Поспать мне так толком и не удалось. Перебила сон. Потом, шторы в комнате были не очень плотные, стало светло, и я окончательно проснулась. Есть не хотелось совершенно. Как обещала, налила себе в кружку молока, но поняла, что и оно не лезет…
И вот на этом нерве я достала тетрадь и начала новую книгу, к которой давно примеривалась, а фрагменты обкатывала в голове. Историю моих первых (в той, прошлой жизни) свёкра и свекрови.
Дед Володя и баба Лида.
Он — сын работника спецсвязи. Вырос я Якутии, с малолетства в лесу, с десяти — полностью самостоятельный охотник, со своим ружьём и лайкой. Да там в Якутии вообще много чего интересного было.
Росту был малого, и доктора́ на призывной комиссии усомнились было — сто́ит ли отправлять парня на фронт, но ввиду недюжинной силы все сомнения отпали. Однополчанами прозван был Кряжем.
На войну попал в сорок третьем, начал с Курской дуги. Воевал артиллеристом.
Она — с западной Белоруссии, до войны область была под поляками, дети из еды видели жито (это рожь) да картошку. Помню, как она рассказывала, что хотелось сладенького, и они, деревенские дети, бегали в лес, собирали терпкие дикие груши, которые так есть было невозможно, и закапывали их в прелые листья, чтоб груши начали бродить, тогда ужасная вязкость немного спадала, дети выкапывали эти подгнившие плоды и ели. И как им это казалось вкусным. Реву каждый раз, как вспоминаю.
Потом как начнётся война, придут фашисты, не жалевшие белорусов нисколько, и мать чуть не полгода будет прятать детей в картофельной яме.
Как донесут на отца, что он сочувствует красным, и попадёт он в расстрельный список, а мать ночью накануне расстрела отнесёт в полицейскую управу самое дорогое, что было в доме — костюм-тройку, присланный Лидиному отцу его братом, много лет назад уехавшим из дома на заработки аж в далёкую Америку — и за эту взятку Лидиного отца перекинут из расстрельного списка в угонный — на работы в Германию, да вместе с семьёй. И попадёт маленькая девятилетняя Лида на немецкий хутор Кляштер, как она сама говорила: «в рабство».
Хозяйка-нацистка ходила чёрной, как ворона — в глубоком трауре, поскольку из восьми её сыновей восточный фронт поглотил семерых, а последний вернулся инвалидом. За это рейх щедро вознаградил её рабской силой. Подневольных, размещённых в сыром подвале господского дома, было двадцать семь человек, да все из разных стран, так что с другими рабами белорусские дети почти и не разговаривали. А вокруг стоял лес — высокий чёрный ельник, густой и мрачный, как в германских сказках. И всё, что творилось вокруг, тоже порой походило на сказку. Только очень страшную.
И эти две ниточки жизни будут виться, иногда странным образом пересекаясь, но не завязываясь до поры в узелок.
Он будет освобождать её деревню во время войны, и возвращаясь назад, уже после сорок пятого, снова здесь остановится, но встретятся они лишь спустя несколько лет, в далёкой Сибири…
Одним словом, я внезапно погрузилась в новый проект. Мама с Женей были поставлены перед фактом, что гулять они теперь должны вдвоём, потому что мне не до гуляний. Пока прёт — нельзя волну перебивать, а то знаем мы эти фокусы: порвёт меня, и я тут вам всё забрызгаю…
Ну и что делать? Гуляли они. Бабушку с собой брали. Иногда она со мной немножко оставалась, готовила какую-нибудь вкуснятину — тяжело ей было особо-то ходить, да и не так чтоб интересно. Ну, прошлась разок — вроде, всё и посмотрела. Я разрекламировала бабушке шикарного зверя Ваську, и у них, по-моему, даже наладились дружеские отношения.
Ой, с Васькой тут случай вышел…
Выползаю я такая утром на кухню. Как говорится, «ничто не предвещало». Думаю: пусть мои спят, уж кота-то накормить я сама могу. А там, возле холодильника, мышь лежит. Дохлая! Я чуть на неё не наступила!
Дальше я совершила стремительный прыжок на табуретку, сопровождающийся коротким, но пронзительным «М-ма-а-а!..» — оттуда на стол!
В общем, сон для мамы с Женей, конечно, накрылся медным тазом. Прибежали в панике. Мышь смели веником и выкинули, надо мной посмеялись… Ну, а что я могу сделать?! Это совершенно иррациональное и неконтролируемое. Я вот не боюсь тараканов, пауков, гусениц. Ещё некоторые, говорят, воробьёв боятся — это уж для меня совсем что-то странное.
