В семнадцатом веке в Европе происходили всевозможные войны. Гражданская война в Англии, русско-шведские войны и Тридцатилетняя война.
А между тем в Европе в то же время начиналась еще одна долгая война. Но о ней сейчас мало кто знает, потому что тут воевали не люди, а вещи.
Это была великая война между фаянсом и фарфором.
Хрупкие белые чашки и блюда с портретами королей, вазы с рослого солдата и позолоченные ангелы и собачки, розовые пудреницы, солонки и подсвечники вели войну по всем правилам, и в военные действия вовлекались государства, кардиналы и короли.
Это была двухсотлетняя война.
И рассказ о ней мы начнем с, казалось бы, пустякового события: в Нидерландах, в городе Делфте, в один прекрасный день разбилась ваза.
Однако, прежде чем начать рассказ об этой невероятной войне, нужно запомнить, в чем разница между фаянсом и фарфором.
Фаянс и фарфор — ближайшие родственники.
Фаянс и фарфор делают из белой глины со всякими примесями. После обжига в глиняном теле фаянсовых вещей остаются поры, пропускающие воду. Чтобы вода не проходила, фаянсовую вещь нужно обязательно покрыть глазурью.
А в фарфоровое тесто добавляют специальные примеси, которые, расплавившись в печи, заливают поры глины, как жидкое стекло. Фарфоровое тесто вообще похоже по составу на массу, из которой делают стекло. Потому фарфоровая посуда воду не пропускает и без всяких глазурей. И, значит, у фаянса стекловидная масса — снаружи, как кожа; а в фарфоре образуется внутри, в самом глиняном теле. Вот и вся разница. И из-за нее-то и разразилась война.
Мастер Кайзер, гончар из города Делфта, сидел у себя в мастерской, а перед ним стояли две большие одинаковые вазы.
Они были белые, как молоко. Они были округлые, как два яйца, которые снесла какая-то огромная заморская птица, каких нет в Нидерландах. Они блестели, как первый снег под солнцем. И на них были нарисованы синие диковинные цветы, и маленькие заморские птицы, и китайский дракон. И еще они были легкие.
Кроме того, вазы были абсолютно одинаковые, вазы-близнецы.
Мастер Кайзер смотрел на них не отрываясь и думал, что настал лучший день в его жизни.
Город Делфт думал то же самое, и горожане ни о чем другом не говорили — только о Кайзере.
Что Кайзер — самый великий мастер во всей Европе, потому что сумел сделать то, что никто не умел, хотя многие старались: он, мастер по фаянсу, сумел сделать настоящий фарфор и вазу из фарфора.
А в Делфте не было ни одного человека, который бы не знал, что за этим стоит. Фарфор, этот нежданный гость с Востока, появился в Европе давным-давно. Рыцари-крестоносцы, вернувшись из многолетних походов, из святых земель, привозили с собою золотое оружие, сверкающие перстни, ослепительную парчу, шелк и ковры. Но все эти сокровища померкли, не выдержав состязания в красоте с малыми белыми чашами, которые тоже привезли рыцари.
Чаши были легкие, звонкие, белоснежные, сквозь них проходил солнечный свет, и жители Европы, привыкшие к тяжелой глиняной посуде или к посуде серебряной, еще более тяжелой, признали чаши самым главным чудом среди всех чудес света. Европейцы просто помешались на фарфоре. Привезенный из дальних стран, фарфор стоил бешеных денег. За фарфоровую чашку платили столько золота, что оно не умещалось в этой чашке.
Капитаны и матросы, вернувшиеся из теплых восточных морей в холодные нидерландские гавани, привозили фарфор и рассказы о нем.
Нет, говорили они, фарфор делают не в Иерусалиме, откуда везли его рыцари. В Иерусалим он попал из Персии, а в Персию из Китая. Делают его в засекреченном китайском городе Цзиндзчжэне. Говорят, там горят триста обжиговых печей. Мастера не могут уйти из своего города под страхом смертной казни, потому что они должны сохранять секрет изготовления фарфора в глубочайшей тайне.
Говорили еще, что китайский фарфор делают из белой глины, которая называется каолин, а также добавляют в него какой-то горный порошок петунзию, или, как называют его теперь, фарфоровый камень[64].
И вот когда Ост-Индская компания[65] стала вывозить с Востока в Нидерланды множество ящиков, наполненных фарфором, мастера города Делфта потеряли покой, пытаясь понять, что это за таинственный порошок петунзия, который обращает глиняное тесто в звонкий и легкий фарфор.
И как можно нарисовать на фарфоре столь тонко и смело такие замечательные рисунки?
Рисунки они в конце концов научились делать на своем фаянсе. Не все, конечно. Хотя находились мастера, способные нарисовать цветок, и птицу, и дракона не хуже китайца.
Но первый вопрос оставался: из чего? Глина и что еще?
О, как терзали фаянс мастера, чтобы сделать его фарфором! Он выдерживал высочайший обжиг, он разрешал плавить себя в сильнейшем огне. Но китайские фарфоровые вазы стояли на голландских буфетах и звенели тонким легким звоном, если их задевали ногтем, и в этом звоне фаянс мог услышать издевательство и насмешку. Они стояли рядом — фарфор и фаянс — и ненавидели друг друга.
Чего только не добавляли в белую глину мастера города Делфта, чтобы открыть китайскую тайну! Их деды, простые горшечники, знать не знали, что добрая белая глина на берегах нидерландских рек не подойдет их внукам и что глину для делфтского фаянса будут привозить из других стран, добавляя ее в нидерландское глиняное тесто. И вот мастера города Делфта научились делать удивительный фаянс. Но все-таки это только фаянс.
Гильдия[66] святого Луки, разрешая мастеру открыть мастерскую, может сколько угодно писать в своих документах, что они, мол, разрешают «производство фарфора», столь похожего на тот, что вывозят из дальних стран. Мастера могут сколько угодно записывать слово «фарфор» на своих вывесках с пышными и вроде бы китайскими названиями: «Фарфоровая бутылочка», «Золоченая лодочка» и «Белая звезда». От всего этого фаянс не станет фарфором.
И вот вам Кайзер! Подумать только, проник в тайну, которую столько веков охраняли китайские императоры, изобрел фарфор…
Смотрите, смотрите все: перед вами две вазы. Совершенно одинаковые. Вазы-близнецы. Только одну из них сделал неведомый мастер из далекого Китая, а другую — мастер Кайзер из города Делфта.
Мастер Кайзер надел черный кафтан, узкий в груди и широкий книзу, штаны тонкого черного сукна до колен и с бантами, пестрые чулки и черную шляпу, приколов к ней ветку вереска. А так как в обычные дни он ходил в латаных-перелатаных штанах, старой безрукавке и кожаном фартуке, то всем, кто его видел, становилось ясно, что день у него сегодня совершенно исключительный.
Мастер Кайзер сидел у себя в мастерской, как именинник или как победитель, поразивший китайского дракона, охранявшего китайскую фарфоровую тайну, которого так любили рисовать китайцы на вазах и чайниках.
Но, видно, с заморским драконом шутки оказались плохи, и, может быть, именно он одним взмахом хвоста разбил вдребезги лучший день в жизни мастера Кайзера.
Или слишком много народу набилось в мастерскую посмотреть на чудо и, толпясь и наступая друг другу на пятки и жарко дыша от восхищения и зависти, они нечаянно задели стол, на котором стояли обе вазы и…
Бедный Кайзер! Этот день оказался самым несчастным днем в его жизни. Во-первых, потому, что разбилась лучшая его ваза да еще и китайская ваза, которая стоила очень и очень дорого.
А во-вторых…
— Смотрите, смотрите все! — закричал мастер Врум из мастерской «Голова старого негра».
Он поднял с пола два черепка и держал их на ладонях. И все увидели, что черепок от китайской вязы блестел на изломе и был гладок, будто политый стеклом. А черепок вазы мастера Кайзера был на изломе шероховат.
И всем, кто был в мастерской, стало ясно, что мастер Кайзер — обманщик и что он, как и все мастера города Делфта, не сумел открыть тайну китайского фарфора, а сумел сделать новый фаянс. Необычайно тонкий, необычайно легкий, но — только фаянс, а не фарфор.
Мастер из мастерской «Голова старого негра» держал на ладонях два черепка от двух ваз. На черепке китайской вазы была синяя заморская птица, а на обломке вазы мастера Кайзера извивался хвост дракона.
Это был печальный день в жизни города Делфта, о нем ходило много слухов не только в Нидерландах, но и во Франции, и в Англии, и даже в Италии.
По слухам, доходившим от голландцев, эта история была записана со всеми подробностями, а запись хранилась в городском архиве и погибла во время пожара, так что трудно сейчас сказать точно, так ли было дело с вазой мастера Кайзера или как-нибудь иначе и чем все это кончилось.
Говорили, что на другой день собрался совет гильдии святого Луки, гильдии мастеров города Делфта, чтобы судить по всей строгости мастера Кайзера — не за то, что он хотел обмануть покупателей, но за то, что он хотел обмануть своих товарищей по ремеслу, мастеров города Делфта.
Говорили и о том, что старые мастера, которые всю жизнь прилежно трудились над тем, чтобы открыть китайскую тайну, не могли простить ему этого очень долго.
И была в Делфте еще одна мастерская, которая называлась «Голова молодого негра». И вот хозяин этой мастерской, совсем еще молодой мастер Фридрих Фритом, попросил слова и сказал так:
— Достопочтенные мастера! — сказал он. — Я не хочу утверждать, что мастер Кайзер поступил хорошо, введя в обман всех вас, знаменитых мастеров, слава которых достигла самых дальних стран.
Я хочу лишь поведать вам сейчас свои тайные мысли, которые до сих пор никому и никогда не дерзал сообщить.
Спору нет, фарфор — самый благородный и самый ценный материал, который когда-либо создавали человеческие руки.
Но, почтенные мастера, вы, которые столько лет творили чудеса с фаянсовой массой, стремясь превзойти тайны фарфора, вы, может быть сами того не ведая, создали нечто крайне ценное и изумительное по своему совершенству, а именно: фаянс города Делфта.
Прилежно учась у вас умению и пытаясь постичь тайны ремесла и искусства, которыми владеете вы, я, недостойный ученик ваш, останавливался перед вашими творениями и спрашивал себя: «Неужели же фаянс, материал простой и честный, недостоин того, чтобы мы могли гордиться им. Я думаю, делфтский фаянс может стоять рядом с китайским фарфором не стыдясь, как не стыдится каравай простого хлеба лежать на прилавке булочника рядом с хитроумным пирогом, испеченным по сложному рецепту.
И старейшины гильдии святого Луки простили Кайзера.
С того дня, правда, фаянс и фарфор повели уже открытую войну. Но этого мастера города Делфта тогда еще не поняли. А поняли много позднее, о чем мы расскажем, когда придет время.
Но, говорят, старик Врум рассердился на мастера Фридриха за его речь едва ли не больше, чем до того был сердит на Кайзера, и стал уличать его в том, что он невежда, не понимает, что с фарфором не может состязаться ни один другой материал.
Говорят еще и о том, что разгорелся долгий спор между мастером Врумом и мастером Фридрихом, и они спорили друг с другом много вечеров подряд, окончив рабочий день и сидя за кружкой доброго делфтского пива в харчевне «Китайский секрет».
