Брак — единственный союз,
из которого можно выйти
только путем роспуска
всей организации.
Владислав Гжещик
Девушки и юноши в элегантных смокингах встречают гостей. Звучит мягкая инструментальная музыка Поля Мориа. Длинный стол накрыт на двенадцать гостей. На противоположных концах стола стоят похожие на трон стулья с высокими спинками, украшенными замысловатой резьбой. На них напротив друг друга сидят бывшие супруги Тарасовы, чей развод сегодня торжественно празднуется в кругу родственников и самых близких друзей.
Галина Ивановна, бывшая балерина, в шифоновом платье винного цвета, на изящных шпильках, с высокой замысловатой прической. Красивое строгое лицо светится легкой грустной улыбкой. Степан Ильич, заслуженный музыкант, флейтист театрального оркестра, в черном строгом костюме, делающем его располневшую фигуру стройнее и внушительнее, радостно приветствует каждого нового гостя. Юноши и девушки в смокингах помогают гостям сесть за стол, согласно строгому плану, и расставляют в большие напольные вазы многочисленные букеты.
— Это абсурд, бред, ведьменский шабаш, — констатирует Холодильник, сидящий со мной и Димкой за отдельным столиком неподалеку.
— Не будем начинать заново наш философский спор, Александр Юрьевич, — приглаживая подол длинного вечернего платья, примирительно говорю я ему, не желая раздражаться в такой ответственный момент и портить себе настроение.
Одев в смокинги группу обслуживающих нас студентов театрального училища, я с помощью Ленки выбрала себе прекрасное платье в стиле "чеонгсам", правая половина которого была чернильно-черной, а левая белоснежно-белой. Я обожаю подобные элегантные платья, на появление которых оказали влияние культура и мода Китая. Они представляют собой облегающие модели с вертикальным воротником, запахом по диагонали и небольшими разрезами по бокам. Конечно, чаще они из яркого шелка с цветочным рисунком. Но Ленка нашла мне это платье "дуэт".
Долго подбирали украшение и остановились на старинных бусах с крупным натуральным янтарем, который специалисты называют "желток" за яркий желто-оранжевый цвет с коричневыми прожилками. Еще дольше рисовала на глазах черные стрелки. Слегка завитые в крупные локоны волосы я забрала в высокий пучок и заколола двумя длинными заколками-спицами. Холодильник в неизменной белой рубашке, черных брюках и сером пиджаке, ожидая меня у лифта, оценивающе оглядел с ног до головы (именно в такой последовательности!) и, усмехнувшись, показал на двери лифта.
— Благодарю, но я люблю лестницу! — вежливо отказалась я, проходя мимо. Холодильник резко выбросил вперед руку и придержал меня за локоть.
— Не так быстро, Симонова-Райская, — строго говорит он. — Мне кажется, вы недооцениваете важность сегодняшнего мероприятия.
Останавливаюсь и, глядя прямо в глаза Холодильнику, вижу серые вихри, закручивающиеся спиралью.
— Я трезво оцениваю важность происходящего, — уверяю я Хозяина, мягко забирая свой локоть. — Уверена, у вас не будет причин закрывать наш проект.
— Посмотрим, — зловеще предупреждает Холодильник и не заходит в лифт, а идет вместе со мной по лестнице.
Торжественный вечер. посвященный разводу Тарасовых, проживших в браке двадцать семь лет, организован в камерно-театральном стиле. Приглашенные актеры пели романсы. Балетная пара студентов хореографического училища исполнила микс-миниатюру. Друг семьи, известный пианист, вместе со Степаном Ильичом, играющем на флейте, подарил гостям мелодию, под которую когда-то танцевали на своей свадьбе первый танец Тарасовы.
Тосты гостей были обговорены мною заранее с каждым. И это был не дежурный набор слов с пожеланиями счастья каждому, но уже не в одной семье, а хронологически продуманный экскурс в семейную жизнь Тарасовых.