Змей… боюсь, наверное. Но не знаю как. Не приходилось мне со змеями в свободной природе сталкиваться.
А вот грызунов боюсь до умопомрачения. Причём, сразу с полным отключением самоконтроля. Если мне вдруг показалось, что мышь (или, не приведи рандом, кто покрупнее), я взлетаю на любой рядом стоящий предмет — на стул, на стол… не исключаю, что и на шкаф замахну, если ничего более подходящего рядом не окажется. И ору при этом как сирена. Видимо, подсознание рассчитывает, что мышь при звуках «дудки» потеряет волю, мдэ… Главное, что именно я ору, успеваю осознать гораздо позже.
А тут, оказывается, в домах бывают мыши. Вот блин.
Василий, по-моему, не очень понял смысл моих прыжков. Боже, надеюсь, он не станет приносить мышей в постель. Пожалуйста…
На пятые сутки после памятного родственного ужина на нашу квартиру пришёл дед и в своей отрывистой манере сообщил, что завтра мы выдвигаемся в Москву — все, кроме бабушки — и, скорее всего, там придётся задержаться на несколько дней. И он предлагает нам (мне, маме и Жене) не кататься туда-сюда, а остановиться в гостинице, для решения оперативных вопросов, если таковые возникнут. А гостиницу он нам оплатит, в качестве свадебного подарка, номер уже забронирован.
Единственный вопрос оставался: что делать с Василием? И тут бабушка выступила:
— А я с котиком останусь. Я к нему уже привыкла. Мне и гулять тут лучче, первый этаж, а не четвёртый. А ты, Али, приходи ко мне чай пить…
Это разрешило сразу несколько проблем (и в первую очередь, кажется, назревшую бабушкину под названием «невыносимая баба Люся»).
Наутро мама собрала нам на троих небольшую спортивную сумку (по случаю здесь же в «Выстреле» и купленную), покосилась на мой ранец.
— Это всё нужное, — предупреждающе подняла палец я. Как же, в рюкзаке вся моя жизнь — помните, да?
Мы (мама, Женя, я и дед) бодро дотопали до станции, погрузились в специальную Солнечногорскую электричку, заполнявшуюся в тупике второй платформы, и стартовали в сторону Москвы.
Насколько я люблю Москву как символ России, настолько же отталкивает она меня как место. Возможно, здесь сработало первое взрослое впечатление, начала двухтысячных. Тогда я приехала в этот город, и он показался мне не просто грязным, а грязным чрезмерно, сверх всякого допустимого предела. Так грязно, как тогда в Москве, в Иркутске не было никогда, даже в самые худшие его девяностые годы.
Сейчас здесь было, конечно, чисто, но… Переплюнуть то убийственное ощущение не могли никакие красо́ты.
А ещё это город настолько преисполнен народа, что вызывает у меня инстинктивное желание бежать в леса. Вспоминая свои первые детские впечатления, скажу: видимо, это во мне от рождения было — склонность к интровертной отшельнической жизни, потому что ничто меня так не поразило при первом приезде в Москву, как обилие людей. Суета, ощущение всеобщего копошения и спешки. Не люблю такое вообще.
В тот приезд чувство погребающего под собой муравейника так и осталось самым ярким. Слабо запомнились Воробьёвы горы (я всё не могла взять в толк — чего мы туда припёрлись, поскольку на мой взгляд ничего достойного специальной поездки там не было). Не знаю, наверное, нужно время, гулять, проникаться атмосферой и прочее. А тут прискакали на туристическом автобусе: стоянка столько-то минут. Отчётливо помню свои детские мысли и даже досаду: «Что мы тут вообще делаем?» Да, вид был красивый, но не настолько, чтобы тупо стоять и смотреть. И тридцатиэтажки что-то тогда не особо на меня впечатление произвели. Ну, тридцать три этажа. Да, самый высокий в СССР дом. И что?
