Гаррет
Я не знаю, сколько было времени, когда мой телефон разрядился, но когда я просыпаюсь на следующее утро, экран черный, поэтому я швыряю его через всю комнату. Это не имеет значения; она не звонит, и я почти уверен, что непрекращающийся стук вдалеке в любом случае исходит не от моего телефона.
— Гаррет, открой, или я звоню 9-1-1.
Эмерсон? Какого хрена?
— Я иду… — Стону я, скатываясь с кровати. Когда мои ноги касаются пола, комната немного наклоняется, и я спотыкаюсь. Вероятно, это больше из-за пятой бутылки водки, которую я выпил вчера вечером, а не из-за какого-то физического трюка.
Он снова стучит.
— Я иду! — Кричу я.
Я дерьмово выгляжу, дерьмово пахну и дерьмово себя чувствую, но сейчас уже немного поздно это исправлять. Эмерсон Грант вот-вот вышибет мою входную дверь.
Когда я открываю ее, он смотрит на меня с раздувающимися ноздрями и паникой в глазах.
— Господи, — бормочет он.
— И тебе доброе утро, — отвечаю я.
Должно быть, я выгляжу лучше, чем думал.
— Сейчас два часа дня.
Я отвечаю пожатием плеч, в то время как он стоит, просто глядя на меня, вероятно, задаваясь вопросом, что, черт возьми, он должен сказать сейчас. Итак, я начинаю за него, поскольку предполагаю, что он здесь, чтобы узнать, почему я не был в клубе всю неделю.
— Извини, я не был в клубе… просто чувствовал себя не в своей тарелке.
Он бросает взгляд на мою одежду, а затем на мою квартиру. Я слегка прикрываю дверь, чтобы он не увидел беспорядок, который я прячу за собой.
— Ты болен? — Спрашивает он.
— Да. Должно быть, что-то подцепил, — вру я.
— Ха, — отвечает он, доставая свой телефон из кармана, — так вот почему ты отправил мне эти сообщения прошлой ночью?
Когда он поднимает свой телефон, я вздрагиваю, на меня смотрят мои вчерашние текстовые сообщения.
Я ухожу.
Мне жаль.
Я продам тебе свою долю в компании.
О, водка. Я морщусь, хватаясь за дверь, смутно припоминая, как отправлял те сообщения. Однако идея о том, чтобы бросить все, не так уж призрачна. Я думал об этом уже больше нескольких дней. Думаю, мне просто нужно было немного алкоголя и дефицит серотонина, чтобы наконец отправить его.
— Гаррет, что происходит?
Нахуй.
— Да, я просто думаю, что мне пора перестать заниматься этим. Все прекрасно обходится без меня…
— Нет.
— Что значит “нет”? — Усмехаюсь я.
— Я имею в виду, нет.
— Эмерсон, ты не можешь помешать мне…
— Что случилось с Мией?
Он снова пытается заглянуть мне за спину.
— Ничего. Мы не… вместе. Мы просто трахались.
— Чушь собачья. Что случилось?
Я усмехаюсь.
— Ты сегодня ведешь себя как придурок, — шучу я, но у меня раскалывается голова, и чем скорее я избавлюсь от него, тем скорее смогу вернуться в постель, где темно и тихо. И там нет друзей, которые вторгаются в мою личную жизнь и командуют мной.
— Почему бы тебе не принять душ и не пойти со мной в клуб?
— Я же говорил тебе, что неважно себя чувствую, — бормочу я, больше не скрывая раздражения в своем голосе.
— Да, ну, я думаю, что свежий воздух мог бы помочь. «
— Завтра.
Он смотрит на меня, нахмурив брови, и на мгновение я почти ненавижу его. Потому что он ни хрена не понимает.
И как раз в тот момент, когда я думаю, что он вот-вот сдастся и уйдет, он проталкивается мимо меня и бормочет: — Я не уйду.
Затем он входит прямо в мою захламленную квартиру.
