Харлоу
В своей жизни я принимала много решений. Некоторые хорошие, другие плохие. Плохие, как в тот раз, когда я решила, что будет забавно съесть сырой халапеньо за один укус, потому что он не может быть настолько плохим. Хорошие, как сесть рядом с тихой русской девочкой в первый день в детском саду. Плохие, как возвращение домой после вечеринки в колледже. Хорошие, как принести домой котенка, которого я нашла за мусорным контейнером.
Еще неизвестно, будет ли выбор Кэша Фокса хорошим или плохим.
Но прямо сейчас, когда его теплое тело обнимает мое, а утреннее солнце отбрасывает оранжевые тени на его нежный профиль на подушке, это чертовски приятно.
Кэш всегда во всем тверд. Только не во сне. Его лоб разглажен от всех складок, а челюсть расслаблена. Я анализирую плавный наклон его носа и то, как веснушки блекнут, чем дальше от щек они расползаются. Его ресницы длинные и завитые, слегка трепещут ото сна. Сонные вздохи вырываются из его губ.
Проще говоря, в таком виде он очарователен. Я вижу мальчика, которым он был до того, как мир насилия и потерь ожесточил его. Мне хочется крепко прижать его к себе и сказать, что не нужно все время быть таким сильным. Потому что сильный не гнется, а ломается.
Я целую его висок, ощущаю тяжесть и полноту в груди. Он просыпается с ленивым стоном и крепче сжимает руку, которой обхватил мою талию.
Смеюсь, когда его член просыпается быстрее, чем он сам, эрекция упирается мне в бедро. Он прижимает меня к своей груди, мое обнаженное тело мягко и податливо тянется к его твердому и точеному телу. Мне нравится этот контраст, противоположные размеры идеально сочетаются друг с другом.
— Залезай сверху, детка, — хрипло шепчет он. — Хочу посмотреть на тебя.
Я переворачиваю его на спину, упираюсь ладонями на грудь. Ставлю одну из своих ног на матрас, приподнимая попу. Ввожу его твердый член в свою киску и опускаюсь.
Его голова вжимается обратно в подушку, когда я принимаю его в себя, прикусывая губу со стоном.
— Ты говорила, что во мне нет ничего святого, но быть внутри тебя — это гребаный рай, — я таю от его слов, начиная медленные, волнообразные движения.
Ласкаю одну из своих грудей, а его взгляд задерживается на другой, хватает ее ладонью. Он щиплет мой сосок, и я стону.
— Так приятно, — мой полный вожделения голос хриплый со сна. Я наклоняюсь вперед, выгибая спину. — Придуши меня.
Томная улыбка играет на его губах, а в глазах появляется дьявольский блеск, когда он обхватывает мою шею своей покрытой чернилами рукой. Другой ладонью массирует мои бедра, пока я медленно поднимаюсь и опускаюсь.
Он сжимает сильнее, и у меня кружится голова, жар приливает к щекам и бурлит внутри. Я сжимаю его рот, и он с готовностью раздвигает губы, засасывая мой палец. Моя киска сжимается, когда он проводит языком по кончику, прежде чем я вытаскиваю его с хлопком. Опускаю смоченный палец к своему клитору и размазываю слизь точными круговыми движениями.
— Когда ты так ласкаешь себя, у тебя сжимается киска…
Резкий звонок разрывает пьянящий момент, и я откидываю голову назад со стоном о худшем времени в истории мира. Кэш переводит взгляд на экран своего телефона, лежащего на моей тумбочке, но держит обе руки на мне.
— Не ответишь? — спрашиваю я раздраженно.
— Нет, перезвонит, если это важно. А теперь оседлай меня, детка.
Как раз когда мы возвращаемся в ритм, телефон звонит снова, и я со вздохом скатываюсь с Кэша. Он подносит телефон к уху. Я не могу разобрать слов, но на другой линии кричат.
— Черт. Буду там, как только смогу, — он кладет трубку и бросает телефон на матрас рядом с собой.
— Локлана арестовали, маленький засранец, — Кэш перекидывает ноги через край кровати и проводит рукой по своим беспорядочным волосам.
— Блин, я могу что-нибудь сделать? — это кажется глупым вопросом, но еще более глупо не предложить помощи. Особенно после того, как я узнала об обещании Кэша своему отцу, это кажется гораздо более весомым.
— Нет. Это тупое обвинение в хранении, вероятно, подбросили. Его выпустят уже завтра. Финн уже заставил наших адвокатов в участке стучать по головам, — он натягивает брюки и набрасывает рубашку на плечи. — Хочу, чтобы ты была дома, когда я вернусь. Сделаешь это для меня, куишле?
— Дома…
— Моя квартира — наша квартира. Я позвоню Альфи, чтобы он заехал за тобой.
