На станции кроме них никто не сошел. Вид безлюдной местности, погруженной в бледно-розовые блики предрассветной мглы, бескрайние поля и перелески, по периметру обрамляющие сонный пейзаж, — поначалу взволновали путешественников. Поблизости не наблюдалось ни единого намека на жилье и хоть какое-нибудь средство передвижения. Когда перестук колес затих вдали, повисла такая тишина, что без труда можно было вообразить себя на необитаемом острове. Однако Экла не теряла присутствия духа.
— Они должны нас встретить, — сказала она, поочередно глядя в воодушевленное лицо юноши и исполненное терпения лицо Люси. — Перед отъездом я отправила им телеграмму. Если только она не дошла или мы выбрали не ту остановку… В любом случае выход будет. А пока, Даниэль, обопрись на меня. Тебе нужно сберечь силы, ведь никто не знает, как далеко еще предстоит идти.
Так, своей маленькой отважной процессией они медленно двинулись в путь: мужчина, две женщины и собака, которая бежала впереди на тонком кожаном поводке, подгоняемая новыми впечатлениями. Ноги промокли от обильной росы, стоило только спуститься с насыпи. Даниэль уже не испытывал прежнего энтузиазма, однако и не думал тосковать по сидячему образу жизни. Всё то новое, что ждало его впереди, давало ему возможность впервые почувствовать себя Человеком наравне со всеми. А Экла… Он восхищался ею. Поистине, более удивительной женщины ему еще не приходилось встречать. Перевернуть всё с ног на голову в одночасье, приблизить к себе постороннего человека, доверить ему самое дорогое — свои мечты, — всё это было для нее естественно. Экла умела самозабвенно заботиться и бескорыстно любить, но в то же время оставалась ребенком. Она не жила, она парила в беспрестанном танце иллюзии и верила, что однажды сыграет свою судьбу по заранее писаным нотам. Ее нельзя было в чем-либо винить, ибо она попросту не умела жить иначе. Покорность и четкое осознание цели, наивность и слепое стремление обходить корыстолюбцев, простота ребенка и изящество светской львицы — неотделимо обитали в ней. Ее душа излучала тепло и свет, и Даниэль тянулся к ней, как к факелу своей надежды…
Путникам не пришлось долго утруждать себя пешей ходьбой — из-за поворота проселочной дороги, которая огибала лес и устремлялась в море яркой зелени полей, со скрипом показалась повозка. На козлах сидел коренастый мужчина средних лет в побитой пылью одежде, с клетчатым кепи на большой голове, обладающий скуластым лицом и непроницаемым взглядом. Соскочив на землю, он молча отнял у служанки чемодан и забросил его на сиденье. Затем бегло оглядел путников, поскреб затылок и лишь потом произнес глухим басом, обращаясь к белокурой женщине, чей облик больше соответствовал облику госпожи:
— Вы… та самая? Ну… это… тогда я буду мужем вашей троюродной сестрицы.
Экла быстро нашла себя в разговоре с родственником. Она обезоруживающе улыбнулась и представила Робу (так звали фермера), своих спутников.
— Муж? Вы приехали с мужем? — удивился он, взглянув на Даниэля с высоты своего роста.
Рядом с гигантом, что возвышался над ним подобно скале, юноша почувствовал себя букашкой. По сравнению с мужественностью Роба, для которого выражение силы было обычным делом, Даниэль выглядел тщедушно. Кажется, родственник госпожи Суаль подумал о том же, и в его взгляде промелькнула насмешка.
— В письме вы не писали про мужа, — заметил он, стискивая маленькую ладошку Эклы в своей огромной руке.
— Я хотела сделать вам сюрприз, — нашлась та, и ее обворожительная улыбка предотвратила дальнейшие расспросы.
Уже сейчас игра вызывала у Даниэля опасения. Это было пусть и невинное, но всё же притворство, а Элинт никогда не любил лгать. Сказать по правде, они меньше всего походили на супружескую пару. Может, на репутации Эклы лучше сказалось бы одиночество, чем брак с человеком, который младше нее на двенадцать лет?..
— Значит, муж, — без улыбки сказал фермер, до хруста сжимая руку Даниэля. — Да вы просто счастливчик!
Он еще раз взглянул на улыбающуюся женщину. Простой покрой ее дорожного костюма, растрепанные белокурые волосы на фоне загорелого лица и большие глаза, сияющие зеленым блеском, — делали ее богиней путешествий. Затем Роб бросил взгляд на спаниеля, который в страхе жался к ногам хозяйки.
— Дама с собачкой! — хмыкнул фермер. — Что ж, забирайтесь. До фермы чуть больше двух миль, так что вы покрыли бы это расстояние и без моей помощи.
С тем он уселся на козлах; повозка отчаянно заскрипела и едва не опрокинулась под весом его тела.
Конечно, человеку, от природы наделенному здоровьем и силой, нагрузки казались мелочью. Даниэль же сомневался, что проделал бы пешком и половину пути. На миг Элинт представил себе выражение лица Роба, когда тот увидит его, ковыляющего к повозке, опираясь о плечо женщины… Грубый крестьянин вряд ли удержится от смеха. Поэтому когда Экла вновь предложила ему свою помощь, Даниэль отверг ее так решительно, что женщина растерялась. Нет, он не допустит, чтобы над ней смеялись! Пусть смеются над ним — он стерпит. Она же заслуживает только восхищения. И Даниэль, хромая, достиг повозки с высоко поднятой головой, однако под конец уже не смог противиться заботе двух женщин.
— Все в сборе? — осведомился Роб и оглянулся именно в тот момент, когда Экла и Люси с усилием втаскивали молодого человека на повозку. В глазах фермера скользнула ледяная усмешка — на этот раз презрения. «Сопляк!» — подумал он, но вслух сказал:
— Анна будет рада. Я велел ей готовить праздничный обед.