Мать Галины Ивановны остроумно рассказала о том, как еще молодой Степан Ильич ухаживал за ее дочерью. Мать Степана Ильича благодарила бывшую невестку за единственную внучку Ириночку, свет очей всей родни. Сослуживцы из театра вспоминали лучшие партии Галины Ивановны. Ученики Степана Ильича порадовали всех пьесой-шуткой, исполненной на трех флейтах. Дочь Тарасовых Ирина. художник-оформитель одного из крупных издательств, написала две картины, которые назвала "Он и Она". Первую, черно-белую, контрастную и какую-то резкую по настроению она подарила матери. а пастельную, нежную — отцу.
— Я знаю, дорогие мои, что вы давно приняли это решение, и уважаю его, — начала свою речь Ирина. — Благодарна вам за то, что договорившись о расставании, вы терпеливо привыкали к этой мысли и берегли меня. И если вы искренне считаете, что не вместе вам будет лучше, то никто не имеет права указывать вам на обратное. Вы взрослые состоявшиеся люди, много сделавшие и в своей профессии, и для меня. Спасибо Вам! Я вас люблю. Постарайтесь быть счастливыми, если этого вы сейчас ищете.
— Молодец, Нина! — салютует мне бокалом лимонада Димка. — Умно. Тонко. Твоя редактура?
Весь вечер Холодильник сидит мрачный и неразговорчивый. Он расслабляется только во время исполнения музыкальных номеров. Когда начинают говорить гости, он заметно напрягается, словно ждет провокации. Финальная часть вечера просто вышибает дух из мощного тела Холодильника, делая его серые глаза черными. По моей задумке последними тостами обмениваются бывшие супруги. Сначала Галина Ивановна вспоминает, как была влюблена и даже сбежала из дома, чтобы быть вместе со Степаном, и показывает всем медное колечко, которое стало его первым подарком. Потом Костик показывает гостям видеофильм, сделанный им вместе со Степаном Ильичом в формате фотоальбома. Сам же Степан Ильич берет в руки гитару, и звучит песня, которую дружно, со слезами на глазах подпевают гости.
Я иду по ночному городу,
Фонари головой качают,
Делят рельсы всю землю поровну
На свои и чужие вокзалы.
На свои и чужие улицы,
Перекрестки, дома, бульвары,
А под ними планета кружится,
Как простой перебор гитары.
Холодильник смотрит на меня сумасшедшими глазами, в которых явно читается приговор: "Вы ненормальная!"
Как стремительно время кружится,
Как безумно бежит дорога.
Чтоб уехать так много нужно нам,
А вернуться чтоб — так немного.
Возвращаемся непременно мы
К городам своим и вокзалам,
А гитары струна задумчива,
Нам так многого не сказала.
Наша "массовка" стройно и неожиданно для всех подхватывает песню, последние слова которой звучат трогательно и оптимистично одновременно.
Фонари от рассвета жмурятся,
Поднимают дугу трамваи,
Мы вернулись к любимым улицам,
Где так долго мы не бывали.
В синем воздухе дождик мечется,
Сыплет капли на город спящий,
А гитарные струны шепчутся
И глядятся в асфальт блестящий.
— Полное впечатление, что мы на юбилее Дня свадьбы! — говорит расчувствовавшийся Димка. — Нинка — ты талант, если не гений!
Когда довольные клиенты и их гости покидают агентство, Холодильник, прямо посмотрев мне в глаза жестким и даже злым взглядом, молча уходит к лифту.
— Он злится, что ему понравилось! — смеется Димка. — И что причин закрывать проект нет!
— Он его идеологический противник. Сам знаешь, что мало кому мой проект нравится, — вздыхаю я, разувшись и с наслаждением вытянув ноги, уставшие от шпильки. За три недели правления Нового Хозяина я разучилась носить каблуки.
— Есть спрос — есть и предложение! — утешает меня Димка. Ты — молодец! Хозяин оценил и отцепится от тебя, вот увидишь.
Но увидела я прицепившегося Хозяина.
Напевая и размахивая снятыми туфлями, босиком поднимаюсь на третий этаж. Большое зеркало в кабинете отражает счастливую и довольную собой, молодую и красивую (хочется надеяться!) женщину.
