У ревности глаза желтые. У зависти — зеленые.
У ненависти — черные. У радости — рыжие.
У любви их нет… совсем…
Автор неизвестен
— Надень-ка вот эти носочки! — заботливо советует дед и хвастается. — Ильич сам вязал!
"Носочками" дед Холодильника называет длинные, до колена, толстенные вязаные "почти валенки" забавного серо-голубого цвета.
— Мужчина вяжет? — удивляюсь я, снимая лакированные туфли. — И так хорошо?
— Ильич и варенье варит, и на швейной машинке умеет! — гордится другом дед. — Мы с ним оба вдовцы. Моя Мария умерла, когда Юрка еще в школу ходил. А его Екатерина лет десять назад. Так что пожили они вместе лет пятьдесят, по-моему, жаловаться не на что… Как она умерла, Ильич тут вязать и начал…
Сажусь за уже знакомый большой стол и боязливо выглядываю на улицу.
— Ждешь? — хитро улыбается дед, наливая мне большую чашку чая.
— Даже не знаю, как ответить вам, — пожимаю я плечами. — Когда сбегала, даже придумала, что вам скажу, а теперь мысли куда-то разбежались…
— Да и бог с ними! — машет рукой дед. — Я рад, что ты ко мне приехала, что вспомнила… Значит, Сашка наш тебе не безразличен… Думаю, заявится скоро…
Я теперь недопонимаю, что скажу Холодильнику. Почему убежала? Почему к его деду заявилась? И что там с Евгением?
Ароматный чай отчетливо пахнет смородиной. Дед сидит напротив и, не стесняясь, разглядывает меня.
— Красивая ты, Нина, — выносит он приговор, потирая бороду. — От красивых бед много… Даже жаль, что ты красивая…
— У Холо… Саши все невесты — красавицы! — возражаю я. — Я двух лично знаю.
— Ты единственная, кого он ко мне привозил! Трудно тебе с Сашкой? — спрашивает дед. — Расскажи, может, что и посоветую…
— Не просто, — тихо подтверждаю я. — Есть у нас некоторые противоречия…
— Столько слов сказала, а смысла на полкопейки! — смеется дед, подливая мне чаю.
— Яснее можешь выражаться?
Пока я собираюсь со словами и мыслями, дед продолжает говорить:
— Сашка, конечно, не подарок! Тридцать лет уже, а ничем, кроме бизнеса своего, не занимается! И еще спокойствие это его ледяное! Поэтому девушкам с ним тяжело. Немногословен, часами молчать может, с женщинами сух, бесстрастен что ли… Холодильник немногословен?! Мы с дедом говорим и думаем об одном и том же человеке? Молчать часами? Да он и минуты промолчать не может, чтобы или о страсти своей не сказать, или за ошибки меня повоспитывать, или наорать ни за что!
— Ты, наверное, обижаешься на него, что о чувствах своих говорить не умеет? — сетует дед. — А ты потерпи, поближе сойдетесь — разговорится обязательно!
С недоверием и недоумением смотрю на деда. Может, он так шутит? Нет… Лицо вроде серьезное… Даже глаза колючие, придирчиво-пытливые…
— Его самая первая невеста, — рассказывает дед, как сказку начинает (о! значит, был и нулевой пациент!), — нервничала очень, что неразговорчивый, неласковый, не ревнует. Вам же, женщинам, нравятся ревнивые мужчины?
Вздрагиваю, понимая, что дед спрашивает у меня.
— Нравятся ли мне ревнивые мужчины? — с ужасом переспрашиваю я и честно отвечаю. — Не нравятся…
— Вот! — как ребенок, радуется дед. — А Вероника…
Где-то я слышала это имя…
— Вероника — внучка Ильича, подружка детства Сашки, — реагирует на мой наморщенный лоб дед. — Мы с Ильичом размечтались породниться, да не вышло…
— Почему не вышло? — мне вдруг становится интересен и разговор, и предмет этого разговора.
