Сколько мужчин, влюбившись в женщину из-за глаз,
имели глупость жениться на ней целиком.
Ги Район
Просыпаюсь от того, что мою спину перестает греть что-то большое и теплое. Открываю глаза. Надо мной, лежащей на кровати, стоит Саша. Он, видимо, только что из душа: на широких голых плечах в лучах утреннего солнца, лукаво заглянувшего в комнату, насмешливо блестят капельки воды, волосы тоже влажные и кажутся темнее, чем на самом деле. Но меня настораживают и удивляют его глаза. В них тревожное беспокойство и искреннее сомнение. Он смотрит на меня и молчит.
— Доброе утро… — осторожно прощупывая почву, говорю я. — Что-то случилось?
Для верности широко улыбаюсь. У меня нет опыта просыпаться в мужской постели, и я не знаю, что говорят в таких случаях. И надо ли что-то говорить? Увидев мою улыбку, Саша с настоящим облегчением вздыхает и, наклонившись ко мне, неожиданно легко, как соломинку из стога, вытаскивает меня из постели. Я трусливо взвизгиваю и успеваю прихватить с собой одеяло, чтобы разделить им себя и его.
— Испугалась? — шепчет он, прикусывая мочку моего левого уха. — Мне понравился вчерашний стриптиз. Только номер очень быстро закончился. Ты одеяло для нового номера схватила?
— Шутка года! — довольно ворчу я, млея под его губами, но медленно и верно закутываясь. — Ничего я не испугалась! Просто неожиданно…
— А я испугался… — сообщает он теперь уже моему правому уху. — Ты глаза открыла — и у меня сердце в пятки ушло… Думаю, сейчас скажешь, что все это было ошибкой… Как в мелодраме…
— А если и правда ошибкой? — лукаво спрашиваю я его сильную шею, прижимаясь к ней губами.
Саша вздрагивает и даже стонет:
— Это не может быть ошибкой. Это чудо, госпожа Симонова-Райская. Я прошел с вами девять кругов ада, теперь настаиваю на девяти кругах рая. Нет. Не настаиваю. Требую!
— Как?! — усмехаясь, поражаюсь я. — У тебя столько грехов? Вот не зря я тебя подозревала во всех смертных!
— Зря! — Саша прокладывает дорожку поцелуев по моему плечу, зубами пытаясь стащить одеяло.
— Подожди! — строго говорю я, отстраняясь. — Нужно отпущение грехов! Надо проверить, из какого ты круга, и наказать соответственно.
— Из первого! — клянется Саша, захватывая мою нижнюю губу. — Самого невинного.
— И кто же ты? Некрещеный младенец или добродетельный нехристианин?
— интересуюсь я. — Хочешь обойтись безбольной скорбью?
— Почему? — не понимает он меня.
— В первом кругу такое наказание, — поучаю я, с удовольствием подставляя его губам шею и плечи.
— Тогда не подхожу, — Саша делает вид, что огорчился. — Тогда максимум второй!
— Да? — шутливо отталкиваю я его. — Там сладострастники и прелюбодеи…
— Что-то припоминаю… — рычит Саша. — Ты меня этими званиями уже награждала. Не хочется признаваться, но да… Это я! Какое там наказание?
— По Данте, кручение бурей, — пугаю я, обнимая его за шею и подставляя губы для поцелуя.
— Я согласен… — шепчет он, поднимая меня на руки и унося на кровать. — Сейчас ты узнаешь, как связываться с нами, сладострастниками!
Время, только что неспешно тянувшееся, совсем замирает. будто ждет нас в этой реальности, пока мы находимся в другой. И здесь только наши руки, губы, глаза. И еще мои стоны, которые он глотает, не давая им сорваться с губ, и его вздохи, которые я неумело ловлю, заставляя его содрогаться от нежности и страсти, замешенных в один коктейль.
— Я хочу накормить тебя завтраком, — первые слова Саши в первые секунды возвращения в нашу реальность.
— Очень кстати! — смеюсь я, проводя пальцем по его высокому лбу. — В третьем кругу ада обжоры. чревоугодники и даже гурманы. Тебе, как бывшему ресторатору и хорошему кулинару, придется дойти и до этого круга! Но наказание очень уж противное — гниение под дождем и солнцем.
— За те завтраки, обеды и ужины, которыми я собираюсь кормить тебя всю жизнь, я готов рискнуть! — Саша губами и зубами ловит мой указательный палец, которым я медленно обвожу контуры его лица, не отпускает и говорит сквозь зубы угрожающе. — А ты будешь моим вечным десертом… Я буду тебя баловать. Я так хочу тебя баловать. Я ночью проснулся, смотрел на тебя и придумывал, как я буду тебя баловать…
— Тогда ты дошел и до четвертого круга, — пытаюсь забрать у него свой палец.
— И кто там? — щекоча мой палец языком. спрашивает Саша.
— Скупцы и расточители! — торжественно объявляю я. — Их наказывают вечным спором.
— Ха! — смеется Саша, освобождая мой палец и отправляя в томительное путешествие по моему телу свои ладони. — У меня. благодаря тебе, такой опыт споров и выяснения отношений… Закалка и тренировка! Не боюсь!
