В любви-страсти совершенное счастье заключается не столько в близости, сколько в последнем шаге к ней.
Фредерик Стендаль
— Вы пропустили "Маргариту" и "Голубые Гавайи", — расстроенно говорит мне бармен Александр, к столику которого мы с Холодильником и Матвеем подходим.
— Ничего! — бодро отвечает ему Матвей. — Не волнуйся, дружок, мы наверстаем другими!
"Дружок" улыбается нам и кивает в сторону ведущего.
— Коктейль "Космополитен"! — сообщает гостям пати Кристина, стрельнув в меня колючим взглядом и почему-то нагло усмехнувшись.
— Всемирную славу этому коктейлю принес телевизионный сериал "Секс в большом городе". Его героини на каждой вечеринке наслаждались этим необычно вкусным напитком. Попробуйте его и вы, если еще не пробовали, и выпейте еще раз, если пробовали неоднократно! — сексуальная хрипотца в голосе ведущего находит широкий отклик у уже разогретой алкоголем публики.
— Охлаждаем бокал мартини, наполнив его кубиками льда! — радуется ведущий, координируя действия гостей, толпящихся у столиков с барменами, и самих барменов, демонстрирующих мастер-класс. — Теперь в шейкере перемешиваем лимонную водку, апельсиновый ликер Куантро, свежий сок лайма, клюквенный сок.
— Выбрасываем лед из бокала! — теперь нами бодро командует бармен Александр. — Переливаем коктейль из шейкера в бокал через стрейнер. Матвей, который взялся готовить этот коктейль на троих, разливает смесь потрясающего красно-оранжевого цвета по нашим бокалам.
— За ваше здоровье, Нина! — салютует мне друг Холодильника, и под саундтрек из сериала мы отправляемся к своему столику, остановившись перед перегородившим нам дорогу Кириллом Ивановичем.
— Добрый вечер, друзья мои! — Кирилл Иванович улыбается нам широко, белозубо, но улыбка эта не затрагивает выражения внимательных голубых глаз, так похожих на глаза Светланы, Михаила и Машеньки. — Рад встрече! Кирилл Иванович протягивает свой бокал с коктейлем, для того чтобы чокнуться с нами. Холодильник не торопится тянуться навстречу. Матвей единственный звонко чокается бокалом и желает Кириллу Ивановичу приятного вечера. Потом и я протягиваю свой бокал. Холодильник не двигается, просто отпивает глоток своего коктейля.
— И вам! — любезно отвечает Кирилл Иванович, сделав вид, что не заметил бестактности Александра Юрьевича. — Как вам пати?
— Как обычно, — пожимает плечами Матвей. — Пати как пати. Красиво, громко, дорого, со вкусом.
— Добрый вечер! Как отдыхается? — к нашей компании подходит Светлана в сопровождении молодого мужчины. — Можно к вам присоединиться?
Спутник Светланы, мужчина лет двадцати пяти-тридцати, в легких джинсах и рубашке поло расцветки милитари смотрит на меня не отрываясь, потом, усмехаясь, говорит:
— Здравствуйте! Рад познакомиться!
— Светик! Не представишь меня? — мужчина почему-то тянет ко мне свой бокал, и на запястье левой руки я вижу татуировку старинного кинжала, как бы растекающегося то ли от перегрева, то ли от магического воздействия. Кипяток узнавания ошпаривает мое слегка одурманенное алкоголем сознание. Я знаю, какие татуировки у этого мужчины на правом плече, на спине, на животе и даже ниже.
— Мой старый близкий друг Сергей! — кокетничает Светлана, стреляя голубыми глазками в Холодильника. — Неделю назад встретились после долгого перерыва совершенно случайно, теперь не расстаемся! Сергей, это Матвей, мой друг детства, одноклассник. А это… Саша… папин партнер по бизнесу и его арт-директор Нина Сергеевна.
— И моя невеста Нина, — спокойно поправляет Светлану Холодильник.
Не дожидаясь приглашения, Светлана ведет спутника и отца к нашему столику. Растерянно оборачиваюсь на Матвея и Холодильника. Матвей подмигивает мне и закатывает глаза. Холодильник смотрит придирчиво и как-то странно. Я же ощущаю себя абсолютно протрезвевшей.
— Саша! Вы с Ниной идете завтра на гарден-вечеринку к Матвею? — хлопая красиво накрашенными ресницами, спрашивает Светлана.
