— Почему вы так недоверчивы? — Ответить в хронологическом порядке или в алфавитном?
Шерлок Холмс (Sherlock Holmes)
Вчера, перед тем как уйти от меня. Ленка посоветовала:
— Слушай, Нин! Я немецкий язык еще в школе учила, а после у меня языковой практики почти не было. В институте на первом и втором курсе его формально преподавали. Это сколько ж лет прошло! Поэтому могут быть трудности перевода… Найди хорошего немца.
Всю ночь гоняю по извилинам мысль о том, кому нужно, чтобы Холодильник потерял львиную долю своего бизнеса?
Кострову в отместку? Вряд ли. С ним все юридические формальности уже соблюдены: Холодильник просто не получит того, что мог бы получить, женившись на Светлане.
Юрию Александровичу? Бред! Давно известно, что он собрался передать сыну почта весь свой бизнес и часть уже передал.
Может, у Холодильника был договор с кем-то другим? Но какое дело этому "другому" до того, на ком женится Климов-младший? И почему Светлана подходит, а не Светлана нет?
Я возвращаюсь к Кострову. Никто, кроме Кирилла Ивановича, на мой взгляд, не может быть заинтересован в Холодильнике настолько, чтобы так жестко заставлять его жениться на Светлане и не жениться на… ком-то другом.
И самое сложное для понимания: неужели Холодильник готов нести такие потери, только чтобы быть… со мной? Пока запрещаю себе об этом думать. Рабочий день понедельника начинается с плохого настроения, головной боли, вызванной коротким и некачественным сном, и планом допросить Генку. Устроить допрос Сальмонелле под силу только Генеральной прокуратуре, и не факт, что прокурор хоть чего-то добьется без пыток и шантажа.
Надеваю черную юбку-карандаш, белую блузку-рубашку, приталенный жилет и галстук-бабочку. Собственное отражение в зеркале напоминает мне работника казино.
— Делайте ставки, господа! — дурачусь я. — Все! Ставок больше нет!
— Ты будешь меня прикрывать! — ставлю я боевую задачу Димке.
— Прикрывать? — лениво переспрашивает мой помощник, развалившийся в кресле и рассеянно просматривающий файлы, касающиеся нашего последнего проекта. — Хорошо. от кого и чего?
— От Холодильника, — шепотом говорю я. — Мне нужно уехать к Муравьевым и поговорить с Генкой и, если получится, с Сальмонеллой.
За секунду от расслабленности Димки не остается и следа:
— Ты чего? Траванулась за завтраком? — паникует мой помощник. — Молодого необстрелянного бойца в бой бросаешь без подготовки?!
— Что за патетика? — смеюсь я. — Во-первых, он может и не заметить моего отсутствия, во-вторых, я постараюсь вернуться очень быстро, в-третьих..
— В-третьих, когда ты вернешься, у тебя уже не будет помощника, дорогая! — верещит Димка. — Я тебя предупреждаю, что не перенесу физической боли. Когда его охранники начнут меня пытать, я сдам тебя еще до первого синяка!
— Ну, Димочка! Ну, солнышко! — обнимаю я профессионального труса за шею и целую в щеку. — Ну, пожалуйста!
— Не трогай меня, ведьма! — гнусавым голосом возмущается Димка и картинно отшатывается. — Сейчас меня еще и как твоего любовника загребут!
— Что за сленг, Димочка? — делаю я замечание. — Откуда у звездного мальчика такие словечки в словаре? Загребут, траванулась… Александра Юрьевича еще даже нет в агентстве. Римма Викторовна сказала, что он сегодня на переговорах до самого вечера.
Димка еще долго ворчит на меня, пока я секретничаю с Павлой Борисовной и Риммой Викторовной и вызываю такси. Я умышленно не звоню Генке предварительно, и теперь, услышав мой голос в домофоне, понимаю, как он удивлен.
Муравьевы живут втроем в двухкомнатной квартире: Яна Львовна, музыкальный редактор на известном радио. Иван Яковлевич, пенсионер-инвалид, бывший врач-стоматолог, и их сын Геннадий. молодой детский писатель.
— Нина? Какая… приятная неожиданность! — заикается Генка, пропуская меня в квартиру. — В последний раз ты была у нас в гостях лет пять назад!
— Больше, Геночка. лет восемь. Мы с тобой школу тогда заканчивали. — улыбаюсь я. — Ты один?
— Один! — пугается Гена. — Мама с папой в поликлинике. Скоро вернутся.
