— Да я никому не нравлюсь, — ответил Якоб. — Но мы должны помогать друг другу. Это наш долг.
— Тихо! — рявкнул кот и попытался принять грозный вид. — Пойдём ко мне в комнату. Прыгай вниз — и не пытайся бежать!
Когда оба зверя оказались в тёмном коридоре, где на стеллажах хранились большие стеклянные банки, Маурицио спросил:
— Почему ты всё время называешь меня «коллегой»?
— Святая удавка! Да потому что мы коллеги и есть! — ответил Якоб.
— Кот и пернатое, — с достоинством объявил Маурицио, — естественные враги.
— Естественно, — согласился Якоб. — То есть это естественно в естественном состоянии природы. А когда оно неестественное, то и естественные враги становятся, естественно, коллегами.
— Постой-ка! — сказал Маурицио. — Что-то я не понял.
— Ты здесь для того, чтобы наблюдать за своим маэстро. Так?
— Ч…то? — растерянно переспросил Маурицио. — И ты… тоже?
— Я шпион у моей мадамы, у ведьмы, — объяснил Якоб. — Ну как, птенчик, заглотил наконец червячка?
Слушай, ты не будешь против, если я почешусь? Всё время свербит.
— Пожалуйста, пожалуйста! — ответил Маурицио, сделав изящное движение лапой. — Ведь мы же коллеги.
Элегантно расположив пушистый хвост, Маурицио созерцал, как Якоб скребёт когтями голову.
Этот ощипанный ворон внезапно сделался так мил кошачьему сердцу.
— Почему же ты сразу мне не открылся?
— Да пытался уж, пытался, — проворчал Якоб. — Я тебе всю доррогу подмигивал.
— Ах, да! — вскричал Маурицио. — Но тебе следовало бы сказать мне обо всём вслух.
— Чтобы твой шеф всё слышал?
— Мой маэстро и без того всё знает.
— Что?! — подскочил ворон. — Дознался?!
— Нет, — сказал Маурицио. — Это я поведал ему всю правду.
Ворон так и разинул клюв.
— Меня это прросто роняет с ветки! Повторри ещё раз!
— Я обязан был так поступить, — объяснил Маурицио. — Я долго наблюдал за ним и пришёл к выводу, что он достоин доверия. Всё это время он обращался со мной как с настоящим принцем.
Якоб глядел на Маурицио во все глаза.
— Это кррах!
— Ты вообще ничего не знаешь о моём маэстро, — оскорблённо замяукал кот.
— Раскрой глаза! — прохрипел Якоб. — Как ты полагаешь, что ЭТО ТАКОЕ?
Он протянул крыло, указывая на полки.
— Это? Лечебница, — ответил Маурицио. — Маэстро пытается лечить несчастных гномов и эльфов.
Якоб Кракель всё больше выходил из себя.
— Тюряга — вот что это такое! Пыточная камера! А твой драгоценный маэстро на самом деле — самое отвратительное существо, какое только топчет белый свет! Отравить воду, наслать хвори на людей и животных, уничтожить леса и поля — вот в чём он великий мастер, твой маэстро, а больше — ни в чём!
От возмущения Маурицио задохнулся.
— Это… это… немедленно возьми назад… ты, клеветник… иначе… иначе!.. — Он весь так и распушился и выпустил когти.
— А мне по баррабану! — закаркал Якоб. — Я говорю то, что думаю, с тех пор, как у меня вырос клюв, понял ты, блохастый кошачий барон!..
И тут совершенно внезапно кот и ворон превратились в клубок из шерсти и перьев, который принялся кататься по полу туда-сюда. Противники сцепились так, что только клочья летали.
— Сдавайся, — выкрикнул Маурицио, — иначе ты — труп!
— Сам сперва сдавайся, — прохрипел Якоб, — не то откушу тебе хвост!
Они разом выпустили друг друга и, задыхаясь, уселись один против другого.
Со слезами на глазах пытался маленький кот распрямить свой хвостик. Увы! Теперь этот бедный хвост превратился в обмусоленный зигзаг. А ворон созерцал разбросанные по полу чёрные перья, которые он никак не считал для себя лишними.
Тут оба почувствовали, что готовы пойти на мировую.
— Знаешь ли, — мяукнул Маурицио, — я просто не могу поверить тому, что ты говорил… Возможно ли, чтобы человек сумел по достоинству оценить меня — великого деятеля кошачьих искусств — и в то же время оказаться сущим негодяем? Такого не может быть!
— Ещё как может, к сожалению, — ответил Якоб. — Уж поверь мне. Моя мадама, Тиранья, тоже пыталась меня приручить. Но не таков я, чтобы даться. Я не приручаюсь. Я многое про неё разнюхал. И про твоего милейшего маэстру — тоже…
— Моя мадама — деньговедьма. Понял?
— Нет, — сказал Маурицио. — Что такое деньговедьма?
— Сам не знаю, — сознался Якоб. — Она как-то там колдует над деньгами. Делает что-то такое, отчего они сами собой появляются. У таких, как твой маэстро и моя мадама, деньги — самое гадкое колдовское зелье. Поэтому мы, звери и птицы, до сих пор не добрались до корня всех зол, — ведь у нас ничего подобного не встретишь.