16
Хлоя
— Я искал тебя, — продолжает Николай, приближаясь к нему мягкой походкой пантеры. — Павел сказал, что ты была наверху со Славой.
Я тяжело сглатываю, когда он останавливается передо мной. «Да, я просто спустилась сюда на минутку, чтобы закинуть кое-какое белье. Я надеюсь, что все в порядке». Несмотря на все мои усилия, мой голос дрожит, и все, что я могу сделать, это не отступить в попытке увеличить расстояние между нами. Не то чтобы он был слишком близко — нас разделяет по крайней мере три фута, — но теперь, когда я знаю запах его одеколона, я могу уловить тонкие ноты кедра и бергамота в воздухе, а моя память дополняет остальное, от идущей жары. от его кожи к твердым контурам его тела, прижимающегося ко мне. И эта большая, толстая выпуклость… Мои колени подгибаются, и я почти наклоняюсь к нему, но останавливаю себя в последний момент, напрягая ноги и позвоночник.
Темный жар проникает в его взгляд, и я знаю, что он заметил мою реакцию. Мои щеки горят, а сердце стучит быстрее, ледяные покалывания пробегают по моей коже.
Почему он здесь?
Почему он искал меня?
Почему он закрыл эту дверь?
— Да, конечно, это не проблема. Его голос мягок и глубок, а в глазах все еще тревожный жар. «Теперь ты живешь здесь, так что считай это своим домом».
"Я тебя поблагодарю." Черт возьми, теперь я звучу хрипло и задыхаюсь. С трудом собравшись с силами, я улыбаюсь ему своей лучшей образцово-служащей улыбкой. — Вообще-то я хотела тебя кое о чем спросить. Есть ли у меня график работы? То есть есть ли какое-то конкретное время, когда ты хотел бы, чтобы я работала со Славой? В идеале я хотела бы учить его в течение дня, а не проводить формальные уроки, но если вы предпочитаете иное, я готов проявить гибкость».
Там лучше. Мне действительно удалось стабилизировать голос и звучать полупрофессионально. Надеюсь, это напомнит ему, что я здесь для того, чтобы учить его сына, а не таять от его испепеляющего взгляда, как… ну, наверное, как и у каждой гетеросексуальной женщины, которую он когда-либо встречал.
Еще одна порочная чувственная улыбка касается его губ. — Тебе решать, зайчик. Твой ученик, твои методы. Все, что мне нужно, это результаты. Единственное, о чем я прошу, это чтобы вы присоединялись к нашей семье во время еды, чтобы Павлу и Людмиле не нужно было дополнительно готовить и убирать».
"Да, конечно. Во сколько завтрак и обед?» Теперь мне жалко, что заставил Людмилу дать мне эти блинчики; как только я проснулся, я мог бы подождать до следующего запланированного приема пищи.
«Обычно мы завтракаем в восемь, а обедаем в двенадцать тридцать. Это работает для вас?»
"Абсолютно." Если есть что-то, чему я научилась за последний месяц, так это тому, что еда в любое время, в любом месте и в любом разнообразии работает на меня.
Полный желудок — это то, что я больше никогда не приму как должное.
"Хорошо. Тогда увидимся сегодня за обедом. Он поворачивается, чтобы уйти, и я судорожно выдыхаю, снова испытывая облегчение и извращенно разочарованную — только для того, чтобы мое сердце замерло, когда он останавливается и снова смотрит на меня.
— Чуть не забыл, — говорит он, сверкая глазами. — Твою новую одежду доставят сегодня днем. Павел принесет их в твою комнату, и я был бы признателен, если бы ты надела одно из платьев к ужину.
"Да, конечно. Спасибо. Я буду." Одно из платьев? Сколько он купил? И как он доставляет их так быстро? Я умираю от желания спросить, но я не хочу затягивать эту нервную встречу.
Я все еще помню эту закрытую дверь.
"Хорошо. Дай мне знать, если что-то не подходит». Его взгляд скользит по моему телу, и ледяные покалывания возвращаются, мое дыхание становится неглубоким, а соски напрягаются в лифчике. Еще один тонкий хлопковый лифчик, который мало что может скрыть мою реакцию. Мое лицо горит жаром тысячи солнц, и когда его глаза снова встречаются с моими, я чувствую перемену в атмосфере, чувствую, как воздух приобретает опасный электрический заряд.
Во рту пересохло, я делаю полшага назад, хотя на самом деле хочу наклониться к нему. Притяжение настолько сильное, что похоже на физическую силу, и, судя по тому, как сгибается его челюсть, когда он наблюдает за моим отступлением, я не одинок в этом.
Беги, Хлоя. Убирайся.
Голос мамы на этот раз тише, менее настойчив, но он прогоняет туман в моем мозгу. Собрав последние крохи своей силы воли, я делаю еще один шаг назад и говорю так ровно, как только могу: «Спасибо. Я буду."
Его ноздри раздуваются, и у меня снова возникает ощущение присутствия чего-то опасного… чего-то темного и дикого, что таится под учтивой внешностью Николая.
— Хорошо, — мягко говорит он. «Удачи со стиркой, зайчик. Увидимся скоро."
И, открыв дверь, выходит.