— Чем занимаешься. Гена? — приторно ласково спрашиваю я. Мне надо максимально много вопросов задать моему незадачливому жениху, пока не вернулась домой Сальмонелла.
— Пишу! — вскидывает голову Генка. — Пишу день и ночь! Скоро выйдет моя новая книга!
— Прекрасно! Жду подарочный экземпляр! — не дожидаясь приглашения. прохожу в квартиру.
— Конечно! Первый всегда маме, второй всегда тебе. — напоминает мне Генка.
— Мне нравится, как ты пишешь, — абсолютно честно говорю я приятелю, без приглашения садясь на диван.
— Спасибо! — радостно восклицает Генка. — Приятно это слышать именно от тебя!
— Чаем напоишь? — наглею я, вскакивая и отправляясь на кухню.
— Конечно-конечно! — частит Генка. семеня за мной. — У нас и пирожки есть! С печенью.
— Ужасно! — думаю я, но вслух говорю. — Прекрасно! Именно с печенью и хотелось!
Генка ставит чайник на плиту. Сальмонелла не признает электрические чайники. Почему-то вспоминаю об этом с уважением. Вспоминается шутка Жванецкого: "И самовар у нас электрический, и мы довольно неискренние!"
— Что за шутка про нашу с тобой помолвку? — нападаю я без предупреждения, усыпив бдительность Генки.
Генкина рука дрожит, и он проливает немного кипятка на скатерть.
— Почему шутка? — спрашивает Генка, пряча глаза.
— Ге-на! — по слогам твердо говорю я. — Посмотри на меня!
Генка встречается со мной взглядом. в котором я отчетливо вижу тревогу и досаду.
— Если жених ты, а невеста я. то почему невеста не в курсе, что выходит за тебя замуж? — четко проговаривая каждое слово. снова наступаю я.
— Помолвка — это формальность! — нервничает Генка. дрожащими руками беря свою чашку. — Мы решили, что это поможет тебе определиться!
— Мы? Не я с тобой. а ты с мамой? Я правильно понимаю? — злобно прищуриваю я глаза.
Генка стискивает чашку и защищается:
— Мы желаем тебе только добра! Мы прекрасная пара!
— Это вы с мамой прекрасная пара! — соглашаюсь я. — В этом у меня никаких сомнений нет вот уже лет пятнадцать!
— Я самый близкий тебе мужчина! — Генка ставит свою чашку на стол и хватает меня за руку. чуть не выбив из моих рук мою чашку.
— Самый близкий мне мужчина — это мой отец! — я веду нешуточную борьбу за свою руку.
— Так будет не всегда! — парирует Генка, пока выигрывая борьбу. — Каждому надо создать свою семью, родить своих детей.
Неожиданно возникшие в воображении картинки заставляют меня перестать бороться: я и Генка. Вот мы лежим в супружеской постели, а Сальмонелла в длинной ночной рубашке и чепце, со свечой в руках, стоит над нами. Вот наши дети, мальчик и девочка. Вот Сальмонелла кормит их кашей. Вот Сальмонелла ведет их в школу. Вот Сальмонелла ходит на родительские собрания. Вот…
Трясу головой, чтобы выбросить из нее эти страшные фантазии. Генка, неверно поняв мое бездействие, рывком поднимает меня со стула и начинает целовать. Прихожу в себя быстро, даже мгновенно. Звонкая пощечина оставляет на Генкиной щеке хорошо заметный отпечаток.
— Ты чего?! — Генка шарахается от меня и трет щеку.
— Гена, — начинаю я с примирительной интонацией в голосе. — Я невеста совершенно другого человека. Мы… встречаемся. Вчера я познакомилась с его семьей. Твои… Ваши с мамой фантазии насчет нас с тобой не имеют никакого смысла. Ты просто теряешь время…
— У тебя там все несерьезно… — перебивает меня Генка.
— Да с чего ты это взял? — удивляюсь я. — Что ты можешь знать обо мне и моей жизни?
— Достаточно, чтобы понимать, что мы с тобой созданы друг для друга! — Генка достает из холодильника упаковку замороженных полуфабрикатов и прикладывает к щеке. (Да ладно! Неужели я так сильно его ударила?)
— Гена! Расскажи мне про дневники, — спрашиваю я без подготовки.
— Какие дневники? — равнодушно бурчит Генка, морщась и прижимаясь к полуфабрикату.
— Дневники, которые ведут рефлексирующие люди, записывая свои впечатления после прожитого дня, — нервно-терпеливо объясняю я, начиная торопиться и боясь, что вот-вот заявится хозяйка квартиры.
