замуж?! Не поверишь — но так бывает!
— Верю, — неожиданно тихо говорит Ленка и садится на краешек своего стула. — Все, что ты сейчас сказала, Нинка, справедливо. Просто со стороны кажется, что ты с жиру бесишься.
— Почему?! — пораженно спрашиваю я и тоже сажусь. — Ты же хорошо меня знаешь. Неужели ты думаешь, что я лукавлю или рисуюсь?
— Нет. Так я как раз не думаю, — Ленка снова начинает жевать листики салата, но теперь не отрешенно, а очень нервно. — В этом и проблема! Проворонишь все и всех!
— Он ни разу не сказал о каких-то чувствах, кроме ревности и страсти, которые рвут его на части, — пытаюсь я объяснить. — Долго на таком фундаменте мы не простоим. Страсть пройдет, а ревность может довести и до физического насилия, и до тюрьмы. А потом… когда все успокоится… он может встретить еще один объект страсти… И я стану Светочкой, которая тяготит, от которой нужно избавиться!
Ленка ошарашенно смотрит на меня и искренне говорит:
— Прости! Так я на ситуацию, конечно, не смотрела. Но подумай вот о чем… Ленка вертит в руках бокал, держа его за длинную ножку:
— Он влюблен. Сначала бесился от этого. Потом бесился от того, что ты не уступила. Дальше ревновал и снова бесился. И похищал, и давил, и шантажировал. Нина! Он просто по-другому не умеет! Как ты не поймешь! Все, что он использовал против тебя, — это доступный в его понимании арсенал. Он просто поверить сам не может, что его так накрыло.
Ленка пристально смотрит мне прямо в глаза. По-взрослому, строго и ответственно:
— Ведь сколько раз мог силу применить? Много раз! Мог тобой, ничего не соображающей после клуба, воспользоваться. Не стал! В квартиру к себе затащил — и снова не тронул! Ему тридцать лет. а он впервые влюбился! Ну невдомек ему, что тебе другого хочется! Он уже стольким поступился!
— Невестой? — хрипло и беспомощно предполагаю я.
— И ею тоже! — звонко чокается со мной подруга. — К ней никаких чувств не было. А с тобой так накрыло! Да он контуженный просто! Как хочешь, но это любовь с первого взгляда. Для него, конечно. Ты подслеповатая у нас…
— Не надо обзываться, — шучу я, обиженно надувая губы. — Я верю в любовь с первого взгляда, но… У меня с Холодильником она уже не случилась…
— А у него случилась! — нервничает Ленка, разливая остатки вина и запихивая в рот целый пучок салата. — Чего сыра пожадничала? Ты посмотри на себя! И талия, и ноги, и грудь — все в полном порядке! А глаза! Почти никто не верит, что это не линзы! Красота красотинская! Ты вообще в курсе, что мои портняжки перед твоим приходом бегают зубы дополнительно чистить и туалетной водой обливаются?
Портняжками Ленка называет двух своих закройщиков — Леонида и Георгия. Им лет по тридцать-тридцать пять. я думаю.
— Леня и Гера? — удивляюсь я. — Никогда не замечала! Они же женаты оба!
— А Женьку бармена замечала? Да у него руки трясутся, когда мы с тобой в бар приходим! — смеется Ленка, видя мой потерянный вид. — Он в твоем присутствии коктейли без блендера делать может.
— Если ты сейчас сочиняешь, чтобы меня пристыдить… — угрожаю я.
— Больно надо! — оскорбляется Ленка. — Кирилл Иванович, конечно, не поэтому тебя обхаживает, но ты ему тоже нравишься. Вспомни, как тебя мгновенно возненавидела Марго! Не меня — тебя!
— Ты еще Димку с Костиком приплети! — хихикаю я, видимо, вино начало действовать, потому что все, что говорит Ленка, мне кажется смешным.
— А ты забыла? Сама же рассказывала, как Димка первые месяцы работы в агентстве тебя преследовал и как ты его отшивала не по-детски, — возмущенно вспоминает Ленка. — Или врала?
— Не врала, — растерявшись, вспоминаю я. — Да он дурачок молоденький был. Ты же знаешь, какой влюбчивый! Спокойно мои внушения воспитательного характера выслушал и влюбился на целый месяц в Верочку из рекламного. Уж Костика тебе не притянуть, если только за уши!
