Рэй направился к беседке, где его дожидалась госпожа Суаль. Она почти не изменилась… Даниэль волновался и ждал момента, когда наконец будет узнан и обвинен. Однако Экла не спешила расставить точки над «и». Закралось сомнение: а сумела бы она демонстрировать до такой степени натуральный нейтралитет, если бы действительно узнала и вспомнила его?
Прошло четырнадцать лет, и эти годы, безусловно, наложили на нее отпечаток. Экла уже не была энергичной, она также чем-то напоминала ходячую восковую фигуру, как и другие пациенты лечебницы. Ее лицо приняло землисто-серый оттенок, глаза ввалились, губы пребывали в вечной полуусмешке, а взгляд был как у ребенка, которого наказали неизвестно за что. «Она получила по заслугам, убив своего мужа!» — пытался оправдаться Даниэль. Суаль, Олсен… Ну почему он раньше не обратил на это внимание? Почему пропустил мимо ушей редкие рассказы Лилу о своих родителях? Ведь это же ОНА! А Лилу — та самая трогательная пятилетняя девочка в платье, похожем на воздушный бисквит.
Даже став богатым и знаменитым, разве мог Даниэль забыть Эклу? Она была его первой женщиной. Это остаётся навсегда… Кто-то сказал: «От судьбы не убежишь»; только теперь он понял, что это значит.
Четырнадцать лет назад, когда истерзанный муками совести Даниэль возвратился домой, никто не встретил его. Там его не ждали. Он решил оставить свидание с Джоанной «на потом» и первым делом отправился на квартиру своего старшего товарища — господина Рэмбла. Однако заспанная экономка объявила ему, что хозяин давно живет вне дома. В день бегства Даниэля с ним случился удар, и сердобольная Джоанна посчитала своим долгом заботиться о пожилом джентльмене. Рэмбл остался жить в ее доме даже после того, как поправился. Хлопоты о больном старике вытеснили обиду на мужа, поэтому когда в проеме двери нарисовалась физиономия неблагодарного скитальца, Джой даже не разозлилась. Она только пожала плечами и попросила развод.
Потом началась другая жизнь, рассказывать о которой в подробностях не имеет смысла. В ней было всё: взлеты и падения, достаток и нищета, разочарования и женские ласки. Было всё то, что в итоге привело его сюда — к той, с которой начались бесплодные поиски счастья. Со временем Даниэль укротил в себе жажду ощущений с помощью твердых строк, в которых облекался полет его фантазии. В писательстве он нашел себе успокоение. Порой ему хотелось перевернуть страницу жизни назад, порой он был готов искать Эклу, но страх и чувство вины за свое бегство оказались слишком серьезной преградой. Даниэль не знал, как себя оправдать. Ему было комфортно в его новом мире; от юноши же, каким его знала Экла, почти ничего не осталось…
— Сегодня у меня праздник. Я нечасто принимаю гостей. Я нахожусь здесь уже три года…
Он вздрогнул, когда она заговорила.
— Три года?
— Да.
Неловкость усугубилась. Их взгляды встретились, и сердце Даниэля упало. «Узнала», — с тоской подумал он. Она не могла не узнать, как бы сильно он ни изменился. Однако женщина вела себя так, как и положено вести себя теще с будущим зятем. Напрасно он ловил в ее взоре намек — Экла смотрела на него прямо и легко.
Когда-то он любил ее, а теперь предпочел ей другую — молодую и здоровую. От этих мыслей Даниэль почти возненавидел себя. Неужели для мужчин так важна внешность любимой женщины? Что это меняет?
— Вы приезжий? — вяло поинтересовалась Экла.
— Да, — с натугой ответил он.
В том, как она вела себя, не было ничего от ее прежней общительности и жизнелюбия. Она существовала по привычке, по привычке и старалась поддержать разговор.
— У вас серьезные намерения относительно Лилу?
Меньше всего он думал об этом. Лилу стала чужда его сердцу. Вспоминая балы и приемы, где он блистал в паре с этой девушкой, Даниэль понимал, что жил тогда несвоей — придуманной жизнью. Вымышленное имя помогло ему отречься от прошлого, но не позволило его забыть. Воспоминания сильнее преходящей страсти.