— Да все как-то сразу не заладилось, — приглаживает усы дед. — В детстве вроде и общались неплохо, а подросли, Веронике страсти захотелось, живости в отношениях, ревности Сашиной… А ему все ровно, гладко, спокойно… Ты же знаешь теперь, какой он неэмоциональный, педантичный… Ревновать выше его представлений об отношениях! Его понять нужно!
У меня складывается стойкое ощущение, что я приехала не к тому деду. Вернее, не от того внука…
— Может, у вас где еще один внук завалялся? — неловко и неумно шучу я. — Мы же о Саше говорим?
— О ком же еще? — почти обижается дед. — Юрка у меня один. Сашка тоже. Может, Юрка со своей куклой кого и изобретут, но я сомневаюсь…
— Значит, Вероника с Сашей расстались из-за ревности? — уточняю я.
— Из-за ее отсутствия! — грустно смеется дед. — Вероника его ревновала ужасно, а он ее нет.
— Но жениться хотел? — не понимаю я.
— Не то чтобы хотел, но поговаривал, что знает Веронику давно, что она добрая и порядочная, что может ей доверять, что дети у них будут хорошие… — пытается объяснить мне дед. — Женщинам ведь надежные и крепкие мужчины нужны. Я думаю, он ее нравоучениями своими допек… Ты же от контроля его тотального сбежала? Так?
Теоретически дед прав, поэтому я согласно киваю, а потом вываливаю скопом:
— И от контроля тотального. И от ревности бешеной. И от страсти, но уже неконтролируемой.
Дед пораженно смотрит на меня. Во взгляде появляется некое благоговение, по- другому не скажешь, словно перед ним не Нина Симонова-Райская, а кто-то из почитаемых на Руси святых.
— А я все думал… — задумчиво говорит он. — Чего они с отцом сцепились? Предположил, что из-за куклы той, на которой Юрка женился… А это из-за тебя, оказывается… Вот вы, Райские, умеете ад устроить!
— И многих Райских вы знали? — удивляюсь я.
— Да одной достаточно! — ухмыляется дед. — А теперь вот две!
Дед неожиданно вытаскивает меня из-за стола и ставит перед собой, как генерал новобранца.
— Что ты за птица такая, Ника Райская?
— Симонова-Райская, — вежливо поправляю я, размышляя, сделать руки по швам или нет.
— Значит, говоришь, что о страсти говорит, ревнует и контролирует?
— Так точно! — не удерживаюсь я, уж очень комично растерянное выражение его лица.
— Так это же совсем другое дело! — радостно потирает руки дед. — Теперь оборона получает новый идеологический смысл. Мы же возьмем его тепленьким!
— Куда возьмем? — интересуюсь я, переминаясь с ноги на ногу.
— В клуб живых людей! — таинственно сообщает мне дед. — Иди-ка отдыхай, внученька!
В этот момент он снова напоминает мне Деда Мороза.
— Отдохни, полежи, фасон свадебного платья попридумывай…
Поднимаюсь на второй этаж и иду в "свою" комнату. Там все по-прежнему. Долго смотрю в окно на яблоневый сад, ощущая растущую в груди тревогу. Холодильник за мной не торопится. Или не нашел, что вряд ли. Или скрывает следы убийства Родина, а на это время надо. Или, что скорее всего, просто остывает, чтобы не пошли по закоулочкам мои клочки, точнее, клочки меня…
Наваливается чудовищная усталость… Снимаю жакет и в бюстье и брюках ложусь на "свою" кровать. Последняя мысль перед забытьем: любил ли он Веронику?
— Дед! — этот крик будит меня, заставляя вскочить с кровати.
Холодильник! Он нашел меня! Хватаю жакет, надеваю на ходу и осторожно крадусь к лестнице.
— Да никто ко мне не приезжал! — возмущенно говорит внуку дед. — А Нину твою я один раз видел всего, когда ты сам ее ко мне привозил.
— Дед! — устало и уже тихо говорит Холодильник. — Не придуривайся! У Нины в сумочке маячок. В телефоне прослушка. Может, тебе видео интервью с таксистом показать?
— Врет твоя техника вместе с таксистом! — не сдается дед.