— Шурка думает! — подмигивает мне Матвей. — У них с Ниной много своих планов…
Я бы обязательно переспросила, что за вечеринка… Обязательно… Если бы лихорадочно не придумывала, как мне уйти сейчас отсюда так, чтобы никто не понял почему?
Сергей. возмужавший за прошедшие три года. слегка раздавшийся в плечах и шее. вертит в руках бокал с коктейлем и время от времени бросает на меня красноречиво говорящий взгляд. Этот взгляд срисовали уже все: Матвей в удивлении приподнимает брови. Кирилл Иванович откровенно заинтересован и тоже удивлен, Светлана недовольна и хмурится, Холодильник сидит рядом со мной, держа руку на моем колене и предостерегающе его сжимая.
Попалась! Никому и ничего не хочется объяснять. Даже самой себе…
— Если Нина захочет, мы придем, — говорит Холодильник, не отпуская мое колено.
— Приходите! — радушно равнодушно, если можно вообще соединить эти слова в словосочетание, приглашает Светлана. — Будет интересно! Мы с Сергеем обязательно придем.
— Странно! — усмехается Матвей. — Вечеринка моя, а приглашаешь ты. Светлана мило краснеет и кладет руку Матвею на локоть:
— Прости, дорогой мой! Я все делаю невпопад! — чуть нервно смеется она. — Просто у тебя, я уверена, будет совершенно чудесная вечеринка!
— Саша! Мне очень нужна твоя помощь! — возле нашего стола появляется Кристина, нервно дергающая руками. — Спаси, пожалуйста… Там… на кухне кошмар какой-то… Моисеевич опять в истерике… Если моя пати будет испорчена из-за него…
— Моисеевич? — хмыкает Холодильник. — И чем же я помогу? Он же добровольно к вам в ресторан… перешел работать.
— Только ты можешь его уговорить! — подобострастно восклицает Кристина, почти плача. — Он же вообще только тебя воспринимает!
Холодильник целует меня в щеку и шепчет:
— Я ненадолго. Не скучай. И никуда не уходи.
Господи! Ты даешь мне возможность трусливо сбежать?! Благодарю тебя! Глядя на удаляющегося Холодильника, я наклоняюсь к Матвею и говорю негромко, чтобы слышал только он:
— Выйду. Скоро вернусь.
— Проводить? — вежливо спрашивает он. — Все в порядке?
— Провожать не надо. Конечно, все в порядке! Просто освежиться надо, — улыбаюсь я, выходя из-за стола и, стараясь не бежать, выхожу из зала.
Вот теперь почти бегу, спускаясь на первый этаж и оглядываясь в поисках того, кто вернет мне плащ. Где здесь гардероб?
— Нина! — чужие сильные руки обнимают меня сзади. — Ты ли это?
Резко вырываюсь и разворачиваюсь. Сергей.
— Я, — соглашаюсь я с очевидным и раздумываю, куда его ударить и в какую сторону теперь бежать, бог с ним, с плащом!
— Как ты… как ты изменилась, — Сергей стоит напротив меня, перекрывая мне путь к дверям.
— Постарела? — нервно шучу я, стараясь не встречаться с ним взглядами.
— Стала еще красивее… — негромко отвечает Сергей и вдруг, крепко взяв за руку, тащит меня на веранду в зимний сад.
Похоже, я сегодня стану просто фанаткой редких растений. Залезть бы в какой-нибудь цветочный горшок и прикинуться цветущим кактусом. Или не цветущим… Или не кактусом…
— Как ты здесь? Почему? Ты вместе с Климовым? Давно? Ты на него работаешь? Или ты с ним спишь? — Сергей забрасывает меня вопросами, не давая сосредоточиться ни на одном из них.
— Отпусти меня, — негромко, но твердо говорю я, настойчиво освобождаясь от неприятных объятий.
— Я искал тебя. Звонил. Приезжал. Первое время после выпуска… — Сергей отходит от меня на пару шагов и жадно оглядывает всю, выискивая мельчайшие подробности в моем облике. — Только успокоился… И вот ты… Настоящая и живая…
Дохлая. Я сейчас просто дохлая кошка… Напряжение и тяжесть тех дней, когда я находилась под прессом его внимания ко мне, вернулись одновременно и придавили, не давая свободно дышать. Мне вспомнилась наша кошка Генриетта, которая однажды чем-то отравилась и долго болела, лежала, не в силах поднять ни морды, ни лапы, с трудом открывая свои голубо-зеленые глаза и с тоской глядя на нас, ее хозяев.