Экла начала приличия ради расспрашивать как будто нового знакомого о его жизни, и он, не выдержав, поспешно достал из кармана подарок — музыкальную шкатулку.
— Это мне?
— Да-да, конечно! — почти выкрикнул Даниэль.
Экла углубилась в созерцание вещицы. Ее бескровные, прозрачные пальцы, скованные волнительной дрожью, еще раз бегло прошлись по поверхности шкатулки, чтобы ощупью запечатлеть в сознании красоту, и тут же, осмелев, открыли крышку. Зазвенела шарманочная мелодия, от звука которой лицо женщины преобразилось: глаза, губы, подрагивающие крылья носа — выразили всю гамму захлестнувших ее чувств. Надежда засветилась в усталых чертах сперва ярко — затем тихо ушла вглубь израненной души, впитавшей ее подобно тому, как иссушенная зноем земля впитывает влагу.
А лебеди продолжали свое царственное движение по кругу, но — как показалось Даниэлю — ныне с особенным усердием, ведь делали это для НЕЕ.
— Как мило, — опомнившись, с расстановкой пролепетала она. — Я не понимаю одного: зачем столько внимания? Ведь я вам никто! Послушайтесь моего совета, господин…
Она выжидательно посмотрела на него, но он промолчал, не в силах назвать ей придуманное имя.
— …дарите что-то подобное моей дочке. А я обойдусь. Мне не положено, — сказала госпожа Суаль, однако подарка не возвратила- слишком уж он ей понравился.
В то самое время Даниэль испытал странную смесь облегчения с разочарованием: она совсем не узнала его. Стоило ли винить в этом годы, наличие у застенчивого юноши усов и представительной осанки? А может, она не узнала, потому что никогда особо не любила его? Он терялся в догадках. Он хотел быть узнан, но в то же время боялся разоблачения как огня.
Экла еще несколько раз открывала и закрывала шкатулку, пытаясь возродить в себе первоначальный восторг, но он к ней уже не вернулся. Затянувшееся молчание стало настораживать.
— Я полагала, что люди вашей профессии отличаются красноречием, — иронично заметила она.
Даниэль безмолвствовал — совсем как в день их первой встречи.
— …Бьюсь об заклад: с Лилу вы болтаете без передышки. Что ж, молчите — я понимаю вас. О чем можно говорить с такой, как я? Мне только читают проповеди о вреде беспутного образа жизни. Для светских бесед я непригодна.
Вот сейчас нужно было срочно что-нибудь придумать, однако Даниэль терялся, глядя, как Экла нервно постукивает пальцами по крышке шкатулки. Ее поведение приняло какую-то нездоровую живость.
— Знаете, для чего женщине нужна свобода? — вскинув голову, дерзостным тоном спросила она. — Когда-то я очень хотела освободиться от своей семьи… Но женщина ценит свою свободу до тех пор, пока может дарить ее любимому. Если такого нет, свобода ей ни к чему, потому что становится бременем. Такова жизнь! Мы живем по законам природы, которая создала нас. Полная независимость от всех и вся уже является ошибкой… Вы любите Лилу — это неудивительно. Она молода, красива, невинна. Ее репутация не ведает пятен, которые, кстати, имеются даже на Солнце. Но если бы вдруг она стала такой, как я, вы бы любили ее меньше?..
Она будто прочла его мысли. С закравшимся подозрением он быстро поднял глаза. Нет, Экла его не узнавала. Она просто болтала первое, что приходило в ее затуманенную голову и говорила, смотря мимо него. Быть может, она даже не ждала его ответа, но Даниэль, повинуясь рисковому порыву, хотел закричать: «Я полюбил в Лу твое отражение! Глядя на эту девушку, я бессознательно оживлял в своей памяти тебя! Я не Гинсбет. Я тот, кто по-прежнему верен тебе!..»
Слова чуть не сорвались с его языка. Их остановило появление Лилу, которая поговорила с доктором, а теперь опасливо глядела на мать, приобняв Рэя за плечи.
— Кажется, мне пора принимать успокоительное, — вдруг сникнув, сказала Экла.