— Я не веду дневники. Я вообще не поклонник эпистолярного жанра, — ворчит Генка.
Никакого страха, замешательства или наигранности… Значит, Сальмонелла ведет игру, кое-что скрывая даже от сына… Все! Генка бесполезен.
— Ладно! Пока! — бодро и весело говорю я, отправляясь на выход.
— Нина! — окликает меня растерянный Генка. — To есть мы с тобой… никак?
— Никак. Никогда. Нигде, — негромко говорю я. — Ген! Будь справедлив и честен, мы с тобой даже в детстве не особо дружили… Да, общались два- три раза в месяц, но не более…
— Ты мне очень нравишься, Нина! — Генка смотрит на меня глазами побитого щенка. — Почему мы не можем попробовать?
— Гена! Услышь меня, добрый мой приятель! Я невеста другого человека. Я скоро выйду замуж… Или не выйду. Но ты ни к первому варианту развития событий, ни ко второму не имеешь никакого отношения! — вздыхаю я и сама открываю входную дверь.
— Нина? — за порогом квартиры Сальмонелла с Иваном Яковлевичем. — Деточка! Ты пришла к нам в гости? Почему не предупредила? А мы вот в поликлинику ходили… А что вы делали с Геной? Впрочем, не мое дело, а дело ваше, молодое!
Мы с Геной искали дневники, — растягивая губы от уха до уха, вызывающе сообщаю я.
Лицо Сальмонеллы вытягивается и меняет цвет от привычного землистого через розовый до красного. Взгляд, полный досады и растерянности, перебегает с меня на сына и обратно. Но надо отдать должное талантливой женщине, она довольно быстро приходит в себя.
— Куда же ты пошла? Оставайся! Будем пить чай. Я пирогов напекла!
— Мы с Геной уже и чаю напились, и наболтались! — лукаво говорю я, вызывая в выражении лица Сальмонеллы мимолетную, едва уловимую эмоцию, имя которой… гнев.
Выбегаю из подъезда и, еле-еле успев затормозить, с размаху натыкаюсь на высокую и широкую стену — Евгения. По сложившейся у нас с ним традиции, мой личный охранник тут же катастрофически пугается личного контакта и делает шаг назад.
— Разрешите проводить вас до машины, — и это не вопрос.
Нашел все-таки… Странно было бы это не предположить. Значит, Холодильник узнает, где я была, и скоро.
Евгений провожает меня к своей машине, и я сажусь на заднее сидение, попадая прямо в руки Холодильника. Не узнает, а узнал…
— Здравствуй, Нина! — работает первая программа заморозки.
— Здравствуй, Саша! — находчиво здороваюсь и я.
— Ты ходила в гости, Нина? — обманчиво ласково спрашивает Холодильник.
— Я ищу авторов и исполнителей своего драматического дневника, — откровенно рассказываю я, для усиления эффекта добавив. — Саша.
— А поделиться со мной своими планами? — Холодильник впервые не покупается на свое имя из моих уст.
— Мне показалось, что ты утратил интерес к этому дневнику, — парирую я.
— Мне достаточно знать, что это не ты, — не размораживается Холодильник.
— А мне этого недостаточно! — возмущаюсь я, сложив руки на груди. — Мне нужен автор!
— Хорошо, — просто и спокойно отвечает Холодильник. — Я тебе его найду.
— Я сама хочу его найти! Это мое дело! — начинаю я привычные боевые действия.
— И поэтому ты идешь его искать в квартиру к Гене Муравьеву, когда дома только он один?! — вспоминаю, как папа радовался, что в нашем холодильнике есть функция "суперзаморозка". В моем Холодильнике она тоже есть, оказывается.
— Ты намекаешь на то, что я с Геной чем-то там занималась? — сразу завожусь я, и оказываюсь в объятиях Холодильника.
— Нет! — горячо выдыхает мне в лицо Холодильник. — Не намекаю. Если бы я только заподозрил подобное, вам обоим было бы несдобровать. Особенно Гене. Я поражаюсь твоей глупости! Идти одной в квартиру к одинокому влюбленному мужчине, который может сделать с тобой что угодно!
— С Геной справится даже первоклассник! — смеюсь я. — Вот я недавно была в квартире одного одинокого мужчины, с которым не справится и мой Евгений… И ничего… Никто меня не обидел!
