— Так где он?
— Всюду! Всюду! Вот где!
Вдруг тётенька — продавщица пирожков — как закричит:
— Пошла вон, противная птица!
Все посмотрели, куда она кричит, и я увидел того грустного воробья с тёмной головкой. Он сидел на моём стакане, на краешке, и пил кофе.
Я заорал изо всех сил:
— Пусть! Пусть пьёт кофе! Не трогайте его!
Я так орал, что сам напугал его, потому что он сразу улетел к себе на дерево.
— Может, ему ещё какао подавай, а? Или шоколаду? — сказал кто-то.
Старушка говорит:
— А у нас рыбки жили. Так мы их кормили огурцами.
— Заметили, целый стакан кофе хотел выпить! Целый стакан! Остатки его не устраивают.
— А как он, по-вашему, будет остатки пить? Поперёк он в стакан не влезет, а вниз головой — боится.
— Сами вы боитесь!
И вдруг я так расстроился из-за этого бедного воробья, и про маму опять вспомнил, и так мне плохо стало, что я быстро запихал в карман пирожки, схватил свой чемодан и крикнул девочке в очках:
— Идём отсюда! Куда глаза глядят! Она говорит:
— Слушай, может быть, ты хочешь покататься на колесе обозрения? Его открыли всего два дня назад.
— Пусть на колесе,—сказал я. — Только уйдём отсюда поскорее, и домой мне нельзя!
Ох, ну и замечательное же было это колесо! Огромное!
Когда наша с девочкой кабинка поднималась наверх, всё-всё было видно вокруг. Я прямо обомлел. Я даже и про девочку позабыл, про собаку, хотя они сидели со мной рядом, на одной скамейке. Просто удивительно! Всё кругом видно.
Вон мостик через пруд. А вон лебеди, лебеди плавают!
Вон спортплощадка, вон ящик с песком для малявок и лошади-качалки.
Да вон же стеклянный домик с пирожками и кофе! Воробьёв, правда, не видно, а старушка, у которой рыбки жили, стоит, пьёт кофе.
Вон трамвай ползёт, малюсенький, а вон там, за углом, мой детсад «Ручеёк», только его не видно.
А там-то, там-то что?
Нева! Нева видна вдалеке! И белые пароходики плывут.
А вон папин завод с трубой, честное слово!
Смотрите-ка, лошадь стоит у магазина.
А вон вдалеке белый домик-библиотека с колоннами, где меня запутала шахматная муха. А там, рядом, я грибы собирал.
А вон дом, где прачечная.
Ух ты, а вон и мой дом! Ну конечно! Огромный, весь розовый, со стеклянной башенкой наверху. Мой дом видно! Где я живу!
Ох, как худо мне вдруг стало. Что я наделал?! А мама?! Что там с мамой?! Сил моих больше не было терпеть.
Зазвенел колокольчик, колесо остановилось, я выпрыгнул из кабинки, девочка с собакой — за мной, я быстро открыл свой чемодан, отдал девочке два гриба: один — ей, другой — её собаке, она сделала большие глаза, но и ничего не стал ей рассказывать, а только спросил:
— Как тебя зовут? Я бегу. Привет! Мне надо, понимаешь?
— Запомни, меня зовут Ирина Николаевна. А тебя?
— А меня — Алёша! — крикнул я, уже убегая.
Я вылетел из парка и прямо весь затрясся от обиды: я так торопился, а ведь я обещал маме переходить через дорогу, только помогая какой-нибудь старушке, и теперь надо было её ждать.
Вдруг кто-то схватил меня за руку, я оглянулся — старушка!
— Быстрее!—крикнула она и потащила меня через дорогу.
— Кто вы такая?!—крикнул я сам.
Она наклонилась ко мне, сняла очки, потом снова их надела...
— Не тот,—сказала она. — Не тот мальчик. А где мой? Мой где?
Но я уже мчался к нашему дому.
Мама стояла бледная возле парадной.
— Пошли, мама, — сказал я и всхлипнул.
* * *
Дома я открыл чемодан, показал грибы и всё рассказал ей.