Помню, что впечатлили магазины: детский отдел в каком-то мега-маркете напротив Красной площади (что это было? ГУМ или ЦУМ — не сильна я в московской географии). Так вот, там продавались такие игрушки, о которых мы в провинции даже мечтать не могли (потому что тупо не имели представления об их наличии), типа сложных электрических железных дорог и тому подобного. А ещё очень красивые куклы и всякие к ним штуки. Коляски, например. «Сидячие» коляски в Иркутске редко, но были. А вот «лежачие», как для младенцев, и чтоб с выдвигающимся козырьком-капором — никогда. Вы можете себе представить, в прошлой жизни мама припёрла мне (из Москвы!) такую коляску — полную копию «настоящей», трубочки у неё были алюминиевые, а короб из толстой зелёной… клеёнки, что ли. Во всём Юбилейном микрорайоне таких колясок было ДВЕ. У меня и у Таньки Кукауровой (у которой папа инженером в Африке работал) из нашего же подъезда, только у неё короб был бежевый.
Предмет всеобщей лютейшей девчачьей зависти, мда.
Боже, какое счастье, что в этот раз никаких колясок мы на себе в Иркутск не попрём! Да и вообще, к магазинам я сейчас отношусь исключительно прохладно. Ну, вещи. И что? Всё суета. Всё пройдёт и снова будет. Бренно это, как говорится…
Ещё одно забавное взрослое впечатление расскажу, из бытового будущего. Трёхсоставное. Позвали меня в гости московские знакомые. Приехала я по адресу, а там — обыкновенный хрущёвочный микрорайон. Да, не пять этажей, а шесть — но это были просто хрущёвки. И я вдруг поняла, что Москва — это не магнетическое место силы и не центр вселенной, а просто город. Это какое-то было прямо разочарование. Это раз.
Второе, окна в квартире (с точки зрения сибиряка) были нереально безразмерные. Стандартный оконный проём в Иркутской панельке полтора на полтора метра. Бывает и меньше! А тут сидишь, прям как гуппёшка в аквариуме. И подоконник на уровне коленей вызывает у меня приступы боязни высоты.
А третье, глядя (всё-таки) из этого окна, я поняла, что была уже в этом районе, место узнаю́!
— Слушайте, а вон там, через перекрёсток — там же дом-музей Васнецова? — спросила я хозяев.
И оказалось, что никто об этом не знает. Никто не слышал. И никого, в принципе, это вообще не интересует.
Ну, вы, блин, даёте — подумала я и разочаровалась окончательно.
А ещё в Москве вода дрянная. Химоза какая-то, а не вода. А я привыкла спокойно из крана пить, даже без кипячения. И мыться, не боясь покрыться странной сыпью. Такие вот дела.
Реально, товарищи. Мы приехали в «Космос». Я глазам своим не поверила. Двадцать пять этажей советского шика, выстроенного красивой дугой. «Космос» был крутейшей гостиницей Союза. Нет, не просто гостиницей — гостиничным комплексом. Выстроили его четыре года назад, к олимпийский играм (которые с олимпийским мишкой). Я, конечно, слышала кое-что, но когда увидела… Ё-моё, сколько пафоса[5]!
— Это мы здесь будем жить?! — ахнула мама.
— Единственное, я вас прошу: ни с кем знакомств не завязывать, — очень серьёзно попросил дед. — Здесь это ненужно. Просто отдыхайте, город посмотри́те. Я ваши контакты передам, вам перезвонят и сообщат, куда и когда подъехать.
— А если не позвонили? Сколько мы ждём — допустим, до обеда? — уточнил Женя.
— Не надо до обеда. Позвонят заранее, с вечера или, в крайнем случае, утром. До девяти звонка нет — значит, день свободен.
Отлично вообще!
Мы миновали подъездную площадку и вошли в холл. Дед предложил нам на диванчике посидеть, а сам пошёл выяснять про заселение.
Я огляделась. Кажется, я понимаю, почему он просил ни с кем знакомств не заводить. Простых смертных тут не было. Не хочу сказать, что я прям до хрена специалист по типажам, но у меня сложилось чёткое впечатление, что практически каждый из здесь присутствующих чётко знал себе цену.
Вон тот дядька — явно не мелкий чиновник. Лицо тяжёлое и закрытое, себе на уме. Зато у жены его надменность огромными буквами через весь экран намалёвана. Ну откуда, откуда вы берёте такие отвратительные складки у рта? Фубля…
Этот вон явно иностранец. Как минимум журналист, а то, может, и агент какой-нибудь. А вернее всего, два в одном. Чего бы он сюда, журналист, поехал, в страшный тоталитарный СССР? И не из соцлагеря, те по-другому смотрят, а этот… капиталистический господин хитрожопенс…
Этот — тоже чиновник. И с первым знако́м, вон, кивает ему. А сам без жены. Косит по сторонам. Куда? А-а-а! А вот и дамы с низкой планкой социальной ответственности, с галерейки второго этажа прибывающих разглядывают. Но этот дядя им неинтересен, явно же валютные. Разве что у него чеки есть внешпосылторга, тогда, глядишь, что-нибудь товарищу чиновнику и обломится.