— Этот сильный мужчина не обидел тебя только потому, что ты ему дороже, чем все, что у него есть, — шепчет Холодильник и целует меня в кончик носа, хотя я уже приготовилась к поцелую в губы и даже их выпятила, совсем чуть-чуть, заметно только мне.
— Генка ничего не знает, — сообщаю я, смутившись от того, что Холодильник мог заметить движение моих губ, и от того, что он так и не поцеловал меня в губы. — Надо колоть Сальмонеллу!
Холодильник смеется и тягуче медленно целует обе моих руки, сначала ладони, потом тыльную сторону.
— Как прикажете, моя принцесса! Ваш верный рыцарь готов колоть всех ваших врагов и Сальмонеллу тоже.
Пока мы едем до агентства, Холодильник придумывает варианты, как организовать встречу с Сальмонеллой на своей территории.
— Все не то! — нетерпеливо морщусь я. — Надо, чтобы Римма Викторовна или Павла Борисовна позвонили ей и сказали, что агентство приглашает ее обговаривать детали праздника-помолвки Гены и Нины.
— Плохая шутка! — резко отвечает Холодильник, стискивая мою левую руку до боли.
— Это важная дезинформация! — горячусь я, ойкая от боли. — Иначе она не придет. Особенно после того, как Генка выдаст ей наш с ним разговор в подробностях.
— Я тоже хотел бы узнать о нем в мельчайших подробностях, — слегка рычит Холодильник, целуя каждый палец моей левой руки, словно извиняясь за невольно причиненную боль.
Я охотно рассказываю о своей встрече с Генкой, почти дословно, опустив только пару деталей: как Генка хватал меня за руки и как целовал. Холодильник подозрительно смотрит на меня, словно не просто догадывается, что я что-то скрываю, а точно знает, но ничего не говорит. Спасаю Генке жизнь по старой дружбе, а Сальмонелла все равно бессмертна.
— Мой Димка жив? — осторожно спрашиваю я.
— Нет! — хмуро отвечает Холодильник. — Пришлось его убрать. Кричал громко, привлекал к себе внимание. Евгений его закопал уже.
— Очень смешно! — фыркаю я. — Напугали мальчишку, теперь мне его на шухер больше не поставить.
— Провокаторша! — накидывается на меня Димка, как только я появляюсь в своем кабинете. — Я такого страху натерпелся! Этот твой Евгений так на меня смотрел, что я за пять минут рассказал ему свою биографию от ясельной группы до сегодняшнего дня!
— Не дуйся! — умоляю я Димку и беспокоюсь. — Тебя же не били?
— Психологическое давление может быть посильнее физического, — философски замечает Димка, лукаво подмигивая.
— Юмористы чертовы! — скалюсь я, но смеюсь, целуя Димку в щеку.
— Нина Сергеевна! — Холодильник стоит в дверях моего кабинета, а я замираю с прижатыми к Димкиной щеке губами.
Димка исчезает из кабинета как фантом, словно его и не было.
— Одного Евгения явно не хватает, чтобы обеспечить твою безопасность от самой себя, — упрекает меня Холодильник, но глаза добрые и теплые. — Яна Львовна Муравьева придет в шесть часов вечера.
— О! — удивляюсь я тому, как быстро развиваются события. — Спорим, тебе ее не расколоть? Но мне о-о-очень любопытно, как сложится ваш разговор!
— Есть замечательный способ, — шепчет Холодильник, как всегда, быстрым захватом прижимая меня к себе. — Портьера.
— Вот еще! — возмущаюсь я, пока мурашки-предатели сбегаются к левому уху, в которое шепчет Холодильник. — Больше я там прятаться не буду!
— Тогда предлагаю другой способ твоего присутствия, — губы Холодильника прихватывают мочку моего уха, и мурашки застывают на месте. — Любишь смотреть кино?
Я могу только кивать, что и делаю молча. Губы Холодильника перемещаются с мочки уха на шею, щеку и останавливаются в миллиметре от моих губ. Снова, как и в машине, чувствую легкое подрагивание своих губ в его сторону. И снова Холодильник не целует меня в губы.
— Тогда пойдем! — берет меня за руку Холодильник и ведет на первый этаж. Мы спускаемся по лестнице, встречаем сотрудников агентства, которые вежливо здороваются с нами, с улыбкой глядя на наши соединенные руки. Я каждый раз смущаюсь, а Холодильник усмехается, еще крепче сжимая мою руку.
В комнате охраны несколько экранов с выведенными на них камерами на этажах, лестничных пролетах, в кабинетах. Прохор Васильевич и еще один охранник-манекен встают при нашем появлении.