— Я выхожу за него замуж, — удается сказать мне спокойным ровным голосом. — Мы в отношениях полгода. Отвечаю из вежливости, поскольку тебя это совершенно не касается. И вообще наш с тобой разговор привлечет внимание. Меня будут искать и найдут в твоем обществе. Ничем хорошим для тебя это не кончится… Зачем тебе неприятности?
— Неприятности? Мне? — в серо-зеленых глазах Сергея зажигается огонек наглости и лицемерия. — Нинуш! Ты что-то путаешь. Это я могу организовать тебе такие неприятности! Или забыла?
Ничего я не забыла… Ни моего прозвища Нинуш, которое мой однокурсник Сергей дал мне, не спрашивая моего согласия, ни того, что этот человек может серьезно осложнить мою и без того в последнее время нелегкую жизнь.
— Зачем тебе все это? — повторяю я свой вопрос, наконец встретившись с ним глазами. — Четыре года прошло.
— Года прошли, но я ничего не забыл… И все сохранил, — шепчет мне Сергей, приблизившись и обняв за талию.
— Сохранил воспоминания? — саркастически спрашиваю я, захлебнувшись горечью.
— Нет. От воспоминаний я избавился сразу, но, как оказалось, не навсегда. Ты знаешь, что я храню, — прижимает меня еще крепче.
— Я ударю тебя, — тихо предупреждаю я. — Ты знаешь, как я могу ударить… Сергей ежится и отпускает меня, но не отодвигается.
— Я считаю, что мы поговорили, — констатирую я, осторожно обходя Сергея.
— Вот уж нет! — восклицает он. — Разговор только начался. Ты немного мне должна. Тебе так не кажется?
— Нет, конечно! — нервно фыркаю я. — Мне не о чем с тобой говорить!
— Как же не о чем? — даже присвистывает Сергей, беря меня за локоть и снова прижимая к себе. — А о нашей близости и любви?
— О чем? — я даже теряюсь от такой неприкрытой самоуверенности. — Не было ни любви, ни близости!
— To, что близости не было, знаем только мы двое, а я ни за что в этом не сознаюсь, — цепкие пальцы держат крепко и больно, точно останутся синяки. — И любовь была. Моя любовь к тебе.
— Сергей! — с трудом выговариваю это имя. — Прекрати нести чушь! О какой любви ты говоришь? О своем маниакальном преследовании меня в течение года? Побойся бога!
— Нет! — горячо отвечает мне Сергей. — Это ты побойся… меня! Не уверен, что твой жених способен понять такую вольность в твоем поведении.
— Мой жених не требовал от меня девственности и первой любви. Мне двадцать пять лет, — зло усмехаюсь я и из чувства противоречия хочу добавить, что и их я смогу ему подарить, но, конечно, не добавляю.
Сергей не отпускает меня и, приблизив свое лицо к моему, шепчет:
— Может быть, все так, как ты говоришь. Но, дорогая моя Нинуш… Ты забыла такую мелочь, как то, что твой жених — лицо медийное. Перед вашей свадьбой наше с тобой фото, даже трехлетней давности, может наделать много шума… Свадьбу, конечно, не расстроит, но точно расстроит твоего Холодильника.
Вздрагиваю, услышав придуманное мною прозвище из уст Сергея. Вот уж кто не может его знать по умолчанию!
— Говоришь, случайно встретились старые близкие друзья? — спрашиваю я, выдергивая свою руку из цепкого захвата.
Сергей морщится от досады на самого себя, но быстро комментирует собственные слова:
— Светлана очень болтлива, знаешь ли…
— Знаю, — подтверждаю я, не зная, как мне избавиться от Сергея. Меня совершенно точно будут искать и найдут. И это закончится плохо для всех.
— Я хочу вернуться в зап к коктейлям.
— Тебе неинтересно услышать, чего же хочу я? — недоверчиво прищуривается Сергей. — Ты все-таки рискнешь репутацией Климова? Мне почему-то кажется, что он ею не рискнет…
— Что ты хочешь? — поднимаю я глаза на Сергея, и он, словно задохнувшись от нехватки воздуха, восклицает:
— Они снились мне много раз!
— Они? — не понимаю я, с каждой минутой все больше опасаясь того, что в зимний сад сейчас придет Холодильник.