— Эмерсон, какого хрена?
Дверь за мной закрывается, когда я следую за ним на кухню, морщась при виде груды посуды в раковине и едва тронутой испорченной лазаньи на столе.
— Ты не хочешь идти на работу, это нормально. Но, по крайней мере, пойди прими душ. Я подожду.
Я подавлен, когда он берет пакет с едой двухдневной давности и выбрасывает его в мусорное ведро. Гнев закипает в моих венах, когда я смотрю на него. Гребаная наглость этого парня.
— Убирайся на хрен из моей квартиры, — рявкаю я.
Повернувшись ко мне, он отвечает: — Нет. Если ты хочешь, чтобы я ушел, тебе придется меня вышвырнуть.
Когда он скрещивает руки на груди и свирепо смотрит на меня, я понимаю, что этот ублюдок серьезен. Я не чертов идиот; я знаю, почему он это делает, почему он не уходит, и это унизительно. Он обращается со мной как с ребенком, поэтому я тяжело вздыхаю, прежде чем на самом деле подумать о том, чтобы попытаться выпроводить этого хорошо одетого миллионера из моей квартиры.
— Эмерсон, я в порядке, ладно? Тебе не обязательно нянчиться со мной.
— Ну, я не уйду.
— Я говорю тебе, что я в порядке, черт возьми.
Мой голос звучит громче, чем я хотел, но он даже не вздрагивает.
— Мне жаль, Гаррет. Но я не могу уйти.
— Я не гребаный ребенок. И я не хочу, чтобы ты видел меня таким. Так что, пожалуйста, просто уходи, черт возьми.
Я хорошо сопротивляюсь, но спираль слишком сильна — определенно сильнее меня.
Мудак в костюме, стоящий у меня на кухне, даже не шелохнулся. Ладно, теперь я действительно ненавижу его. Сильно.
Я ненавижу тот факт, что в течение десяти лет он был слишком добр ко мне. Всегда проверял, когда я исчезал на день или два, всегда задавал слишком много вопросов или пытался проявить заботу, когда я явно этого не хотела. Но он никогда этого не делал. С другой стороны… прошло много времени с тех пор, как я заходил так далеко.
И как бы сильно я его ни ненавидел, еще больше я ненавижу подводить его. И это единственная причина, по которой я уступаю его раздражающей гребаной просьбе.
— Ты хочешь, чтобы я пошел в душ? Прекрасно!
Повернувшись к своей спальне, я хлопаю дверью с такой силой, что картина падает со стены в моей комнате. Отлично, теперь я устраиваю истерику, как ребенок. С другой стороны, это больше всего энергия, которую я израсходовал за последние две недели. Но это никак не помогает от моей раскалывающейся головной боли.
Душ просто снова вызывает у меня усталость, и я избегаю искушения заползти обратно в постель. Когда я, наконец, выхожу из спальни в чистых джинсах и наполовину чистой футболке, Эмерсон, мать его, Грант стоит у моей кухонной раковины с закатанными до локтей рукавами рубашки и загружает мою посудомоечную машину.
— Ты, должно быть, издеваешься надо мной, — бормочу я, потирая висок.
— Чувствуешь себя лучше?
— Ни капельки, — холодно отвечаю я. — Пожалуйста, ради всего святого, перестань убирать на моей кухне.
— Нет. А теперь расскажи мне о Мии.
Когда я чувствую аромат кофе, я пересекаю комнату и наливаю себе чашку. Это не водка, но это вторая по вкусу вещь.
— Я дам тебе одно предположение, — ворчу я.
— Она поняла, что ты был человеком, скрывающим за этим профилем.
— Ага, — отвечаю я с саркастической усмешкой, поднимая свою кофейную чашку.
— Ты извинился?
— Я пытался, но… Я не заслуживаю ее прощения. Все кончено. Я отпускаю это, и тебе тоже следует.