— Хорошо, — опускаюсь на матрас на колени, уже оплакивая то, как мой мягкий, сонный Кэш возвращается к своей стоической роли главы семьи.
Он берет мое лицо в свои ладони и целует со стоном.
— Увидимся позже, детка, — затем он целует меня в лоб и выходит из комнаты, все еще заправляя рубашку.
— Я возьму ключ, чтобы запереть дверь, — кричит он из кухни. — Там же серийный убийца вообще-то.
— Слишком рано для таких шуток, придурок, — кричу я в ответ со смехом.
***
— Спасибо, Альфи, — машу рукой на прощание, закрывая дверь квартиры Кэша после того, как меня проводили. Я все еще чувствую себя странно, когда меня везде сопровождают, но учитывая, как быстро изменилось сегодняшнее утро и даже прошлая ночь, я думаю, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть. И знаю, что в глубине души Кэш действительно хочет, чтобы я была в безопасности, даже если доказывает это сумасшедшими способами.
Я вскрикиваю от испуга, когда оборачиваюсь и вижу, что кто-то выходит из коридора.
— Прости, дорогая. Я не хотела тебя напугать, — Донна поднимает руки в тот самый момент, когда Альфи распахивает дверь, подняв пистолет.
— О. Привет, Донна, — Альфи убирает пистолет в кобуру.
— Привет. Я просто искала свой браслет. Видимо, обронила в прошлый раз.
— Ты нашла его? Я могу помочь поискать, — мой пульс замедлился до нормального.
— Нашла, — она покачивает запястьем в воздухе, демонстрируя браслет ручной работы. — Внук сделал его для меня, так что я не могу его потерять, — она подмигивает мне, направляясь к двери.
— Понятно. Ну, хорошего дня, — провожаю ее и жду, пока она войдет в лифт.
— Простите, мэм. Надо было проверить журналы доступа, прежде чем впускать вас. Это было опрометчиво с моей стороны, и слава богу, что это всего лишь Донна, — Альфи качает головой.
— Журналы доступа?
— Да, у каждого человека есть PIN-код, чтобы попасть в квартиру — он генерируется случайным образом каждую неделю, но в журнале ведется учет тех, кто приходит и уходит, — я впервые замечаю, что помимо типичного засова с замочной скважиной на входной двери есть еще и клавиатура.
— Хм, здорово.
Я делаю себе латте со льдом в эспрессо-машине, ведь была долгая ночь, а затем нахожу бикини в вещах, которые Стелла принесла для меня.
Надеваю бикини и кручусь перед зеркалом в полный рост в гардеробной. Мой живот сжимается от маленьких фиолетовых следов, усеивающих кожу. Руки Кэша на мне — даже когда его здесь нет. Мой живот чуть выпирает. Я выгляжу хорошо и не могу не думать о том, какие гадости сказал бы Кэш, если бы пришел домой сейчас.
Нижняя часть — стринги, мои ягодицы отлично выглядят с ямочками повыше. Я покачиваюсь перед зеркалом. Да, повезло сукину сыну.
Прежде чем отправиться в бассейн, иду в ванную. Когда мою руки, слышу характерный звук капающей воды в шкафчике под раковиной. Я не знаток сантехники, но знаю, как звучит протекающая труба.
Беру полотенце для рук с кольца и приседаю на корточки, чтобы посмотреть, вдруг смогу сама что-то исправить. Когда открываю шкаф, то вижу, что из того места, где две трубы соединяются гайкой, капает вода. К счастью, кажется, что она просто немного ослабла, и когда я снова проверяю кран после затяжки, вода сливается нормально.
На дне шкафа лежит несколько туалетных принадлежностей, и я быстро вытираю их полотенцем. Пока вытираю его насухо, полотенце цепляется за край, и когда я тяну его, то понимаю, что в дне шкафа вырезана панель.
Любопытствуя, на какой тайник я наткнулась, приподнимаю квадрат фанеры, ожидая найти там пыль или потерянные подкладки. Вместо этого там небольшой моток золотой цепочки.
Достаю изящное золотое ожерелье, и кажется, что сейчас упаду в обморок. Или, по крайней мере, я официально потеряла рассудок.
Смотрю на цепочку, мой пульс бьется, убеждая, что это реальность, а не страшный, извращенный сон.
Тошнота подкатывает к желудку, когда я расправляю цепочку, в центре которой выведено одно слово:
Красавица.
***
Я думаю о том, чтобы позвонить Лео. Правда.
Но потом вспоминаю, что Кэш сказал сегодня утром, как он был самодоволен и уверен, что его адвокаты вытащат брата, в чем бы его ни обвинили. Думаю о том, как высокомерно он смеялся, когда говорил о том, что Лео — неудачник, который никогда не сможет ничего на него повесить. Даже вспоминаю грубую шутку, которую он произнес, покидая мою квартиру.