— Я понял, что в вас не так! — раздается голос за моей спиной. — Вы совершенно лишены эмпатии. Вам нравится издеваться над людьми. Вы получаете от этого почти сексуальное удовольствие.
В зеркале отражается Александр Юрьевич, стоящий вплотную ко мне. Через тонкую ткань платья я чувствую пуговицы его пиджака. Левой рукой Холодильник обнимает меня за талию, а правой рукой берет за подбородок, поднимая мое лицо, поворачивая его направо и налево.
— Только посмотрите на свое лицо! Оно светится от счастья! Вы только что вытащили наружу два сердца, оголили их, выдавили из них воспоминания, желания, мечты и пустыми вставили обратно. Вы страшный человек!
Мое сердце стучит с перебоями. Ни о чем, кроме его рук, мозг не думает, а между тем, ученые утверждают, что тезис о десяти процентах использования мозга — миф, научно опровергнутый. Но в мое сознание больше информации не помещается.
— Поражаюсь, как Тарасовы на это согласились, — негромко говорит Холодильник, не убирая левую руку, а правую перекладывая на мое горло и слегка надавливая так, что моя голова затылком ложится на его плечо.
Так мы и отражаемся в зеркале: высокий мужчина с горящими темнотой серыми глазами, и черно-белый вариант Нины Симоновой-Райской, четко разделенный на две половины.
— Вот она, ваша правая сторона, Нина, черная, как ночь. Это ваши сумасбродные идеи. сумасшедшие проекты, горячая и неуправляемая натура, — Холодильник мягко опускает правую руку под мою правую грудь.
— А это ваша левая сторона. белая, чистая, целомудренная. Это то, какой вы могли бы быть, если бы не шли на поводу у своей буйной, я бы даже сказал. больной фантазии, — левая рука Холодильника поднимается под левую грудь.
Одуревшим взглядом смотрю на наше отражение. Кожа горит под его горячими руками, которые он не убирает.
— Это убийственный коктейль, госпожа Симонова-Райская, — шепчет Хозяин, своими губами щекоча кожу моей шеи.
— Вам не понравился сегодняшний вечер? — сглотнув. спрашиваю я, не в силах ни оттолкнуть его, ни отойти самой.
— Да. Мне не понравился этот вечер, — подтверждает мое предположение Холодильник. — Он был прекрасен, но…
— Но? — дрожу я от напряжения и от осознания тяжести его рук под моей грудью. Что будет, если он переместит руки выше?
— Но ужасен, — противоречит самому себе Александр Юрьевич, действительно, медленно, очень медленно сдвигая руки чуть выше.
— Нина! Вы не знаете, где Саша, Александр Юрьевич? — за дверью моего кабинета раздается голос Светланы.
Александр Юрьевич так же медленно, словно совсем рядом не стоит его невеста. убирает руки и делает шаг назад. Дверь осторожно открывается, и в мой кабинет заходит Светлана, молодая. свежая, бодрая.
— Здравствуйте, Нина! — улыбаясь, говорит она мне. — Саш! Ищу тебя. Мы обещали быть сегодня с папой.
— Я помню, — сухо отвечает Холодильник. — До встречи еще час.
— Мне нужно переодеться, думала, ты меня отвезешь, — радостно отвечает Светлана. с недоумением глядя на туфли в моих руках и мои босые ноги. — У вас что-то случилось, Нина?
— Нет! — растягиваю губы в довольной улыбке. — Александр Юрьевич хвалил меня за проделанную работу. Даже премию обещал.
— Не припоминаю… — мрачно говорит Холодильник. — Обычно премиями я не разбрасываюсь.
— Странно, а мне показалось, что вы только что сказали, что вечер был прекрасен, а я достойна награды, — лукаво напоминаю я Холодильнику, у которого почему-то совершенно испортилось настроение, и он этого не скрывает.
— Я подумаю о вашем награждении. Это единственное, что я могу вам пообещать, — сухо бросает Хозяин и, подав руку Светлане, покидает мой кабинет.