— Твои глаза, — шепчет Сергей. — Я помнил, как влюбился в них. Помнил, как они смотрели на меня то равнодушно, то с презрением, то со злостью…
— Что ты хочешь? — настойчиво повторяю я свой вопрос.
— Тебя, — одним словом отвечает он.
— Плохая шутка! — огрызаюсь я. — Ты не получил меня тогда, не получишь и сейчас.
— Я так не думаю, — лениво тянет Сергей, снова протягивая ко мне руку с татуировкой кинжала и усмехаясь, когда я шарахаюсь в сторону. — Тебе придется со мной встретиться, если ты не хочешь, чтобы наше фото увидел не только твой Холодильник, но и Светлана. Сама понимаешь, как она его использует!
Первый порывом было желание гордо и не оглядываясь уйти. Но я его подавила… Я вдруг четко осознала, что не хочу, чтобы эта ужасная страница моей жизни стала достоянием общественности, а также Кристины и Светланы.
— Где и когда? — быстро спрашиваю я, всем своим видом показывая, что очень тороплюсь.
— Завтра! — так же быстро отвечает Сергей. — Я найду способ передать тебе место и время.
Ничего не ответив, только кивнув, ухожу с веранды. Посреди фойе стоит Холодильник и смотрит, как я выхожу из зимнего сада. Подхожу к нему и останавливаюсь в одном шаге. Александр Юрьевич продолжает смотреть на верандную дверь, словно знает о том, кто за мной должен выйти. Но Сергей почему-то не выходит, видимо, чувствует, что не стоит торопиться за мной вслед.
— Ты ушла из зала, — мягко говорит Холодильник. — Почему?
— Не хотела проводить время в компании Светланы и ее отца, — сообщаю я половину правды и спрашиваю. — А что случилось с Моисеевичем и кто это такой?
— Пойдем! — Холодильник берет меня за руку. — Я вас познакомлю.
Мы проходим через несколько подсобных помещений и оказываемся в соседней с ресторанной кухней комнате, в которой стоит большой стол, окруженный десятком стульев, и несколько небольших диванчиков.
— Здесь обедают повара и официанты, — сообщает мне Холодильник, предлагая сесть на один из диванчиков. Сам остается стоять, не отпускает мою руку и кому-то звонит. Через пару минут в комнату приходит невысокий пожилой мужчина в белом халате шеф-повара и черной косынке, банданой завязанной на голове.
— Вот она, Леонид Моисеевич, та самая Нина, — представляет меня Холодильник.
Леонид Моисеевич садится рядом со мной и берет мою свободную руку, чтобы мягко пожать.
— Здравствуйте! Та самая? — переспрашиваю я. — Что значит та самая?
— Полчаса назад я узнал, что Александр здесь и со своей ужасной невестой, — радостно сообщает мне шеф-повар. — Потом Александр пришел меня попроведывать, и я попросил его нас с вами познакомить. Вы прекрасны!
— Ужасная невеста прекрасна? — смеюсь я, мне сразу понравился этот маленький бодрый пожилой мужчина.
— Ужасной вас назвала эта… женщина, — весело отмахивается он. — И еще не видя вас, я понял, что Александр, наконец, нашел свою… женщину.
Я смущаюсь и краснею, пытаясь забрать свою руку у Холодильника. Бесполезно дергаться.
— Моисеевич называет той женщиной Кристину, — усмехается Холодильник. — Где же элементарное уважение, Моисеевич? Это твоя новая хозяйка!
— У меня нет хозяев! — фыркает Леонид Моисеевич. — Я бедный, но независимый иудей! Скромно делюсь своим талантом…
— Скромно? — почти хохочет Холодильник. — Я даже не буду пугать Нину суммой твоего ежемесячного дохода, бедный иудей!
— От чего же? — ворчит Моисеевич. — Пугани! Может, хоть она меня пожалеет? Я стою вдвое больше!
— Не прибедняйся, друг мой! — строго говорит Холодильник. — Не гневи бога!
— Мой бог меня понимает и жалеет, — назидательно отвечает Моисеевич. — Вернемся к твоей невесте. Ты ее уже кормил?
— Кормил, — кивает Холодильник. — Говорит, что понравилось.
— Понравилось? — вдруг серьезным колючим взглядом впивается в мое лицо Моисеевич.
— Да, — отвечаю я, закашлявшись от неожиданности.
— Это хорошо! — с удовлетворением говорит старый шеф-повар.