— Нина Сергеевна подойдет в шесть часов. Настройте мой кабинет. Два камеры наперекрест и звук, — отдает распоряжение Холодильник.
Прохор Васильевич дарит нам улыбку змея-искусителя, снова неожиданно напомнив мне о своей неземной красоте, о которой я все время как-то забываю, пока не увижу ее носителя.
— С удовольствием! — откликается на распоряжение руководителя начальник охраны.
— Удовольствие — это лишнее! — хмурится Холодильник, вызывая на лице Прохора Васильевича еще одну улыбку.
— Есть без удовольствия! — тут же реагирует Прохор Васильевич, видимо, пользуясь добрыми личными отношениями с Холодильником.
— Я приду с попкорном, — лукаво обещаю я и вижу усмешку на лице Прохора Васильевича и Холодильника, закатившего глаза.
— Пригласишь на обед? — неожиданно спрашивает меня Холодильник, проводив до кабинета.
— На обед? — теряюсь я. — Я планировала спуститься к Павлу Денисовичу… Можно вместе…
— Значит, не пригласишь? — уточняет разочарованно Холодильник, убирая локон моих волос за ухо.
— У меня ничего не приготовлено, — сознаюсь я, смутившись под его горячим взглядом, приклеившимся к моим губам.
— Вместе и приготовим, — шепчет Холодильник, склоняясь ко мне и целуя… в щеку.
— Ну… хорошо… — сдаюсь я, почему-то огорчившишь. — Но готовлю я плоховато.
— Я тебя научу, — лукаво обещает Холодильник, словно говорит о чем-то другом, и уходит. — Жди через час.
Минут тридцать бездумно работаю над проектом для Ирины Тарасовой. Перебирая бумаги на столе, нечаянно режу подушечку пальца краем листа, огорченно хнычу, все бросаю и бегу в свою квартиру.
С сумасшедшей скоростью вытираю пыль и пылесошу, хотя прибиралась два дня назад. Из-за гудения пылесоса даже не сразу слышу дверной звонок. Открываю дверь — на пороге Холодильник с бутылкой белого вина и пакетом, похоже с овощами и зеленью.
— Я не знаю, что можно приготовить из моего набора продуктов, — вздыхаю я, провожая Холодильника на кухню к холодильнику.
— Верь в меня! — призывает он, разглядывая содержимое тезки. — Вот! Куриное филе. Мне нужны оливковое масло, чеснок, куриный бульон, мед. Перец чили и розмарин я принес.
— А что мы будем делать? — мне очень любопытно, какое блюдо придумал Холодильник.
— Мы, — нажимая на это слово, отвечает Холодильник, — будем делать куриное филе в глазировке. Просто, быстро и очень красиво на тарелке. Кусочки курицы будут похожи на стеклянные.
— Никогда не пробовала, — распахнув глаза, сознаюсь я. — Но звучит заманчиво.
— Выдай фартук — и начнем! — командует Холодильник, начиная снимать пиджак, галстук и закатывать рукава белой (естественно!) рубашки.
Я застываю, глядя на него, и нервно сглатываю.
— Фартук, Нина! — напоминает Холодильник, окликая меня.
Бросаюсь к кухонному шкафу и вытаскиваю два фартука.
— Тебе голубой или розовый?
Холодильник наклоняет голову, как умный пес, и слегка хмурится, видимо, выбор ему не нравится.
— Других нет! — оправдываюсь я и не удерживаюсь от иронии. — Голубой — мальчику, розовый — девочке.
— Хорошо, — ворчит Холодильник, поднимая руки и жестом предлагая мне одеть на него фартук.
Подхожу к нему и прошу повернуться ко мне спиной.
— Нет, — хрипит Холодильник, закашлявшись. — Завяжи так.
Мне приходится сначала пристроить голубой фартук на его талию, а потом, практически прижавшись к его большому телу, делать узел из довольно коротких завязок. Сердце Холодильника стучит тяжело и глухо, мое заходится в стремительном биении.
— Теперь я, — говорит Холодильник, забирая из моих рук розовый фартук.
Не дав мне повернуться спиной, Холодильник совершает точно такие же действия, что и я. Правда, когда пытается завязать фартук, делает это из рук вон плохо.
— Не умеешь завязывать бантик? — ехидничаю я, находясь в объятиях Холодильника уже минут пять. — Я могу сама.
— Зачем сама, если есть я? — опаляет вопросом мою шею Холодильник.
— У тебя руки крюки! — смеюсь я. — Я боюсь щекотки!
