Она поднимает голову и смотрит на меня, а я думаю о том, чтобы воспользоваться этим. Это было бы так просто. Это было бы не впервые. Девушка смотрит на вас так, как Александрия смотрит на меня, и вы просто… делаете так, чтобы это произошло. Они открыты, они немного уязвимы, но они хотят этого.
Они всегда этого хотят. Хотят меня.
В её глазах светится доверие. Чёрт, просто видя её такой, я чувствую, что моё сердце вот-вот выскочит из груди, отрастит ноги и убежит. Эмоции, наполняющие меня, чужды мне. Я не знаю, что делать, не знаю, как себя вести. Я не могу бросить её. Это несправедливо по отношению к Александрии, и я не даю себе шанса.
Жизнь не так уж плоха, когда ты влюбляешься, верно? Не то, чтобы я влюблён в эту девушку. Боже, нет. Я её хочу. Она мне нравится. Ладно, я, блин, влюбляюсь в неё. Но не в смысле «люблю».
Определенно не «люблю».
Алекс
Разговор о семейных праздниках и о том, где я проведу День благодарения, был самым душераздирающим разговором, который у меня был за долгое время. Вопрос Люси был совершенно безобидным. Абсолютно нормальным. И всё же всё, о чём я могла думать, — это мои родители, застрявшие в тюрьме, и я, одна, без дома, куда можно было бы вернуться.
Я ценю предложение Стивена провести День благодарения у его родителей. Мы с Келли уже согласились на его приглашение. Тристану, похоже, не понравилась эта идея, когда я упомянула об этом, но предложил ли он что-то, когда на него упал свет прожектора благодаря Люси?
Нет.
Не то, чтобы я ожидала, что он пожалеет меня и возьмёт с собой на встречу со своими родителями. Между нами не настолько серьёзные отношения. Отношения не строятся на флирте и нескольких поцелуях.
Но всё же. Весь этот разговор превратился в Неловкость-Сити. И я застряла в нём с тех пор, как мы вышли из ресторана.
Что я ценю в Тристане, так это то, что он не давит. Я уклоняюсь. Неудобно говорить о моей семье и о том, что с ними случилось. И унизительно. Ему любопытно. Я знаю, он хочет помочь и узнать правду. Когда я бросаю несколько намёков, он не копает дальше. И мне это нравится. Он просто утешает, прижимает меня к себе и обращается со мной так нежно, что почти хочется плакать.
А что ещё хуже? Я почти хочу признаться во всём. Что мои родители — осуждённые преступники, отбывающие тюремный срок. Что они присвоили деньги из компании моего отца — украли те самые деньги, которые так много людей доверяли им инвестировать. Они лишили так много людей их будущего, и всё, чем мы могли расплатиться, — это великолепный дом, полный красивой мебели и дизайнерских вещей.
Ничего существенного. Ничего значимого. Ничего хорошего. Мои родители нехорошие люди.
Иногда меня беспокоит, что я тоже окажусь плохим человеком.
Тристан медленно отпускает меня, и я отступаю, наблюдая, как он подходит к своему столу и достаёт телефон из кармана, устанавливая его поверх стыковочной системы, которую до этого момента не замечала. Через несколько секунд звучит музыка, что-то вроде мягкого рока, который, опять же, насколько я знаю, из 90-х.
— У тебя есть что-нибудь гранжевое? — спрашиваю я, когда он оборачивается. Я пытаюсь поднять настроение и надеюсь, что он подыграет мне.
— У всех нас есть что-то гранжевое. У меня, Шепа и Гейба, — он отмечает их имена, загибая свои длинные пальцы. — Качественной музыки больше нет. Одно попсовое дерьмо.
— Хочу, чтобы ты знал, что я большой поклонник Деми Ловато, — сообщаю я ему с таким серьёзным лицом, насколько это возможно. Ладно, я фанатка. Я практически чувствовала себя дряхлой старушенцией, когда смотрела фильм «Camp Rock: Музыкальные каникулы» на Дисней-канале много лет назад, но мне он понравился. «Дайте Санни шанс» с Деми в главной роли? Этот фильм мне тоже понравился. Мне всегда она нравилась.