— Моисеевич учил меня готовить, — наклонившись к моему уху, сообщает Холодильник.
— Александр — неплохой ученик. Не лучший из моих, но не плохой, — подтверждает Моисеевич.
— Не лучший! — раздается с порога. — Лучший я!
— Будь скромнее, Матвей! — строго говорит Моисеевич, вставая и обнимая пришедшего Матвея. — Но это и не ты!
— И здесь облом! — всплескивает руками Матвей. — Ну хоть в чем-то меня Шурка не обошел!
— Нина тебе, Матвей, не подходит, — вдруг говорит, хитро глядя на меня, Моисеевич.
— Что так? — обижается Матвей, так же хитро улыбаясь. — А Шурке, значит, подходит?
— Александру подходит, — твердо говорит Моисеевич. — Впервые кто-то ему подходит.
— Я тоже так думаю, нет, я уверен, — улыбается Холодильник. — Только Нина и подходит.
— Почему только я? — глупо спрашиваю я.
— Потому что все остальные были его недостойны, — пожимает плечами Леонид Моисеевич.
Матвей даже присвистывает:
— Ничего себе! Даже недостойны? Хотелось бы узнать почему?
— Вот когда поймешь почему, тогда и свою найдешь! — поучает Моисеевич, вставая с диванчика. — Нина! Сейчас я дам вам попробовать один мой соус. И вы признаетесь, что ничего вкуснее никогда не пробовали!
Леонид Моисеевич уходит на кухню. Матвей раскатисто смеется, потом шепчет мне:
— Не пробуйте, Нина! Это шаманский соус. Моисеевич шаманит его всю жизнь, рецепт никому не дает, но подсадит конкретно. Будете все его приказы и желания исполнять!
Испуганно распахиваю глаза, но Холодильник снисходительно улыбается:
— Нина — сама ведьма! Ее зелье не возьмет!
Вернувшийся шеф-повар приносит маленькую кастрюльку и большую ложку.
— Ну-ка, Нина! Пробуйте! — просит он, зачерпывая бордово-красный соус и протягивая мне ложку.
Осторожно беру в рот соус и держу во рту не глотая. Пряный вкус взрывает рецепторы и вызывает ощущение такого праздника, что мгновенно вызывает зависимость. Глядя на мои выпученные от восторга глаза, Леонид Моисеевич гордо выпрямляется во весь свой маленький рост:
— Подарю вам, Нина, бутылочку соуса при одном условии…
И у этого мужчины условия! Да что ж за жизнь у меня настала!
— Нина не будет тебя целовать! — шутливо рычит Холодильник.
— Когда твоя Нина попробует мой стейк филе миньон, она будет бегать за мной по всей кухне, умоляя дать ей добавку за сотни поцелуев! — пыжится Моисеевич и тревожно спрашивает меня. — Вы же не вегетарианка?
— Нет! — успокаиваю я шеф-повара. — Я очень люблю мясо!
— Прекрасно! Александр не ошибся и в этом! — давая мне еще одну ложку соуса, облегченно вздыхает Леонид Моисеевич. — Сейчас принесу бутылочку!
— Подождите! — окликаю его я. — Я еще не согласилась на ваше условие!
— Согласитесь! — смеется мужчина, возвращаясь с бутылкой соуса. — Надо всего лишь рассказать о том, какой это великолепный соус Пофисталу.
— Пофисталу Даздрасеновичу? — удивляюсь я, открыв рот. — Нашему Павлу Денисовичу?
— Да. Пофигушечке! — хохочет Моисеевич. — У него такое прозвище было в юности.
— Вы давно дружите? — догадываюсь я.
— Они давно враждуют и соревнуются! — сообщает мне довольный и расслабленный Холодильник. — Пока, Моисеевич! Удачи в общении с новой хозяйкой!
Моисеевич кисло улыбается, посылая мне воздушный поцелуй.
— Ты всегда можешь переметнуться ко мне! Как когда-то переметнулся от Шурки к его отцу! — заговорчески шепчет Матвей, выходя за нами. Останавливаю Холодильника, направившегося к лестнице на второй этаж и ведущего меня за собой.
— Саша! Я хотела бы поехать домой. К себе домой, — прошу я. — На сегодня мне и музыки, и коктейлей хватит.
Холодильник останавливается и пристально вглядывается в мое лицо, ища подвоха.