— А я всегда боялась, что ты перегреешься! — глупо хихикаю я, нервно дрожа от его легких прикосновений. — Даже переименовала тебя как-то из Холодильника в Обогреватель.
— Я сам себе казался человеком, пропитанным гневом, — моя дрожь передается Саше, и он тянется к моим губам.
После долгого тягучего поцелуя я авторитетно сообщаю ему, что он сам себя довел до пятого круга:
— Там гневные и ленивые. И вечная драка в гнилом болоте!
— Гневные более грешны, чем скупые и транжиры? — удивляется Саша, приподнявшись на локте и начиная наматывать мои волосы на свою руку. — Значит ты меня, ведьма странноглазая, в гнилое болото затягивала?
— Ты сам придумывал поводы для гнева! — возмущаюсь я, чувствуя, что он снова нацелился на мои губы. — To юбка не та, то платье…
— Согласись, что юбка точно была не та! — шутливо рычит Саша, жестко зафиксировав мою голову и за волосы притягивая мое лицо к своему.
Этот поцелуй совсем другой. Он полусумасшедший. И я понимаю, что это за юбку, за одно платье, потом за другое… Как будто Саша наказывает меня, но это наказание доставляет странное удовольствие…
— Сейчас меня целовал Холодильник, — сообщаю я Саше. — Надеюсь, у тебя не раздвоение личности?
— Не знаю, — задумчиво отвечает он. — С тобой я ни в чем не уверен. Предлагаю эксперимент: ты будешь ходить в таких нарядах только у нас дома. Передо мной.
— У нас дома? — теряюсь я.
— Я тебя теперь не отпущу! Ни на одну ночь… — предупреждает Саша с интонацией Холодильника и тут же смягчает категоричность тона словами.
— Это ты меня провела через пять кругов ада! Поведешь дальше?
— Дальше тебе не нужно, — серьезно говорю я, перестав шутить. — На те грехи ты не способен. А вот Светлана, Кристина и Сальмонелла уже в десятом рву восьмого круга!
— Звучит как уровень компьютерной игры, — смеется Саша. — Этот ров для стерв?
— Этот ров для лжесвидетелей! — кипячусь я.
— Их жарят живьем? — участливо интересуется Саша, перебирая мои волосы.
— Нет. Им насылают проказу и лишай, — вспоминаю я.
— Так просто? — не верит Саша.
— Ну… видимо, раньше их лечить не умели и от зараженных шарахались, — предполагаю я.
— Хорошо, — соглашается Саша. — Пусть будет лишай!
Он внезапно хватает меня за талию, переворачивает и кладет на себя сверху:
— Ты же понимаешь, что кукловода надо искать в твоем ближнем круге?
Сразу портится настроение. Саша, почувствовав это по выражению моих глаз, легким броском снова кладет меня на кровать, целует в кончик носа:
— Я пошел колдовать над завтраком. Евгений должен уже все привезти.
— Евгений! — кричу я, вскакивая и бросаясь к двери.
Саша перехватывает меня на полпути:
— Ты куда голая?
— Там Евгений? — уточняю я, смутившись и метнувшись к спасительному покрывалу из моей комнаты, которое со вчерашнего дня мягкой кляксой лежит на полу. Обернувшись на манер греческой туники, я снова иду к дверям, которые перегораживает Саша.
— Иди в душ и будем завтракать, — мягко говорит Саша, охлаждая мой порыв.
— Ты что-то скрываешь? Что с Евгением? Мне надо перед ним хотя бы извиниться! Ты же его не уволишь? — забрасываю я Сашу вопросами.
— Нет. Не уволю, — почему-то смущается Саша, очаровывая меня своими мальчишескими ямочками на щеках. — Нина… Он все делал по моей инструкции. И отпускал тоже… по инструкции…
— Почему? — обернутая покрывалом, плюхаюсь на кровать. — Ты велел ему меня отпустить?
— Я велел ему отпустить тебя, если ты этого захочешь, — с опаской и тревогой глядя на меня. объясняет Саша.
— Почему? — повторяю я вопрос, растерявшись из-за того, что зря переживала за судьбу Евгения, и обрадовавшись, что все с ним в порядке, от лица и тела до судьбы.
— Ты была рассержена и испугана. А я был… в общем, я был не в том состоянии, чтобы выяснять с тобой отношения и спрашивать у тебя, где твой здравый смысл, — виновато говорит Саша. — Мне хотелось его убить, тебя встряхнуть…
— Или наоборот? — грустно шучу я.
— Нет. Не наоборот! — Саша подходит ко мне и встает на колени перед кроватью. на краешке которой я сижу. — Я никогда не причиню тебе боль или вред… Мне очень хочется так думать…
— Спасибо… — шепчу я, забыв от переизбытка чувств, что надо придерживать покрывало. Оно предательски сползает с плеч, Сашины глаза темнеют, а дыхание становится прерывистым.
— Мы останемся без завтрака. а в моих планах завоевать тебя изысканной и вкусной пищей, — говорит Саша, резко вставая и отходя от меня.
Краснею и тяну на себя покрывало.
— У меня, кроме красного костюма и бюстье, ничего нет, — напоминаю я Саше.
— Сейчас! — будто вспоминает он.
Саша открывает небольшой шкаф. стоящий в его комнате, и достает белую футболку.
