Мия
Он настаивает на том, чтобы накормить меня, так что я снова сижу на барном стуле посреди ночи, пока он поджаривает сыр на гриле на плите, как будто я ребенок. Как только он ставит передо мной тарелку, он начинает говорить еще до того, как я успеваю спросить.
— Эмерсон убрался у меня на кухне, — говорит он, и это странное место для начала, но Гаррет не привык раскрываться, так что я возьму все, что смогу достать.
— Мне трудно это представить, — отвечаю я.
— Он даже не убирает у себя на кухне, — шутит он. — Но у меня был полный бардак, и он не оставил мне выбора. Это была уборка кухни без согласования.
— Он хороший друг, — отвечаю я, прежде чем откусить кусочек.
— Это приводит в бешенство.
На мгновение воцаряется тишина, пока он достает из холодильника бутылку воды для меня. Прежде чем открыть его, я спрашиваю: — Итак, почему на твоей кухне был такой беспорядок?
Хотя, я уже знаю ответ.
Он испускает тяжелый вздох. Затем он смотрит мне в глаза, эти свирепые голубые радужки заглядывают мне в душу.
— Двухнедельный депрессивный эпизод.
Слезы наворачиваются на глаза, и я сопротивляюсь желанию обнять его в награду за то, что он наконец-то набрался смелости произнести мне эти слова. Но нам нужно, чтобы этот разговор не был омрачен физическим прикосновением.
— Это было трудно произнести вслух, не так ли?
Он кивает.
— Это было не в первый раз. Вероятно, этот тоже не будет последним.
Этот новый Гаррет, который наконец-то открыл свое сердце и позволил мне увидеть его настоящего, так волнует, что я почти не могу есть. Но он указывает на мою тарелку, прежде чем приказать мне доесть.
— Когда это началось? — Спрашиваю я, горя желанием узнать больше.
— Сколько я себя помню. Это было похоже на мрачный голос в моей голове, который всегда говорил мне, насколько я плох, насколько все безнадежно, и у меня не было выбора, кроме как поверить в это. Я был непринужденным, покладистым парнем. Я не должен был впадать в депрессию. Поэтому я делал все, что мог, чтобы скрыть это.
— Тебе когда-нибудь прописывали что-нибудь, чтобы помочь?
Его голова опускается, и выражение дискомфорта окрашивает его лицо.
— Детка, мне никогда не ставили диагноз.
— Но твоя мама… знала, не так ли?
— Она знала, что я был занозой в заднице. Она знала, что я трудный, непредсказуемый человек, и со мной трудно установить контакт. Но она ничего не знала о воспитании ребенка, находящегося в депрессии.
Я наклоняюсь вперед, упираясь предплечьями в столешницу. Бороться с желанием обнять его сейчас становится все труднее. Боль и чувство вины, которые он так долго носил в себе, запечатлелись в самой его личности. Гаррет видит проблему в себе, а не в этой болезни, которая его мучает.
— Но это была не твоя вина, — говорю я, и его глаза поднимаются к моему лицу.
Он быстро сглатывает и выдавливает из себя напряженную улыбку.
— Я знаю… или, по крайней мере, начинаю это понимать. И это тоже было не ее вина. Она попыталась… Я действительно в это верю.
— Я тоже, — отвечаю я, прикусывая губу. — Мне просто жаль, что тебе так долго приходилось это скрывать. Я имею в виду, ты скрывал это от меня пятнадцать лет.
— Мия… — деликатно произносит он, растягивая мое имя, и я наклоняю голову и жду.
— Я специально скрывал это от тебя. Я сделал все, что мог, чтобы люди этого не видели. Но потом, через некоторое время, мне показалось что… меня больше никто по-настоящему не видел. Было легче оставаться одному, наблюдать со стороны и никогда не ставить себя в уязвимое положение. Так прошло десять лет.
— Прости, — шепчу я.
У меня разбито сердце, зная, что Гаррет провел так много времени в одиночестве, и не потому, что он хотел этого, а потому, что это был единственный способ сохранить свои мрачные секреты в тайне.
— Когда Пол был в больнице, моя мама кое-что сказала мне о тебе. О том, как ты принесла мне покой, немного уладила всю эту манию.
— Ты думаешь, это правда? — Спрашиваю я, втайне молясь, чтобы он это сделал. Я хочу принести ему каждую каплю покоя, какую только смогу.
— Да. Я думаю, что мне все еще нужна реальная помощь — помощь, которую я, вероятно, должен был получить давным-давно, но я действительно думаю, что ты делаешь это лучше. Потому что рядом с тобой я могу быть самим собой, Мия. Я могу показать тебе свою порой уродливую жизнь, а ты можешь показать мне свою, и это нас не отпугнет.
Прикусив губу, я сдерживаю улыбку. Когда я приехала в домик у озера этим летом, моя жизнь была на пике беспорядка. Я обладала властью над мужчинами, потому что слишком стремилась быть сексуальной и слишком боялась быть уязвимой. Я хотела такой жизни, о которой была слишком робка, чтобы просить. Но всего за месяц я достигла той стадии в своей жизни, когда могу скрывать свою сексуальность без стыда и страха.
Место, куда я попала с Гарретом, потому что он ни разу не заставил меня почувствовать себя использованной или наивной.