А так как они были люди образованные, много читали и много путешествовали, то их речи приходили слушать другие мастера, узнавшие из их спора интересные истории о фаянсе и фарфоре, которые и вы сейчас узнаете.
Мастер Врум сказал:
— Люди, которые не видят разницы между фарфором и фаянсом, достойны жалости и сострадания. Фаянс — это тот же печной горшок из пористой глины, который лепили в деревне наши деды, а наши бабушки варили в них картофель. Это тот же печной горшок, на который положены хитроумные поливы, иначе мы называем их глазурями или эмалями; они могут придать глине такой вид, будто горшок покрыт тонким слоем прозрачного льда, или такой, будто его только что окунули в густые сливки. И вы не хуже меня знаете, что для прозрачной глазури берут свинцовую золу, а для густой — оловянную. И что поливы могут быть синие, красные, зеленые, в поливу можно включить окись любого металла, которая ее окрасит. И все-таки по сути своей фаянс — это мужицкий горшок, и только.
Ты сравнил фаянс с хлебом, а фарфор — с пирогом? Ты прав только наполовину. Ибо фарфор должно сравнивать не с произведениями ремесленника, но с творением мага.
Всем известно, например, что фарфор, изготовленный надлежащим способом, чернеет от яда и, значит, спасает от отравления, недаром в Италии в былые времена знатные господа оправляли осколки разбитого фарфора в драгоценные оправы и носили как амулеты. Они-то знали, что фарфор охраняет от дурного глаза!
Нет, красота и совершенство китайского фарфора не случайны. В ремесле китайцев есть великая тайна; жизнь человека связана с фарфором чудесным образом. Китайцы знали это и недаром считали всех прочих людей на земле слепыми. Только у греков признавали один глаз. Может быть, потому, что видели изображения греков на вазах, и лица греков всегда были повернуты в профиль.
Свой фарфор научились они делать тысячу лет назад и за тысячу лет не утратили ни одного секрета, наделяющего фарфор великой силой.
Как и для фаянса, глину для фарфора берут с берегов рек.
Не качай головой, мастер Фридрих, не будь так нетерпелив. Я знаю, что тебе известно многое из того, что я могу рассказать. Но не все. Главного ты не понимаешь: волшебной сущности, чудесной и чудодейственной природы фарфора. А кроме того, здесь сидят молодые мастера, и услышанное пойдет им на пользу.
Один путешественник, посетивший Китай, рассказывал, что китайцы собирают «голубую землю»[67] — глину, складывают ее в большие кучи и оставляют так под дождем и солнцем на сорок лет. За это время глина очищается от примесей, так что из нее можно лепить посуду. «И всегда те, кто собирает ту землю, — пишет путешественник, — делают это для своих сыновей и внуков».
Потом комья глины размалывают в ступе, обращая их в пыль; пыль просеивают и разбалтывают в воде, фильтруют и проминают, а потом дают вылежаться. В этом, скажешь ты, нет особой хитрости, это смог бы сделать любой мастер.
Но потом китайцы добавляют в глиняное тесто свой таинственный порошок петунзию, и он-то и позволяет творить чудеса, доступные только волшебникам.
Один из таких волшебных секретов заключен в их тонких чашах, абсолютно белых. Но если в чаши наливать жидкость, по стенкам ее выступит невидимый рисунок: рыбы, удивительно похожие на живых, или лицо человека с раскосыми глазами.
Это происходит потому, что мастера с помощью колдовского порошка петунзии умеют заманивать в фарфор дух рыбы или душу человека.
Китайские мастера умеют приказывать духам огня. Но случается, что духи берут над ними верх.
Однажды в древности, трудясь над императорским фарфором (а надобно вам знать, что китайские императоры порой ценят только белый фарфор, без краски и росписи), мастера загрузили в печь сырые вазы и, как всегда, разведя огонь, замуровали печь, рассчитывая через несколько дней по окончании обжига получить белоснежные изделия. Однако из печи вышли не белые, а пламенно-красные вазы. Император позвал их и спросил, в чем дело. Мастера сказали, что произошло огневое превращение, и дух огня, против их воли, вселился в фарфор. Между тем вазы были красивы, но император сказал: мастер должен держать тайны вещей в своем кулаке, иначе тайны вещей, вырвавшись на свободу, могут обратиться против человека. Император был мудр, и потому всем мастерам отрубили головы[68].
Да, господа мастера, фарфор не только вершина красоты, но фарфор еще и знание тайных сил, заключенных в вещах. Известно, что петунзию китайцы называют горным фарфоровым камнем и, следовательно, берут его в горах. Значит, петунзия состоит из каких-то элементов природы, но просто так не дается в руки. Известно, однако, что во всех элементах природы живут невидимые духи, и если мастер умеет общаться с ними и заклинать их, они даруют ему петунзию, малую часть своего хозяйства. И потому порошок этот волшебный: он входит в состав фарфора, а говорят, что китайцы фарфор называют «тао», а уж персы назвали его «фегфуром»…[69]
Мы, европейцы, называем фарфор порцелленом[70]. Это итальянское слово, и я не знаю, каков его истинный смысл. Но догадываюсь, что смысл этот исполнен таинственного значения, намекающего на священный секрет, заключенный в изготовлении благородного фарфора.
Так сказал мастер Врум. А мастер Фридрих на это ответил:
— Достопочтенный мой учитель, разреши мне поначалу прояснить смысл слова «порцеллен». Фарфор столь тонок, хрупок и нежен, что итальянцы уподобили его раковине, которая называлась в Италии «порчелла» и была столь же тонка, хрупка и нежна, как фарфор Китая. Итальянцы стали фарфор называть «порчелан», а мы в Нидерландах зовем его «порцеллен». Само же слово, «порчелла» по-итальянски означает «свинка», что отнюдь не оскверняет благородный фарфор; я вспомнил об этом затем, чтобы сказать, что в происхождении слова «порцеллен» не больше тайны, чем в слове «фаянс», взявшем свое имя от итальянского города Фаэнцы. А что до невидимых рисунков на китайских чашах, то думается мне, что не в духах и не в душах тут дело. Нам, мастерам, стоит поразмыслить над этим; может быть, весь секрет в том, что китайцы в тончайшей, чуть подсохшей стенке фарфоровой массы вырезают ножом или иным инструментом нежный рисунок, а потом покрывают фарфоровой же оболочкой толщиной в волос?
Однако прошу простить меня, я отвлекся от главного — от речи в защиту фаянса.
Древностью рода фаянс не уступает фарфору[71], ибо был известен в Египте тысячи лет назад. Мне довелось видеть синие сверкающие бусы египтянки, а также зеленого бога величиной с ладонь, с человеческим телом и головою шакала[72]. Эти вещи изумляют красотой своих глазурей, их блеском и силой глубокого яркого цвета; они заставляют думать, что несколько тысяч лет назад жили мастера фаянса, превзошедшие всех последующих. Вещи эти были, говорят, похищены грабителями из египетской пирамиды и, переходя из рук в руки, попали к некоему мастеру, у которого я и увидел их в пору своего обучения во Флоренции.
Этот флорентийский мастер отколол кусок от скульптуры, истолок его, чтобы узнать состав и свойства египетского фаянса. Он уверял меня, что в состав глазури входит малахит, а само фаянсовое тесто содержит в себе более стекловидной и глазурной массы, нежели глины, а именно кварца и полевого шпата. Уподобите ли вы египетский фаянс печному горшку, мастер Врум? Его строение более изысканно и сложно, и на изломе египетский фаянс гораздо ближе к фарфору, чем это может показаться.
А древняя глазурь дошла до нашего Делфта. Конечно, состав её и качество иные, чем были в Египте. Ведь путь фаянса из страны пирамид в наши мастерские был сложен: фаянс шел через Восток, побывал в руках египтян, персов и арабов, от них попал в Испанию, из Испании — в Италию и к нам — в Нидерланды.
И вот где истинное чудо мастера: везде, где бы он ни оказался, фаянс преображался, становился совсем иным и чутко впитывал в себя вкусы и настроения народа, к которому он попадал, а также краски и формы природы, среди которой расцветал вновь. Фаянс обладает удивительным свойством вбирать в себя цвета и образы окружающего мира; он подобен зеркалу, принесенному на землю для того, чтобы в нем отразилось все, что происходит на земле.
И если ослепительно синее небо Египта и густая блестящая зеленая вода Нила оставили свой след в египетских поливах, то в руках персов фаянс приобрел еще желтый цвет — цвет гор, залитых солнцем. Приходилось ли вам слышать от наших смелых купцов в древних иранских городах о дворцах, облицованных огромными фаянсовыми плитами, где были изображены гигантские желтые львицы[73], царственно выступающие на фоне нежного голубого сверкающего фаянсового неба, в котором отражается солнце, разбившись на тысячи маленьких солнц?
Пойдите в порт и потолкуйте с моряками, они вам расскажут об этом. Они расскажут вам про Турцию: как турки, более всего на свете любившие цветы и воспевавшие в стихах гиацинты и гвоздики, развели целые цветники на стенах фаянсовых изделий! Пышные крупные гвоздики расцветали на блестящей поверхности турецкого фаянса. Я как сейчас помню белую турецкую кружку из превосходного фаянса, на которой нарисована была красками такая же кружка с свежими гвоздиками пунцового цвета. И в фаянсовой кружке стояли такие же гвоздики, что и были изображены в нарисованной.
Но знаете ли вы, друзья, что случилось с фаянсом, когда он оказался в самом сердце мусульманского Востока? Пророк Магомет[74] запретил правоверным пользоваться посудой из драгоценных металлов; он сказал, что золотые блюда и кувшины будут даваться только в раю. Пророк Магомет указал людям при жизни пользоваться фаянсом. А на Востоке слишком привыкли к металлической посуде, чтобы забыть ее, но, с другой стороны, не хотели ссориться с Магометом.
И вот на помощь поспешили гончары, которые стали применять поливу, называемую «люстр»[75], и сумевшие придать фаянсовой посуде вид металлической.
Люстрированный фаянсовый кувшин сверкает, как если бы он сделан был из чистого золота, а фаянсовые блюда подобны серебряным, как если бы по ним разлили нефть и появились бы радужные разводы.
Персы покрывают люстром изразцы — глиняные плитки, украшенные прекрасными рисунками, которыми облицовывают стены домов; в городах у них строения, словно бы выкованные из золотых самородков! На изразцах, которыми покрыты стены, в комнатах — тонконогие антилопы, длинноухие зайцы, славные нарядные человечки.
Персы — единственный народ среди мусульман, который не считает грехом изображать живые существа. Они полагают, что Магомет, запретивший подобные изображения, что-то напутал. Говорят, что когда в Персию приезжали татарские послы и им отвели комнаты, отделанные расписными изразцами, то послы соскоблили головы зайцев, антилоп и человечков.
А как прекрасны кувшины, и вазы, и кружки, созданные персами из фаянса! Они синего, и зеленого, и красного цвета, они покрыты густыми узорами; увы, судьба несправедлива к персидским фаянсам, — китайский фарфор персам нравится больше, и теперь они ему отдают предпочтение перед собственным фаянсом.
Персидский фаянс больше никто не считает прекрасным, он отступил, а ремесло, конечно, пришло в упадок, о чем я не перестаю сожалеть до сих пор. И я не могу спокойно вспомнить кувшин, который нашли в руинах персидского города Рея, разграбленного и сожженного ордами Чингисхана[76], на кувшине том были написаны слова печали и скорби:
«В пустыню уходя, где от возлюбленной я буду далеко, пишу. Та, что жива в моих воспоминаниях, найдет прохладу, когда приблизит к губам этот кувшин».