— Это моя. Очень старая. Времен студенчества. Чистая. Надевал один раз. А дед хранит зачем-то… Я тогда поменьше был, чем сейчас…
— У тебя пунктик на белое? — спрашиваю я, не удивившись цвету футболки.
— Почему? Нет, — растерянно отвечает Саша. — Впрочем, я и не задумывался никогда.
— Пунктик! — важно сообщаю я. — Это надо лечить. Купим тебе черную футболку.
— У меня есть черные футболки, — хмурится Саша, включая режим "Холодильник". — Я тебе покажу, когда мы ко мне сегодня ночевать поедем. Сможешь провести инвентаризацию всех моих вещей.
— А мы поедем к тебе? — теряюсь я от такого напора.
— Можно и к тебе, — тут же соглашается Саша. — Лишь бы вместе. Все! Готовься завтракать и восхищаться!
Он отдает мне футболку и уходит. Мы вместе с покрывалом, ставшим моим вторым комплектом одежды, возвращаемся в мою комнату. После душа, который я принимаю не торопясь, испытывая наслаждение от теплой воды и нового счастья, я надеваю Сашину футболку и подхожу к маленькому туалетному столику. Зеркало небольшое, но, если отойти подальше, то можно отразиться почти полностью. Футболка мне широка и длинна. Но глупое воспоминание о том, что ее надевал когда-то Саша, смущает меня и безотчетно радует.
Надеваю еще и юбку-брюки, иначе нельзя, футболку, похожую на мини-платье, Саша не одобрит. Были бы одни, я бы повредничала… Но… Есть еще и дед. Его шокировать я не буду. А то останусь без завтрака! Хихикаю, как шестнадцатилетняя девица, ожидающая нового свидания и точно знающая, что ее ждут.
Оставляю мокрые волосы сушиться на плечах и иду вниз. И тут слышу незнакомый голос, останавливаюсь, прислушиваясь к разговору. Смешно… Это становится странной традицией: подслушивать сверху то, что говорят без меня снизу в этом доме.
— Боже! Какая красота! — этот восторженный женский голос мне незнаком. — По какому случаю такой удивительный завтрак? Неужели ради меня?
— Сашка невесту кормить будет! — слышу я довольные интонации в голосе деда. — Она сейчас спустится, вот и познакомитесь, Вероничка!
— Очередная? — искренне удивляется какая-то Вероничка. — И сюда привез? Это что-то новенькое!
— Не очередная, а настоящая! — чувствую обиду в ответе деда и невольно испытываю благодарность к этому замечательному человеку. — И свадьба скоро! Дай бог, до правнуков доживу… Нет! Точно доживу! Нина красивая очень. И умная. Первостатейные правнуки будут!
— Рада за вас с Сашей… — Вероничка явно растеряна. — А где же он сам?
— Стартанул куда-то на огромной скорости! — рассказывает дед. — Сказал, что скоро будет, даже завтрак остыть не успеет.
Первым желанием становится мысль пойти переодеться, заменив футболку жакетом, что-то придумать с прической и предстать перед незнакомой мне гостьей Климовых в более респектабельном виде. Но, подумав несколько мгновений, я этого не делаю. Сашина футболка — знак всем остальным женщинам, что он занят. Еще пара мгновений уходит на осознание того, что я "заняла" Сашу и не только сама себе в этом призналась, но и собираюсь продемонстрировать это открыто.
Неисповедимы пути твои…
Спускаюсь вниз, широко улыбаясь и честно радуясь новому дню. Дед оборачивается ко мне и радостно-ворчливо приветствует:
— Доброе утро, Нина! Еле дождался вас с Сашкой. Долго спите! Или я зря нападаю? Поди и глаз-то не сомкнули, бедненькие?
Уговариваю себя не краснеть, но, видимо, все-таки краснею.
— Доброе… — негромко говорю я ему и добавляю, обращаясь к симпатичной молодой женщине в черных джинсах и белом пуловере, который очень освежает ее. Это брюнетка с очень короткой стрижкой и живыми карими глазами. — Здравствуйте!
— Здравствуйте! — она заинтересованно и откровенно разглядывает меня, нарушая все правила приличия.
Я же, открыв рот, смотрю на накрытый стол. Посередине стоит блюдо с маленькими пышными ярко-желтыми блинчиками с невероятным количеством дырочек в мягкой пористой структуре пенного теста. Рядом плошки с разноцветным медом: нежно-прозрачно-желтеньким, темно- коричневым, снежно-белым.
— Что это?! — поражаюсь я. — Блинчики?
— Блинчики! — гордо подтверждает очень довольный моей восторженной реакцией дед. — Марокканские! Сашка напек для нашей принцессы.
— Вас так и зовут? Принцесса? — неловко улыбается мне Вероничка, нервно закусывая губу. — У моей подруги так зовут комнатную собачку.
— Это наша самая замечательная невеста Нина! — торжественно представляет меня дед.
— Принцесса Нина! — представляюсь я, насмешливо, уж простите, и церемонно склонив голову в знак приветствия.
— Извините, — Вероничка в ответ на мой кивок неловко пожимает плечами. — Глупая шутка. Не хотела вас обидеть.
Хотела. Вижу, что очень хотела. Но… не обидела.