А ещё здесь должны быть безопасники — ещё бы им не быть! Такое скопление иностранцев, а заодно и чинуш, за которыми тоже неплохо бы приглядеть. Но их пока не видно — что тоже естественно. Да, судя по взглядам, для первоначального присмотра и работников ресепшена (блин, они же как-то по-другому пока называются?) должно быть для пригляда достаточно. Тут, я слышала, отбор не слабее, чем в сам КГБ. Кстати, не удивлюсь, если кое-кто из местных и вовсе имеет погоны и звания.
Не знаю, какие знакомства сыграли роль, но нас заселили без препонов. По советским меркам было очень круто. Стеклопакеты в окнах! Нигде в СССР я ещё стеклопакетов не видела! Магнитные карточки-ключи, открывающие двери волшебным прикосновением. Невиданная для советских восьмидесятых технологическая высота!
А ещё нам обещали бесплатный завтрак в ресторане с дивным развесистым названием «Калинка» (простите меня, но это звучит чудовищно и уверенно встаёт в один ряд с самоваром, наполненным водкой, матрёшкой Фаберже в ушанке, хохломской балалайкой и медведем с автоматом Калашникова). И в этой «Калинке» шведский стол! Вот уж не знала, что в СССР где-то такое практиковали. Но это до десяти утра. В другое время можно поесть за отдельную плату, ресторанов аж несколько.
А ещё есть бассейны, два (ни фига себе!) и даже кегельбан. Ну, до кегельбана я не любительница, а вот маме с Женей надо бы сходить, хотя бы ради расширения кругозора и чтоб потом хвастаться, ха.
Дед выдал Жене ещё какие-то напутствия, выяснил на ресепшене (тьфу-тьфу, на стойке администратора!) детали на предмет передачи нам информации и ушёл, сославшись на дела. А мы пошли заселяться.
Номер назывался «люкс». На мой вкус ни фига он был не люкс, звезды три (ну с огромно натяжкой — четыре), зато две комнаты. Первая, как бы гостиная, с раскладным диваном — для меня. Вторая — с двуспальной кроватью. И что меня несказанно порадовало — два разных туалета!!! Да, ванная комната была только в дальнем, через основную спальню. Так мне ванна всё время не нужна! А вот если ночью приспичит, не хотелось бы через них лазить.
Комнаты были умеренно просторные, для люкса так и вообще тесноватые. Весь номер вместе с коридорчиком и двумя туалетами, сказали, сорок шесть квадратов. Ну, с другой стороны, тут же постоянно не жить, правильно?
Это вот фотка тоже из того набора открыток, поэтому не удивляйтесь, что здесь левая тётя сидит. Так выглядел номер «стандарт», из одной комнаты. И такого же размера была спальня в нашем люксе. И светильники вот так же, и торшер, только кровать одна большая.
Нет, по советским меркам, наверное, номер был крутой. Шкафчики, столики, телевизор цветной. Даже мини-холодильник! Наверное, это, типа, мини-бар. Он, правда, был совершенно пустой. Но работал. А вдруг мы решим что-нибудь туда поставить, да?
Очень странно было, что потолочное освещение отсутствовало как класс. Дико как-то даже. Я не знаю, видимо, фишка этого заведения? В гостиной (у меня) — два торшера. В спальне — торшер и два светильника по бокам кровати. Загадочно.
Ещё из странного — кнопка смыва. Я её нашла методом исключения. Был, конечно, вариант, что это звонок для вызова персонала, но тут возникал вопрос: с чего бы я стала вызывать персонал именно из туалета? Короче я решила, что нажму. Если что — пусть сами и объясняют, где тут у них смывалки спрятаны. Но всё срослось. Вот такая пипка.
В общем, условия вполне приемлемые. Я, правда, боялась представить себе, сколько вся эта красота сто́ит. Если за одну кровать в стандартном двухместном номере, я тут краем уха услышала, десять рублей в сутки берут… Дальше думать было как то не по себе.
Фотоаппарат мы в Солнечногорске забыли, поэтому я вам сейчас буду показывать фотки в основном из набора открыток, который мама на память купила