Осторожно, стараясь быть тихой и незаметной, выглядываю в верхнего лестничного пролета. Господи! Дед сидит на первой ступеньке лестницы с карабином в руках, перегораживая внуку путь наверх.
— Дед! — предупреждающе.
— Внук! — категорично.
— Слушай, деда Саша, тогда это твои туфли? — Холодильник идет в прихожую и возвращается оттуда с моими кремово-молочными лакированными туфлями.
— Почему мои? — не теряется дед. — Это одной моей знакомой. Хорошая женщина. Иногда ко мне с Ильичом заходит…
— И уходит босая? — беззлобно смеется Холодильник. — Дед! Не смешно и не умно!
— Как хочешь! — пожимает плечами дед, но не двигается с места. — Можешь не верить!
— Могу и не верю! — начинает кипятиться Холодильник. — Пропусти! Это моя девушка! Моя невеста!
— Не пущу! — не сдается дед. — Чего ж она от тебя ко мне убежала?
— От меня, — соглашается Холодильник. — Но не к тебе, а ко мне.
— От тебе к тебе? — ехидничает дед. — Это как?
— Нину напугал один человек, — вздохнув, отвечает Холодильник. — Она не справилась с эмоциями и уехала, чтобы успокоиться.
Стройная теория! Молодец, Холодильник! Талантливо и почти правда…
— И этот человек не ты? — подозрительно интересуется дед.
— Я этот второй человек, — серьезно отвечает Холодильник. — И да. Я тоже ее напугал. Но она приехала сюда, значит, ко мне.
— Пока не доказательно! — фыркает дед, перекладывая карабин из одной руки в другую.
— Ты стрелять в меня будешь? — смеется Холодильник.
— Нет, конечно, прикладом добью, — смеется дед. — И пока, любезный внучок, ты мне все-все не скажешь, наверх не пройдешь!
— Все? — Холодильник встает перед дедом, засунув руки в карманы брюк, словно удерживая их там от греха подальше. — Хорошо. Я люблю Нину. Я хочу быть только с ней. Я женюсь только на ней, чтобы всегда, каждый день, всю жизнь быть с ней рядом. И я ревную ее так, что меня морским узлом внутри сворачивает. Достаточно?
— Пароль неверный, друг мой, — грустно говорит дед, отставляя карабин, но не вставая с лестницы. — Поэтому прохода нет…
— Хорошо! — на каменном лице Холодильника ходят желваки, он некоторое время молчит, потом говорит медленно, отделяя одно слово от другого паузой: то ли они трудно даются, то ли он себя заставляет. — Я… спрошу… у Нины… чего… хочет… она. И если… она… от меня… откажется…
— Ты отпустишь ее? — подсказывает дед.
— Я… дам ей время, чтобы она поняла, что неправа, — выдавливает из себя Холодильник.
— Ты безнадежен, Сашка! — констатирует дед печально. — И это тоже не пароль. Я не пущу тебя. Уезжай!
— Дед! — с таким отчаянием, что меня окатывает кипятком ответного сочувствия.
— Внук! — так обреченно строго, что кипяток сменяется холодными мурашками.
— Я спрошу и уеду. Обещаю, — сдается Холодильник.
— Спрашивай! — говорю я, спускаясь вниз.
Дед оборачивается на мой голос и встает с первой ступеньки.
— Я бы продержался, внученька! — горько говорит он, но в его умных карих Холодильниковых глазах я вижу огромное облегчение.
Холодильник замирает, охватывая меня взглядом всю, не пропуская ни сантиметра, потом двигается навстречу.
— Ты обещал! — напоминает дед, отходя в сторону.
Я спускаюсь вниз и встаю в шаге от Холодильника:
— Пойдем в ту беседку у пруда, — осторожно предлагаю я.
Холодильник кивает, словно разучился говорить, потом нелогично произносит:
— Жакет!
Опускаю глаза на свой жакет. Он не застегнут. Красное бюстье Ленкиной работы видят оба Климова. Быстро застегиваюсь, краснея.
— Очень красивое белье! — делает мне комплимент дед.
— Дед! — снова предостережение.
— Внук! — теперь это откровенная, но добрая насмешка.