— Нина! — в комнату стремительно заходит Саша. Бодрый, веселый, с задорно горящими глазами. В руках у него огромный букет садовых ромашек. Честное слово, огромный! Их не меньше сотни…
— Спасибо… — растерянно-восхищенно говорю я, не зная, удастся ли обхватить такое количество цветов.
— У Макаровны забрал весь ее урожай? — понимающе смеется дед. — К ней ездил?
— К ней! — подтверждает Саша, не глядя ни на кого, кроме меня. Карие омуты медленно затягивают меня на свое дно, не давая даже шанса удержаться на поверхности. И я сдаюсь, позволяя себя утопить и желая этого утопления.
Садовые ромашки, крупные, с ярко-желтым центром и белоснежными лепестками. прижатые у груди Саши, становятся непреодолимой преградой для нашего объятия.
— Дед! — просит Саша.
Климов-самый старший ловко перехватывает букет из рук внука, и мы, притянутые взглядами-магнитами, не бросаемся в объятья друг друга, а тягуче медленно примагничиваемся. Я обнимаю его за талию и прижимаюсь лицом к груди. Он обнимает меня за плечи и обжигает горячим поцелуем мою макушку.
— Они должны быть еще теплыми, — обещает Саша, кивнув в сторону марокканских блинчиков. — Их едят обязательно с медом.
— Привет, Саша! — здоровается Вероничка. — Давно не виделись!
Саша оборачивается на ее голос и, приветливо улыбнувшись, говорит:
— Привет, Вероника! Я тебя не заметил, прости.
Худшего комплимента женщине и не придумать. Вероника слегка морщится, но быстро берет себя в руки.
— Приехала к деду на пару дней, — рассказывает она, пока Сашин дед рассаживает нас за большим столом, пригласив Вероничку позавтракать с нами.
— Привезла Ильичу правнуков? — одобрительно спрашивает наш дед.
Как же быстро я начала считать его своим!
— Только старшего. Юрку привезла. Зойка ветрянкой болеет, с мамой осталась, — отвечает Вероничка, благодарно кивая Саше, наливающему ей кофе.
— Кофе у деда только растворимый, — огорченно говорит мне Саша. — Ты ведь такой не пьешь?
— Не пью, — подтверждаю я. — А ты откуда знаешь?
— Из отчетов Евгения, — подмигивает мне Саша. — Тогда дедов чай?
Дед наливает мне ароматный чай, крепко заваренный, терпкий.
— Блинчики волшебные! — хвалит угощение Вероничка. — Язык можно проглотить! Спасибо и за блинчики, Саша, и за кофе. Так приятно, что ты помнишь, какой я люблю кофе.
— Помню, — соглашается Саша, садясь рядом со мной и прижимаясь своим бедром к моему. — Растворимый и со сливками, но без сахара.
— Это так неожиданно приятно! — в голосе Веронички тот самый сахар, который она не кладет в кофе.
— Месяца не прошло, как мы его пили, трудно забыть, — вежливо отвечает Саша подруге детства и первой своей невесте.
— Ах! Ты о той встрече? — смущается Вероничка, словно намекает на что-то, известное им двоим, ей даже удается покраснеть, что отчетливо видно на фоте ее белого пуловера.
— Надеюсь, я тогда тебе помог? — участливо спрашивает Саша, начиная под столом гладить мое бедро. — Отбились от твоего мужа с моим адвокатом?
— Отбились! — пафосно подтверждает молодая женщина. — И за это тебе тоже спасибо!
— Не за что… — отмахивается от нее Саша, нахально сосредоточившись на внутренней стороне моего бедра.
— Останетесь до вечера? — с надеждой спрашивает дед у Саши.
— Нет, дед. Не получится. Дел много, — огорчает его внук.
— И день у нас рабочий, — осторожно напоминаю я, еле удерживаясь от стона, вызываемого поглаживаниями Сашиной руки. — У меня начальник строгий.
— Строгий? — возмущенно переспрашивает Саша. сжимая мое бедро. — Да он сама деликатность!
— Не сказала бы! — вредничаю я, получая почти забытое удовольствие от нашего словесного спора. Вот чего мне не хватает в последние дни… — Мне он кажется невыносимо высокомерным, чересчур жестким, неадекватно реагирующим, фатально подозрительным, нелогично ревнующим, несправедливо наказывающим…
— Такой монстр? — удивляется Вероничка. — А где вы работаете?
— В одном маленьком агентстве. — отвечаю я. наслаждаясь и собственным лукавством, и блинчиком, искупанным в жидком цветочном меде.
— Я знаю твоего Хозяина, — делая акцент на слове «Хозяин», возражает Саша. — Хороший бизнесмен. Деловой человек. Выдержанный в общении с подчиненными руководитель.
Я вижу недоумение на лице Веронички, дурашливую радость на лице деда, в отличие от Веронички, понимающего, что сейчас происходит.
— Это он с тобой такой выдержанный, — шепотом говорю я Саше, улыбаясь ему испачканными медом губами.
— Не вытирай! Я сам! — тоже шепотом отвечает мне Саша, не отрывающий взгляда от моих губ, и громко добавляет. — Нам действительно надо ехать, дед. Был рад видеть тебя. Вероника!