— Ты чего-то недоговариваешь, Нина! Что случилось?
— Ничего, — устало вздыхаю я. — Я никогда не пила столько алкоголя сразу… Спать просто очень хочется.
— Так уж и никогда? — нежно ехидничает Холодильник. — А в ночном клубе с хоккеистами?
— Тогда второй… — послушно киваю я, испытывая непреодолимое желание скорее уйти. — Хотя один раз мы с Ленкой тоже напились…
— О! Шурка! У твоей невесты бурная светская жизнь еще до тебя была! — подначивает Холодильника Матвей.
— Мне кажется, что ты все-таки что-то от меня скрываешь, — беря мое лицо в руки и целуя меня в щеку и подбородок, шепчет Холодильник предостерегающе. — Мне бы этого очень не хотелось. Я могу помочь тебе решить любую проблему.
Он провожает меня до квартиры и прощается. Дома я вылезаю из платья и хожу по квартире в одном белье Ленкиного производства, наслаждаясь его красотой и нервно думая над тем, как встретиться с Сергеем тайком от Холодильника.
Звук пришедшего на телефон сообщения отрывает меня от раздумий. Фотографии с незнакомого номера. Те фотографии, которые я уничтожила три года назад…
Три года назад
День рождения сестер-близнецов Вали и Вари Костенко был жарким майским днем. Наша студенческая группа культурологов-четверокурсников была на их даче в полном составе. Скоро выпускные экзамены, и мы расстанемся, поэтому используем любую возможность повеселиться, пока вместе.
Мы с девчонками режем салаты, жарим картошку, а наши немногочисленные мальчики в количестве шести штук колдуют над шашлыками. Нет только Сережки Родина, который раньше бывал с нами редко, а с этого года не пропускает ни одной вечеринки.
Сережка баснословно богат, по сравнению со всеми нами, бедными студентами. Меняет автомобили, мотоциклы и девушек. И то, и другое коллекционирует. Болтают, что сослан на наш факультет строгим высокопоставленным отцом после многочисленных полукриминальных выходок и полной потери родительского доверия.
Его навязчивое внимание сначала слегка раздражает, теперь откровенно и серьезно бесит. Ухаживает Сергей, нет, преследует на широкую ногу: цветы (не принимаю), рестораны (не хожу), катание на яхте, автомобиле, мотоцикле (не соглашаюсь), неожиданные подарки (не беру). Но он упорен, настойчив и в последнее время рассержен на меня и крайне раздражителен.
Юноши-студенты нашего университета боятся со мной даже разговаривать. Игорь с физико-математического избит после того, как проводил меня после студенческого бала. Данил с химического теперь даже переходит на другую сторону улицы, когда меня видит, и все после того, как посмел подсесть ко мне в столовой три раза подряд и однажды угостил капустным пирогом с компотом из сухофруктов. А шестерка из моей группы вообще разговаривает со мной общими фразами и не смотрит в глаза.
Существовать в таком режиме просто невозможно. Но ни мои резкие отказы, ни вежливые объяснения не приносят никаких результатов. В последние месяцы у меня ощущение, что я живу в вакууме, общаюсь с людьми исключительно по половому признаку и уже сама шарахаюсь от всех мужчин от шестнадцати до шестидесяти, боясь, что им причинят вред.
— Скажи ему, что ты представительница группы другой ориентации! — смеясь, советует Валя, добавляя в тазик с оливье упаковку майонеза. Ответить на такое остроумное предложение я не успеваю, за меня отвечает ее сестра Варя:
— Ты чего, Валька! С ума сошла? Сережка же тогда всех нас прищучит!
— Точно! — артистично разыгрывает панику Валя, но все впечатление портит облизыванием ложки, которой мешала салат. — Я об этом даже не подумала! Нет уж, Нинка! Не переключайся на женщин ради нашего спокойствия. А то сегодня с тобой ни одна не ляжет вместе спать, боясь Серегу.
— Если что, именинницы, — предупреждаю я. — Не обижайтесь! Я вызову такси и домой!
Сергей с шиком появляется, когда праздничный стол уже накрыт. Подъезжает на спортивном автомобиле, привозит много алкоголя и даже цветы Вале и Варе. Он первым произносит тост в честь именинниц, а потом неожиданно говорит, обращаясь ко мне:
— Нина! Сегодня на празднике наших общих друзей я хочу сделать тебе предложение. Будь моей женой!