— Просто он умнее Димки. Но если хочешь на спор, то попробуй оказать Костику особое внимание — и он твой! — заводится Ленка.
— Ты чего от меня хочешь? — не понимаю я Ленку. — Чтобы я что поняла? Что Холодильник увидел меня — и, как в сказке, влюбился навечно?
— Это, конечно, утрировано безбожно, но в принципе похоже на правду, — с сожалением допивая вино, говорит Ленка. — И если ты сейчас не будешь его провоцировать на ревность и дашь ему возможность ухаживать за тобой по-человечески…
— Да чтобы его спровоцировать, мне надо просто выйти из квартиры в мир! — мне очень важно, чтобы Ленка меня поняла. — Эта ревность как болезнь!
— Потому что он знает, что ты еще не его! И ему это трудно, практически невозможно пережить! Отсюда и ревность неконтролируемая. Он в себе неуверен. Ты понимаешь это или нет? Он, имеющий все и всех, не может добиться взаимности от девушки, в которую влюбился! Представляешь, какие чувства и мысли ему мозг взрывают?! Да он ходячий реактор! Одно неосторожное слово, действие… — Ленка вскакивает и наматывает круги по кухне.
— Вот! — вскакиваю и я, начиная движение след в след. — Ты сама и ответила на свой вопрос. Одно! Одно неосторожное слово — и он свернет мне шею, или расстреляет всех мужчин в радиусе километра, или надстроит в нашем доме угловую башню и замурует меня там навечно. Хотя нет! Он сделает это все одновременно!
Ленка резко останавливается, и я натыкаюсь на нее.
— Стоп! ДПТ! — смеется Ленка грустно. — У меня права отберут. Я пьяненькая.
— А у меня их вообще нет! — хихикаю я.
Ленка мягко обнимает меня и грустно шепчет на ухо:
— Все будет хорошо! Дай ему возможность показать себя с другой стороны. Не торопись с выводами. Неужели нигде не екает? Нисколечко?
Я не отвечаю на эти вопросы, потому что не хочу врать единственной близкой подруге, потому что екает, да еще как… Но вот так быстро, не узнав человека, я не могу решиться на большее.
Укладываю Ленку спать в гостиной, а сама ворочаюсь в спальне, на большой старинной кровати гражданки Райской Ольги Ждановны. Переворачиваюсь так часто, словно хитрая королева подложила мне в постель не одну горошину, а целую горсть. Тело ломит, голова болит. И я прекрасно понимаю, что грузинское красное ни при чем. Меня рвут на части сомнения и противоречия, желания и страхи. Воображение подбрасывает самые разные мозаичные картинки, одна нереальнее другой: вот я, застыв, позволяю Холодильнику себя целовать, вот он, напряженный и злой, давит на меня бешено-ревнивым взглядом, вот мы вдвоем, растерянные и уставшие, сидим на полу в нашем старом лифте, и он нежно целует мои прикрытые веки.
Засыпаю под утро и просыпаюсь внезапно от острой и горячей мысли: я теперь невеста Холодильника!
Энергичная и жизнерадостная Ленка хлопочет на кухне, что-то шкварчит на сковородке, квартира наполнена ароматом свежесваренного кофе.
— Доброе утро! — напевает она. — На тебя яичницу с колбасой и помидорами делать?
— Делать. Спасибо, — голова не болит, хотя я явно не выспалась. И я понимаю — это от безотчетной тревоги.
— Ужасно любопытно, как Холодильник будет ухаживать! — тут же облекает в слова мои тревоги Ленка. — Наверное, завалит подарками!
— Рестораны, украшения, театры, концерты, путешествия, — вяло, неэнергично перечисляю я, заранее зная "список" ухаживаний Холодильника. — Потащит в Париж…
— Потащит?! — возмущается Ленка. — Тебя еще и тащить туда надо?! И почему именно Париж? Главный город влюбленных?
— Я ему как-то нечаянно рассказала, что хочу в Париж с любимым человеком, — сознаюсь я подруге. — С тех пор его на Париже заклинило…
— Логично! — делает вывод Ленка. — Теперь полетишь?
— Нет. Ключевое слово не Париж, а любимый, — ворчу я, ковыряясь вилкой в яичнице.
Ленка ничего на это не отвечает и молча наливает мне кофе. Так, в молчании, мы завтракаем, размышляя про себя и не торопясь делиться своими мыслями.
