— Ну, если не это… Тогда почему же?
Арсеньев вздохнул. Женя искоса взглянула на него. Продолговатое лицо в сумерках летней ночи казалось бледным, осунувшимся, между бровями темнели две резкие морщины.
— Много причин, Женя, — грустно сказал Арсеньев. — Потому, что вы очень молоды. Потому, что я уже обманулся однажды и не хочу пережить это еще раз. Потому, что я снова могу поверить миражу, а зачем?
Женя робко дотронулась до его руки. Он благодарно пожал ее пальцы.
— Почему вы расстались с ней?
— Она лгала мне.
— И только?
— А по-вашему, этого мало?
Женя посмотрела ему в глаза. А она сама могла бы простить ложь? Нет.
А если бы очень любила, если бы очень-очень любила, могла бы? Тем более нет.
— Нет, это не мало, — сказала она Арсеньеву, — этого простить нельзя.
Какое-то время они шли молча. Тонкий туман стоял над озером, в темной воде смутно отражалась желтая луна. Женя никогда не видела такой колдовской ночи.
— Осталось всего два месяца. Даже меньше… — сказал Арсеньев.
Женя поглядела на него.
— Вы о чем говорите?
— О разлуке с вами.
— Почему?
— Вы же скоро уедете.
Женя, не сознавая этого, крепче схватилась за его руку.
— На целую зиму. До самой весны. А когда вернетесь… Да и вернетесь ли…
Женя молчала.
— Вы хороший человек, Женя. Вы волевой человек, — продолжал Арсеньев. — Вы многого добьетесь в жизни. Не возражайте — я все понимаю. Я понимаю, чего стоило вам добиться своего.
— Вы ошибаетесь, Григорий Владимирович. Если вы о моем институте, то мне это ничего не стоило. А вот чтобы остаться здесь… Это обошлось не просто. Да и не совсем обошлось еще…
— Остаться? Что вы сказали?
— Да. Остаться.
— Это — ради отца?
Женя почувствовала, что краснеет до самых бровей. Она опустила голову. Арсеньев с доброй улыбкой посмотрел на ее темные завитки, заслонившие лицо, как смотрят взрослые люди на смутившегося ребенка.
— Ну вот и добился, и расстроил человека, — сказал он. — Ну хорошо, Женя, поговорим о другом. Я понимаю.
— Нет, вы не понимаете, Григорий Владимирович, — Женя подняла голову и откинула волосы со лба, — вы не знаете… Отец сам велит мне ехать.
— Сам велит? — Арсеньев усмехнулся. — Ну, правильно, иначе он и не мог поступить. Впрочем, у нас об этом уже был разговор. Женечка, простите меня. Мне больно обидеть вас… Савелий Петрович — ваш отец…
— А мне, вы думаете, не больно? — прервала Женя. — Мне, может быть, больнее.
— Я рад, что вы…
— Что я не такая уж подлая?
— Ох, как страшно вы на меня взглянули! — Арсеньев с улыбкой заглянул ей в глаза. — Рассердить вас, пожалуй, опасно…
— Вот и не еду я никуда, — тихо сказала Женя. — Я подала заявление в бригаду.
— Значит, я все-таки прав. Все-таки вы действительно волевой человек! Но Савелий Петрович… — с горькой усмешкой добавил Арсеньев, — он верен себе…
— Да. Вы Лучше знаете моего отца, чем я.
— Мне не раз приходилось сталкиваться с ним на работе… — Почувствовав, что ей очень тяжело, Арсеньев поспешил заговорить о другом: — Вам нравится «Обыкновенное чудо»?
— Это мало сказать — нравится. Я влюблена в эту пьесу.
— Я тоже.
Они шли по безмолвной улице, и луна глядела на них сквозь ветки спящих ракит, склонившихся над дорогой. Шаг за шагом они приближались к дому, и каждый с грустью думал, что счастливые минуты кончаются и что скоро надо будет расстаться. Дошли до калитки и остановились под кущей смутно желтеющих золотых шаров. Они стояли и глядели друг другу в глаза. Они стояли молча, потому что в такие минуты слова не нужны.
Были и такие в совхозе, что подсмеивались над молодыми утятницами. Ребята — полеводы и огородники поддразнивали Руфу и всю ее бригаду.
— Ути-ути! — кричали они. — Хвостики, перышки!
А старые кумушки повторяли свое:
— И для этого надо было столько лет учиться? Да мы и без всякой грамоты любую скотину, любую птицу выращивали.
Руфа не оставалась в долгу:
— Вы, тетечка, выращивали две утки да третьего селезня. А у нас восемнадцать тысяч. Вот и попробуй сохрани их всех без науки. Тут и накормить надо знать чем, и как, и когда… Вон, слышали, в колхозе «Мир» привезли пятьсот утят, пустили всех в пустую избу, кормить стали чем попало. Они все пятьсот и подохли за одну ночь.
А ребятам отвечала просто:
— Посмотрим, кто больше заработает! Людям не только хлеб, но и мясо нужно.