Гончары вместе с другими ремесленниками покидали город, и рука мастера была слишком поспешна, выводя слова прощанья на глиняной поверхности этого кувшина-письма…
Мастер Фридрих умолк. Молчал и мастер Врум — он думал о судьбе далекого собрата по ремеслу…
А на другой день они снова собрались в «Китайском секрете», и мастер Фридрих продолжил свой рассказ:
— Послушайте, мастера, о Великом Пути фаянса с Востока в Пиропу вместе с арабами, которые везли с собою золотистые кувшины через Египет и Северную Африку, по земле, в которой покоится кости наших с вами товарищей по ремеслу — египетских мастеров, тысячи лет назад создавших фаянс, и черепки египетских фаянсов — предков золотистых мусульманских кувшинов. Фаянс миновал тысячи миль пути и несколько веков, он достиг Испании. Мавры[77], как называли в Испании арабов, оказались способными учениками, прекраснейшими ремесленниками, они показали изумленным испанцам, что такое фаянс!
Ты, мастер Врум, учился в Испании, и потому не я тебе должен был бы рассказывать о вазах, составивших честь и славу страны. О трех огромных золотых вазах, стоявших в руинах Альгамбрского дворца[78]. Когда их нашли, они были наполнены доверху золотыми монетами, но надпись на них служит доказательством того, что некогда в них держали воду, которую пришельцы из пустынь ценили дороже золота. На одной из них написано примерно так:
Две из этих золотых фаянсовых ваз разбились, даже осколки их были огромными драгоценностями; одни говорят, что их похитила некая англичанка, другие — что француженка. Но ни в Англии, ни во Франции об этих бесценных осколках никто более не слышал, и во всем мире уцелела одна-единственная древняя мавританская ваза, совершенством формы не уступающая греческим амфорам, а цветом глазури затмевающая золотые монеты, которые хранились в ее глубинах.
Знаете ли вы, почему испанские фаянсы называются майоликами? Потому что изделия крещеных мавров-морисков[79] были куплены итальянцами на острове Майорка. Очарованные испанскими золотыми майоликами, итальянцы быстро переняли ремесло фаянса, и хотя золотые глазури не привились в Италии, следуя испанским мастерам, некий итальянец изобрел рубиновую глазурь, с металлическим блеском, горящую так, как если бы это было расплавленное золото.
Отвечая тебе, мастер Врум, я не хочу сказать, что фаянс обладает какими-либо волшебными свойствами, какими, по вашему мнению, наделен фарфор. Однако фаянсу дано свойство, на мой взгляд, способное соперничать с любыми колдовскими чарами. А именно: везде, где бы он ни появлялся, фаянс пробуждает в людях особую жажду творчества и стремление передать в нем, в фаянсе, свои собственные вкусы, свое понимание красоты, свое чувство родной природы, а также веяние времени, о чем я скажу сейчас…
Но мастер Врум перебил его:
— В том, что ты тут наговорил, есть много дельного, я признаю это. Однако поверь мне: фарфор превосходит фаянс еще и тем, что можно сделать из него.
Во дворце китайского императора стояли огромные фарфоровые корыта на трех львиных ножках — чтобы стирать в них дорогие императорские одежды.
Первыми ценителями фарфора за пределами Китая оказались персы и арабы, хоть ты и уверяешь, что они более всего ценили фаянс, и вот на праздники во дворцах арабских халифов[80] гостям выносили фарфоровые тазы такой величины и крепости, что в них вмещалось около ста килограммов всяческих сластей.
Но этого мало. Знай, что не только фаянс, но и фарфор может пригодиться и в архитектуре. В Китае была, говорит, построена башня из фарфора — с фарфоровыми лестницами, фарфоровыми площадками и фарфоровой крышей.
А также мне случалось слышать стихи китайского поэта, в которых рассказывается о белом фарфоровом павильоне, который стоит на зеленом острове посреди озера.
Но фарфор, годный по прочности, как ты видишь, для архитектуры, обладает в то же время такой тонкостью, какая может сравниться лишь с яичной скорлупой. Из фарфора китайцы делают скорлупку, которая ничем не отличается от настоящей. В нее выливают яйцо, сваренное всмятку, и его полагается съесть юношам во время китайского праздника, который называется «день кровопускания».
Я не буду еще раз говорить о том, что художники по фарфору превосходят всех других по красоте тонов и совершенству рисунка. И ты сам знаешь, сколь великолепны их краски: алая киноварь, замешанная на ртути, голубая пудра, добываемая в горах Ирана, и сияющая розовая краска, в состав которой входит чистое золото.
Я не буду говорить о том, что у нас в Делфте знает любой, что китайцы, как никто в мире, умеют изображать птиц, драконов, слонов, людей и китайские домики, а также рисовать цветы, и следует только удивляться, как они знают, какой рисунок можно приложить к вазе той или иной формы. И, на мой взгляд, никакой рисунок и краски фаянса не могут сравниться по красоте с рисунком и красками фарфора, они всегда будут грубы и аляповаты при таком сравнении.
Я не хочу распространяться о том, сколь безмерно ценили на всем Востоке китайский фарфор и как арабы воспевали фарфоровую посуду в своих сказках.
Послушай, однако, о главном, о чем я все толкую тебе и что ты никак не можешь и не хочешь понять. Слушайте и вы, мастера, и пусть то, что вы услышите, заставит вас уразуметь, что без тайных знаний никакие тигли, никакие кисти не помогут изготовить настоящий фарфор — тот, к которому прикасались не только человеческие руки.
Я поведаю вам о дивных чарах, заключенных в фарфоре. Марко Поло[81], итальянский купец и путешественник, проник в Китай четыреста лет назад. Он был первым европейцем, увидевшим фарфор, и был свидетелем того, какие чудеса происходят с фарфоровыми чашами не только в Китае, но и за его пределами[82].
При дворе монгольского хана увидел он чудо, о котором написал в книге своих путешествий так: «Сидит великий хан в своем главном покое. А чаши расставлены в покое, на полу, шагах в десяти от стола; разливают по ним вино, молоко и другие хорошие питья. По наговорам да колдовству ловких знахарей полные чаши сами собою поднимаются с полу, где они стояли, и несутся к великому хану, хотя никто к тем чашам не притрагивался. Десять тысяч людей видели это; истинная то правда, без всякой лжи». Вот что видел и описал Марко Поло. Подумайте сами, может ли такое быть с обыкновенной, даже очень хорошей глиной!
А на той башне из фарфора, о какой я только что рассказывал, висели по карнизу фарфоровой крыши маленькие фарфоровые колокольчики. Чуть только ветер колебал воздух, колокольчики начинали звенеть, а китайцы говорили: «То разговаривают с нами сами боги». Конечно, это так и есть, ибо если богам и духам нужно что-то поведать людям, а люди не сведущи в языке богов, нужен им посредник, то таким посредником между богами и людьми может быть только фарфор. Он — переводчик, и есть мудрецы, которые поднимаются на башню слушать речи богов, как ее передают фарфоровые колокольчики, понимают язык фарфорового звона и объясняют другим, что хотели сказать боги. Об этом и о многом другом рассказывал мне капитан Питере, мой друг, который много раз бывал в Китае и никогда не лжет. Он-то и привез мне редкостную китайскую чашу, совершенно белую, в которой от налитой жидкости проступает лицо китаянки, душа которой, как говорит Питерс, заключена в фарфор с помощью колдовства.
Вот что сказал мастер Врум.
А мастер Фридрих ответил на это:
— Что толку, в ответ на твои речи перечислять все, что сделано, и все, что можно сделать из фаянса. Однако, если в этом ты усматриваешь достоинство материала, я, конечно, напомню купола храмов, стены дворцов, огромнейшие восточные бассейны и наряду с ними тончайшие и бесконечно малые вещицы — солонки и подсвечники для крошечных свечек, что сделаны руками французов. Еще напомню вам, что, помимо фаянсовой посуды, существуют тысячи вещей, выполненных в фаянсе, а именно: вазы, флаконы, лампы, фонари, печки, камины, шахматы, глобусы, надгробные плиты, курильницы для благовоний, рамы для зеркал, табуретки, лестницы, а также статуи и еще многое другое. Так что в мире нет ни одной вещи из человеческого обихода, выполненной в металле, мраморе, бронзе или дереве, какую нельзя было бы повторить в фаянсе и фаянсовый слепок ее поставить на службу человеку.
И в этом свойстве фаянса — заменить собою любой материал, равно как простой, так и благородный, вижу я подлинное чудо, которое волнует меня более, нежели летающие чаши колдунов.
Конечно, Марко Поло — человек известный, а капитан Питере — доблестный и правдивый моряк; но кто знает, какие напитки пили они там, в далеком Китае, из этих фарфоровых сосудов.
Вспомним лучше великого флорентийца Луку делла Роббиа[83], который еще мальчиком, обучаясь у ювелира тонкому его ремеслу, открыл в себе силы и попытался сделать мраморную скульптуру. И получилось так, что со временем не осталось для него материала недоступного. Он одинаково свободно отливал в бронзе большие скульптуры, был великолепным мраморщиком и не менее великолепным резчиком по дереву. При всем том был он и превосходным художником, и у него всегда хватало ума и таланта выполнить любой заказ так, что все сразу узнавали его руку и очень хвалили. Заказывали же ему украшения для алтарей и оформления органов[84], где во всю стену шли огромные трубы, а фигуры святых и ангелов, парящих в небе, словно бы заключали орган в подвижную и богатую раму.
Лука делла Роббиа уже постиг все, что может извлечь из мрамора, дерева и металла подлинный художник, и стал искать нечто новое, чего до него не знал и не делал ни один из великих художников Возрождения[85]. Он вылепил из глины фигуры в человеческий рост, подсушил их в печи и опустил в ванну, наполненную раствором, который он составил по рецептам испанских мастеров и отчасти изобрел и сам. Пористая глина жадно впитывала влагу из раствора, и порошок осел на изделия ровным слоем, после чего Лука обжег свое творение, и получилась скульптура, словно бы вырезанная из какого-то огромного голубого камня, сверкающего тысячами голубых огней.
Для церковного алтаря[86] Лука сделал вазы тем же способом. Верной и не знающей ошибок кистью вывел по порошкообразному слою тончайший рисунок в виде ветвей, листьев, птиц и единорогов. Способ Луки требовал быстроты и точности необычайной и той дерзости в любом труде, какая ведома была только итальянцам в те славные для искусства времена.
Вазы и скульптуры Луки оказались на редкость прочны, и этим способом изготовлял он рельефы, которые накладывал на мрамор, и казалось, эти фаянсовые фигуры, голубые, белые и фиолетовые, родились от белого мрамора, испещренного редкими голубыми и фиолетовыми прожилками.
По заказу Пьеро ди Козимо Медичи[87] сделал Лука фаянсовые изразцы с изумительными рисунками, которыми покрыл сводчатый потолок в кабинете правителя и пол, и был крепок этот фаянс, как камень.
Еще научился мастер писать на фаянсовых плитах плоды, листья чрезвычайно искусно, и люди говорили, что Лука делла Роббиа сотворил плоды и листья лучше, чем сама природа. И тем он себя прославил во всех странах.