Холодильник резко, словно танцует со мной аргентинское танго, поворачивает меня к себе спиной, но почему-то не завязывает фартук, а прижимает меня к своей груди, положив свои большие ладони на мой живот.
— Надо было готовить без фартуков, — доверительно шепчет он моему затылку.
— Надо было надевать фартук самому, — отвечаю я, дрожащими руками убирая его руки. — Так мы готовим обед или нет? Ты дашь мне задание? Холодильник театрально вздыхает и говорит:
— Сможешь очень мелко порезать чили и чеснок для бульона?
— Конечно! — обиженно реагирую я на слово "сможешь".
— Я пока подготовлю грудки и поджарю их до корочки, — Холодильник достает из пакета перчики чили, а я из холодильника чеснок. Сосредотачиваюсь на резке и вскрикиваю от острой боли: начинает щипать палец в том месте, где я его порезала бумагой.
— Порезалась? — пугается Холодильник, бросаясь ко мне.
Метнувшись к раковине, открываю холодную воду и спасаю под струей от боли палец, который пульсирует.
— Нет. Это производственная травма, — шучу я, морщась, но улыбаясь. — Порезалась бумагой. Видимо, сок от чили попал в ранку.
Беру палец в рот, утихомиривая его болевую пульсацию. Холодильник тянет мою руку к себе и вдруг перекладывает мой многострадальный палец себе в рот, нежно обхватывая его губами и погладив ранку горячим языком. Сердце мое раздваивается и перемещается в оба уха, поскольку и в левом, и в правом ухе оно стучит, как набат. Зрачки Холодильника расширяются прямо на моих глазах, чернильным пятном перекрывая коричневую радужную оболочку.
— Обббед… — блею я, краснея и забирая палец.
— Сядь. Я все сделаю сам, — говорит Холодильник и усаживает меня на стул. Одурманенная происходящим, я слежу за действиями Холодильника, словно смотрю слайд-шоу. Вот он ловко и быстро нарезает за меня перец и чеснок. Вот тушит в курином бульоне розмарин, мед, чеснок и чили, получается вязкий сироп. Вот запивает поджаренное филе готовым сиропом и ставит в духовку.
— Через десять минут будет готово, — докладывает Холодильник. — Сейчас овощной салат сделаю.
— Ты не мужчина, а мечта! — вырывается у меня, и, только произнеся это, понимаю всю двусмысленность сказанного.
Холодильник замирает возле меня с тарелкой в руках, потом медленно ставит ее на стол.
— Я имею в виду… — лепечу я, — что мужчина, умеющий готовить, — настоящий клад для женщины, этого не умеющей.
— Я понял, что ты имела в виду, — говорит моему затылку Холодильник. — Тебе не кажется, что раз такие мужчины — редкость, то надо брать, не раздумывая.
— Я подумаю, — обещаю я, дрожащими руками придвигая к себе тарелку.
Мои вкусовые рецепторы пускаются в пляс, когда я вижу изящно оформленное блюдо. Куриное мясо кажется прозрачно-стеклянным, вокруг мяса огуречные и помидорные розы.
Мы сидим за кухонным столом напротив друг друга и неспешно обедаем, запивая прекрасную еду белым сухим вином.
— Я хотел бы так обедать каждый день, — говорит вдруг Холодильник и пугает меня вопросом. — А ты?
— Курица быстро надоест, — находчиво отвечаю я, делая вид, что речь идет об обеденном меню.
— У меня есть хорошее предложение. Не торопись его отвергать, — Холодильник откладывает вилку и нож и смотрит на меня чернильными глазами. — Предлагаю обедать у тебя — от тебя быстро можно добраться до работы. Ужинать в ресторане на твой выбор. А завтракать у меня.
— Далековато для завтрака! Это ж во сколько мне вставать надо, чтобы сначала до тебя добраться, а потом вернуться в этот дом на работу! — быстро отвечаю я, натыкаясь на чувственно нежный, страстно ласковый взгляд и поняв, что хотел предложить Холодильник. — Я понимаю, что ты за мной машину пришлешь и после завтрака мы поедем вместе на работу…
— Я говорил о другом… — Холодильник слегка трясет головой, словно сбрасывает наваждение.
— Спасибо за чудесный обед! Пора возвращаться к работе, — напоминаю я и неловко шучу. — Мне еще в кино с Прохором Васильевичем идти… Холодильник встает из-за стола и хмуро говорит:
— На здоровье… В самой комнате охраны тоже круглосуточная запись ведется. Просмотрю потом, как вы кино смотрели…
— Ревность — самоуничтожающее чувство, — поучаю я Холодильника. — Негативно окрашенное.