Саша спешно встает из-за стола и тянет за руку меня.
— Куда торопитесь? — расстраивается дед. — Столько блинов осталось! Куда же их?
— Вероника пусть сыну отнесет и Ильичу, — советует Саша. которому почему-то срочно нужно подняться наверх и утащить за собой меня.
— Точно! — смеется дед. — Мы с Ильичом будем ими водку закусывать! Ты ешь. Вероничка, ешь на здоровье! Пусть бегут себе. дело молодое…
Еле успеваю за Сашей подниматься по лестнице. Он затаскивает меня, иначе не скажешь, в свою комнату и, быстро захлопнув дверь, прижимает к ней, начинает целовать, слизывая с моих губ остатки меда. Долго не отпускает, несмотря на то, что я уже некоторое время легонько стучу кулачками по его каменной спине.
— Я с тобой астматиком стану! — нежно упрекаю я Сашу, как только он отрывается от моих губ. — Я десять минут дышала ушами!
— Мы будем тренироваться, — обещает мне Саша, вызывая горячую волну мобилизованных в дорогу мурашек.
— Ты обещал решить проблему с Сергеем… — напоминаю я по-деловому, хотя хочется целоваться и не вспоминать об этом человеке.
— Обещал — решу, — просто и твердо отвечает Саша, провожая меня в мою комнату. — Собирайся, через пятнадцать минут уезжаем.
Трачу время на расчесывание высохших волос и их укладывание. Выбираю высокий пучок. Ленка всегда говорит, что это самая сексуальная прическа на свете. Ловлю себя на ощущении: хочется быть сексуальной. Я ли это?
— Саша ждет тебя во дворе, — сообщает мне дед, увидев меня и уже выходя из дома.
Вероника еще здесь. Она складывает в контейнер оставшиеся марокканские блинчики.
— До свидания! — бросаю я Веронике и ищу свои туфли, вспоминая, куда же я их вчера сбросила. Может, дед переставил?
Вероника резко оборачивается ко мне, но говорить начинает контрастно медленно, как будто осторожно подбирает слова:
— Мы с вами, конечно. едва знакомы для таких откровений…
Застываю и смотрю на нее, вопросительно приподняв брови и этим разрешив ей продолжать.
— Саша вам, конечно, не скажет, что мы с ним…
— Я знаю, что вы его первая невеста, — перебиваю я, отмирая и продолжая поиск туфель.
— Да! — подходя ко мне совсем близко, подтверждает она мои слова. — Первая.
— А я последняя, — серьезно говорю я, встречаясь с ее взглядом. — Хотите что-то посоветовать?
— Боже упаси! — фыркает она пренебрежительно, потом неожиданно меняет интонацию и негромко, словно боится, что ее кто-то услышит, продолжает.
— Вы кажетесь мне слишком юной и нестойкой. Вам будет сложно с ним. Он способен оценить только идеал. А вы не кажетесь идеальной…
Да где же эти туфли? Я уже обшарила взглядом всю прихожую.
— Идеальны вы? Я правильно понимаю? — поддерживаю я разговор.
— Нет! — довольно искренне вздыхает Вероника. — И я для него не идеальна. Поэтому у нас ничего и не получилось…
— А вы пытались? — мне вдруг становится интересно, что она ответит.
— Пыталась! — гордо отвечает Вероника. — Но трудно общаться с человеком, который считает, что чувства и эмоции не обязательная часть нашей жизни.
Вот они, мои туфли! Дед положил сверху «носочки» Ильича, вот я и не заметила.
— Но мы поддерживаем друг друга, несмотря на то, что и не поженились. Те годы, что мы провели вместе, нам дороги обоим, — начинает зачем-то оправдываться Вероника.
— Прекрасно! — хвалю я ее и надеваю туфли.
— У нас много общего! — продолжает настаивать Вероника. — И мой сын Юра, он…
Нас прерывает вернувшийся в дом Саша.
— Нина! Ты готова? Поехали.
Саша за руку ведет меня в машину, заднюю дверку которой придерживает Евгений.
— Евгений! — вырываюсь я, бросаясь к охраннику и практически обняв его. — Здравствуйте!
Евгений беспомощно смотрит на Хозяина, мол, ничего не могу сделать… это не я, а она…
— Здравствуйте, Нина Сергеевна, — осторожно отвечает Евгений, жестом приглашая меня сесть. — Прошу вас.
— Внучка! — окликает меня дед. с которым я еще не попрощалась. — Приезжай ко мне с Сашкой и без! Помни, что у тебя есть дед с карабином, и мы в обиду тебя не дадим!
— Саша! — Вероника. вышедшая за нами во двор. вдруг обнимает моего Сашу. — Юрка по тебе скучает. Приходи в гости. Ты же помнишь, что у него на этой неделе день рождения?
По слегка растерянному выражению лица Саши я понимаю, что он не помнит этого и. более того, не знает, почему должен об этом помнить.
— Полдень. — сообщает всем Саша. — Нам надо уезжать.
— Мы с Юрой будем ждать! — напоминает Вероника, и дед с удивлением смотрит на нее.
— Не обещаю! — бросает Саша, садясь со мной на заднее сидение.
— Ее сына зовут Юрий в честь деда? — спрашиваю я, не в силах удержаться и ругая себя за это.