Со всей Европы люди устремились во Флоренцию, чтобы увидеть великолепные фаянсы Луки, и столько людей желало иметь у себя изделие славного мастера, что ему пришлось уговорить своих братьев оставить их занятия и стать мастерами фаянса, потому что один он уже не справлялся. Люди, знавшие его и способные оценить по заслугам то, что он сделал в фаянсе, говорили, что мир и искусство рисунка обогатились искусством новым, полезным и прекраснейшим, а он удостоился славы и хвалы бессмертной и вечной. И я повторяю: подлинное чудо то, что он сумел сделать в фаянсе. Но и фаянс открыл в нем своего художника, способного, как никто, понять возможности материала, и это не меньшее чудо.
После Луки делла Роббиа в Италии было великое множество мастеров, делавших посуду и создавших итальянскую майолику, и вы, конечно, видели эти прекрасные тяжелые блюда, и кувшины, и вазы, на которых, помимо цветов и листьев, изображались еще и картины лучших мастеров Италии так, как если бы они были написаны красками на холсте.
Жаль, случилось так, что фарфор, давно уже завезенный в Италию, теперь все более входит в моду, итальянские фаянсы перестали нравиться итальянцам, а фаянсовые мастерские пришли в упадок. И это весьма прискорбно.
Я же рассказал это не для того, чтобы посетовать на судьбу фаянса в Италии в наши дни, но чтобы напомнить, что фаянс не только верный друг человека в его повседневной жизни, но и может быть другом гениального мастера.
Мастер Фридрих сказал мастеру Вруму:
— Трудно предположить, что ты не знаешь о том, что были на свете фаянсы столь исключительные, что люди не желали верить, будто бы их мог создать гончар.
Во французском городке Сен-Пошер появились некогда маленькие фаянсовые изделия, похожие на драгоценности: солонки, вазы, подсвечники цвета старинной пожелтевшей бумаги, по которой тончайшим пером выведены легкие ажурные узоры. И так хороши были эти маленькие «сен-пошеры», как их называли, так необычны и поразительны, что возникло много легенд об их неизвестном создателе.
Говорили, что, наверное, их сделал племянник Луки делла Роббиа[88], известный мастер, которого король Франции пригласил, чтобы тот облицевал фаянсовыми плитами маленький лесной замок.
Известно, что величайший итальянский ювелир и скульптор Бенвенуто Челлини[89], устав иметь дело с золотом и драгоценными камнями, покинул Италию и год о нем ничего не было слышно. Этот год он вроде бы провел в глубоком уединении в Сан-Пошере, где перенес на простую глину свой богатый опыт ювелира.
Наконец, находились и такие, кто уверял, что автор этих изумительных вещей — маркиз Клод де Гуфье, который вошел в детскую сказку «Кот в сапогах» под именем Маркиза Карабаса.
На самом деле то был скромный гончар, никогда не покидавший своего городка и не знавший, какие легенды будут создаваться вокруг его маленьких фаянсов после его смерти.
Но судьба фаянса во Франции связана еще и с именем людей не менее исключительных, нежели Лука делла Роббиа, и здесь фаянс явил собою еще одно подлинное чудо в том, что нашелся человек, открывший рецепт глазурей совершенно самостоятельно, как если бы до него они не были изобретены.
То был Бернар Палисси[90] — архитектор, агроном, химик, живописец по стеклу, физик, писатель и философ.
В дни молодости он путешествовал в наших краях и здесь увидел в какой-то мастерской кувшин, до того прекрасный, что с того дня потерял покой и стал искать глазурь, которая по красоте могла бы сравняться с красотою поливы на замечательном кувшине, который, я думаю, был персидским. Он не только изобрел рецепты очень красочных глазурей и прозрачные поливы разных оттенков, но и стал делать свои собственные, ни на что не похожие фаянсы, которые назвал сельской глиной. Это были тарелки, являвшие собою как бы реку, по дну которой ползали улитки, змеи, раки и ящерицы, выпуклые и чрезвычайно похожие на настоящих.
Для того брал он оловянное блюдо и наклеивал на него листья и раковины, создавая фон. Затем сквозь маленькие дырочки в оловянном блюде он протягивал тонкие нити, на которые нанизывал раков и высушенных рыб. Все это покрывалось тонким слоем гипса, а гипсовый слепок заполнялся глиной. Так получалось блюдо, которое Палисси покрывал поливами и подвергал легкому обжигу.
Будучи садовым архитектором, Палисси создал еще много павильонов и гротов, украшенных фаянсовыми существами, такими же, что на его тарелках, только сильно увеличенными. А также украсил несколько зданий фаянсовыми рельефами. Они были нарядными и удивляли прозрачностью своих красок. Палисси был гугенотом, его всю жизнь преследовали католики. Он чудом спасся во время Варфоломеевской ночи[91] и все же погиб в тюрьме, оставив о себе память, как об изобретателе, заново открывшем состав глазурей и придавшем им особые мягкие оттенки и нежное свечение. У Палисси не было учеников, и он не был похож ни на кого из тех мастеров фаянса, что сильно подняли это искусство во Франции.
Ты, достопочтенный мастер Врум, быть может, обнаружил бы в творчестве Палисси нечто от волшебника. Однако я полагаю, что волшебство происходит тогда, когда большой художник встречается с материалом, близким ему. Потом, опыт Палисси, открывшего заново глазури, доказывает, я думаю, что и фарфор можно открыть заново, и я верю, что это произойдет если не у мастера Кайзера, то у какого-либо иного мастера, и очень скоро.
На что мастер Врум ответил:
— Спор с тобой, мастер Фридрих, лишен всякого смысла, поскольку ты не желаешь или не можешь понять самых простых вещей. Я сам удивляюсь, почему продолжаю вести с тобой беседы; потому, наверное, что любовь к фарфору заставляет меня говорить о нем. Однако послушай рассказ о тех европейцах, которые не пожалели жизни для того, чтобы проникнуть в его тайну.
Сам правитель флорентийский, Франческо Медичи I[92], влюблённый в фарфор, устроил лабораторию в своем дворце и пригласил флорентийских мастеров фаянса, ученых и алхимиков и путешественников, которые бывали на Востоке, чтобы с их помощью разведать о фарфоре как можно больше.
Упорно трудясь, он изобрел массу, очень похожую на фарфор, и сделал из нее маленькие белые чашечки, а также небольшие вазы, очень изящные и оказавшие бы честь коллекции любого герцога. И лучшие мастера Флоренции признали удивительное сходство его изделий с изделиями китайских мастеров. Однако скоро стало известно, что на пирах в своем дворце или на пирах, куда его приглашали в иные дома, он имел при себе китайский фарфоровый кубок, из которого пил вино. Это значит, что Медичи, боясь отравы, предпочитал китайский фарфор, способный чудесным образом обнаружить яд; стало быть, в посуде, изготовленной им, не было этого свойства! Так правитель Флоренции сам признал, что посуда, изготовленная в его дворцовой лаборатории, не фарфор, но лишь подобие его.
И во Франции, и в Германии было немало мастеров, стремившихся постичь секрет фарфора, подобно мастеру Кайзеру. Но разведать этот секрет можно лишь в том случае, если узнать тайну порошка петунзии, о чем я толкую тебе вот уже третий вечер. Между тем уже давно стало понятно, что простому горшечнику, сколь бы искусен он ни был, не под силу разгадать суть этого порошка. Ибо, я повторяю, это порошок волшебный, магический, и потому его состав могут понять лишь мудрецы и ученые алхимики[93].
Узнай, мастер Фридрих, самое главное, что ты, может быть, и знал, но забыл. Главное же заключается в том, что тайна петунзии относится к великим тайнам, а именно: к тайне человеческой жизни и тайне зарождения золота.
В глубокой древности на родине фарфора, в Китае, жил мудрец и волшебник Ли чжао дзюню. Он нашел философский камень[94], который обладал способностью обращать все вещества в золото; и еще философский камень мог продлевать человеческую жизнь или же даровать людям бессмертие.
Где же находится философский камень и где его добывают? Его добывают не в недрах гор, но в недрах человеческих знаний.
Мудрецам и колдунам хорошо известно, что все на Земле состоит из воздуха, твердого вещества, воды и огня. Шведские знахарки, врачуя лошадей, приговаривают:
Так они призывают на помощь четырех духов, а именно: духов воздуха — сильфов, духов земли — гномов, духов воды — ундин и духов огня — саламандр.
Я знавал алхимиков, которые читали пергаменты арабов, где было записано, что умение обращаться с этими духами может дать смесь четырех элементов, образующую основу философского камня в виде красного порошка. Из него добывают золото и делают эликсир жизни. Так вот, я уверен: из него же добывают и петунзию, без которой нельзя сделать фарфор.
Со времен Египта и Вавилона ученые и маги всегда пытались создать красный порошок, стремились к этому и персы, и арабы, и греки, и алхимики Европы. Но никому из них не удалось добиться нужного результата.
И пока он не будет найден, ни один европеец не сумеет сделать фарфор. Вот почему я считаю, что фарфор и фаянс нельзя ставить рядом, так же как нельзя равнять пару башмаков, сшитых сапожником, с сапогами-скороходами из мастерской ученого чародея.
Мастер Врум…
Впрочем, уже совершенно неважно, что еще мог сказать мастер Врум, поскольку события, о которых нужно нам знать, произошли после его смерти.
Работы мастера Фридриха стали известны во многих странах, и его блюдо с изображением ветряных мельниц кто-то видел в Пекине, где оно снискало похвалы китайских мастеров фарфора.
Работы мастера Врума тоже ценились очень высоко, оба они оставили о себе память в истории делфтского фаянса. Покинем город Делфт, ибо в тот вечер, о котором сейчас пойдет речь, произошло событие в другом городе, а именно в городе Дрездене, при дворе Августа Сильного, курфюрста Саксонии[95].
В тот вечер Август Сильный был мрачнее тучи. Дело в том, что он хотел купить небольшую коллекцию китайских ваз превосходного качества и редчайшей окраски и, оказывается, не мог. Опять министр финансов, который всегда говорил исключительно неприятные вещи, сообщил о том, что страна разорена, а у Августа от этого сразу портилось настроение.
Курфюрст Саксонии любил пиры, вечеринки, итальянских певцов, венецианские зеркала, французские гобелены[96], испанское вино, а более всего фарфор.
Конечно, мастера Саксонии делают фаянс совсем неплохой, и даже кое-что Август приобрел для своего золотого дворца. И все-таки это только фаянс, во всем уступающий китайскому фарфору.
Но если слушать министра финансов, Август не мог тратить золото на все эти приятные вещи, а должен был кормить саксонский народ и саксонскую армию. Сколько же, спрашивается, нужно золота, чтобы ему, курфюрсту Саксонии, жить в свое удовольствие?
Он уже сам, по примеру других европейских королей, устроил лабораторию в своем золотом дворце и лично занимался алхимией. И его жена, Анна Датская, в своем отдельном дворце тоже завела лабораторию и тоже добывала золото. Все это, конечно, не занятие для настоящих королей. Это он, Август, уже понял. Золото должны добывать алхимики, а не короли, а короли должны его тратить. Иначе нет смысла быть королем.