Взяв свою чашку с кофе, я сажусь на барный стул на том же месте, где сидела она в тот вечер. Воспоминание об обещаниях, которые мы дали, накатывает подобно приливной волне.
— Мне жаль, — говорит он, и когда на этот раз он смотрит на меня, я больше не чувствую, что он зол или разочарован. Он действительно выглядит огорченным. Я думаю, что могло быть и хуже.
— Не жалей меня, Эмерсон. Со мной все будет в порядке. Я облажался, но это ничего не меняет. Я все еще думаю, что мне следует просто отказаться от клуба.
— Почему? — Спрашивает он.
— Посмотри на меня.
— Так и есть. Я проработал с тобой десять лет, Гаррет. Непристойное приложение было отличным благодаря твоим идеям, а теперь это отличный гребаный клуб благодаря тебе. И сегодня вечером у нас происходит гребаное эпическое событие, которое ты организовал, так что давай.
— Я не могу.
— Да, ты можешь.
— Ты не понимаешь, — мрачно бормочу я в свою дымящуюся чашку кофе.
— Я не обязан понимать, и никогда не пойму, если ты, черт возьми, не заговоришь со мной. Поговори с Мией. Поговори с психотерапевтом, просто, черт возьми, поговори с кем-нибудь. Но ты не сдаешься. Это не вариант.
Я тяжело дышу, сдерживая жгучие эмоции, поднимающиеся на вершину, заставляя все перед глазами и в горле болеть от необходимости просто выплеснуть их наружу. И после долгого, мучительного молчания плотина прорывается. Слезы текут по моему лицу, и я быстро вытираю их, прежде чем он сможет их увидеть. Это чертовски отстойно. Затем передо мной появляется коробка с салфетками, и я со злостью смотрю на него снизу вверх.
— Я ненавижу тебя.
Он смеется, и его большая рука опускается мне на плечо. — Это прекрасно. Ты можешь ненавидеть меня.
— Я потратил последние десять лет на то, чтобы держать себя в руках, а теперь ты просто хочешь, чтобы я потерял это.
— Э-э, ты не так уж и скрывал это, Гаррет. Я видел это.
— Прелестно, — отвечаю я.
— Я пытался помочь, но ты никогда мне не позволял.
— Я же говорил тебе, — отвечаю я, свирепо глядя на него снизу вверх. — Я не хотел, чтобы ты видел меня таким.
— Ты думаешь, что депрессия — это то, чего стоит стыдиться, Гаррет? Ты выбрал это не больше, чем отец Мии выбрал рак. Если бы он был моим лучшим другом, каким человеком я был бы, если бы оставил его одного в его квартире, когда он был болен?
В кои-то веки я отвечаю не сразу. У меня нет язвительной реплики или саркастического ответа. Эмоции так комом стоят у меня в горле, что я, кажется, все равно не могу произнести ни слова. Проходит много времени, прежде чем я в состоянии прочистить горло и пробормотать: — Спасибо.
— Тебе не нужно меня благодарить. Мне просто жаль, что я не ворвался в твою квартиру раньше.
Я издаю тихий смешок, и он тоже немного смеется. Тяжелый груз печали, кажется, немного испарился, и нам обоим стало немного легче.
— Разве тебе не нужно на какое-нибудь мероприятие? — Спрашиваю я.
— Я не пойду, — отвечает он, опершись широкими руками о гранитную столешницу.
— Чушь собачья. Пойдешь.
— Нет. Без тебя, нет.
Выражение его лица стоическое и неумолимое, и я знаю, что он меня понял. Мастер-манипулятор, каким он является, должен просто контролировать все и вся, и теперь я у него именно там, где он хочет. Даже после того трогательного момента, который у нас только что был, мне все равно хочется ударить его в челюсть.
Мои зубы сжимаются, когда я крепче сжимаю кофейную чашку в пальцах.
— Ты худший в мире деловой партнер, — бормочу я.
— Что ж, тогда, я думаю, хорошо, что я здесь не в качестве твоего делового партнера.