Как мог Волька отказаться после такого вежливого приглашения?
— Только не разбуди тетю, — прошептала Инна, — я тебя умоляю.
«Как же, — подумал Волька, — разбудишь ее из револьвера!»
«Как же, — подумал Волька, — разбудишь ее из револьвера!»
Станционные круглые, словно блюдечко, часы показывали полвторого ночи. Около вагона, облокотившись о поручни, стояла проводница.
— Ну дыхайтэ, дыхайтэ… Тилькы далэко нэ видходьтэ, — зевнула она и потеряла к Вольке с Инной всяческий интерес.
И те стали дышать. Именно летней ночью или ближе к утру и нужно дышать. Именно после жаркого июльского дня. Жаль, что не все это знают. Как раз в это время самый сочный, самый вкусный воздух. Его бы продавать в аптеках. За большие деньги. Туда сразу бы выстроились очереди.
Проехал по перрону тракторик-лилипутик, с надрывом волоча за собой длинную вереницу тележек, словно нанизанных на кукан карасей. Прошел сутулый человек с чемоданом в руках с застывшей зевотой на сером от усталости лице. Всё. Всё отдыхало. Поезд — от дороги. Асфальт — от жары. Вокзал — от людей. Люди тоже отдыхали. Неизвестно, от чего. От жизни?
Волька вздохнул. Еще раз вздохнул, поглубже. Как перед прыжком с обрыва в реку.
— Инна, — Волька запнулся, сжимаясь внутри от тягостного ощущения собственной беспомощности.
Инна вскинула на него глаза, как будто только и ждала, что Волька начнет говорить.
— Ночью… ничего, правда? — спросил Волька.
— Чудесно, — ответила тихо Инна.
Звенела тишина в траве, словно последняя, самая тонкая струна в оркестре. В открытую настежь вокзальную дверь были видны спящие усталые люди.
— А что это, — опять начал Волька, — у твоей тетки голова…
— Сегодня магнитные бури, — объяснила Инна.
— А-а… — Волька погладил носком ботинка трещину на асфальте. Трещина была широкая, выпуклая. Это ее, наверное, корни деревьев изнутри распирали.
— Инна… Только ты не будешь смеяться? Я хотел тебе сказать…
— Не надо, Владислав, — Инна поглядела на звезды, зачем то на свой локоть и потом пристально сквозь Вольку, как будто у того за спиной кто-то стоял.
— П-почему не надо? — поперхнулся Волька.
— Все вы лжете, — обречено заметила Инна и прихлопнула у себя на локте комара.
— Не все… — попробовал оправдаться Волька.
— Боже, — Инна заложив за спину руки, пошла вдоль перрона. Волька вздохнул и пошел следом.
— Как мало вам надо… — убедившись, что Волька плетется сзади, продолжила Инна. — Достаточно неверно понятого жеста или взгляда…
— Да. Достаточно, — уныло согласился Волька, а сам подумал: «Ничего себе жест — едва башка не разлетелась пополам. И это еще неправильный жест, а что ж тогда правильный? Чтоб совсем без башки остаться?»
— Нет-нет! Молчите, Владислав. Не нужно слов. — Инна повернулась на каблуках и пошла обратно. Волька послушно брел за ней. Он глядел Инне на пятки и думал о нахальстве. Как много, оказывается, оно значит в судьбе настоящего мужчины, если имеешь дело с девчонками…
— Инна, я давно… я хотел… спросить… сказать… — залепетал снова Волька.
— Отнюдь, — прошептала Инна.
— Только не смейтесь, пожалуйста, — попросил Волька поникшим голосом, потому что в душе подозревал, что Инна обязательно будет смеяться, даже хохотать будет.
— Вы находите… — не то утвердительно, не то вопросительно сказала Инна.
Нет, на таком русском языке Волька ничего не понимал! Это был какой-то другой русский язык. Шифрованный какой-то. Шпионский, что ли?
— Инна, я давно хотел…
— Погодите, Владислав, — прошептала торжественно Инна и заговорщицки огляделась.
Волька насторожился и тоже поглядел по сторонам. Вокзальная площадь была пустынна. Часы-блюдце показывали без пятнадцати два… Станционные фонари, запрятанные в разросшихся кронах деревьев, светили сквозь листву, отчего землю в глубине станционного садика, и низенький белый забор, и стены станционных построек покрывала тонкая голубая сеть.
— Ну? — убедившись в отсутствии лишних ушей, требовательно произнесла Инна. — Давайте. Что вы там хотели сказать про глаза? Я же видела, как вы смотрели. Даже не отпирайтесь. И брови совершенно ординарные. И лицо. Только не врите!
— При чем тут лицо? — ошалело спросил Волька.
— Именно. Но походка… Походка вам нравится. Да? Ну, признавайтесь, — прошептала с судорожным придыханием Инна.
В чем Вольке было признаваться? От всего этого монолога он пришел в ужас. Волька и представить себе не мог, что жалкие попытки задать мучивший его вопрос вызовут такую реакцию. Но, даже понимая, что сейчас произойдет что-то ужасное, Волька уже не мог остановиться.
— Я вам… вас хотел спросить… Только вы не смейтесь, хорошо? — уже в который раз начал Волька и наконец, сгорая от стыда, выдавил: — Кого это едят, а оно пищит?
Торжественное и загадочное выражение лица Инны вдруг куда-то поплыло.
— Нет, ну когда его ножом… Вы же сами говорили. И что вам не нравится, что оно пищит… — И Волька поднял на Инну глаза и приготовился слушать объяснение.
— И это всё?! — свистящим шепотом поинтересовалась Инна. — И ЭТО ВСЁ?!
— Всё, — Волька с громадным облегчением кивнул головой. Конечно, смешно выглядеть незнающим простофилей в глазах образованных попутчиков, которые бог знает что едят в своих роскошных городских ресторанах.
— Мальчик! — страшно просипела Инна.
Волька нервно сглотнул и попятился от нее.
— У-у какая вы личность! Личина! Я сразу, когда увидела вас, подумала: это цветочки… У-у — у… — Инна обошла вокруг Вольки, как в музее вокруг статуи. Тот развернулся, чтобы нечаянно не оказаться к ней спиной. А то еще один такой неправильно понятый жест — и ты покойник. Ишь как ее задело! Это неспроста.
— Я же ничего… Я же только поинтересоваться, — пролепетал Волька в оправдание.
— У-у — у, так вон вы какой? — удивилась Инна еще раз и быстро зашагала к открытой двери вагона.
Волька, как дурак, побрел за ней. Не оставаться же на этой полуночной станции…