Я изумлённо смотрю на него.
— Что? — его слова не доходят до меня. Я знаю, что мои родители украли деньги. Я знаю, что они забирали у людей сбережения и тратили их все, оставляя своих жертв ни с чем. Они опустошали и разрушали будущее. Они брали с нулевыми намерениями когда-либо отдать.
Их истории, хотя и ужасные, никогда не касались меня лично. Мне было плохо, но я ничего не могла для них сделать. В то время я могла сосредоточиться только на том, как действия родителей повлияли на меня. Как это разрушило мою жизнь. Я не думала ни о ком другом. Только о себе.
— У твоего отца был роман с моей мамой, — медленно повторяет он. — Она пыталась покончить с собой после того, как он бросил её и забрал все её деньги. Мама приняла кучу таблеток, но выжила.
Я в ужасе. Неужели это правда? Неужели мой отец действительно сделал это?
— Слава Богу, она выжила, — автоматически говорю я, потянувшись к нему, но Тристан отдёргивает руку, прежде чем успеваю схватить её. Я откидываюсь на спинку сиденья, задетая тем, что он не позволяет мне прикасаться к нему, когда это всё, что я хочу сделать прямо сейчас. Он даёт мне твёрдую почву под ногами. Заставляет чувствовать себя цельной.
Но сейчас я вижу, как Тристан постепенно отдаляется.
— Как будто тебе не всё равно, — бормочет он, поворачиваясь, чтобы снова сосредоточиться на руле. — Позже она призналась мне, что копила эти деньги, чтобы уйти от моего отца. Они не ладили друг с другом. Их брак, по сути, был лишён любви в течение многих лет. Она хотела сбежать, но твой отец забрал всё и разрушил её планы. Практически, чёрт возьми, разрушил её жизнь.
У меня такое чувство, будто моё сердце разрывается пополам. Не могу объяснить действия моего отца. И я тоже не могу извинить то, что он сделал. Но разве его воровство — моя вина? Его роман с мамой Тристана — разве я сделала так, чтобы это произошло? Нет. А Тристан смотрит на меня так, словно да. Как будто это всё из-за меня.
— Мне так жаль, — шепчу я, не зная, что ещё сказать.
Никакого ответа. Я наблюдаю за ним, изучаю его сильный, знакомый профиль. Его челюсть как гранит, желваки ходят ходуном, и я знаю, что он сжимает и разжимает зубы. Он безумно напряжён. И почему-то считает, что это моя вина.
Я не знаю, как убедить его в обратном.
— Это не я украла деньги твоей матери, — начинаю я, и он поворачивается ко мне с враждебным выражением лица, его глаза пылают гневом.
— Так вот как ты это оправдываешь? Что это не ты их взяла? Разве не деньги моей мамы помогли оплатить всё, что ты надела сегодня вечером? Твою сумочку от Шанель, которая, наверное, стоит тысяч пять долларов? Эти охеренно дорогие туфли? — он кричит, а я съёживаюсь на своём сидении, принимая на себя основной удар его гнева. — Мои родители чуть не развелись из-за всего этого дерьма. Между ними до сих пор что-то не так. Это, чёрт возьми, разорвало мою семью на части.
— И мою тоже, — шепчу я, моё горло дерёт и саднит.
Он едва смотрит в мою сторону.
— Уверен, это было действительно тяжело, — саркастически замечает он.
Я вздрагиваю от его слов, гнев переполняет меня. Он может злиться. Я могу это понять. Я кое-что скрыла от него, и это было неправильно. Я скрыла нечто такое, о чём он даже не подозревал, и за это он может на меня злиться. Но я отказываюсь брать на себя вину за то, за что не несу никакой ответственности. Это несправедливо.
Но какой дурак сказал, что жизнь справедлива? Это была я? Потому что никто никогда не говорил мне, что жизнь справедлива. Это не так.
Этого никогда не бывает.
— Отвези меня домой, — тихо требую я, когда Тристан всё ещё ничего не говорит.