— Деда Юрия зовут Борис, он единственный сын Ильича, — отвечает Саша, прижимая меня к себе. — У Вероники отчество Борисовна.
— А второго деда? — не сдаюсь я.
— Не знаю. — теряется Саша, отстраняясь и удивленно заглядывая в мое лицо. — Откуда такой живой интерес к посторонним тебе людям?
— Зато тебе они не посторонние! — возражаю я сердито. — Юрий — твой сын и внук Юрия Александровича?
Саша пораженно смотрит на меня и, помолчав некоторое время, неожиданно начинает смеяться:
— Ты ревнуешь, Нина?! Ты не представляешь, как мне это приятно!
— Тебя приятна моя ревность? — не верю я и довольно добавляю. — Хорошо. Тогда вспомни о том, что ревность — приятное состояние, когда вздумаешь беспричинно ревновать меня!
— Пожалуй, не стоит меня провоцировать, — осторожно напоминает мне Саша, и снова я слышу в его голосе так знакомые мне интонации Холодильника.
— Я не провоцирую. Я сравниваю, — ворчу я. — Вероника дала мне понять, что Юрий — ваш общий сын. И что вы с ней могли бы… могли бы…
— Дурочка! — ласково говорит Саша, притянув меня к себе и начиная целовать. — Я даже не помню, сколько этому Юрке лет. Вероника, когда вышла замуж, уехала с мужем военным на Сахалин. Они пару лет вообще без детей жили.
— Но она же приезжала домой в гости? — подозрительно спрашиваю я.
— Приезжала, — кивает Саша. — Но это не подтверждает мое отцовство. Чтобы стать отцом, нужно провести магический ритуал. Ты же теперь в курсе?
Я краснею, но не сдаюсь:
— Она намекала и очень настойчиво…
— Нина! — Саша жестко фиксирует меня в своих объятиях. — Мне тридцать лет. У меня были женщины, с которыми я не только в театры и рестораны ходил. Я трижды принимал решение жениться, но так и не женился. Если бы у кого-то из них был мой ребенок, поверь, я бы об этом знал еще на стадии зачатия. А в этой давней истории самое важное то, что с Вероникой я никогда не был близок.
— Никогда? — переспрашиваю я, и он отвечает, целуя меня в уголки губ:
— Мы вместе провели детство, пацанское детство. Потом Вероника вдруг превратилась в девчонку, симпатичную, добрую, верную. И мне подумалось, что вот, я нашел ее, свою будущую жену… Все знакомо, все просто, без вывертов..
— А я с вывертами, — напоминаю я, вытягивая губы вперед.
— Я обожаю твои выверты, — шепчет Саша, захватывая мои губы своими. — Если бы ты не была такой, какая ты есть, то не было бы и нас…
— А мы есть? — сомневаюсь я. — Человек, который трижды был готов жениться, но так и не женился, не может быть уверен…
— Я уверен! — Саша не дает мне отвести глаза. — Какие у тебя потрясающие глаза… Глаза сирены…
Мы совершаем взаимное погружение, окунувшись в любимые глаза. И когда глаза Холодильника стали для меня глазами любимого человека? За эти полгода или только сейчас?
— Ты в курсе, что сирены — демонические существа? — спрашиваю я, с трудом стряхивая наваждение, и хитро улыбаюсь, хихикая. — И только верхняя часть у них женская, а нижняя — рыбья?
— Ты особая сирена, — страстно шепчет Саша. — И нижняя часть у тебя совершенно женская… Сам видел…
— Ах ты! — взвизгиваю я, охваченная праведным гневом, и начинаю лупить его кулачками по груди и плечам. — Сейчас получишь!
— Я уже получил тебя и никогда не отпущу, — смеется Саша, ловит мои кулаки и целует их по очереди. — И потом я думал, что сирена — это полуженщина или полуптица, если верить Гомеру.
— Есть несколько версий, художественно зафиксированных, — говорю я и по- детски показываю язык. — Но тебе не подойдут обе.
— Почему? — недоумевает Саша.
— У полуптиц тоже с нижней частью… Сам понимаешь… — дразню я его.
— Ну, погоди! — шутливо рычит Саша. — Доберемся до моей квартиры… Все вопросы про верх и низ решим быстро и навсегда.
— Александр Юрьевич! — Евгений обращается к Хозяину, не поворачивая головы. — До вылета два часа. Объект выехал в аэропорт.
— В аэропорт! — командует Саша.
Тут же пугаюсь. Он решил, что теперь мы полетим в Париж?
— Ты куда-то летишь? — спрашиваю я. — Или мы летим?
— Когда-нибудь обязательно, — улыбается Саша. — Но не сегодня. Хотя, если ты хочешь…
— Нет-нет! — спохватываюсь я. — Не хочу. У тебя встреча по работе?
— У меня встреча по тебе, — после небольшой паузы отвечает Саша. — Сейчас мы решим вопрос с фотографиями раз и навсегда.
— Расскажи! — требую я.
— Как решим — сразу расскажу, — таинственно обещает Саша.