— А он работать тебе не запретит? — вдруг волнуется Ленка. — Мне почему-то кажется, что он всех своих жен будет сажать под домашний арест.
— Вот видишь! — вскидываюсь я. — И ты о его женах говоришь во множественном числе!
— Это фигура речи! — отмахивается от меня Ленка. — Выбрала, что сегодня наденешь?
— Да! — оживляюсь я. — Он будет доволен!
В течение часа Ленка помогает мне создать образ "синего чулка" в прямом смысле этого слова. Я надеваю синее платье-футляр длиной до середины икр, настоящие синие чулки и черные лакированные туфли на низком каблуке. Волосы Ленка зализывает мне в низкий пучок и фиксирует его черными шпильками. Единственной свежей деталью становится жемчужная нить под горло.
— Точно без макияжа? — сомневается Ленка. — Давай хоть реснички подкрасим!
— Нет! — категорично отвечаю я. — Базы и жемчужной пудры остаточно. Еще помада телесного оттенка. Никакой туши, теней, подводки и блеска.
— Ты будешь похожа на бледного призрака! — упрекает меня Ленка. — Хочешь отвратить Холодильника?
— Хочу не вызывать у него новых приступов ревности, — объясняю я и встаю перед зеркалом.
Но что-то здесь не так… To ли такой фасон платья мне идет, то ли от злости и бессилия глаза стали выразительнее, но то, что я вижу, облекает в слова моя подруга:
— Я тебя недооценила, Нинка! Потрясающе! Это ж надо так выигрышно на глазах сыграть! И они еще не накрашены!
Смотрю на себя и разочарованно мычу: передо мной высокая изящная девушка с открытым лицом, на котором голубо-зелеными блюдцами сверкают бирюзовые глаза. Нитка жемчуга делает образ каким-то трогательным и чувственным.
— Я не хотела… — обескураженно бормочу я. — У меня была другая цель…
— Теоретически придраться не к чему, — озадаченно говорит Ленка. — Но Холодильник найдет.
Упоминание личного врага приводит меня в полную боевую готовность:
— Пусть попробует! Тогда я закачу истерику. Он меня еще в истерике не видел!
— О! Я тоже не видела! — смеется Ленка. — Можно селфи сделать и мне переслать?
Звонок в дверь отвлекает нас от моего внешнего вида. За дверью Евгений со скромным букетом из белых тюльпанов, завернутых в холщовую ткань. Евгений молчит, выпучив на меня глаза. Начинаю говорить первая:
— Здравствуйте! Это мне? Или это вас кто-то поздравил?
Евгений оторопело смотрит на меня, потом переводит взгляд на букет и резким движением выбрасывает руку вперед, словно хочет разбить мне нос боксерским ударом. Еле удерживаюсь, чтобы не отпрянуть.
— Доброе утро! Это вам от Александра Юрьевича с пожеланиями хорошего Дня!
— Александр Юрьевич не смог сам донести букет до моей двери? — пугаю я ехидным вопросом бедного охранника.
— Не могу знать! — по-военному отвечает тот, вытянувшись во фрунт.
— Александра Юрьевича нет в агентстве, — докладывает Римма Викторовна.
— Звонил, сказал, что подъедет к полудню.
Метнулся за билетами в Париж и в ювелирный — приходит мне на ум, и я стряпаю кислую гримасу.
— Ты сегодня по-особенному очаровательна! — делает мне ненужный комплимент Римма Викторовна. — Есть повод?
— Думаю, что есть! — подхватывает невероятно довольная чем-то Павла Борисовна.
— Вы что-то знаете, чего не знаем мы? — подозрительно смотрю на Павлу Борисовну.
— Нет. Ничего, — внезапно тушуется она. — В двенадцать часов подъедут и Климов-старший, и Климов-младший. Александр Юрьевич велел всем нам прийти в его кабинет. Всей администрации. Ниночка! Вы совершенно прелестны сегодня!
До двенадцати пытаюсь работать над проектом для Тарасовых, но недоброе предчувствие не дает мне делать это эффективно. Мысль то и дело возвращается к ожиданию чего-то неотвратимого.