Золото пусть добывает этот парень, Иоганнес Бетгер из Пруссии[97], который похваляется, что открыл красный порошок, превращающий ртуть в золото и серебро. Здесь, в Дрездене, Август велел ученым следить за ним, но они, вместо того чтобы взять его за шиворот и трясти до тех пор, пока он не сделает красный порошок, все восхищались им и говорили, что только гений может столь смело комбинировать разные вещества, получая столь неожиданные результаты. А этот гений пытался бежать в Баварию. Пришлось его посадить под арест, и он продолжал свои опыты, а Август, хоть и не верил ему больше, но на всякий случай медлил с приказом повесить Бетгера. Но сегодня — хватит! Король Саксонии не может купить пять китайских фарфоровых ваз из-за того, что этот негодяй не умеет сделать золото! Висеть, определенно висеть Бетгеру на виселице[98].
Мало ли таких виселиц (их ставили специально для алхимиков, не добывших золото), украшенных золотыми бумажками, словно рождественские елки, стоит по всей Европе, мало ли повесили уже другие короли шарлатанов, которые обещали добыть золото и ни черта не добыли!
Август Сильный вскочил, велел подать плащ и шляпу и лично отправился к Бетгеру. А Бетгер и сам знал, что ему не миновать виселицы, и уже не ждал, что когда-нибудь увидит золотую крупинку на дне своей колбы. Но в полном отчаянии он все-таки день и ночь проводил всё новые опыты и бросал в колбы все вещества, какие существуют на свете, — а вдруг, а вдруг?!
И вот, несколько дней назад, смешав различные вещества, он получил массу, из которой вылепил чашечки и отправил их в печь. Вместе с чашечками он отправил в печь свою дерзкую, свою безумную надежду на спасение, ибо, если он не ошибся, если он верно рассчитал, он вытащит из печи нечто, не уступающее золоту.
В тот вечер он, Иоганнес Бетгер, ученик аптекаря, ученый-самоучка, держал в руках еще теплую, еще не остывшую коричневую чашку, когда распахнулась дверь и в лабораторию-тюрьму ввалился Август Сильный, курфюрст Саксонии. Август Сильный не успел сказать Бетгеру всего, что он думает о проходимцах и шарлатанах. Он не успел этого сказать, потому что увидел в руках Иоганнеса Бетгера коричневую чашечку и понял все.
Слишком страстно он любил фарфор, слишком хорошо знал, что это такое, и слишком много фарфора собрал в своем золотом дворце.
Август бережно взял коричневую чашку, бросил ее на каменный пол и поднял осколки, чтобы увидеть излом. Сомнений не было: Иоганнес Бетгер, ученик аптекаря, ученый-самоучка, изобрел фарфор, первый в Европе!
Это случилось в 1704 году, а вскоре все тот же Иоганнес Бетгер научился добывать белый фарфор. И это было ничуть не меньше, как если бы он научился добывать золото. Август Сильный открыл фабрику фарфора в Мейсене, близ Дрездена. Со временем она стала приносить такой доход, что Август, будь он жив к тому времени, стал бы так богат, что мог скупить, если бы захотел, весь фарфор, все вазы, какие изготавливают китайцы за год. А Бетгер в конце концов все равно умер в заточении, поскольку его заподозрили в том, что он хотел рассказать о своем открытии. Ведь он открыл состав порошка петунзии! И конечно, все ученые хотели узнать, что это такое, в конце концов, и имеет ли пе-тун-се (или, как говорили европейцы, петунзия) отношение к философскому камню и к тайнам жизни, как подозревал покойный мастер Врум и многие другие.
Итак, китайского секрета больше не существовало, и теперь…
Да, теперь-то и начинался дрезденский секрет, почище китайского.
На завод принимали рабочих, которые приносили над гробом страшную клятву не разглашать тайны. Арканистами (от латинского «арканум» — «тайна») называли алхимиков, и Бетгера, и еще рабочих дрезденской фарфоровой фабрики. И конечно, вокруг тайны поползли темные слухи. Говорили, что Бетгер продал душу дьяволу и за это дьявол обучил его делать фарфор; что Бетгер боялся дьявола, много пил, не отпуская гостей, и ночи напролет играл с гостями в карты, чтобы не оставаться одному.
Правители разных стран, конечно, тоже опасались дьявола, но иметь свой фарфоровый завод было куда важнее, чем спасать душу.
Прошло несколько лет, и секрет был перекуплен[99], рабочих-арканистов сманили в другие государства. В Европе стали возникать фарфоровые заводы. Заводы выпускали тонкую расписную посуду, скульптуры и вазы. А все тот же Август Сильный потребовал, чтобы для его сада сделали из фарфора птиц и животных в натуральную величину, в том числе и слона… И не было предела и конца причудам, странным формам, изощренным рисункам и тончайшим краскам.
Фарфор шел войной на фаянс по всей Европе. Европейский фарфор плечом к плечу с китайским фарфором наступал на фаянс по всему фронту. И некоторые мастерские фаянса закрылись, пали в бою, как крепости, не выдержавшие штурма. А другие капитулировали, забыв былую славу старого фаянса и его достоинства: мастера Италии стали делать новый фаянс. Подражание итальянцев не пошло на пользу. Их изделия были лишь бледной копией, слепком с фарфоровых. Фаянс растерял свои достоинства и не приобрел новых.
В Саксонии, Пруссии и Баварии богачи вообще забыли о фаянсе, но в скромных домах ставили на стол фаянсовые кружки, фаянсовый кувшин для молока и фаянсовые толстые тарелки, на которых были нарисованы большие пухлые розы, толстые дубовые ветки и румяные рыцари.
И только во Франции обстоятельства сложились так, что фаянс не только держал оборону против фарфора много лет, но еще и окреп и набрал силу как раз в то время, когда его европейские собратья, фаянсовые изделия, уже отошли на задний план.
Случилось это в царствование Людовика XIV[100], за 20 лет до открытия Бетгера. Король затевал бесконечные войны, довел страну до страшного голода и разорил настолько, что вынужден был придумать какой-нибудь невероятный способ, чтобы добыть золото и серебро. Алхимикам он не верил, в торговле разочаровался и потому изобрел свой собственный способ добычи драгоценного металла. Он приказал всем своим подданным сдать на монетный двор все серебряные вещи, какие у них были: блюда, кубки, обеденные приборы, статуэтки, щипцы, канделябры, флаконы и соусники…
В один день в плавильных печах королевского монетного двора погибло столько произведений искусства, сколько не могло быть разграблено вражескими войсками за год, если бы они захватили Францию. Монетный двор печатал горы новеньких серебряных монет, но войны продолжались, поглощая все деньги, голод в стране усиливался, и король отослал монетчикам свой собственный золотой обеденный прибор, а себе велел подать обед на фаянсе. И все вельможи и дворяне тотчас перешли на фаянсовую посуду, как если бы они были простыми крестьянами. А мастера французского фаянса должны были делать такие вещи, которые по тонкости отделки и красоте материала не уступали бы серебряным. Потому за короткое время фаянс достиг во Франции большого расцвета, и из фаянса стали делать абсолютно все вещи, какие могли стоять в доме, включая мебель и даже лестницы.
Последний король Франции — Людовик XVI[101] фаянса не любил, а любил фарфор и свою фарфоровую фабрику и Севре. И даже сам занимался распродажей фарфоровых ваз и статуэток на ярмарке, которую устраивал в своем дворце.
А его мать, принцесса Саксонская, так любила фарфор, напоминавший ей о ее родине, что придворные устроили специальную оранжерею из фарфоровых цветов.
Итак, фарфор расцветал под опекой короля, но фаянс не сдавался. Фаянс упорно проникал в дома Франции самых разных сословий, фаянс всячески доказывал, что может соперничать не только с фарфором и стеклом, но и с деревом и с камнем. Фаянсовыми в домах Франции были: вазы, курильницы, табуретки, столики, скамеечки, стулья, рамы и рамки, черенки ножей и вилок, стены в ванной комнате, статуэтки и статуи, парковые скульптуры и камины.
А когда пала монархия, некто Оливье, фаянсовых дел мастер, преподнес республиканцам национального Конвента небольшую фаянсовую печку в виде Бастилии, той самой тюрьмы, куда сажали неугодных лиц французские короли и которая была разрушена в первые дни революции[102].
Тогда же появились фаянсовые тарелки с рисунками и стихами, прославляющими республиканцев.
Казалось, фаянс изо всех сил стремился завоевать расположение нового правительства, оттесняя фарфор, столь нежно любимый последним монархом…
В дни революции королевский фарфоровый завод в Севре закрыли. Прошло, однако, некоторое время, и вновь открылась фарфоровая фабрика, вернулись мастера фарфора к своим печам, и и прекрасные художники-живописцы принялись писать по фарфору, так что фарфор расцвел необычайно и, конечно, опять угрожал бы фаянсу, если бы не одно событие, решившее судьбу и французского фарфора и французского фаянса.
В Англии появился новый материал, более легкий, чем фаянс, и более прочный, чем фарфор, а главное — более модный. Англичанин Веджвуд[103] изобрел новый состав глины, который назвал яшмовой массой, и стал изготовлять из нее небесно-голубую посуду с белыми нежными фигурами античных богинь, хрупких девушек и изящных пастушков, которые были не нарисованы на голубом фоне, а вылеплены, и казалось, что сделаны они из воздушного облака или тумана…
Национальный Конвент, остро нуждаясь в дружбе англичан, заключил с ними торговый договор, разрешающий беспошлинный ввоз во Францию новых изделий, именуемых «веджвудами».
И через Ла-Манш, из Англии во Францию, хлынул поток нежных, слабых, небесно-голубых чашечек, чайников, ваз и тарелок, которые раздавили французский фаянс, оттеснили фарфор и прочно оккупировали буфеты и камины восторженных французов, которые как раз в то время горячо полюбили все античное и все нежное, а на нежных стенках веджвуда были изображения, как раз соответствующие моде.
Французский фарфор спустя некоторое время собрался с силами и осторожно и медленно вернул свои позиции во Франции, поскольку мода на веджвуд пришла и ушла, а французский фарфор остался. Зато французский фаянс так никогда и не оправился после поражения, фарфор уже не пустил бы его на рынок, и он тихо удалился от шумной жизни, оставив воспоминания о своей былой славе, о «сен-пошерах» и сельской глине Палисси и о «фаянсовом веке» при Людовике XIV.
В восемнадцатом столетии на двух континентах были одержаны большие победы: Россия победила Швецию, Америка победила Англию, что хорошо известно всем[104]. Но сегодня мало кто знает, что в восемнадцатом веке была одержана еще одна победа: фарфор победил фаянс.
Кто же был прав в споре — мастер Врум или мастер Фридрих и что же в конце концов лучше — фарфор или фаянс? И правда ли, что только китайцы могли творить свои фарфоровые чудеса, поскольку знали тайну.
Кстати, о тайне. Мы совсем забыли сказать, что именно добавил в саксонскую белую глину Иоганнес Бетгер. Он добавил в нее кварц и полевой шпат. Вспомним, кстати, что и кварц и шпат добавляли в свои глазури египтяне, и значит, они были близки к тому, чтобы изобрести фарфор.
И значит, для того чтобы сделать фарфор, вовсе не обязательно было вступать в дружбу с китайскими духами, с гномами, с дьяволом, а просто нужно было бросить в глиняное тесто нужное количество шпата и кварца, которые нередко водились в фаянсовых мастерских и шли в глазури.