На автомобильной парковке аэропорта Саша выходит из машины и в сопровождении непонятно откуда взявшегося Николая идет к паркующемуся черному мерседесу. Остаюсь наблюдать из окна. Из мерседеса выходит водитель и открывает заднюю дверь. помогая выйди невысокому, но очень представительному мужчине с кожаным портфелем, лицо которого кажется мне смутно знакомым. Саша что-то коротко говорит и протягивает мужчине руку. Что-то переспросив. мужчина пожимает протянутую руку. Саша передает мужчине свой телефон и произносит несколько коротких и, видимо, резких фраз. Мужчина внимательно смотрит на Сашу, некоторое время молчит, потом бросает охраннику портфель, возвращает Саше телефон, и по выражению его хмурого серьезного лица я отчетливо понимаю, что он недоволен. Они обмениваются еще парой фраз, и наконец, снова пожав руки, расходятся.
Саша возвращается ко мне. Спокойный и чем-то довольный.
— Кто это был? — спрашиваю я, сгорая от любопытства. — Что ты ему показывал?
— Это был чиновник федерального уровня, ты должна была его узнать, если видела его лицо, — отвечает Саша, успокаивающе беря меня за руку.
— Точно! — восклицаю я. — Неужели это он?
— Он, — подтверждает Саша. — Но фамилию лучше не называй.
— Это он нам поможет с Сергеем? — догадываюсь я. — Ты просил его надавить на отца Сергея? Он там какая-то шишка важная.
— Нет, я не просил его надавить на отца Сергея, — Саша целует мою руку. — Я сам давил на отца Сергея. Это и был его отец.
— Как?! — не верю я услышанному. — У Сергея фамилия Родин, а у этого…
— Никаких фамилий! — снова предупреждает меня Саша. — Его родители не состояли в браке. Но других детей у… чиновника нет, поэтому Сергей ему дорог, и он его неплохо всю жизнь содержит. Особой тайны в отцовстве нет. И сын, и отец, и мать его не афишируют. Это условие отца. Сергей не тот сын, которым стоит гордиться и которого стоит показывать публике.
— И что ты сделал? — спрашиваю я, уже и сама понимая, что Саша ответит.
— Предложил отцу решить этот вопрос с сыном тихо, по-семейному, но раз и навсегда, — говорит Саша. — Он дал слово. Сергей не трогает тебя и нас, забывает о твоем существовании. А я забываю о том, что могу сделать в ответ, если Сергей все-таки сглупит. Ни о чем не беспокойся. Эта история забыта.
— Что ты ему показывал? — краснею я. — Те фото?
— Да, — вздыхает Саша. — Не волнуйся, они были с ретушью. Иначе он не поверил бы. И еще он тебя узнал. Он в курсе, что его сын целый год добивался тебя, но так и не добился. О чем он, кстати, сожалеет.
— Ага! Еще чего! Сожалеет он! — нервничаю я. — Он точно твоему бизнесу и имиджу вреда не принесет?
— Точно! — Саша целует меня в кончик носа. — Едем на работу, госпожа арт- директор.
Вернувшись в агентство, я бегу к себе и переодеваюсь серое платье- футляр, единственным нарушением установленного ранее дресс-кода становятся боковые разрезы. Будем постепенно прощупывать границы Сашиного самообладания.
Сегодня я знакомлю Галину Тарасову с окончательным вариантом праздника для дочери Ирины. Она уже ждет меня в моем кабинете вместе с Димкой.
— Скоро ты вообще на работу к вечеру приходить будешь, — тихо, чтобы не услышала клиентка, ворчит мой помощник. — Заимела блат в руководстве и пользуешься!
На разговор с Галиной Ивановной уходит около трех часов, зато я успокаиваюсь: мои идеи нравятся Тарасовой, и я испытываю творческое удовлетворение. Пока я работаю, мне дважды звонит Саша.
— Да? — говорю я и совершенно дурею от Сашиного вопроса:
— Ты скоро освободишься?
— Работаю на благо вашего агентства! — подобострастно докладываю я. — Как говорится, преумножаю славу и капитал.
— Я тебя жду! — и кладет трубку.
И так два раза.
Димка идет провожать Галину Ивановну, а я, дрожа от предвкушения, отправляюсь в Сашин кабинет.
— Александр Юрьевич! К вам Нина Сергеевна. Можно? — спрашивает Римма Викторовна Сашу, заглядывая в кабинет.
— Да-да! — равнодушно отвечает он. — Пусть проходит.
— Вызывали? — спрашиваю я, заходя, закрывая за собой дверь и не двигаясь с места.
Вот только что Саша сидел за своим большим столом и смотрел на меня горящим взглядом, а через пару секунд он уже возле меня.
— Я скучал, — шепчет он, поднимая мое лицо за подбородок. — Ты долго.
— Я работала, — шепчу я в ответ. — И прошло всего лишь три часа.
— Целых три часа! — возражает он, целуя меня в губы.
Продолжительный поцелуй, начавшись как легкое. почти невесомое прикосновение, постепенно становится хмельным и упоительно- сладостным. Его ладони томительно долго опускаются с моих плеч на спину, талию. бедра и находят разрезы на платье.
— Что это? — хрипло спрашивает он, замирая.
— Упражнение на развитие терпимости и психического равновесия, — терпеливо поясняю я.
— Я не смогу его выполнить, — сознается Саша, и его руки, пользуясь длиной разреза, ползут выше.