Мы обмываем успех проекта в моей любимой квартире. Димка притащил десять бутылок темного бельгийского пива "Бургонь де Фландрес". Павел Денисович испек мою любимую пиццу с жульеном и кофейно-шоколадное печенье макароне.
— Нинок! Это было великолепно! — провозглашает первый тост Димка, разлив пиво по огромным бокалам.
— Согласен с оценкой! — подтверждает Костик. — Мне через час начало казаться, что Тарасовы сейчас бросятся в загс, чтобы подать заявление на регистрацию.
— Вот не принимаю я эту идею! — жуя пиццу, прихлебывая пиво, с полным ртом говорит Ленка. — Аж мурашки по телу! Праздновать развод — чушь несусветная!
— Почему? — искренне спрашиваю я друзей. — Множество пар расстаются не грязно, не ненавидя друг друга, а сохранив уважение и благодарность за то, что было.
— Тогда почему разводятся? — допытывается дотошная Ленка, пережившая развод о своим Витькой тяжело и мучительно.
— Наверное, перестают любить, — неуверенно говорю я. — Я не знаю. Или встречают новую любовь. которая сильнее старой. Или им так кажется.
— А эти Тарасовы? У них тоже новая любовь? — любопытствует Ленка и тянется за вторым куском пиццы. — Павла Денисовича надо охранять, как золото партии. Все-таки кулинария — волшебство!
— Да. Он обыкновенный волшебник, — соглашаюсь я. — А у Тарасовых никого нет. По крайней мере, мне это неизвестно. Они уже больше года живут отдельно. Развод оформили месяц назад. Но захотели расстаться красиво.
— А тут Нинка со своим проектом! — поднимает второй тост Димка.
— Что хотите говорите, но это неправильно! — не сдается Ленка, раздумывающая, брать ли третий кусок пиццы. — А как Холодильник?
— В глубокой заморозке! — сообщаю я, легкомысленно поедая третье печенье. — Он на твоей стороне целиком и полностью. Проект ему не нравится. Вечер ему понравился, поэтому он разозлился. Сегодня нагуляется с невестой — завтра придет и опять будет закрывать проект.
— Он сегодня гуляет? — Ленка хватает планшет и роется в интернете. — Вот! Они на благотворительном вечере в оперном театре. Какой красавец! Прекрасная пара!
Ленка разворачивает экран в нашу сторону. Возле фуршетного стола Климов-младший и Светлана Кирилловна. Кремовое открытое платье на тоненьких бретельках делает Светлану еще более юной и трогательной. Она обеими руками держится за его полусогнутую руку и жизнерадостно улыбается. Глаза горят каким-то предвкушением. Сам Холодильник сдержан и суров. Фотографу удалось схватить нечитаемое выражение его серых глаз. Вообще эта пара производит впечатление благополучной и стабильной.
— Робот! — ставит диагноз Ленка. — Ни капельки человеческого чувства. Приобнял бы невесту, улыбнулся. У него, наверное, руки деревянные, а сердце пластиковое.
— Руки у него живые, горячие и очень человеческие, — хочется сказать мне, но я, конечно, не говорю.
— А мне кажется, что он как раз чувствительный и ранимый, — неожиданно говорит Димка. — Он же против твоего проекта по самым человеческим причинам.
— Он против нашего агентства по самым нечеловеческим причинам! — возмущаюсь я. — А мой проект — только повод для придирок.
Ночью, оставшись одна, перемыв посуду и мысленно косточки Холодильнику, я принимаю душ, залезаю в ночную рубашку и огромный махровый халат. Сегодня в здании точно никого нет. Я отправляла на разведку Димку. Он принес разведданные: Прохор Васильевич на другом объекте, центральный вход, как всегда, на сигнализации. Шлепаю в холл с чашкой горячего чая и залезаю с ногами в кресло.
— Опять не спится? Или вы продумываете детали нового сценария? — голос Холодильника, вышедшего из комнаты охраны, опять пугает меня.
— Что вы здесь делаете? — возмущаюсь я, оправдывая свой страх и злясь.
— Придумал, как вас наградить, и вернулся, чтобы не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — темный взгляд путешествует от воротника моего халата к голым ногам.