— Нина наденет туфли твоей знакомой? — иронично спрашивает Холодильник. — Хотя… я могу нести ее на руках.
— Пожалуйста! Это знакомая Ильича! — не теряется дед. — Носите на здоровье! Холодильник вдруг опускается передо мной на одно колено и осторожно стаскивает по очереди правый и левый "носочек" Ильича. Потом так же не торопясь, вставляет мои ноги в туфли.
— Надо же… подошли! — удивляется он. — У тебя, Нина, один размер с гостьей моего деда!
Дед фыркает и просит:
— Возьмите плед с дивана, прохладно.
В беседке горят красивые круглые садовые фонарики. Холодильник укутывает меня в красно-черный клетчатый плед и усаживает на деревянную скамью, сам остается стоять.
— У меня к тебе много вопросов, — хрипло говорит Холодильник и отходит от меня подальше, словно не доверяет себе. — Ты настолько не доверяешь мне свои секреты, что готова рискнуть всем?
— Ты про Сергея? — уточняю я нервно, у меня зуб на зуб не попадает. — Если я не буду твоей невестой, то и опасности от него никакой. Мое прошлое ничем тебе не будет угрожать.
— Не доверяешь! — выносит приговор Холодильник. — А просто попросить помощи?
— Я справляюсь сама, — не зная, что ответить, говорю я.
— Разве ты справилась? — Холодильник чудо как терпелив и нежен. — Не появись мы с Матвеем, этот… друг студенческой юности тебя бы изнасиловал!
— Он бы не посмел! — возражаю я, сглатывая слюну.
— Как не посмел тогда? — Холодильник возвращается ко мне.
— Ты знаешь! — упрекаю я и краснею. — Маячок в сумочке, прослушка в телефоне — это твои показатели доверия?
— Это мои средства защиты тебя от тебя! — Холодильник по-прежнему не груб, но настойчив.
— Это моя личная жизнь! — завожусь я. — Ты не смел все это сделать, но сделал!
— Никто не покушается на все твои секреты и всю твою личную жизнь! — Холодильник подходит совсем близко. — Все это у тебя ровно сутки.
— После пати? — догадываюсь я.
— После пати, — подтверждает Холодильник.
— Что ты сделал с Сергеем? — испуганно спрашиваю я.
— А что я мог с ним сделать? — Холодильник равнодушно пожимает плечами. — Он жив. И даже здоров.
— Вы его не били? — настаиваю я на ответе. — Он не подаст на тебя в полицию?
— Мы его не били, — усмехается Холодильник. — Он, правда, налетел на дверь гаража, но это виновато плохое освещение, а не мы…
— Он пообещал что-то насчет фотографий? — с надеждой спрашиваю я.
— Нет! — Холодильник смотрит мне прямо в глаза. — Он пообещал распространить их везде, где сможет.
Я знала это. Предчувствовала. Серьезно избить Сергея, чтобы напугать его, было бы непростительной ошибкой. Там какой-то очень крутой отец, возможно, именно поэтому нам с ним не справиться.
— Надо опровергать информацию о нашей свадьбе! — настаиваю я, нервно кутаясь в плед.
— Только если ты сама откажешься от меня! — Холодильник резко поднимает меня, спеленутую пледом, со скамьи и прижимает к себе. — Забудь эту историю. Завтра она закончится, как будто и не было.
— Как? — не верю я, чувствуя себя беспомощной в его объятиях. — Что ты можешь сделать?
— Завтра ты сможешь узнать во всех подробностях, — обещает Холодильник, едва прикасаясь губами к уголкам моих губ, но не целуя.
Я снова отчетливо понимаю, что он давно принял решение, что не поцелует меня в губы, пока я сама этого не сделаю.
— Я другое должен спросить, как пообещал деду, — Холодильник садится на скамью со мной на руках. — Нина! Ответь, пожалуйста, прямо сейчас. Не завтра, не через месяц, а прямо сейчас. Ты останешься моей невестой? Ты выйдешь за меня замуж? Ты хоть немного хочешь этого?