— Тьфу. Следующее, что ты скажешь мне, что ты фанатка Бибера, — вздыхает он, выглядя так, будто только что пососал лимон.
— Фу, ни за что. Я предпочитаю Ника Джонаса, — да, конечно, тут всё ясно. Этот мальчик вырос нереально классным. Почему бы мне не быть фанаткой?
Тристан стонет и держит голову так, словно она вот-вот взорвётся.
— Ты меня просто убиваешь.
Я смеюсь, и он посылает мне печальную усмешку, его руки опускаются по бокам. Улыбка исчезает, а затем он просто смотрит на меня, отчего остро осознаю, что я здесь. В его комнате. Только мы вдвоём.
Одни.
— Итак, — мой голос звучит наигранно бодро, я поворачиваюсь так, чтобы оказаться к нему спиной. Не могу выдержать то, как он смотрит на меня. Когда он так близко, вся эта мощная энергия, идущая на меня густыми, пьянящими волнами, сводит с ума. Мой взгляд останавливается на гигантской кровати королевских размеров с серебристо-голубым одеялом и тёмно-коричневым кожаным изголовьем. Кровать роскошная. Простая, но в то же время мужественная. Очень удобная на вид. Кровать. И мы знаем, почему я здесь. Не для того, чтобы вздремнуть.
Мои колени дрожат от образа Тристана и меня, обнимающих друг друга в его постели, и я мысленно говорю себе: «Возьми себя в руки».
— Итак… что? — спрашивает он, от его глубокого, немного грубого голоса у меня мурашки по коже.
— Ты приводишь много девушек в свою комнату? — любопытствую я, напрягаясь, готовясь к его ответу. Уверена, он приводит сюда кучу девушек. Полагаю, эти стены видели и слышали вещи, которые я не могу даже представить.
— Я не привожу девушек в свою комнату, — признаётся он так осторожно, что я снова поворачиваюсь к нему лицом с открытым ртом.
— Ч-что ты имеешь в виду? — о, Боже, я заикаюсь. Этого не может быть.
— Никогда не считал, что какая-либо другая девушка, которую я встречал, достойна увидеть мою спальню, — заявляет он, не отводя взгляда. — Только ты.
Мои щёки горят. О чём он вообще говорит? И Боже, как он на меня смотрит. Я почти чувствую, как его взгляд касается моей кожи, когда блуждает по мне.
— Тристан, — порицаю я. Словно тупица, не могу придумать, что ещё сказать.
— Мне чертовски нравится, когда ты произносишь моё имя, — его голос неистовый, как и походка, когда он начинает приближаться ко мне. — Произнеси его ещё раз.
Что, ради всего святого…
— Тристан! — я начинаю хихикать, смущённая его внезапной сменой настроения.
— Я серьёзно. Меня сводит с ума, когда ты его произносишь, — он останавливается передо мной, так близко, что я могла бы протянуть руку и коснуться его. Или он мог бы прикоснуться ко мне — и я хочу, чтобы он сделал первый шаг. Сегодня я чувствую себя недостаточно умелой. К тому же мяч на его стороне.
Я прочищаю горло, размышляя, не лучше ли нам сократить вечер.
— Может, нам следует…
Он обрывает меня.
— Я знал, что стоит мне привести тебя сюда, то никогда не захочу, чтобы ты ушла. Мысль о тебе обнажённой, в моей постели… скручивает меня изнутри. Я бы не смог держать свои руки подальше от тебя.
Оу. Вау. У меня такое чувство, будто моё лицо горит.
— Остановись, Тристан, — слабо прошу я. Его слова что-то делают со мной. Заставляют меня чувствовать себя… почти сумасшедшей от желания.
Из его горла вырывается тихое рычание.
— С первого взгляда, как увидел тебя, я не могу думать ни о чём другом. Я как… Я прям как грёбаный Ромео.
Погодите минутку. То, что он говорит — его слова кажутся знакомыми?
— Я фантазирую о твоих губах, — он касается моего лица, кончиками пальцев скользя по моей щеке, по моим губам, прежде чем его рука опускается. — О твоих идеальных, розовых губах…
В моей груди вспыхивает какая-то легкомысленность.