Мастер Врум ошибся, полагая, что китайские мастера знают магическую тайну. Но для того чтобы создать настоящую вещь, нужно было обладать особым талантом, особым чутьем к материалу и тем качеством, которое знатоки называют «фарфоровым чувством»; и некоторые считают, что китайские мастера от природы и от своего умения одарены им более, чем все другие мастера, когда-либо работавшие над фарфором. И, наверное, прав был мастер Фридрих, уверявший, что и для изготовления фаянса нужны мастеру особенный дар и исключительное «фаянсовое чувство».
И если свойство человека вызывать к жизни прекрасные вещи может называться чудесным, то тогда прекрасная фарфоровая китайская ваза или прекрасная фаянсовая ваза флорентийского мастера ничуть не меньшее чудо, чем волшебная лампа Аладдина[105].
Но что же все-таки лучше — фарфор или фаянс, можете спросить вы. На это я отвечу: это уже дело вкуса. Но и тот и другой в работах лучших своих мастеров достойны равного восхищения.
Впервые сырье, из которого производили в Китае фарфор, переправил в Европу в 1712 г. французский монах-иезуит д'Антреколь. Он узнал, что фарфор изготовляют из светлой или даже белой, жирной на ощупь глины, которую китайцы называли «каолином», и специального «фарфорового камня». Камень этот китайцы получали из горной породы «циши», состоявшей, как потом выяснилось, из кварца и серицита (слюдяного минерала). Камень добывали в горах, толкли в ступках, замешивали порошок на воде и лепили из получившейся массы белые кирпичики, по-китайски «байтунцзы»; это слово в Европе произносили искаженно — «пе-тун-тсе» или же «петунзия». Однако доставленные д'Антреколем образцы фарфорового исходного сырья вначале мало что дали европейским мастерам: во-первых, во Франции не обнаружилось в то время каолина и «фарфорового камня»; во-вторых, мастера, как и сам д'Антреколь, не знали еще подробностей техники производства фарфора.
В конце XVI — нач. XVII в., в связи с открытием торговых путей в Индию и колониальными захватами в Южной и Юго-Восточной Азии, в Западной Европе создается несколько торговых Ост-Индских компаний, ставших орудием колониального грабежа населения стран южного полушария: английская (1600 г.), голландская (1602 г.), французская (1664 г.) и др. Однако в Европу «первую партию» китайского фарфора привезли португальские купцы в 1508 г., задолго до начала деятельности европейских «ост-индских» компаний, ибо португальцы первыми из европейцев открыли и освоили морской путь в Индию и далее в Юго-Восточную Азию.
Гильдия — в средние века в Западной Европе союзы купцов, цеховые объединения ремесленников, подмастерьев и т. д., объединявшие и защищавшие интересы своих членов в различных вопросах от посягательств феодалов, королевской власти. Подобные объединения брали своим «патроном» (покровителем) какого-либо святого и носили его имя, как, например, «гильдия святого Луки». Изображение святого или его символы рисовались на знаменах, гербах и штандартах цехов, они выносились во время празднеств и парадов, во время цеховых торжеств, в которых принимали участие все члены гильдии. С развитием капитализма в Европе гильдии, как узкие корпоративные объединения, сковывающие инициативу своих членов рядом запретов и положений, прекратили свое существование.
«Голубая земля» — это и есть голубая или белая глина «каолин», как называли ее в Европе. Китайское ее название — «гао-лин», или «высокий холм»: так называли деревеньку в Китае, где впервые начали добывать эту глину. Залежи ее были обнаружены затем во многих районах страны, там стали возникать фарфоровые производства. Такие же мастерские стали появляться и вблизи месторождений «фарфорового камня» («циши»); одно из них, самое значительное в Китае, было обнаружено в провинции Цзянси, где сложился знаменитый и крупный фарфоровый центр — г. Цзиндэчжень (в конце XVI в.). Голубой каолин также имелся в избытке в этой провинции.
Сейчас, когда тайны фарфора уже хорошо известны ученым и мастерам, нетрудно догадаться, каким образом «духи огня» вселились в фарфор, как об этом повествует древняя китайская легенда. Дело в том, что в своем первозданном виде фарфоровое изделие чисто, бело и по-стеклянному прозрачно (белизну фарфору придавал каолин). Другое дело, если фарфор окрасить, то есть добавить в глазурь для фарфора какой-либо огнеупорный краситель. В случае с китайскими мастерами так и случилось, вольно или невольно у них получилась так называемая глазурь «бычья кровь» — ярко-красная, с пурпурным даже оттенком. В состав «бычьей крови» как основной компонент входит закись меди: при обжиге, по мере увеличения температуры в печи, цвет глазури меняется буквально на глазах — из синего он становится фиолетовым, а затем и пурпурно-красным, алым. Химики утверждают, что такая цветовая гамма является результатом изменения размеров кристалликов меди под действием температур. Судя по всему, подобная метаморфоза (превращение) произошла и в случае с китайскими мастерами, о котором повествует старинное предание. Видимо, таким образом произошло открытие цветных глазурей для фарфора — собственно изобретение цветного фарфора, большими любителями которого стали китайские императоры и китайская знать. Особенно при этом ценились почти прозрачные сосуды, окрашенные глазурью «бычья кровь» (в Китае она получила название «цзихун»). Кобальтовую краску для синего фарфора (цинхуа) в Китай доставляли с берегов о. Калимантана (Борнео), что находится в Индонезии. В состав других глазурей входили окислы различных металлов: в белую глазурь — окислы сурьмы, мышьяка или олова, цинка и др., в черную глазурь — окислы иридия, в серую — платины, в желтую — двуокись титана или окись марганца, в зеленую — окись хрома и т. д.Мастерские в Цзянси, Хэнани, Хэбе, Чжэцзяне и других китайских центрах по производству фарфора в XII–XIV вв. выпускали миллионы изделий с прозрачной цветной глазурью — алой, желтой, голубой, синей, зеленой, фарфор с подглазурной росписью, с изумительно тонким кружевным узором. Императорский двор заказывал сложные цветные и рисуночные композиции на фарфоре. Как сообщают исторические источники, каждый год в Китае только на нужды императорского двора изготовлялось 16 тыс. тарелок, 18 тыс. чашек, 31 тыс. фарфоровых блюд, кроме того, еще и столы, и скамьи, и беседки, и лестницы, и музыкальные инструменты (ведь фарфор зеркально чист, тонок и звучен) и многое, многое другое. А в 1415 г. из фарфора в Китае даже построили целый храм — Нанкинскую пагоду…
Первые фарфоровидные (но еще не фарфоровые) изделия в Китае, как считают специалисты, появились примерно в III–V вв. Видимо, они были созданы в самых старых китайских керамических мастерских в Гуньяо близ Кайфына, старой столицы китайских императоров. Однако до нас дошли сведения полулегендарного характера, что еще в 27 г. до н. э. корейский принц из страны Синра основал в Японии производство фарфора (по мнению некоторых японских авторов). Кроме того, будто бы китайский фарфор был обнаружен на о. Занзибаре, время его изготовления было определено — V в. Как бы то ни было, но уже в VI–VII вв. сасанидские правители Ирана называли китайских императоров словом «фагфур»: как известно, название фарфора произошло от персидского «фагфур», или «фегфур»; от иранцев оно перешло к арабам, завоевавшим в середине VII в. государство Сасанидов, включавшее в свой состав и часть Средней Азии; от арабов оно проникло в новогреческий язык — «фарфури» — и другие европейские языки.Первое письменное сообщение о фарфоре было сделано в 851 г. андалузским (Андалузия — область в Южной Испании, в то время находилась под властью арабов) купцом Сулейманом, объездившим многие мусульманские страны Востока и, возможно, побывавшим в Индии и Китае. Он писал о китайском фарфоре: «Есть у них чудесная земля, из которой они изготавливают вазы, столь хрупкие, словно они из стекла, и совершенно прозрачные». В Европе китайский фарфор стал известен только с середины XIII в., после путешествия в Китай знаменитого Марко Поло (см. сноску 82). Начало регулярного вывоза фарфоровой продукции из Китая положили португальцы, открывшие морской путь в Индию и к берегам Юго-Восточной и Восточной Азии, (первая крупная партия фарфора прибыла в Европу на португальских кораблях в 1508 г.). Вслед за ними фарфор стали вывозить и другие торговые компании, в частности европейские ост-индские компании (см. сноску 65).
В Китае, как известно, «классическим» считался фарфор голубоватого, сероватого и зеленоватого оттенка, заменивший серо-зеленые чаши и блюда из «священного камня» Древнего Китая — нефрита. Первые изделия из фарфора, попавшие в Европу, были такого же цвета. Особенно же много его стало поступать из Китая в период торговой деятельности ост-индских компаний (нач. XVII в.). В европейских странах серо-зеленый и бело-голубой фарфор в начале XVII в. назвали «селадоном» — от имени героя популярного французского романа «Астрея», написанного в начале XVII в. французским писателем О. д'Юрфе и ставшего широко известным в кругах европейской аристократии. (Пастушок Селадон, чувствительный и нежный герой романа, появлялся обычно по ходу действия в серо-зеленой одежде). Стремление разгадать секрет китайского фарфора, вернее, секрет исходного фарфорового сырья, заставил европейских мастеров наугад искать его составные части, особенно таинственную «петунзию». Так, по чисто внешнему сходству с фарфором, например, полагали, что к глине следует подмешивать скорлупу яиц или, что более вероятно, перламутровые морские раковины. В результате, как полагали мастера, должен получиться классический светло-голубой или светло-зеленый фарфор, типичный «селадон», привозимый из Китая. Итальянцы, например, в поисках загадочной «петунзии» испробовали различные варианты и сочетания, в том числе и раковину «порчелло», встречаемую в Средиземном море. За свой чистый бело-розовый цвет раковина получила у итальянских рыбаков название «порчелло», что значит «свинка», «свинушка». Когда в Европе научились делать фарфор, привилось название его «порцелен», «порцеленовое производство».
Специалисты считают, что впервые фаянс был открыт в Китае в IV–V вв. и его открытие предшествовало созданию фарфора в конце VI–VII вв., представляя собой закономерное и постепенное развитие керамических производств в Китае. В Египте, в Вавилонии и Ассирии были открыты только поливы, или глазури, однако еще не был создан фаянс в своем естественном виде, в котором он был известен в Китае, а затем и в Европе в XV–XVI вв.
Как уже говорилось (см. сноски 56, 119), у многих народов мира я глубокой древности (а у некоторых отставших в своем развитии племен и по сей день) существовало поклонение отдельным животным, отличающимся какими-либо примечательными чертами или качествами. Родилась даже одна из первобытных форм религии — тотемизм, — в основе которой лежала вера в кровное родство человека и животного — предка-родоначальника (тотема). В самой яркой форме тотемизм существовал в Древнем Египте, где чуть ли не у каждого рода и племени было свое божество — животное: сокол, змея, крокодил, бык, кошка, собака и т. д. Одним из таких божеств был бог смерти в Верхнем Египте, а затем и во всем Египте (как покровитель мертвых, кладбищ, погребальных обрядов и т. п.) — Анубис. Он изображался в виде шакала — священного животного Анубиса — или в виде человека с головою шакала. Как полагают ученые — египтологи, связь бога смерти, кладбищ и погребальных обрядов Анубиса с шакалом далеко не случайна, она восходит к тому времени, когда египтяне еще не предавали тела земле и оставляли покойников в скалах или в пустыне на съедение шакалам и диким собакам. (В жарких тропических странах местообиталищем шакалов, гиен и собак были пустыри, кладбища, заброшенные развалины близ селений и городов, где часто селились в земляных норах эти «санитары» человеческих коллективов.) Обычай оставлять больных или мертвых вдали от человеческого жилья, относить их в степь, в горы или в пустыню бытовал еще до недавнего времени у некоторых народов Тибета и Центральной Азии. Отсюда появлялась связь шакала и собаки с мертвыми, в широком смысле — с кладбищем, погребальными обрядами, царством мертвых.