В полдень я с Павлой Борисовной захожу в кабинет Холодильника. Там уже сидят за кофейным столиком Юрий Александрович и Кристина. На стульях вдоль стены я вижу сидящими руководителей всех отделов. Здесь и Мариночка из рекламного, и Костик от айтишников, и еще четверо. Единственный стоящий человек — Прохор Васильевич.
Холодильник, строгий и торжественный, сидит за своим столом, но встает при нашем появлении. Прохор Васильевич провожает к столу Павлу Борисовну и помогает ей сесть. Меня под локоть крепко берет Холодильник и ведет к стулу, стоящему по правую руку от его кресла.
У всех напряженные и строгие лица, словно все ждут какой-то плохой новости. Юрий Александрович встречается со мной глазами и тепло, по-отечески мне улыбается, но взгляд настороженный и собранный. Кристина в роскошном темно-зеленом платье-пальто едва заметно дрожащими руками ставит кофейную чашечку на блюдце и украдкой бросает на меня остро-возбужденный взгляд.
Сижу с прямой спиной и гордо поднятой головой, усиленно делая вид, что спокойна и даже равнодушна к происходящему. Тревожные противоречивые мысли раздирают меня на части изнутри. Неужели Юрий Александрович все-таки заберет у сына агентство и почему меня это вдруг так расстраивает? Или агентство будет продано по договоренности сына и отца Климовых? Зачем здесь руководители всех отделов? И почему у Холодильника такое спокойное лицо, а Юрий Александрович заметно нервничает? Кристина вообще места себе не находит. Как то, что мы сейчас услышим, относится к ней? И почему лицо Павлы Борисовны прямо-таки лоснится от удовольствия? Может, агентство опять передадут ей? Тогда есть опасность, что Холодильник утащит меня в Париж… Осторожно скашиваю глаза вправо: Холодильник смотрит только на меня, и я чувствую себя голой под этим страстным, ничем не прикрытым взглядом. Что он делает?!
— Господа! — начинает говорить Холодильник, не спеша, словно тщательно подбирает слова, и звучат они веско и совершенно однозначно. — Вчера по взаимному согласию обеих сторон мы с Костровой Светланой Кирилловной отказались от ранее принятого решения о заключении брака.
Кристина, побледнев и покраснев одновременно, бросает на меня уничтожающе-презрительный взгляд. Возвращаю ей ласково-дерзкий. Она судорожно хватает кофейную чашку за тонкую ручку, и тут же новую порцию кофе ей подливает Павел Денисович. Кофейные чашки стоят только возле Климова-старшего и его молодой жены, остальным присутствующим кофе никто не предлагает.
— Чем же вызвано это решение? — дрогнувшим (или показалось?) голосом спрашивает Юрий Александрович, испытующе глядя почему-то на Павлу Борисовну. Замечаю, как та успокаивающе прикрывает веки. Да здесь заговор, не иначе! Только в чем его суть?
— Взаимным согласием его принять, — терпеливо повторяет Холодильник, насмешливо глядя на отца.
— Не может быть! — вдруг выкрикивает Кристина. — Я сегодня разговаривала со Светланой. Она утверждает, что это только твое решение! И Кирилл Иванович с Юрой связывался. Он не согласен с твоим решением! Холодильник снисходительно смотрит на Кристину несколько томительных секунд, в течение которых ее шея постепенно покрывается пятнами, потом поворачивается к Павле Борисовне и кивает головой. Павла Борисовна открывает красную папку, с которой пришла, и молча передает Юрию Александровичу какие-то бумаги.
— Ты видишь, отец, что я прав. Это подписи Кострова Кирилла Ивановича, подтвержденные его же нотариусом.
Климов-старший быстро, но внимательно просматривает бумаги, которые передает стоящему за его спиной маленькому человеку в черном костюме. Тот, в свою очередь, тоже быстро пробегает взглядом записи, потом кивает старому хозяину.
— Удивил! — выразительно говорит сыну отец. — Ты помнишь, чем рискуешь? Вернее, от чего отказался?
— Естественно, — просто и негромко отвечает Холодильник. — У меня хорошая память, отец. Я помню все свои потери. Не все из них были добровольными, как эта.
И мне почему-то кажется, что речь не об этой ситуации. Итак, свадьбы Холодильника и Светланы точно не будет. Это закреплено юридически.
— Ну что ж… — Юрий Александрович улыбается сыну и поглаживает по плечу чем-то недовольную Кристину. — Твое право, сын мой. Это твоя жизнь, твоя судьба, и ты вправе отказаться от куска этого жирного пирога. Скажу честно — удивил!