Мне кажется, что клаустрофобия моя усиливается, превращая плед-пеленку в ненавистно замкнутое пространство. Я дергаюсь, и Холодильник меня отпускает. Освободившись от пледа, как от кокона, я встаю.
— Ты сможешь не контролировать каждый мой шаг и не ревновать меня постоянно? — слишком резко спрашиваю я.
Холодильник морщится и аккуратно отвечает:
— Я буду стараться.
— Ты не сможешь! — возражаю я. — Я тебя иногда боюсь…
— Я никогда не причиню тебе вреда! — убежденно говорит он.
— Этого мало! — кричу я. — Мало! И почему ты так в этом уверен?!
— Потому что я тебя люблю… — Холодильник подходит ко мне, но не пытается обнять.
— Тогда опусти… — шепчу я, отчетливо вспомнив, как Сергей говорил мне о своей любви, которая не помешала ему сделать то, что он сделал и еще собирается сделать…
Холодильник бледнеет, сжимая кулаки, долго смотрит на меня прожигающим черным взглядом, потом кивает и говорит спокойно и как-то безжизненно:
— Хорошо. Ты свободна.
В дом мы возвращаемся порознь. Сначала я, замерзшая и нервно возбужденная, через полчаса Холодильник, усталый и чужой. Все это время я сижу у теплой печки, и мы с дедом просто молчим.
— Я поехал, дед! — прощается Холодильник.
Самый старший Климов выходит провожать самого младшего.
— Я был за тебя, внук!
— Я знаю, дед!
— Она одумается, внук.
— Она меня не любит, дед…
Подхожу к окну и смотрю на то, как Холодильник жмет руку деду, и понимаю, что люблю его…
Потом вижу, как Холодильник подходит к уличному рукомойнику и, набрав щедрую горсть холодной воды, умывается… раз… другой, и понимаю, что люблю его…
Потом, наблюдаю, как он, словно большой пес, отряхивается, и понимаю, что люблю его…
Холодильник открывает дверцу автомобиля, и я срываюсь с места, выбегая на улицу в "носочках" Ильича.
— Саша! — кричу я без голоса, который кончается, словно исчерпан лимит на сегодня, и я хриплю снова. — Саша!
Он замирает, держа одной рукой открытую дверь и глядя на меня спокойно, равнодушно, по-деловому. Дед вскидывает брови, в его карих глазах мелькает огонек радости и надежды, которого нет в глазах у внука.
Хочу подбежать, но вместо этого медленно подхожу к Саше, который сосредоточил свой пустой взгляд на моих "носочках".
— Да, Нина? — вежливо обращается ко мне Саша. — Ты что-то забыла?
— Да! — смело говорю я, хотя сердце колотится по-воробьиному часто-часто. — Я забыла тебе сказать, что я тоже тебя люблю.
Саша слегка наклоняет голову набок и молчит, только рука его, придерживающая переднюю дверь автомобиля заметно вздрагивает. Он ничего мне не отвечает и даже не протягивает навстречу руки. Вот вообще ничего не делает!
Подхожу сама. Настойчиво беру обе его руки и кладу себе на талию. Потом обнимаю Сашу за шею и тянусь к его губам своими губами. Не робко, не застенчиво, а настырно. Как только мои губы касаются его губ, Саша вздрагивает всем телом и резко, болезненным кольцом сжимает свои руки на моей талии. Губы его захватывают мои, лишая дыхания. Мы целуемся как влюбленные, которые были надолго разлучены и уже не надеялись встретиться. И встреча это не навсегда, не надолго. Сейчас нас снова разлучат… Я слегка отстраняюсь, чтобы вдохнуть немного воздуха, Саша дает мне на это не более секунды, снова целуя меня, как будто последний в жизни раз.
— Я вспомнил! — вдруг восклицает дед, прерывая наш поцелуй своим криком. — Мне же к Ильичу самогон допивать срочно надо бежать!
— Ночью? — не верит ему Саша, взяв меня на руки. — Дед, останься!
— Дак… — крякает дед, выразительно выпучивая на меня глаза.