— Конечно, — соглашается со мной Александр Юрьевич. — Человек ревнует от недостатка внимания (шаг ко мне навстречу), нежности (второй шаг), любви…
Холодильник берет мое лицо за подбородок и поднимает к себе. Поцелуй в подбородок — и мужчина уходит из моей квартиры.
— Где же попкорн? — красивая бровь Прохора Васильевича иронически изгибается.
— Александр Юрьевич не разрешил, — по секрету сообщаю я.
— Зато я подготовился! — начальник охраны ставит передо мной чашку свежесваренного кофе и мисочку с ореховой смесью.
В пустом кабинете Холодильника сначала появляются Римма Викторовна с Сальмонеллой. Усадив гостью на диван возле журнального столика, Римма Викторовна наливает гостье чай и предлагает свежее печенье.
— Спасибо, Риммочка, не стоило! — настороженно, с тревогой в голосе и глазах, говорит Сальмонелла, но от печенья Павла Денисовича отказаться не может.
— Добрый вечер! — широким шагом делового и занятого человека в свой кабинет заходит Холодильник.
Сальмонелла давится кусочком печенья и, закашлявшись, отпивает глоток чая.
— Ну что же вы, Яна Львовна! — заботливо говорит Холодильник, садясь за свой стол в кресло, а не подсев к гостье за чайный столик. — Римма Викторовна! Будьте добры…
Секретарь подает Холодильнику папку с бумагами, но он не берет ее, а кивает головой в сторону Сальмонеллы:
— Яна Львовна, прошу вас внимательно ознакомиться с документами. Сальмонелла, с опаской поглядывая на Холодильника и Римму Викторовну, открывает папку и начинает перебирать листы, на глазах бледнея и покрываясь испариной. Потом резко встает, бросив папку на стол переговоров:
— Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне!
— Сядьте! — громко и жестко командует Холодильник и добавляет обманчиво ласково. — Пожалуйста!
Сальмонелла плюхается обратно на диван и гордо выпрямляется:
— Что вы от меня хотите? Чтобы я вызвала полицию?
— Вы? Полицию? — восхищенно переспрашивает Холодильник. — Попробуйте! Интересно, что вы ей скажете?
— Что меня насильно удерживают в этом кабинете, куда заманили обманом! — выплевывает Сальмонелла.
— Разве? — широко и доброжелательно улыбается Холодильник. — Вы принесли документ. Я его проверил. Представил вам результаты проверки. Чем вы недовольны?
— В чем вы меня обиняете?! — переходит на крик Сальмонелла. — Я просто предупредила вас!
— А я просто проверил, — негромко отвечает Холодильник. Негромко, но так значительно, что Сальмонелла почти вжимается в спинку дивана.
— Мне безразличны ваши личные мотивы, — вкрадчиво говорит Холодильник.
— Мне не нужен исполнитель подделки. Мне нужен автор идеи. И вам его лучше вспомнить прямо сейчас…
Сальмонелла снова вскакивает, но теперь не для того, чтобы выскочить из кабинета, а для того, чтобы подбежать к столу Холодильника.
— Я вообще не понимаю, о чем мы с вами говорим! — ехидно заявляет Яна Львовна. — О каких подделках идет речь? Вы наговариваете на меня! Я ничего вам не давала!
— Посмотрите туда! — Холодильник показывает в правый от себя угол. Сальмонелла смотрит вправо. — Теперь туда! — Холодильник показывает на входную дверь. Сальмонелла оглядывается.
— В кабинете работают две камеры. Хотите посмотреть нашу предыдущую встречу с собой в главной роли? — Холодильник холодно смотрит на Сальмонеллу и переходит в режим "заморозка взглядом".
Сальмонелла краснеет и некоторое время пыхтит, подбирая слова.
— Кто вам передал эти листы? Вы мне тогда сказали, что это ваш сын Геннадий, который получил их от своей невесты Нины Симоновой-Райской, — обманчиво спокойный тон Холодильника не обманывает меня. Если Сальмонелла не ответит на его вопрос, я ей не завидую.
Сальмонелла испуганно отвечает:
— Гена вообще ни при чем! Вы меня тогда неверно поняли!
— Давайте еще раз и чистую правду. И я обещаю, что постараюсь понять вас правильно! — клянется Холодильник, дотянувшись до папки и положив на нее руку.