Он заводит машину, отвозит меня домой и высаживает, ни разу не сказав ни слова.
Так же, как и я.
ГЛАВА 29
Алекс
— Твои страдания разбивают мне сердце, с меня хватит. Сейчас Рождество. Нельзя-грустить-и-плакать-в-постели-весь-день, — пальцы с острыми ногтями толкают меня в плечо, и я отбрыкиваюсь, надеясь, что моя надоедливая подруга не станет тыкать в меня снова. — Ну же, Алекс. Вставай. Пойдём прогуляемся или ещё что-нибудь. Тебе нужно подышать свежим воздухом.
— На улице холодно, — бормочу я в подушку, не желая выходить, не желая вообще никуда идти. — И число самоубийств возрастает до самого высокого уровня, — добавляю я, просто чтобы вывести её из себя.
— Ты сейчас серьёзно? Потому что, если ты подумываешь…
Я переворачиваюсь, свирепо глядя на неё. Ошеломлённое выражение на лице Келли почти комично.
— Я не серьёзно. Просто пытаюсь заставить тебя заткнуться.
Келли пристально смотрит в ответ. Когда она полна решимости добиться своего, то становится почти невыносимой.
— Ты ведёшь себя нелепо.
— Ты тоже.
— Прогулка пойдёт тебе на пользу, — она делает вид, что собирается стянуть одеяло с моего тела, но я крепко вцепилась в него.
— Там чертовски холодно, — напоминаю я ей. Боже, неужели она не может просто оставить меня в покое?
— И что? Сейчас зима, на улице должно быть холодно, — Келли резко хлопает в ладоши, и в тишине дома этот звук раздражает. — Вставай, соня. Ты не можешь весь день валяться в постели и хандрить.
Я пробыла в ней последние пару дней, и все оставили меня в покое. Так почему же Келли так одержима желанием вытащить меня из постели именно сейчас?
— У тебя что-то припрятано в рукаве? Потому что, если это так, то я настолько устала от твоих уловок, что это даже не смешно. Можешь попробовать это дерьмо на ком-нибудь другом.
— О, как мало веры. Никаких уловок или сомнительных делишек, это всего лишь просьба. Я просто хочу, чтобы ты встала с постели и приняла душ. Может, ещё причесалась. Одевайся и пойдём со мной в «Старбакс». Мне одиноко, и я хочу имбирный латте, — она делает паузу, выражение её лица становится серьёзным. — Кроме того, я скучаю по тебе.
Я переворачиваюсь на бок, говоря в стену:
— Разве ты не должна быть на каникулах дома?
— Я осталась на несколько дополнительных дней только ради тебя, ворчунья, — Келли снова хлопает в ладоши, и я посылаю ей убийственный взгляд через плечо. — Иди в душ, и пойдём выпьем кофе с маффином.
Мой желудок восстаёт против предложения кофе и кекса.
— Звучит отвратительно.
— Боже, может, ты больна, — бормочет она себе под нос, суетясь в моей спальне, осматривая всю одежду и разное дерьмо, разбросанное вокруг. С моей удачей она перероет всё и найдёт самую компрометирующую вещь, какую только можно, например, мой вибратор или ящик с сексуальным нижним бельём.
— Я не больна, — цежу я, выползая из кровати. Вчера я действительно позвонила на работу и сказалась больной, из-за чего до сих пор чувствую себя плохо, но я бы ни за что не смогла общаться с клиентами, будучи в таком эмоциональном расстройстве. Следующий рабочий день у меня завтра, и я совершенно точно пойду туда. Нельзя вечно прятаться от мира.
Неважно, как сильно я этого хочу.
Я присоединяюсь к Келли у своего комода, вытаскиваю несколько вещей и беру их с собой в ванную, чтобы принять душ, как она предлагала. Она не отступит, так что я вполне могу сдаться.
— С разбитым сердцем — да, — говорю я ей. — Но больна? Нет.