Под гробовое молчание мое и ребят он идет к машине и возвращается с огромным букетом нежно-розовых и желтых роз. Я, застывшая с бокалом шампанского в руке, прижимаюсь к Вальке или Варьке, не помню, поскольку потеряла ориентацию во времени и пространстве. Сергей встает на одно колено и протягивает мне бархатную коробочку. Я начинаю отрицательно мотать головой и даже размахивать руками. Со стороны, наверное, кажется, что я отгоняю пчелу или шмеля, такая паника охватывает меня.
— Не открывай! — кричу я Сергею, собравшемуся открыть коробочку и показать мне кольцо. — Это смешно!
— Что тебе смешно? — хмуро спрашивает он, вставая с колена.
— Это цирк какой-то! — сопротивляюсь я. — Я не собираюсь за тебя замуж! Мы не пара! У нас нет отношений!
Сергей несколько минут смотрит на меня бешено диким взглядом. потом молча разворачивается. бросает букет роз на землю и начинает топтать цветы ногами под испуганные вскрики однокурсниц и молчание парней. Растоптав розы до состояния каши, он подходит к мангалу и швыряет в него коробочку с кольцом. Никто не смеет подойти и вытащить ее. Все молчат. Сергей уходит в машину, но никуда не уезжает, а только на полную громкость включает музыку.
Через пару минут все отмирают и активно включаются в поздравительную программу, недаром же мы культурологи! Мы столько всего для Вали и Вари придумали!
Сергей сидит в машине больше двух часов, видимо, успокаивается. Потом приходит к нам и как ни в чем не бывало подключается к веселью. Я страшно жалею, что поддалась на уговоры сестер Костенко и не вызвала такси. Мрачный взгляд Сергея я время от времени ловлю на себе, и от этого очень неуютно.
— Спасть будешь с нами! — говорит мне Валька. — От греха подальше!
— Да! Он же чокнутый и бешеный! — подхватывает Варька. — При нас тронуть не посмеет!
В одиннадцать мне нужно позвонить родителям, как велел папа. Связь на даче плохая, поэтому я долго ищу место, с которого можно дозвониться до города. Это крыльцо старой бани в глубине большого по площади участка. Девчонки говорили, что их родители выкупили два соседних участка, чтобы в будущем построить на них дома для дочерей. Поэтому размеры "угодий" Костенко впечатляют.
Сажусь на крыльцо и долго разговариваю с мамой, подробно рассказывая ей, как мы поздравили сестер, и убеждая ее, что у меня все хорошо, мальчики не пьяные и не позднее двух часов дня я буду завтра дома.
— Спряталась? — громкий оклик Сергея пугает меня до дрожи. Хорошо, что мама уже повесила трубку.
Сергей зол и уже основательно пьян.
— Звонила родителям, — тихо отвечаю я, аккуратно обходя парня.
— Куда! — Сергей, несмотря на опьянение, ловко ловит меня и прижимает к себе. — Попалась, Нинуш!
— Не называй меня так! — тут же сержусь я и тут же ругаю себя за то, что рассердилась. Сейчас надо было потерпеть, а не злить его еще больше.
— Нинуш! Моя Нинуш! — пылко говорит Сергей, начав целовать меня, куда попадает, так как я вырываюсь и пытаюсь освободиться. — Что? Что тебе еще надо? Я могу дать тебе такую жизнь, что ты каждый день будешь благодарить меня за это!
— Я буду прямо сейчас благодарить тебя, если ты меня отпустишь! — стараюсь говорить спокойно и не показывать свой страх.
— Ну уж нет! — отвечает мне Сергей, глядя на меня со страстью и решимостью. — Теперь ты никуда не денешься!
Он хватает меня на руки и несет в старую баню. Предбанник маленький, с низким потолком. Сергей ставит меня на пол, одной рукой загораживая лицо, по которому я безостановочно луплю, другой закрывая внутреннюю задвижку. Почти отшвырнув меня в угол, он включает свет.
— Раздевайся! — командует он. — Или порву все к чертовой матери!
Умом я понимаю слова, которые он говорит, но они пугают меня не так сильно, как низкий потолок и приближающиеся ко мне стены. Вот они все ближе и ближе.