— И все, что ты рассказал мне в приложении… было правдой?
Он одаривает меня страдальческой улыбкой.
— Ты имеешь в виду десять лет без секса? Да.
— Как? — Спрашиваю я, и слезы снова наворачиваются на мои глаза.
— Как такой любитель дымового шоу, как я, может так долго держать это в штанах? Мне пришлось отбиваться от дам палкой, — шутит он, и я смаргиваю слезы, качая головой, комкаю салфетку и бросаю ему в голову.
— Я говорю серьезно, Гаррет.
— Прости. Я тоже говорю серьезно. Правда в том, что я не скучал по сексу. Потому что весь секс, который у меня был до этого момента, был бессмысленным. Безымянные связи, которые не приносили удовлетворения и которые можно было забыть. Я мог бы получить больше удовлетворения от своих собственных рук и своего воображения.
— Ты все еще так думаешь? — Спрашиваю я, с болью осознавая, что если Гаррет все еще не чувствует удовлетворения от секса, это может быть плохим знаком для нас.
Он наклоняет голову и пристально смотрит на меня.
— Очевидно, что нет. Я уже говорил тебе… теперь ты моя. И я так просто от тебя не откажусь.
— Хорошо, — отвечаю я.
— А теперь ешь, — снова приказывает он, и на этот раз я слушаю.
Как только от моего бутерброда на белой тарелочке остаются одни крошки, он относит меня в постель. Намек на восход солнца виден через окно, которое он быстро закрывает плотными шторами. Затем мы вместе забираемся в постель, полуголые и без намерения заниматься сексом. Но я сворачиваюсь калачиком на подушке рядом с ним, и мы смотрим друг на друга.
И хотя в данный момент между нами нет тепла, я все еще наслаждаюсь ощущением его нежных рук, оценивающе блуждающих по моему телу. Он гладит мою мягкую грудную клетку и водит пальцами по изгибам позвоночника. Он скользит пальцами по моей попке и обратно вверх, чтобы погладить мой живот так, что у меня кружится голова. Я всегда любила свое собственное тело, но совсем другое дело быть с мужчиной, который ценит его так же сильно, если не больше.
Пока мы лежим здесь, я понимаю, что нам предстоит так много разговоров. Истории и секреты, которые нужно рассказать, и более чем достаточно времени, чтобы разобраться со всеми ними. И я действительно прощаю его. Честно говоря, я, наверное, простила его еще до того, как он извинился. Мне просто нужно было время, чтобы справиться со своим гневом. Потому что в глубине души, если быть честной с самим собой…Я хотела, чтобы Дрейк был Гарретом. По-моему, он всегда таким был. Настоящего Дрейка не существовало.
Для меня всегда был и всегда будет только Гаррет. Моя жизнь была сплошным месивом неудачных попыток и нерешительности, но он — единственное, в чем я могу быть уверена.
— В ту ночь, когда ты увидел меня в приложении, ты впервые увидел меня такой? Влечение ко мне, я имею в виду.
— Да, — отвечает он без колебаний. — Я надеюсь, это не ранит твои чувства, но до той ночи ты была слишком молода или слишком похожа на мою сводную сестру, чтобы быть кем-то еще.
— Это не задевает моих чувств, — шепчу я в темноту. — Хотя я была влюблена в тебя с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы начать влюбляться в мальчиков.
Он смеется.
— Ну, очевидно.
Он притягивает меня ближе, обхватывает руками за талию и прижимает к своей груди, так что между нами не остается ни дюйма пространства.
— Мне жаль, что я был таким засранцем все эти годы. Ты этого не заслуживала.
— Почему ты был так груб со мной? — Спрашиваю я, обводя узоры на коже его груди.
— Потому что именно так я защищал тебя, Мия.
С этими словами я замираю и поднимаю на него взгляд.
— Защищал меня от чего?
— От меня. Разве ты не помнишь, в каком беспорядке я был?
— Нет, — честно отвечаю я. — Я не помню, чтобы ты был в беспорядке. Я помню тебя общительным, веселым и непосредственным. Но я не видела этого беспорядка.
— Это потому, что я скрыл это от тебя. Я хотел, чтобы ты видела хорошие вещи. Не из-за слабостей.
Приподнявшись на локтях, я свирепо смотрю на него.
— Это не слабость, Гаррет. И я не видела беспорядка, потому что я люблю беспорядок. Я люблю тебя и за хорошее, и за плохое. К тому же, у меня тоже бывают неприятности.
Он тяжело выдыхает, его голубые глаза отражают мои. И внезапно я полностью понимаю, почему он так долго лгал, почему он сохранял фальшивый профиль как Дрейк. Потому что это был единственный способ для него открыться, не подвергая себя риску. Но теперь, без этого поддельного профиля, его ничто не защищает. И все же он все еще здесь. Он все еще достаточно доверяет мне, чтобы впустить.
Убирая волосы с моего лица, он притягивает мое лицо к себе и нежно целует в губы.
— Ты ведь знаешь, как много ты для меня значишь, верно?
Слезы снова щиплют мои глаза, когда я киваю.
— Да.
— Я действительно пытался так долго пытался, но ты…
С улыбкой на лице и его взглядом, устремленным на меня, я отвечаю: — Я вижу тебя.