— Подожди! — перехватываю я их. — Так нельзя!
— Совершенно с тобой согласен! — Саша категоричен и строг. — Так нельзя ходить по агентству! Если я, глядя на твои разрезы, могу думать только об одном, то и другие…
— Нет никаких других, Саша! — мягко говорю я, беря в руки его лицо, как только что он брал мое. — Как нет у тебя Вероники. Светланы, Кристины, так у меня нет никаких других. Просто верь мне…
— Я работаю над собой… — снова шепчет Саша. — Давай поднимемся в твою квартиру.
— Нет, — твердо говорю я. — Я хотела бы пообедать с Ленкой. Пойми, она моя единственная подруга и переживает за меня. Нам надо поговорить.
— Хорошо, — обиженно говорит Саша, напоминая мне маленького мальчика, которому отказали в реализации задуманной шалости. — Но учти! Ужин мой и ночь моя! Или ты все-таки передумала?
— Нет, я не передумала, — успокаиваю его я и повторяю за ним. — Ужин твой и ночь твоя. Кто-то заказывал десять кругов рая или я ослышалась?
— Ты напугала меня, Нинка! — ругается Ленка, выслушав мой сбивчивый, но подробный рассказ и заказав у бармена Женьки две чашки гляссе с яичным желтком и ванильным мороженым. — Одна надежда на твоего Холодильника была. Не подвел, слава богу!
— Он мне… нам очень помог, — смущаясь, подтверждаю я.
— Синяков много? — по-деловому интересуется Ленка.
— Каких синяков? — не понимаю я.
— Ну, должен же был Холодильник тебя побить? Я бы врезала пару подзатыльников! — ехидничает Ленка. — Моя бабушка всегда говорила, что если через башку не доходит, то должно доходить через попу.
— Лена! — смеюсь я, с любовью глядя на подругу. — Подзатыльники дают по затылку, а не по попе!
— Да! — глубокомысленно соглашается Ленка. — По попе в вашем случае — это уже эротика. Расскажи, было или нет?
— Лена! — предостерегаю я, но, не выдержав, смеюсь еще веселее.
— Скрытная ты, Нинка! — упрекает Ленка. — Я бы тебе рассказала! Хоть что- то расскажи! Пошли все-таки клочки по закоулочкам? Разнес там все Холодильник?
— Я не знаю, — теряюсь я. А я ведь действительно не знаю, что было дальше в ресторане «Охотник», когда я сбежала на такси. — Может, и разнес… Но меня штормило здорово…
— Испугалась? — сочувствует Ленка.
— Отчаялась, — подбираю я нужное слово. — Совсем отчаялась. Решила, что Сергей сейчас и мне, и Саше так подгадит, что долго отмываться будем.
— Саше?! — Ленка даже вскакивает. — Он для нас Саша?! Аллилуйя! Женька! Нам теперь кофе с бренди по-венски! Гуляем!
— Прекрати скакать! — сержусь я на Ленку. — На нас обращают внимание! Ленка плюхается обратно на стул.
— Я понимаю, как ты переживала, — говорит она. — Но Климов твой молодцом, разрулил!
Климов мой. Эти слова согревают, а кофе с бренди настраивает на философский лад:
— Меня реально на клочки рвало. И не Саша, а сама ситуация. Настоящие лохмотья из моего сознания, из моих воспоминаний. Фотографии эти. Сергей с его руками и губами, ко мне тянущимися. И тайны по закоулкам, секреты, давящие, мешающие спать, дышать, жить… Кто настоящий автор дневника? Как избавиться от Сергея? А если и удастся, как о нем забыть? И Холодильник… хочет или все-таки любит? И кому доверять?
Ленка слушает, не перебивая меня, в ее добрых глазах понимание, сочувствие и приближающиеся слезы.
— И вдруг в этом хаосе мыслей идея — ехать к деду. Он надежный. Как будто мой. Вот и поехала… Даже загадала, если примет, то сто раз подумаю, прежде чем Холо… Саше откажу.
— И? — всхлипывает подруга.
— И сама себя обманула. Все-равно отказала… А он вдруг взял и отпустил. Совсем и насовсем. И тут дышать трудно стало, думать ни о чем не думалось, и таким бессмысленным все показалось по сравнению с тем, что между нами могло бы быть…
— И страшно, и красиво, — шепчет Ленка грустно, потом бодро объявляет:
— А вот и наши оболтусы!
К нам присоединяются Димка с Костиком. Мы пьем кофе, смеемся, рассказываем что-то веселое. вспоминаем. Мне тепло-тепло. Неожиданно для всех и для самой себя я, вдруг резко сменив тему разговора, спрашиваю:
— Это ведь не вы меня предали?
Они замолкают и смотрят на меня по-разному: Ленка пораженно. словно у меня выросла вторая голова. Димка обиженно, как будто я его оскорбила до глубины души, Костик недоуменно, словно не веря, что я вообще могла такое предположить.
— Я тебя не предавал, — просто и коротко говорит Костик.
— Я с тобой вообще больше не разговариваю! — так реагирует Димка.
— Приехали… — выдавливает из себя Ленка.
— Тогда это Карповы, — почти плачу я. — А этого не может быть потому, что этого не может быть никогда…