Гигантские желтые львицы были изображены на проездных башнях северных ворот Вавилона (см. сноску 15), посвященных богине любви и плодородия, покровительнице царской власти Иштар. Дело в том, что в Древнем Вавилоне в период «нововавилонского царства» (626–538 гг. до н. э.) был заново отстроен и укреплен город. Его окружала мощная кирпичная стена, на которой могли разъехаться две четверки лошадей, и глубокий ров, через который в город вело восемь подъемных мостов, по числу ворот, посвященных восьми главным вавилонским богам. Самыми мощными и красивыми были северные ворота богини Иштар, вместе с дополнительной стеной защищавшие город от набегов воинственных северных кочевников. Ворота эти были окованы листами меди, а кирпичные (из обожженного кирпича!) проездные башни были облицованы синим, под цвет неба Месопотамии, изразцом. По башенным стенам правильными рядами торжественно шествовали желтые изразцовые львицы с раскрытыми, оскаленными пастями и фантастические существа со змеиными головами и орлиными ногами, выложенные красными изразцами. От этих ворот начиналась бело — красная дорога, которая вела в центр города, к тридцатиэтажной знаменитой Вавилонской башне. Сейчас голубые ворота Иштар с желтыми львами реставрированы.
Пророк Магомет (Мухаммед) — арабский государственный деятель, проповедник и основатель религии ислама (вначале среди арабских племен) жил ок. 570–632 гг. Считается автором священной среди мусульман (то есть людей, исповедующих ислам) книги — Корана. По преданию, а достоверных данных и документов о нем не сохранилось, он родился в г. Мекке на юге Аравийского полуострова, рано остался сиротой, был пастухом, проводником торговых караванов, затем стал купцом. Около 610 г. стал проповедовать среди язычников-арабов новую религию ислам (арабск. «покорность»), которая к концу жизни Мухаммеда, к 30-м годам VII в., стала широко известной среди кочевых племен Аравии. В настоящее время ислам — одна из наиболее распространенных мировых; религий в странах Ближнего и Среднего Востока, в Сев. Африке, Индонезии и др. По числу последователей ислам занимает среди религий второе после христианства место: 3/4 всех мусульман живет в Азии, свыше 1/5 — в Африке и только около 3 % в Европе.
Люстр (от франц. «люстр» — «блестеть») — очень тонкая, прозрачная, с металлическим блеском пленка-глазурь, в состав которой вводили золото, серебро, медь и другие металлы для придания определенного оттенка поливе.
Чингисхан — до провозглашения великим монгольским ханом Темучжин (1155–1227). Выходец из монгольского племени борджигитов, земли которых находились в районе рек Онон и Керулен, он объединил монгольские кочевые племена и создал раннефеодальное монгольское государство, а затем после обширных завоевательных походов — Монгольскую империю. В 1206 г. на всеобщем съезде монгольских племен — «курилтае» — Темучжин (его имя предположительно означает «железный»: от «тымыр»; «темир» — «железо») был провозглашен Верховным ханом, или «Чингисханом», что в переводе означает «Великий хан», «Океан-хан». Чингисхан после курилтая реорганизовал монгольскую армию (основную роль в ней играла легкая конница), вернее, создал ее, набиравшуюся по принципу воинской повинности из всех монгольских племен и родов; ввел десятичное деление войск (на десятки, сотни, тысячи и десятки тысяч), спаянное жесткой, чисто варварской дисциплиной, где каждое нарушении воинских правил каралось смертью, и приступил к «покорению мира». Завоевательные походы Чингисхана явились величайшим бедствием для всех народов Центральной Азии, Китая, Сибири, Средней Азии и Восточной Европы, надолго остановив культурное, экономическое и политическое развитие этих огромных территорий. Незадолго до своей смерти Чингисхан разделил завоеванные земли между сыновьями-чингизидами — Джучи, Чагатаем, Угедеем и Тулуем, продолжившими завоевания своего печально знаменитого родоначальника.
Мавры (от древнегреч. «маурос» — «темный», «черный») — в античное и средневековое время название жителей стран Северной Африки (кроме Египта) за темный или смуглый цвет кожи. Греческий географ Эратосфен (ок. 275–194 гг. до н. э.) Маврузией называл страну в Северо-Западной Африке, сейчас она носит название Мавритания. С VIII в. маврами в Европе стали называть всех выходцев из Сев. Африки, в том числе и арабо-берберских завоевателей Пиренейского п-ва (Испания и Португалия). С XV–XVI вв., после освобождении (реконкисты — отвоевания) Пиренейского п-ва, европейцы этим словом называли всех арабов-мусульман Сев. Африки.
Альгамбра — Альгамбрский дворец и крепость мавританских правителей в Испании, неподалеку от Гранады (совр. Гренада), где в 1492 г. пало последнее мусульманское государство на Пиренейском п-ве — Гранадский эмират Крепость-дворец Альгамбра была построена в XIII–XIV вв. арабскими правителями Гранады и представляла собой великолепный образец мавританской архитектуры (наряду с другим памятником мавританского искусства — дворцом Алькасаром в Севилье). Альгамбра в европейской литературе нового времени стала символом сказочной красоты, утонченной восточной роскоши, романтических грез.
Мориски — остатки мавританского (арабского) населения Испании, насильственно обращенного в христианство во время «отвоевания» Испании у мавров в конце XV — нач. XVI в. В начале XVIII в. из Испании было изгнано около 500 тыс. морисков, искусных земледельцев и ремесленников, в том числе и мастеров керамического производства. До этого из Испании в Италию на болгарских кораблях (судах жителей Болеарских островов, в числе последних и о. Майорка, или Мальорка, — лат. «Большой») вывозились всевозможные керамические изделия мавров и морисков, покрытые изумительными непрозрачными, разноцветными глазурями. Долгое время итальянцы называли керамику, привозимую болеарцами, «майоликой»; впоследствии за поливными керамическими изделиями Испании и Италии утвердилось название «майолики». Различались «полумайолики» — изделия с рисунком по белой обмазке кувшина, покрытые сверху прозрачной глазурью, и собственно «майолики» — изделия с росписью по непрозрачной глазури. Особым успехом пользовались испанская, итальянская, французская и голландская майолики. Искусство поливы расцвело более всего в Италии к XV–XVI вв., где в итальянском городе Фаенца на основе майолик был создан европейский «фаянс». Но вероятнее всего фаянсовые изделия вместе с майоликами пришли в Италию из Испании — родины испано-мавританской глазурованной керамики (см. о фаянсе сноску 71). Если майолика представляла из себя изделие, изготовленное из цветной обожженной глины, с крупнопористым черепком, покрытое глазурью, то фаянс уже качественно отличался от майолики. Фаянс изготовлялся из особых сортов глины, как правило, белого цвета, с примесью гипса и др. Фаянс, в отличие от майолики, имел мелкопористый, белый и непрозрачный черепок, который покрывался прозрачной глазурью. Таким образом, фаянс представлял собой дальнейший, более высокий, уровень развития керамики. На высшей ступени находился фарфор.
Халифы (от арабск. «халифа» — «преемник») — в некоторых мусульманских странах в средние века и новое время титул (чин, пост) государя и правителя, являвшегося одновременно и духовным, религиозным главой мусульман, почитавшийся «преемником» Мухаммеда (см. сноску 74). В первых государствах, образованных арабами-мусульманами после завоевательных войн, халифы совмещали в своем лице светскую (гражданскую, административную) и религиозную власть, поэтому очень часто эти восточные государства назывались в средние века «халифатами»: Кордовский халифат в Испании, Багдадский халифат в Месопотамии (совр. Ирак) и др.
Марко Поло — знаменитый итальянский путешественник, уроженец г. Венеции (1254–1324), первый из европейских путешественников, сообщивший обстоятельные и подробные сведения о далеком Китае, Юго-Восточной Азии и соседних землях. В 1271 г. вместе со своим отцом и дядей — Никколо и Маффео Поло — отправился в далекое и опасное путешествие в Китай, ко двору монгольского правителя Китая хану Хубилаю с дипломатической миссией по поручению папы римского. Семейство Поло добралось в далекую загадочную в то время страну Китай по следующему маршруту: Сирия, Турция, Иран, Средняя Азия, Кашгар, пустыня Такла-Макан, Китай, — в город Камбалу (Пекин), куда они прибыли только в 1275 г. Пробыв в Китае до 1292 г. — в это время Марко Поло объездил почти все провинции громадного государства, вплоть до Бирмы и Восточного Тибета, — семейство Поло морем вернулось на родину. Их обратный маршрут выглядел следующим образом: восточное побережье Китая, Малакка, Ява, Суматра, Цейлон, Персия, Армения, Турция (прибыли в Венецию в 1295 г.). Свое знаменитое путешествие Марко Поло изложил в «Книге Марко Поло», написанной с его слов Рустичано, жителем города Пизы. Труд Марко Поло имел большое значение для эпохи великих географических открытий, в частности, оказал значительное влияние на формирование географического кругозора Христофора Колумба, пытавшегося «открыть Китай с запада». Гёте назвал Марко Поло «вторым Геродотом».
Наряду с правдивыми и реальными вещами, событиями и явлениями, Марко Поло сообщал много фантастических и неправдоподобных историй, которые он слышал от проводников караванов, странствующих монахов и др. во время своего путешествия и пребывания в Китае (как, например, всевозможные рассказы о чудовищных людях, фантастических животных, всевозможных чудесах и проделках фокусников, колдунов и знахарей). Все это, вместе с рассказами о громадных городах, о неслыханных богатствах владык Китая, о многомиллионном населении страны, бумажных деньгах, каменном угле и т. п., сильно подорвало доверие неискушенных европейцев к рассказам Марко Поло. Невероятные масштабы всего услышанного вызывали сильное недоверие у современников «великого венецианца», которому многие не верили, как в свое время соотечественники не верили Геродоту; итальянцы дали Марко Поло прозвище «господин Миллионе» — за любовь, как они думали, к большим цифрам и преувеличениям. На самом деле, как установили ученые, очень многое из того, что сообщал «великий венецианец», впоследствии оказалось правдой.
Лука делла Роббиа — итальянский скульптор-керамист эпохи Возрождения, родом из Флоренции (ок. 1400–1482), крупный мастер цветной майоликовой скульптуры, работал также в мраморе и бронзе, создал ряд известных рельефов с изображением мадонны (божьей матери). Лука делла Роббиа открыл и впервые широко использовал оловянную, непрозрачную, глухую, молочно-белую глазурь для покрытия керамических изделий. Его племянник Андреа делла Роббиа (1435–1525) продолжал дело Луки, он выполнил рельефы для фасада Воспитательного дома во Флоренции в 1463–1466 гг.