Итак, Холодильник отказался от какой-то прибыли? Я верно поняла слова Климова-старшего? Думаю, да. И до этой минуты, глядя на странные отношения жениха и невесты, я была уверена, что их связывает что угодно, но только не любовь. Я бы поступила точно так же. Создавать семью только на материальной основе для меня неприемлемо. Но мое финансовое состояние ничтожно по сравнению с состоянием Холодильника. Так что мое мнение больше на романтике основано, чем на здравом смысле…
— Рад, что доставил вам несколько приятных минут, — саркастически ухмыляется Холодильник, обращаясь к отцу, но глядя на меня. Ощущение, что этим самым взглядом он гладит мою шею, залезая под воротник закрытого платья. Чувствую, опять попадет ни за что… Надо было под платье водолазку надеть…
— Зачем такое торжественное расторжение договоренностей? — выплевывает едкий вопрос успокоившаяся Кристина. — К чему столько зрителей и посторонних слушателей? Что за непонятное желание работать на публику? Перед кем ты хочешь выглядеть не таким, какой ты есть на самом деле?
Кристина травит меня взглядом красиво подведенных серых глаз. Просто кураре! Юрий Александрович спокойно похлопывает жену по колену.
— Все эти люди здесь для того, чтобы услышать мое второе заявление, — Холодильник, наконец, отрывает от меня свой горячий взгляд, снова встает, но теперь за моей спиной и кладет ладони на мои плечи.
Брови Юрия Александровича пораженно поднимаются, челюсть Кристины, наоборот, опускается, губы Павлы Борисовны растягиваются в искренней улыбке, а мои глаза размером начинают спорить с разрезом глаз, которого явно не хватает для увеличившегося глазного диаметра.
— Госпожа Симонова-Райская оказала мне честь и согласилась стать моей невестой! — ладони Холодильника сжимают мои плечи до настоящей боли, предвосхищая мои возражения. — И я намерен сделать все, чтобы за время, прошедшее от помолвки до свадьбы, она от своего решения не отказалась. Холодильник берет мою безвольную правую руку и прижимается губами к тыльной стороне ладони. Ахает Павла Борисовна, хлопает в ладоши Марина, подмигивает Костик, давится шоком Кристина. Встречаюсь глазами с Юрием Александровичем и вижу, как вспышкой появившаяся радость сменяется почти состраданием. Да что тут происходит? Холодильник, не обращая внимания на присутствующих, переворачивает мою руку и прижимается губами уже к ладони. Мурашки от ладошки расползаются по всему телу, щекоча меня многочисленными лапками.
— Павла Борисовна! Даю вам поручение: в течение двух недель подготовьте, пожалуйста, праздник в честь нашей помолвки, — Холодильник сжимает мою руку, запрещая мне этим жестом даже открывать рот. — И учтите все замечания и пожелания Нины Сергеевны!
— Конечно! Мы все с удовольствием примем участие в подготовке этого праздника! — горячо заверяет Хозяина Павла Борисовна. Мариночка поддакивает и ерзает на стуле, ей не терпится первой выбежать из кабинета и разнести новость по дому. Костик еще раз подмигивает, но на лице беспокойство и тревога.
Я не знаю, что написано на моем лице, поскольку я заставляю себя думать, что я вот прямо сейчас играю в покер и должна сохранить полную невозмутимость. Внутри все трясется мелкой противной дрожью, и Холодильник чувствует это, поскольку до сих пор не убрал руки с моих плеч.
— Поздравляю! — с интонацией "ненавижу" кривляется Кристина.
— Впечатлен! — Юрий Александрович встает с кресла. — Ты же понимаешь, что теперь будет, Саша? Ты действительно этого хочешь? Если разрывом со Светланой ты просто не приобретал того, что было бы хорошо приобрести, то теперь…
— Отец! — резкий, властный окрик Холодильника заставляет Юрия Александровича замолчать. — Повторяю, у меня хорошая память. Я все помню без ваших напоминаний.
— Ты уверен, что это стоит того, что ты теряешь? — Юрий Александрович подходит к нам, и я поспешно встаю со стула.
— Уверен! — Холодильник пожимает протянутую ему руку.