Кэш Фокс, возможно, совершает самые тяжкие и самые ужасные преступления в Джун Харбор, и, тем не менее, он никогда не сидел за решеткой. Фактически, он всю свою посвятил тому, чтобы никогда не окажется за решеткой, ведь пообещал отцу.
Так что, конечно, я могу позвонить Лео и посмотреть, как Кэш будет выкручиваться. Опять же. Если чертова татуировка на руке не может быть достаточным аргументом, то что толку от ожерелья? Я бы с удовольствием посмотрела, как он будет выкручиваться. Какую ложь он скажет мне в лицо, какой глупой он меня считает.
Мурашки по коже при мысли о том, как он играл со мной. Уничтожил меня.
Так что, да, я думаю позвонить Лео. Но этого недостаточно. Я хочу уничтожить его так же, как он меня.
Он забрал все светлое и прекрасное и задушил во мне жизнь. Он взял мою любовь, мое тело, мою чертову душу и испортил ее, отравил.
А я вырву его гребаное сердце.
***
Я слышу, как он вошел с того самого места, где сижу на его кровати, все еще в купальнике, хотя так и не дошла до бассейна.
— Харлоу? — услышав его голос, я словно глотаю стекло.
— Здесь, — отвечаю я, натягивая маску, когда его шаги приближаются.
— Привет, детка, — он улыбается, и мне физически больно повторять его жест. Его взгляд пробегает по моему телу, и он проводит большим пальцем по губам. — Плавала?
— Так и не добралась, вместо этого вздремнула, — от его взгляда по моей коже бегут мурашки.
— О, хорошо, — он расстегивает рубашку. — Значит, хорошо отдохнула для того, чтобы продолжить то, на чем мы остановились сегодня утром.
Я кривлю губы.
— Я ждала… папочка, — не знаю, что заставляет меня так говорить, потому что мысль о том, что он прикасается ко мне, вызывает тошноту. Может быть, это стремление не показаться, сыграть глупую дурочку, которой он меня считает.
Но когда он раздевается и опускается на колени на кровать с выражением гребаного обожания в глазах, я понимаю, в чем дело. Он думает, что наконец-то заполучил меня, что я наконец-то люблю его так, как он любит меня.
Так что я трахну его. Буду трахать его, целовать и заставлять думать, что он владеет моим сердцем, все это время планируя его гибель. Идеальная расплата — солгать ему так же, как он мне. Дать ему то, чего он так отчаянно хочет, но это будет не более чем фарс.
Он раскинулся на спине, закинув руки за голову на подушку. Его член стоит как мачта. Я перебираюсь на его бедра и ласкаю свои груди, а он смотрит на меня, как собака на кусок мяса.
— Как все прошло с Локланом?
— Ничего такого, с чем мы не могли бы справиться, — он разрывает зрительный контакт.
Я упираюсь тазом в его эрекцию, чтобы вернуть его внимание.
— Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной? Наверное, это нервирует каждый раз, когда происходит что-то подобное, учитывая твое обещание, — я потрясена тем, с какой легкостью вытекает моя фальшивая забота. Он смотрит на меня с благодарностью и доверием, и я задаюсь вопросом, было ли ему также легко лгать. Неужели ему нравилось видеть меня слабой и уязвимой, чтобы потом вылепить меня по своему подобию?
— Я знаю, куишле, — он убирает одну из моих рук со своей груди и целует мои костяшки. Этот нежный момент длится недолго. — А теперь сними этот гребаный лифчик и дай папочке посмотреть.
Я сладко улыбаюсь, несмотря на чертовски кислый вкус. Снимаю купальник, и он ласкает руками мою голую грудь. Раньше мне нравилось, как его руки, все в наколках и прожилках, выглядели на фоне моей нежной кожи. Теперь они выглядят гротескно, и я не могу выносить их вида на себе.
Беру его за запястья и поднимаю их над головой. Он мрачно усмехается, когда я использую лифчик от бикини, чтобы привязать их к изголовью.
— Папина непослушная девочка.
Я сдвигаю трусики в сторону и трусь своей киской по его длине. К счастью или к несчастью, моя вагина — тупая сучка и без проблем намокает для него. Он стонет, и его руки сгибаются от напряжения, когда я насаживаюсь. Непроизвольно стону от полноты, мое тело поддается ему.
— Так чертовски туго, детка.
Я подпрыгиваю на его члене, выражая удовольствие только тогда, когда он открывает глаза. Стону на автопилоте. Изредка бормочу «о боже» или «блять, да».
Все, о чем я действительно думаю, это о том, смогу ли с его связанными руками, задушить его подушкой до смерти.