Сергей срывает с себя футболку, обнажая загорелое красивое тело. Он стройный и спортивный, как говорит мой папа, с рабочими мускулами. И последнее, что помню я перед началом панической атаки, это его татуировки. Зловещие и очень красивые. Кинжал на запястье мы видели все, а вот волчий оскал на правом плече и изящный арбалет на накаченном животе, стрелой уходящий ниже пояса джинсов, я видела впервые. Красота татуировок и их необычность на несколько секунд задерживают меня в этой реальности, и я даже слышу слова Сергея:
— Ты издевалась надо мной целый год! Пришла пора платить за это!
На арбалете натягивается стрела, и я второй раз в жизни ухожу в другую реальность — падаю в обморок.
Возвращение предлагает те же виды: низкий потолок и почти подобравшиеся ко мне стены. Но теперь я ощущаю под головой твердость живого человеческого тела. И еще легкий озноб. Медленно провожу правой рукой по телу, левая прижата к чужому голому боку. На мне нет одежды.
— Жива? — хрипло спрашивает меня Сергей.
Еще медленнее, чем до этого действовала рукой, поворачиваю голову на голос и понимаю, что мы лежим на деревянном пологе. Левым боком я прижата к голому боку Родина.
— Что ты сделал? — тоже хрипло спрашиваю я, ощупывая себя и не находя никаких изменений, кроме отсутствия одежды и распущенных волос.
— Ничего, — после долгой паузы отвечает он, поворачивая ко мне голову и съедая меня взглядом. — Пару фотографий в стиле ню и один поцелуй.
— Ты! — кричу я и вскакиваю, начиная метаться по предбаннику в поисках своей одежды. Вот они, моя футболка и летние брюки, валяются в углу на полу. Лихорадочно одеваюсь, не с первого раза попав нужной ногой в нужную штанину.
— Ты воспользовался моим обмороком! — обвиняю я Сергея, продолжающего лежать голышом на пологе.
— Нет, — спокойно отвечает он. — Хотел, но испугался твоего обморока. У тебя клаустрофобия?
— Что за фотографии? — не отвечаю я на его вопрос, а задаю свои. — Что ты собираешься с ними делать?
— Узнаешь, — лениво отвечает он, не торопясь вставая и начиная так же не торопясь одеваться.
— Я ненавижу тебя! — кричу я. — Если ты мне навредишь как-нибудь, я обращусь в полицию!
Сергей грустно смеется, но ничего не отвечает.
— Я… Я… Я обращусь к твоему отцу! — в бессильной злобе говорю я.
На эти слова Сергей реагирует резким поднятием головы и цепким взглядом, но снова ничего не отвечает
— Попробуй только хоть что-то сделать! — бросив последние слова, я вылетаю из бани в сад.
Удивленным сестрам я вру, что дозвонилась до родителей, мама себя плохо чувствует, и вызываю такси. Машину приходится ждать больше часа. Сергей возвращается за стол минут через пятнадцать после меня и невозмутимо продолжает пить с парнями виски, время от времени бросая на меня насмешливый взгляд. Я же мелкими глотками пью горячий сладкий чай, чтобы унять озноб, охвативший меня этим теплым майским вечером. Дома я час стою под горячим душем, согреваясь и осматривая на себе каждый сантиметр. Ложусь спать и перед тем, как завести будильник на телефоне, обнаруживаю четыре присланных мне фото. Которые рассматриваю в каком-то благоговейном, неправильном шоке.
Сейчас
Да. Это те фотографии, которые после небольшого замешательства, я удалила со своего телефона три года назад.
На трех только я. Как будто спящая, с красиво распущенными волосами. Обнаженное тело размыто при помощи какого-то специального эффекта. На четвертой же мы вместе с Сергеем. Переплетенные тела и поцелуй. Жутко и красиво одновременно. Сергею пришлось делать фото, держа телефон на вытянутой руке. Такой близкий ракурс создает впечатление трогательной интимности: наши губы слились в глубоком поцелуе, моя правая рука лежит на его шее, вторая его рука крепко держит мою голову, запутавшись в моих волосах. Мои глаза закрыты, как будто в порыве неконтролируемой страсти.
Последний раз я испытывала такой неправильный восторг и страх одновременно в краеведческом музее перед чучелом очаровательного олененка, смотрящего на меня детскими глазами мертвого ребенка. Набираю номер, с которого пришли фото.
— Впечатлилась? — иронический вопрос Сергея остается без ответа. — Ты же понимаешь, что убрать спецэффекты — это пара кликов. Так что ты решила? Мы поговорим завтра?
— Да. Поговорим, — наконец отвечаю я. — Где и в какое время?