— Почему трубочистом? Я учусь на слесаря, а потом токарем буду, — с гордостью отвечал Жорка.
— А кто же тебя так вымазал?
— Кто же может меня вымазать? У машины замазался. Где-то нужно подвинтить, где-то подкрутить… Потом рукой по лицу махнешь… Пойдете на завод — узнаете. Там все вертится, крутится, гремит… Сунься к маховому колесу — чах, и головы нет.
Ребята, разинув рты, слушают Жорку. Никто из них не знает, что в слесарном цехе, где он работает, нет машин, а только станки с тисками.
Лешка хочет возразить: «Мой отец токарь, а приходит с работы чистый», — но сдерживается. Как-никак Жорка отвел от него Листратову палку. Впрочем, Лешка помнит, что Федор, брат его, поначалу возвращался с работы измазанный. И отец шутил:
— Не носом ли ты шлифовал металл?
Потом Федор стал возвращаться чистым, даже в белой рубашке с галстуком. На заводе можно после работы умыться под душем, переодеться. У каждого рабочего свой шкафчик, где хранится чистая одежда.
— А сегодня у нас авария была: пас слетел с трансмиссии. Инженер говорит мне: «Жорка, лезь ты. Кроме тебя никто не натянет приводной ремень». Я и полез. А это высоко, под самым потолком цеха… Вот так. А вы говорите — трубочист…
Хотя Жорка многое придумал, Леша слушал бы его еще, но надо было закончить работу в саду, а потом бежать в школу. По дороге, однако, подумал: «Все же лучше учиться на слесаря, чем таскать навоз под деревья Леванцевича», — и позавидовал Жорке.
Леша только закончил работу, как на аллее появилась Тамара. Она шла от ворот к дому. В руке ее был блестящий из черной кожи портфель и букет желтых кленовых листьев. Она увидела Лешку за кустами крыжовника, что тянулись по обеим сторонам аллеи, и остановилась. Потом подошла к нему.
— Разве ты не пойдешь сегодня в школу? — спросила.
— Пойду. Вот сбегаю домой, переоденусь и пойду. У нас же занятия с двух…
— А когда же ты делаешь уроки?
— Вечером, когда приду со школы. Малыши спят, никто не мешает…
— А когда же читать книжки?
— Утром, в яру. Корова пасется, а я сижу и читаю.
— Я бы так не смогла, — с участием взглянув на Лешку, призналась Тамара.
— Если бы мой отец был доктором, а я у него — единственным сыном, тоже, наверно, не смог бы, — улыбнулся Лешка. — Нас у отца семеро. Скоро сестра из деревни вернется…
Тамара не знала, чем утешить Лешу, и вдруг вспомнила:
— А я с Юрой была в кленовом сквере. Собирали листья. Видишь, какой букет…
— Моя мать на таких листьях хлеб печет…
— Тогда возьми их и отдай маме…
— Спасибо. Она уже испекла хлеб. Когда опять понадобятся, малыши насобирают и принесут.
— А в кленовнике так хорошо: желтые листья шелестят под ногами. Их там много-много… Все дорожки застланы золотым ковром.
Лешка посмотрел на Тамару: глаза ее блестели, каштановые волосы кучерявились на висках…
— Ну, мне пора идти, — спохватился паренек. — Передай тете Зине — я все, что она просила, сделал…
— Хорошо, Леша, передам, — пообещала Тамара и махнула ему вслед букетом кленовых листьев.
— Ешь, сынок, быстрее да выгоняй в яр Маргариту, а то она уже застоялась в хлеву…
За большим столом Алесь, Катя и Олег с аппетитом уплетают крупник. Янка с завистью смотрит на малышей. «Хорошо им, — думает. — Наедятся и пойдут играть». И Янка побежал бы на улицу, туда, где гоняют «черта», но эта корова… Лучше бы уж ее продали вместо Пестрого.
— Уроки когда я буду делать? — ноет Янка.
— Часика три попасешь, а тем временем я управлюсь здесь и приду с малышами, подменю…
Миска Лешкина пуста. Он съел свой крупник, переоделся, сложил книжки и теперь завязывает галстук. На мальчике новый красивый костюм. Это за проданного Пестрого и дрожки купили всем детям обновку. Лешка причесывает набок густые и как спелая рожь волосы и думает: «Пусть бы Тамара увидела его вот таким в саду». Умытое лицо его свежо, блестят серые живые глаза. Если бы не эти рыжеватые пятнышки на переносице, был бы ничего паренек. Но что поделаешь — веснушки не смываются…
— Продали бы уже и Маргариту, — говорит Янка, подымаясь из-за стола.
Уже не раз заводил отец с матерью такой разговор. Хотя и неплохо иметь для детей свой стакан молока, а все же забот с коровой хватает и старым и малым. А мальчикам надо учиться. Мать не соглашается с отцом: «Летом не ходят дети в школу, а весной и осенью как-то выкрутимся…»
— А крупник будете есть постный? — сердится мать на Янку, который повторяет отцовские слова. — Вам бы только носиться, задрав штаны, да «черта» гонять…
Янка бежит в хлев отвязывать корову. Мать, того и гляди, и за ухо дернет, или шлепнет по затылку. Она любит Маргариту и не представляет себе, как можно обойтись без буренки.
За Янкой, крикнув: «Я пошел!», выбегает из дома с сумкой Лешка.
— А с собой ты что-либо взял? — спрашивает мать.
— Да не надо…
— Как это «не надо»? Погоди.
Лешка ждет, пока мать вынесет ему два ломтя хлеба, намазанные постным маслом, и предупреждает Янку:
— Держись подальше от Листрата. Он бросался на меня с палкой, но Жорка его осадил. Еще начнет сгонять злость на тебе…
— Пусть только полезет, — храбрится Янка, но чувствуется по голосу — боится.
Лешка берет из рук матери хлеб и выбегает на улицу. Класть полдник в сумку он не собирается: еще постное масло просочится на тетрадь или учебник, тогда от Язэпа Сидоровича влетит и дети засмеют. Было уже однажды так. Хлеб он съест, пока дойдет до кладбища.
Только так подумал, раздался унылый голос Лачинской: «Ва-а-ся…», и сама она появилась в калитке.
— Нет ли у вас Васи?
— Нет, не было… — не задерживаясь, отвечает Лешка.
— Вот разбойник… Где он шатается? Мальчики приходили из класса, спрашивали: почему он не был в школе. А он же пошел в школу…
Лешка поворачивает за угол, выходит на Задулинскую улицу. До него все тише и тише доносится горестный голос Лачинской: «Ва-а-ся-а…»