— Доченька, выдержи это, и мой сын обязательно сделает тебя счастливой, — шепчет мне на ухо Климов-старший, сердечно обнимая. — Если, конечно, не сдастся.
— Всем хорошего дня! — Юрий Александрович подает руку одеревеневшей Кристине и выводит ее из кабинета, тепло всем улыбнувшись. Стремительно разворачиваюсь к Холодильнику и открываю рот, чтобы завизжать, закричать или еще как-то выразить свой протест.
— Стоп! — неожиданно командует мне Холодильник и делает знак рукой Прохору Васильевичу.
Через пару секунд мы в кабинете одни.
— To, что я согласилась принимать ваши ухаживания, не делает меня вашей невестой и не определяет дату помолвки через две недели! — лаю я злобной Моськой.
Холодильник медленно осматривает меня с головы до ног и говорит:
— Только вы можете так одеться, Нина, что температура моего тела становится близка к гриппозной.
— К чему привяжетесь? — от злости и бессилия стучу кулаками по его каменной груди. — К платью? К туфлям? К жемчугу?
Холодильник перехватывает мои руки, прижимая к своей груди оба моих кулачка одной своей ладонью.
— На вас колготки или чулки? — хрипло спрашивает меня Холодильник. Испуганно пытаюсь высвободить руки, но он не дает и вторую руку кладет на мое бедро, томительно медленно опуская руку вниз. Под его горячей ладонью резинка чулок на левой ноге сжимается и начинает сдавливать ногу.
— Чулки! Я так и знал! — выдыхает Холодильник. — Вы решили свести меня с ума?
— Образ "синий чулок" придуман как образец антисекса! — пищу я, прокашливаясь и дрожа, потому что пальцы его продолжают кружить вдоль чулочной резинки. — Послушайте! Давайте спокойно поговорим!
— Давайте! — Холодильник резко отпускает меня и так неожиданно, что я, качанувшись, чуть не падаю.
— Кристина права, — обвиняю я. — У вас дурацкая манера устраивать шоу! Сначала вы публично расторгли договор с Костровыми и на глазах отца и дочери увезли меня, потом так же при скоплении свидетелей придумали несуществующую помолвку!
— Почему несуществующую? — не соглашается отошедший от меня и спрятавший за спину руки Холодильник. — Я планирую вам понравиться. Нет, даже очаровать.
— Обхохочешься! — фыркаю я. — Вы вряд ли преуспеете в этом! Букет белых тюльпанов — еще куда ни шло! Но насильственная помолвка — это уже перебор!
— Вы не дали мне шанса! — Холодильник стремительно возвращается ко мне. — А обещали! Праздник в честь нашей помолвки — часть этого ухаживания. А зрителей и слушателей я собрал с единственной целью: я хочу, чтобы все знали, что вы моя, особенно вы.
— О каких ваших потерях говорил ваш отец? Вы теперь что-то должны Костровым? — вспоминаю я свой первый вопрос.
— Нет, — Холодильник берет меня за подбородок. — Это они теперь мне ничего не должны. Не волнуйтесь, я ничего не потерял.
— Но вы что-то все-таки потеряли из-за странного и нелогичного желания быть со мной? — не унимаюсь я.
— Ерунда, не стоящая ни секунды вашего внимания, — шепчет мужчина, положив руки на мои бедра и поглаживая теперь обе резинки.
— Руки! — резко командую я, и Холодильник вскидывает их вверх, смеясь.
— Мне надо работать, — напоминаю я. — До вечера!
— Слушаюсь, моя госпожа, — иронизирует Холодильник и делает два широких шага, чтобы опередить меня и открыть дверь.
— Не забудьте к нашему вечернему свиданию приготовить список ваших поклонников и краткий пересказ историй вашей… любви, — теперь Холодильник приказывает мне, демонстрируя явно испортившееся настроение.
— В ресторан поведет? — интересуется Ленка, появившись на экране.
— Без понятия! — пожимаю плечами.
Уже восемь вечера, а мне никто ничего еще не сказал. Ни место, ни время, ни дресс-код.
— Как бы в Париж не улететь! — сетую я.
Звук пришедшего сообщения отвлекает меня от разговора с подругой, которой я хотела рассказать про сегодняшнее шоу в кабинете Холодильника, но пока не успела.
"В одиннадцать часов в холле агентства. Форма одежды свободная. Саша".