— Я не могу, — жалобно отвечает на предложение Сальмонелла. — Я обещала!
— Вы плохо ориентируетесь в ситуации, госпожа Муравьева? — цедит сквозь зубы Холодильник, вставая. — Сейчас гораздо важнее, что пообещаете вы мне!
— Я осознаю свою ошибку! — выкрикивает Сальмонелла. — Я доверилась не тем людям. Я тоже жертва обмана!
— Людей называете — и свободны! — резко говорит Холодильник. — Я не ослышался? Их несколько? Или множественное число называется вами обобщенно?
— Это обе ваши женщины! — выкрикивает Сальмонелла. — Обе ваши невесты!
Холодильник показывает удивление слегка прищуренным взглядом, брошенным на одну из камер. И я понимаю, что он смотрит на меня.
— Кого вы имеете в виду? — спокойно спрашивает Холодильник. — Я могу узнать имена?
— А что? У вас их было очень много? — злобно огрызается Сальмонелла. — Не всех помните?
— Откуда мне знать, что ваш список совпадает с моим? — иронизирует Холодильник, а я встречаюсь с насмешливым взглядом Прохора Васильевича.
— Кристина и Светлана! — Сальмонелла вскидывает голову и, не попрощавшись, покидает кабинет Холодильника.
Минут через пять за мной приходит Холодильник. Я вскакиваю ему навстречу:
— Ерунда! Это не они!
— Почему ерунда? — не стесняясь Прохора Васильевича, Холодильник нежно привлекает меня к себе. — Это твои главные конкурентки в борьбе за меня!
— Вот еще! — фыркаю я.
— Что означает твое пренебрежительное фырканье? — строго спрашивает Холодильник. — To, что они тебе не конкурентки?
— To, что я не веду никакую борьбу! — смеюсь я нервно и неискренне. Холодильник кивает головой в сторону двери, и Прохор Васильевич с глупейшей улыбкой выходит из комнаты.
— Жаль… — говорит мне Холодильник, целуя мои руки. — Очень жаль, что ты не хочешь вести за меня борьбу. Хотя… при твоем уме, я понимаю, почему…
— Почему? — глупо и по-детски переспрашиваю я.
— Потому то я сдался тебе без боя, — Холодильник гладит меня по щеке и, наклонившись, целует в уголок губ, но не в губы.
В восемь часов вечера мы с друзьями встречаемся в баре "Уховертка".
— Значит, Светлана и Кристина? — задумчиво спрашивает Ленка. — И чем ты недовольна, Нина?
— Господи! С Сальмонеллой, может быть, разговаривали Кристина и Светлана! Но откуда им знать про прозвище Холодильника? Про моего отца и карты? Про Ленку? Про некоторые мои мысли? — убеждаю я друзей.
— Нинка права! — поддерживает меня Костик. — Слишком много правды и личного в фальшивых дневниках,
— Тогда это кто-то из нас троих или сама Нинка! — смеется Димка. потягивая коктейль.
— Вернулись в точку отъезда! — вздыхает Ленка. — Нинка! Ты немца приличного нашла?
— Нет! Времени не было, — рассеянно отвечаю я.
— Что за немец? — любопытствует Костик. — Нинка переключилась на иностранных олигархов?
— Нужен человек, прилично знающий немецкий язык, — рассказываю я мальчикам.
— А Димка на что? — удивляется Костик, пихая локтем моего помощника, засмотревшегося на блондинку у барной стойки.
— Ты знаешь немецкий? — недоверчиво спрашивает Димку Ленка.
— Я вообще-то немецкую школу закончил! — пыжится Димка, подмигивая блондинке.
— Отлично! — хлопаю я в ладоши. — Я тебе сейчас аудиофайл перешлю, а ты мне переведи диалог Климовых, хорошо?
— Легко! — хвастается Димка и достает наушники.
— Значит так… — хмыкает Димка и переводит диалог Климова-среднего и Климова-младшего почти также, как и Ленка, но с одним отличием.
— Стоп! — останавливаю я его. — Договор или договоренность?
— Vertrag — это как контракт, документ, а Vereinbarung — договоренность, устное соглашение, не юридический документ, — растолковывает Димка.
— Значит… — начинаю я.
— Значит, речь идет о том, что сын что-то пообещал отцу. Ну, вроде как поклялся, что выполнит. И сам назначил цену за клятву. А теперь отказывается от своего слова и готов отдать за нарушение клятвы все, что имеет, — быстро и доходчиво объясняет Димка. — Что-то еще, mein Herz?
Сам назначил цену…