— Пожалуйста! — просит Саша, прижимая меня к себе, как найденного любимого котенка, крепко, но очень осторожно. — Все идем в дом! День был трудный. Завтра тоже непростой. Надо выспаться…
Зайдя в дом, Саша несет меня на руках до самой "моей" комнаты. Возле дверей опускает на пол.
— Спокойной ночи, Нина! — шепчет он моим губам, и мы снова начинаем целоваться. Потеряв счет времени, я наконец отрываюсь от его настойчивых и неутомимых губ и краснею, не зная, как пригласить его в свою комнату. Он мне никак не помогает в этом, а желает спокойной ночи и, слегка подтолкнув к дверям, уходит.
Захожу в комнату и бросаюсь на кровать, дрожа, как в лихорадке. Некоторое время лежу, глядя в потолок, слыша, как Саша разговаривает с дедом внизу, но не разбираю слов. Вскоре дом затихает и погружается в полную темноту.
Звонок телефона подбрасывает меня на постели.
— Нинка! Ты жива? — паникует Ленка.
— Все нормально! — успокаиваю я подругу, которой забыла позвонить.
— Хорошо! — выдыхает она. — Не забудь про мое бюстье, оно счастливое! Что Сергей?
— Не знаю, — честно отвечаю я. — Пока у меня нет информации, что он будет делать.
— Удачи! Тебе и моему бюстье! — прощается с мной Ленка.
У меня, действительно, ничего нет, кроме этого красного костюма и Ленкиного бюстье. Трусливо-решительно снимаю с себя все, в том числе и белье, беру телефон и заворачиваюсь в кроватное покрывало. Выбираюсь из комнаты, мелко семеня ногами, как японская гейша, иду искать Сашину комнату.
Интересно, где спит дед? Вот будет потеха и позор, если я заявлюсь в его комнату! Я выбираю самую далекую от моей комнаты дверь — и не ошибаюсь. Саша лежит на кровати в одних брюках, без футболки, с голым торсом, на спине, положив руки под голову и глядя в потолок, как я несколько минут назад. Комната залита ярким лунным светом, настолько неправдоподобно ярким, словно это спецэффект, как на вечеринке Матвея.
— Я пришла! — сообщаю я очевидное.
Саша сначала резко садится на кровати, потом встает. Иду к нему навстречу походкой королевы, но запутываюсь в покрывале и плюхаюсь на колени прямо ему под ноги.
— Это перебор! — хрипло шутит Саша, быстро помогая мне встать.
Теперь надо эффектно сбросить покрывало. Шоковый способ справиться со страхом. Так папа учил меня плавать. Говорил, что надо просто прыгнуть. В результате напугал на всю жизнь, и я только в двадцать лет научилась плавать, и то благодаря терпеливому личному тренеру.
— Не подержишь телефон? — спрашиваю я Сашу.
Он растерянно протягивает мне руку, забирая мобильник. Я отпускаю покрывало, и оно слишком быстро падает на пол. Медленного эротического сползания не получилось. Совсем. Папа сказал бы, что надо учить физику. Покрывало тяжелое. Саша не охает от восторга, не хватает меня в объятия, не тянется с поцелуем. Он, смеясь, спрашивает:
— Ты пришла голая и с телефоном?
— Там фонарик, — сообщаю я важно. — Но он не понадобился, от луны светло…
— Это от тебя светло… — шепчет Саша, протягивая руки и нежно обнимая меня, словно я не живая девушка, а лунная проекция.
Подняв меня на руки, он осторожно кладет меня на свою кровать.
— Ты уверена? — нежно спрашивает он, но по мелкой дрожи в сильных руках я понимаю, что он сдерживается из последних сил.
— Да! Но… — договорить не успеваю, он набрасывается на мои губы и долго целует, прижимаясь все сильнее.
— Но? — одурманенным взглядом смотрит на меня.
— Скажи, что с Евгением! — прошу я, молитвенно сложив руки. — Если ты его наказал или уволил…
Саша растерянно улыбается и отводит глаза:
— Про Евгения завтра… Пока ты на меня не разозлилась…
Хорошо. Все завтра. И Сергей, и Евгений, только бы он был здоров…