— Вы очень добры. Вся семья за одним большим столом — это так замечательно, не правда ли? — заметила Экла.
Он ничего не ответил, только опять усмехнулся: беззлобно, но как-то отстраненно. Так реагируют взрослые, слушая бредни детей. Хоть в целом Роб не выказывал в отношении гостей явной неучтивости, Даниэль почувствовал скрытую вражду, исходящую от этого человека. Великан с каменными мышцами и бычьей шеей обладал на удивление блеклым лицом. Оно казалось расплывчатым, незаконченным, как старый рисунок: нос, похожий на большую пуговицу, сросшиеся брови и щелочки-глаза, сквозь которые с периодичностью маятника сновали темные, без блеска, зрачки.
Ничто не мешало Робу приветствовать гостей: в доме честного труженика всегда найдутся и хлеб, и соль, и сочный окорок. Но один тот факт, что Экла обладает состоянием, что она, проще говоря, миллионерша, — являлся камнем преткновения на пути сближения. Экла «не додумалась» навестить свою троюродную сестру раньше именно по этой причине — по причине богатства, а теперь «соизволила» вспомнить о ее существовании. Да, госпожа Суаль была богата, не ударив для этого и пальцем о палец, что будило в фермере зависть и гнев. И сейчас, яростно хлестнув кобылу, Роберт был исполнен противоречивых чувств…
Повозка тронулась и нехотя покатила по утрамбованной земле. Всю дорогу, помимо широкой спины Роба впереди себя, путники наблюдали живописные виды. Холмистая равнина была обтянута пухом изумрудно-зеленой травы, а свежевспаханный грунт резко контрастировал с девственной зеленью. Скоро замаячили крыши домов с печными трубами; вдоль дороги замелькала плетеная изгородь. На небе только занималась заря, и первые лучи солнца нежно пригревали путников, уставших после долгой дороги. Экла была беззаботна. Легкий ветерок нёс лепестки с цветущих фруктовых деревьев, и женщина с наслаждением вдыхала волнующие ароматы весны.
Ферма Пэмбертонов расположилась на отшибе от остальных построек деревни. Стоило проехать еще немного в сторону от железной дороги, как начинались дебри провинции, где всё дышит простотой и хлопотами трудовых будней. Люди пахали, сеяли, собирали урожай — так день за днем проходила вся их жизнь. Приезд богатой дамы стал здесь настоящим событием. Сестра Эклы, Анна, худая женщина примерно ее лет, с рано постаревшим лицом, тонкими губами и сединой в темных волосах, — встречала гостей на пороге. Пожалуй, из всех она одна была искренне рада их приезду.
Ее пятнадцатилетняя дочь Эйприл казалась диким агрессивным зверьком. Внешне это была вполне милая девочка. Бархатистая округлость щек, курчавые волосы цвета перезрелых пшеничных колосьев и миндалевидные черные глаза обещали в будущем превратить Эйприл в завидную невесту, если бы не ее отвратительный характер. Она была открыто невежественна, замкнута и груба. Если Анна и Роб приличия ради пытались сделать из себя воспитанных людей, то их дочь не скрывала своей неприязни. Прибытие гостей вселило в девочку необоснованную ярость. Стоя на крыльце, она свирепо грызла ногти и враждебно косилась в сторону прибывших. Когда Экла стала раздавать подарки, супруги неловко вертели безделушки в своих огрубелых пальцах и, сконфуженные, лепетали слова благодарности. Эйприл же умчалась вглубь дома, громко хлопнув дверью.
— Прилли немного нервничает, — пояснила Анна, теребя фартук. — Не каждый день к нам приезжают новые люди.
Гостей определили на втором этаже деревянного дома. На открытых настежь окнах вздымались белые занавески, ветви цветущих яблонь заглядывали в комнату, а лепестки, осыпаясь, падали на белоснежное покрывало широкой кровати. Обстановка отличалась скромностью: на стенах — пара семейных портретов, в углу — громоздкий платяной шкаф, на тумбочке — глиняная ваза с цветами. Под ногами — дощатый пол, который перед кроватью застилался круглым тряпичным ковриком. В новой обители Эклы ничто не напоминало о роскоши гостиничного номера. Одна единственная вещь — лакированный чемодан с инициалами его владелицы — указывал на ее статус. Зато сама здешняя атмосфера навевала мысли о покое. В воздухе витали запахи парного молока и свежескошенной зелени, а громкое пение птиц в саду возвещало о беззаботности жизни. От этих чудес захватывало дух, и Экла не трудилась скрыть силы своего восторга.
— Всё как я обещала! — воскликнула она, усаживаясь на подоконник.
Даниэль охотно разделил бы ее радость, если б не боль в уставших ногах. Калеке оставалось лишь тихо сидеть на краешке постели, со стороны наблюдая светящееся лицо госпожи Суаль. Она тонула в потоке солнечных лучей. Занавески временами скрывали ее светлый образ, но он чувствовал ее радость каждой клеточкой своего существа.
— Ты думаешь о Джоанне? — вполголоса спросила Экла, когда заметила его грусть. — Она, должно быть, уже получила мою записку. И вообще: она не в праве тебя неволить! Здесь нам будет хорошо. Вместе ты, я и эти замечательные люди… Они ведь понравились тебе? Они такие простые!
Нет, Даниэль не разделял ее взглядов, но и не мог опровергнуть ее возвышенных чувств. Своим поведением она напоминала маленькую девочку, которая в зоопарке по неведению тянет руку к ощеренной пасти тигра; которой кажется, что все вокруг ласковы и желают ей только добра.