Райан
Я стараюсь никогда не пить спиртные напитки, потому что алкоголь вырывает из неизвестных мне самому глубин дикую и неконтролируемую ярость, которую на одной из вечеринок в старших классах почувствовал на своей шкуре неудачно пошутивший Лекс Спаркс. Каждый раз его окровавленное лицо всплывает в памяти, останавливая всякое желание заказать выпивку.
Сдерживать агрессию в пьяном состоянии слишком сложная задача для Райана Лива.
А сегодня все летит к ебеням. Все, ради чего я столько лет работал, разваливается. Трещит, как выжившие из ума швы, и едко смеется мне в лицо.
Все, во что я верил, оказалось ложью.
Мать, столько лет строившая из себя жертву, вливала мне в уши помои, от которых нестерпимо хочется блевать.
— Аманда Стил, — спокойно говорила моя младшая сестра, оказавшаяся не по годам старше меня, — Конечно, сука. Но всё-таки наша мать. Ты придёшь к этому, поверь мне.
Может, однажды, но не сейчас. Сейчас мне проще заказать памятник и попросить установить его на кладбище, чтобы считать ее давно ушедшей. А всю эту многолетнюю мифологию, которой она меня спаивала воспринимать травмой детского сознания, вследствие утраты матери.
Отец, о котором я столько лет грезил, лежит в больнице.
Сколько времени потеряно из-за гнилой лжи и моей тупой доверчивости словам бездушной родительницы?
Я буду находится возле отца столько, сколько понадобится. Небо. Умоляю. Не отнимай его у меня. Врачи говорят, что худшее позади, но мне сложно кому-то верить.
«Калифорнийская Мечта» — сериал, в котором ведущим актером был я. Но продюсеры решили разорвать со мной контракт. Ну да хрен с ними!
Роль в большом и стоящем фильме у самого Джонни Роя.
Он даже похвалил мою игру на прослушке, и я радовался, как десятилетний школьник. И хотя роль не главная, но это же, мать его, Джонни Роя.
Да и на дне рождения его внучки вроде все неплохо прошло.
И на тебе!
Вам просили передать, что с вами не могут подписать контракт.
А всё из-за чего? Из-за недавно вышедшей гребанной статьи с тайной подружкой Райана Лива!
Почему ты так со мной поступила?
Почему?
Почему именно ты?
Да если бы Зоуи кровью расписалась под этими словами, мне было бы плевать. Если бы даже явилась Эмилия и подтвердила всю эту чушь, мне было бы вдвойне плевать, потому что ты бы оставалась на моей стороне.
Русалочка…
Хочется разгромить все вокруг и выть, разрывая связки. Я гребанный слабак, но мне, черт его дери, больно. Очень больно. Я же любил тебя! Всем сердцем! Блядь, я и сейчас тебя люблю! Сука! А ведь, посмей кто так тебя назвать, разбил бы лицо, похлеще, чем Спарксу…
Пью снова и снова. Пока в дверях не раздаётся щелчок.
Пара неуверенных шагов и до слуха доносится тоненький голосок:
— Райан, — врезается в тело, пробираясь по воспалённым нервам.
Ха!
Единственная, чью игру я не смог разгадать.
Стоит в дверях комнаты и робко смотрит на меня. Подумать только, какой невинный взгляд.
— Райан, я…
— Сука. — заканчиваю за неё и её взгляд немеет.
Кое-как встаю и, пошатываясь, подхожу к девушке. Провожу пальцем по линии чувственных губ.
— Очень лживая сука. Блядь! — вторая рука, сжатая в кулак, врезается в стену около ее головы.
— Почему? — обхватываю тонкую челюсть. — Отвечай мне, почему?
Потому что я послал их всех на хрен, когда они назвали мне твоё имя, сказав, что всё это твоих рук дело. Грубо послал и повесил трубку. Ни на минуту не сомневался в тебе.
А потом они прислали запись. И я снова не поверил. Не хотел.
Ты хоть представляешь, насколько глубоко проникли в меня твои лживые глаза и слова?
Но следом они направили скрины переписки. Кроме тебя я никому не рассказывал об отце. Но ты решила поведать миру не только мою биографию. Помимо этого, ты почему-то захотела представить меня чуть ли не психопатом, озабоченным козлом, который берет женщин силой. И даже это не ранило так сильно, как те фотографии…
Хватаю Хлою за руку и с силой тащу к столу, на котором лежат ее снимки с этим убогим футболистом. Как они нежно обжимаются в коридоре и идут к ней в номер. А рядом фотографии с каким-то темнокожим парнем, неизвестный хрен приобнимает ее за плечи. А она стоит, и вся светится, еще бы, на втором снимке парочка во всю сосется.
— Смотри, — тычу в снимки. — За эту неделю, что тебя не было, ты с ними обоими трахалась?
— Райан, я…
— Или вы, может, закатывали веселые групповушки?
Из всех женщин вокруг я полюбил самую лживую суку!
— Хочешь сказать, фотомонтаж? — с силой трясу ее.
Блядь, ну скажи, что гребанный монтаж.
— Нет, Райан…
— Признаешь! — от выпитого и нервов меня будто лихорадит. — Мне порадоваться, что футболист задрал тебе юбку?
— Нет! — кричит она. — Нет!