Орган (греч. «органон» — «инструмент») — сложный музыкальный инструмент, состоящий из системы духовых металлических труб, воздушных насосов, клавишей, педалей и т. п. Старинные органы приводились в звучание воздухом, нагнетаемым в трубы кожаными мехами. В католических соборах богослужение сопровождалось игрой на органе, торжественной и величавой мелодией (по звуковому объему орган равен целому симфоническому оркестру).
Возрождение, или Ренессанс, — определенный исторический период в культурном развитии стран Западной и Центральной Европы, начавшийся раньше всего в Италии XIV в., затем и в других странах Европы в XV–XVI вв. В XV в. «ренессанс» («возрождение») означало возрождение античного (греко — римского) культурного наследия и традиций в европейских странах в области культуры, науки, искусства. Ренессанс стал в Европе мощным общественно-политическим и культурным движением, утверждавшим в противовес мрачному средневековому церковному мировоззрению светлые гуманистические идеалы, что нашло свое отражение во всех областях культуры, науки, искусства. «Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством…» — говорил о Ренессансе Ф. Энгельс. С этим периодом европейской истории связана деятельность таких выдающихся представителей эпохи Возрождения, как Галилео Галилей, Джордано Бруно, Николай Коперник, Данте, Бокаччо, Петрарка, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Микельанджело, Тициан, Джотто, Дюрер, Рабле, Сервантес, Веласкес, Шекспир и многих других.
Алтарь (лат. «алтариа», от «альтус» — «высокий») — основная часть христианского храма, обычно восточная часть церкви, где находился «престол» (квадратный столик с лежащим на нем крестом и т. п., который выдавался церковниками за место присутствия самого бога в храме). В православной церкви алтарь отделен от остальной части храма иконостасом — стеной с иконами.
Медичи — знатная фамилия во Флоренции (Италия), правившая с перерывами с 1434 по 1737 г. в этой итальянской республике. Выходцы из торгово — ремесленных слоев, Медичи были крупнейшими банкирами в средневековой Европе, связанными со многими королевскими дворами. Наиболее известными из рода Медичи были Пьеро ди Козимо Медичи Старший (1389–1464) и Лоренцо Медичи Великолепный (1449–1492). В эпоху Возрождения, при правлении Медичи, Флоренция стала крупнейшим центром итальянской науки и искусства. В городе были построены знаменитый Флорентийский собор, картинные галереи Уффици и Питти, красивые дворцы-палаццо флорентийской знати, церкви, мосты и др.
Андреа делла Роббиа (1435–1525) — см. сноску 83.
Бенвенуто Челлини — выдающийся итальянский скульптор, ювелир и писатель, живший и творивший в 1500–1571 или в 1574 гг. (дата смерти не установлена). Челлини создал ряд выдающихся произведений, принесших ему мировую известность (статуя «Персей», ряд рельефов, бюстов, декоративных изделий — «Солонка Франциска I» и т. п.). Кроме того, Б. Челлини является автором научных и художественных произведений: создал трактаты о скульптуре и ювелирном искусстве (опубликованы в 1568 г.), написал художественную автобиографию «Жизнь Бенвенуто, сына маэстро Джованни Челлини…» (вышла в свет только в 1728 г.), хорошо показывающую жизнь, обычаи и нравы средневековой Италии.
Бернар Палисси — французский художник-керамист и естествоиспытатель (физик, химик, геолог, агроном, астроном, философ и т. п.), живший и работавший в 1510–1589 или 1590 гг. (дата смерти неизвестна). Палисси, человек большого таланта и необыкновенной научной эрудиции, самостоятельно открыл секрет изготовления фаянса и различных цветных глазурей.
Гугеноты, католики, Варфоломеевская ночь. — Во Франции в 1562–1594 гг. происходили длительные и кровавые религиозные гражданские (так наз. «гугенотские») войны между католиками и протестантами-гугенотами. «Гугенот» означало «объединенный союзом, клятвой», то есть человек, отвергающий католическую церковь с ее пышными ритуалами, учением о таинствах, церковными чинами и т. п. Протестанты в период Реформации (преобразования, реформы католической церкви) в Европе в XVI в. создали «свою» церковь с простым и дешевым культом, выступали против католической церкви — опоры феодализма, — против феодалов и их господства в обществе. Ф. Энгельс указывал, что протестантизм и его разновидности в европейских странах (лютеранство, кальвинизм, англиканство и др.) являлись идеологическим оружием «…самой смелой части тогдашней буржуазии». Религиозные гражданские войны между католиками и протестантами-гугенотами во Франции имели такой печально известный эпизод, как Варфоломеевская ночь 1572 г. в Париже, ночь массового избиения-резьбы гугенотов католиками (24 августа, в ночь на день св. Варфоломея). За время побоища в течение трех дней было убито около 30 тыс. человек, включая руководителей движения. Римский папа Григорий XIII приветствовал массовую резню гугенотов и велел выбить медаль в честь Варфоломеевской ночи, повсюду в католическом мире служили благодарственные молебны. Таким образом, Варфоломеевская ночь была одним из многих преступлений католической церкви в средние века.
Франческо I Медичи — один из правителей Флоренции из рода Медичи, 1541–1587; правил в Великом герцогстве Тосканском, т. е. во Флоренции, с 1574 г.
Алхимия, алхимики (от арабск. «алкимиа» — «химия») — в Европе в средние века (XII–XVII вв.) направление в химических изысканиях, целью которого было нахождение способа превращения простых, «неблагородных» металлов (меди, железа, свинца, олова и др.) в драгоценные металлы — серебро, золото. Для этого алхимики пытались получить мифическое средство, так называемый «философский камень», которого в природе на самом деле не бывает. Кроме того, европейские алхимики пытались открыть еще и легендарный «эликсир жизни», или «эликсир бессмертия», также не существующий в природе, но будто бы способствующий получению вечной молодости, достижению бессмертия. Некоторые из алхимиков в процессе этих поисков открыли ряд веществ и химических явлений, то есть совершили «побочные открытия», которые впоследствии были использованы наукой. О средневековых алхимиках Европы в литературных и научных трактатах сохранилась масса интересных, но порой фантастических сведений (например, о том, что ими было все же открыто «превращение элементов» и получено «золото алхимиков», из которого изготовлялись медали, чеканились монеты и т. п.). Имена отдельных ученых алхимиков, как и их наука, окружены ореолом таинственности и загадочности.
Философский камень — легендарное фантастическое вещество (красный порошок, красный камень), по представлениям средневековых алхимиков, способное превращать любой металл в золото и серебро; кроме того, по представлениям алхимиков, с помощью «философского камня» можно было получить «эликсир бессмертия», излечить любую болезнь. Француз Ж. Бержье, изучавший «алхимический» период развития европейской науки, считает, что секрет производства фарфора самого высокого качества был найден в древности китайскими алхимиками. Однако материалы археологических раскопок в Китае, в районах Сианя, Сяньяна и Лояна — древнейших городах страны, — показывают, что фарфор не был открыт сразу, с помощью легендарного «философского камня», ему предшествовали первые фарфоровидные изделия, в частности ранние образцы китайского фаянса (древние погребения с находками «предфарфора» относятся к III–V вв. н. э.). Высокого развития искусство выделки фарфора в Китае достигло значительно позднее, после освобождения страны от монгольского ига, я период правления Минской династии (XIV–XVII вв.). Таким образом, изобретение фарфора «высокого качества» не было «мгновенно», с помощью чуда, а представляло собой длительный и постепенный процесс развития керамического производства от простого к сложному, растянувшийся чуть ли не на тысячу лет.
Август II Сильный (1670–1733) — курфюрст (германский владетельный князь, имеющий право участвовать в выборе императора) Саксонии с 1694 г. под именем Фридрих Август I и польский король с 1697 по 1706 гг., затем с 1709 по 1733 гг.; принимал участие в Северной войне 1700–1721 гг. России го Швецией (за выход к Балтийскому морю) на стороне России.
Гобелены — красивые декоративные французские ткани, изготовлявшиеся ручным способом (мебельные обивки, драпировки, шторы, занавеси, тканые картины и т. п.) из цветных шерстяных нитей с добавлением шелка, часто серебряных и золотых нитей. Свое название гобелены получили от места их производства в 1662 г. в Париже в квартале Гобелен, получившем свое имя от фамилии красильщиков Гобеленов, старых мастеров, работавших здесь еще с XV в.
Существует легенда, что Иоганн Бетгер, будучи алхимиком, все же открыл способ получения золота (по мнению Ж. Бержье, автора книги «Промышленный шпионаж»). И это якобы стоило ему свободы: если ему удалось сбежать от прусского короля, то курфюрст Саксонии посадил его под стражу и велел делать золото. Сам Бетгер якобы пренебрежительно относился к фарфору, поскольку мог получать золото, поэтому на дверях его алхимической кельи красовалась надпись следующего содержания: «Наш создатель, бог, пути которого неисповедимы, превратил золотоделателя в горшечника». Секрет производства фарфора настолько оберегался Августом Саксонским, что достоверно неизвестно, а каком году Бетгер раскрыл его. Исследователи предполагают, что в 1708 или 1709 году, обычно же пишут — в начале XVIII в.
Иоганн Бетгер умер в г. Мейсене 13 марта 1719 года, его здоровье было подорвано годами лишений и большого физического и психического напряжения последних лет жизни в заточении, под опекой курфюрста Саксонии.
В работе над открытием тайны фарфора, указывают исследователи, Иоганн Бетгер использовал указания немецкого химика и математика Э. Гирнгаузена, убедившего Бетгера начать поиски состава фарфоровой массы и уговорившего Августа Сильного не мешать работе алхимика. Таким образом, своему успеху Бетгер был обязан в значительной степени знаниям и опыту Э. Гирнгаузена.
Людовик XIV (1638–1715) — французский король из династии Бурбонов, на его правление падает период наивысшего расцвета абсолютизма во Франции (абсолютизм — форма государственного правления, при которой вся власть в государстве принадлежит императору, королю, царю; по иному — самодержавие). Людовик XIV чрезмерной расточительностью и целым рядом войн довел Францию до крайнего истощения.
Людовик XVI — последний король Франции из династии Бурбонов (1754–1793); был свергнут с престола восставшим народом 10 августа 1792 г. во время Французской революции 1789–1794 гг. и казнен по приговору Конвента — высшего законодательного органа страны, провозгласившего во Франции республику.
О Французской буржуазной революции, Конвенте, см. сноску 101.
Веджвуд, или Уэджвуд (1730–1795), — английский керамист, сделавший высококачественный фаянс (кремовый, «базальтовый», «яшмовый»), В 1769 г. основал фаянсовый завод, производивший знаменитый «веджвуд» — цветной фаянс с белыми рельефами в античном стиле.
Здесь автор говорит о двух известных в истории XVIII в. войнах: Северной войне между Россией и Швецией 1700–1721 гг. за выход России к Балтийскому морю (эпоха Петра I) и войне за независимость в Северной Америке 1775–1783 гг., освободительной войне 13 английских колоний в Северной Америке против Англии (провозглашение Декларации независимости США в 1776 г., фактически возникновение США как самостоятельного государства).
Аладдин — правильнее Ала ад-Дин, герой арабских сказаний из собрания-свода «Книга тысячи и одной ночи» («Рассказ про Ала ад-Дина и заколдованный светильник», известный в России, как «Аладдин и волшебная лампа»). Кстати, согласно этой арабской сказке, Ала ад-Дин был сыном бедного китайского портного и жил «в одном городе из городов Китая».