Но я не могу остановиться. Мне слишком больно. При этом ощущаю какую-то нездоровую физическую потребность до нее дотрагиваться, именно поэтому я все еще удерживаю Хлою в своих руках. И ненавижу себя за то, что даже сейчас, зная о ее двуличности, готов жадно целовать ее губы.
Целовать, обнимать, снова целовать. Ненавижу то, как сильно хочу русалочку, несмотря на всю эту грязь. Потому следующей фразой я стараюсь отрезвить и ранить себя больнее:
— Или, может, ты и раньше с ним трахалась, а при мне изображала из себя недотрогу? Ой, смотрите, я такая невинная, что во мне уже успела побывать целая футбольная команда!
Она дергается, будто от удара, и резко убирает от себя мою руку. Лицо теряет цвет, стеклянный взгляд смотрит сквозь меня. Во мне вспыхивает невыносимое желание прижать ее к себе, за что я становлюсь себе еще более противен…
Она уходит прежде, чем я успеваю среагировать. Мир вокруг плывёт. Опускаюсь на пол и закрываю глаза.
— Райан? — кто-то трясет меня за плечо.
Распахиваю веки и смотрю на обеспокоенное и размазанное для моего нынешнего зрения лицо своей сестры.
— Ты в порядке? Хлоя приходила? Почему ты напился, и где она?
— Твоя лживая подружка всех нас перехитрила, — криво усмехаюсь.
— Ты слишком много выпил и бредишь, — Элизабет пытается поднять меня с пола. — Ты же… — чувствую, как мысль рождается в умной голове мелочи, — Не поверил, что это моя Хлоя-моня могла дать то дебильное интервью? Райан?
— Не поверил. Но они, блядь, прислали доказательства.
— В наш век я тебе сама, что угодно, пришлю, — ее очередная попытка меня поднять с треском проваливается.
Притягиваю сестру к себе и шепчу в ухо:
— А ты знаешь, что она трахается с твоим футболистом?
— Заткнись, — Элизабет сердито отталкивает меня от себя.
— Открою тебе секрет, она не была девственницей, как ты считала. Посмотри фотографии на столе.
Сестра больше не делает попыток меня поднять. Она встает и с опаской косится на стол, как если бы по нему бегали крысы.
— Не может быть. Она бы сказала мне. — присаживается на край дивана и хватается за голову, — Что… что… могло ее заставить молчать о таком важном событии? — мое пьяное убожество на полу перестает ее волновать. — Только не это… — глухим, чужим голосом, произносит Элизабет. — Гребанный мудак!
— Согласен. Мудак футболист. А она втерлась к тебе в доверие…
— Блин, Райан! Нет! Пожалуйста, замолчи! Она точно не предпринимала попыток, чтобы сблизиться со мной. Я все сделала сама! Шептон, как ты понял, нравится мне давно. В средней школе он пару недель встречался с Самантой Броди, которую я откровенно недолюбливала из-за ее лживой сучьей натуры. Эта крашенная блондинка, как и многие до нее, пыталась со мной сдружиться, но получала заслуженный отворот-поворот. Потом они с Джорджем расстались, и я стала свидетельницей ее одиноких крокодильих слез на спортивной площадке. Сомневаться из-за чего она убивается не было повода. Строить из себя целиком и полностью стерву тоже не хотелось, поэтому я подошла ее поддержать в убеждении о скотской натуре Шептона
— Он сказал, что ему нравится другая. — со злостью призналась тогда Броди, оценивающе меня разглядывая.
— Да? И Кто? — стараясь не звучать заинтересованно, спросила я.
— Хочешь узнать, да? — усмехнулась ведьма.
— Не то чтобы…
В этот момент на дорожке показалась Хлоя. Новенькая, не так давно перешедшая в нашу школу.
— Она. — тыкнула в нее пальцем Саманта. — Джордж полностью очарован этой миленькой Райт.
Сестра поднимает на меня глаза, как после долгой исповеди.
— В тот же день я подсела к Хлое в столовой.
— Держи друзей своих близко, а врага еще… — я не успеваю договорить.
Мы оба поворачиваема на шорох, раздающийся в дверях. Та, о ком рассказывала Элизабет, стоит на пороге и во все глаза смотрит на нас. И в эту минуту мне вдруг становится плевать на то, что она разрушила всю мою карьеру. У меня сердце кровью обливается от одного ее вида.
Войдя, она проходит к столу и ставит на него кружку.
— Хлоя, я… — сестра встает со своего места и делает пару неуверенных шагов к подруге. Но та останавливает ее, подняв руку в защитном жесте.
— Не подходи, пожалуйста, ко мне сейчас. Ладно? — подобие кривой улыбки мелькает на лице.
Хлоя подходит ко мне, опускается на пол напротив меня и тихо произносит:
— Я сделала тебе ромашковый чай. И еще кое-что. Я тебя никогда не предавала.
И прежде чем мне удается что-то ответить или дотронуться до нее, она встает и быстро уходит.
Попытка подняться венчается успехом, но через пару шагов следует падение и боль. Элизабет кидается ко мне, и сквозь расфокусированное пространство я отчетливо вижу ее слезы.
— Догони ее, — злясь на себя, говорю я. — Видишь, ей плохо.