— Теперь слушай внимательно, — говорит Фиона, снова становясь деловой. — Мне нужно сказать тебе кое-что важное.
— Что?
— Что бы ни случилось, не говори призраку, что он мертв. Они понятия не имеют, что их больше нет в живых.
Я убеждена, что мы оба где-то в обитой войлоком камере ведем этот разговор. Это действительно единственное разумное объяснение.
Когда я сижу и недоверчиво смотрю на Фиону, она продолжает.
— Призраки — это просто души, которым есть что рассказать. Когда человек умирает трагически или насильственно, его дух часто не может двигаться дальше. У них есть незаконченные дела, которые привязывают их к этому миру. Пока гештальты не будут закрыты, они останутся здесь, преследуя людей и места, которые значили для них больше всего, пока они были живы.
— Ты вообще слышишь, что ты говоришь?
Она выгибает бровь.
— Я понимаю, что это трудно для тебя, дорогая, но не нужно быть резкой.
Пристыженная, я вздыхаю.
— Прости.
— Как я уже говорила… что я говорила?
— Призракам нужно успокоиться.
— Да, это верно. И пока этого не случится, они застрянут здесь, скитаясь по земле в страданиях.
Она выжидающе смотрит на меня.
— Ты говоришь, что нам нужно помочь этому призраку, которого не существует и который определенно не преследует меня, закончить дела на земле.
Фиона сияет.
— Все верно.
Великое дело. Она хочет, чтобы я бросила искусство и стала проводником для заблудших душ.
— Я надеюсь, ты не обидишься на это, но это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.
По выражению лица Фионы я могу сказать, что она определенно оскорблена.
Она принюхивается, задирая нос.
— Хорошо. Если тебе не нужна моя помощь, я не могу заставить тебя принять ее. — Она встает, относит свою кружку в раковину и выливает остатки чая в канализацию. Ополаскивая кружку, она говорит через плечо:
— Тебе нужно сегодня убрать свой кабинет?
— В самом деле? Мы просто будем вести себя так, как будто этого разговора никогда не было?
Она поворачивается, чтобы смерить меня холодным взглядом.
— У меня сложилось впечатление, что погрязать в отрицании — это то, что тебе нравится.
— Ох. Это было жестоко.
— Я не из тех, кто все приукрашивает.
Я сухо говорю:
— Ох ты, по тебе и не скажешь.
Мы смотрим друг на друга через всю комнату, пока я, наконец, не сдаюсь.
— Ладно, даже если бы я согласилась с этим безумием — чего я не делаю, я просто обсуждаю возможность — что тогда?
Выражение ее лица смягчается. Фиона ставит кружку на подставку для слива рядом с раковиной и возвращается на свой стул.
— Тогда мы попытаемся связаться с духом, чтобы узнать, чего он хочет.
— Ты снова возвращаешься к спиритическому сеансу.
— Верно.
Мы пристально смотрим друг на друга через стол, пока я пытаюсь вытащить свой мозг из космоса, куда он отправился, чтобы хорошенько отдохнуть от этого нелепого разговора.
— Или, может быть, мне просто стоит сходить к психотерапевту. Лучше потратить деньги на него.
— О, никаких счетов, моя дорогая. Она могла бы сделать это в качестве личного одолжения.
— Кто она?
— Моя сестра. Она медиум.
К этому моменту новый лакомый кусочек информации меня даже не смущает.
— Конечно, она медиум. И как можно попасть на такую работу?
— Ну, ты рожден для этого, не так ли? Это дар.
Я с сомнением повторяю:
— Дар.
— Что-то, что приходит само собой, например, твои художественные способности.
— Только с мертвыми людьми.
— Вот именно.
— И она может гарантировать, что этот не-дух, который не преследует меня, уйдет после этого?
— О нет. Это полностью зависит от духа. И всегда есть шанс, что… — она прикусывает внутреннюю сторону щеки.
— Не оставляй меня в подвешенном состоянии. Я и так достаточно взвинчена.
— Ну, не все духи дружелюбны. Некоторые из них мстительны и полны ярости.
Я хихикаю.
— Значит, они раньше работали на железной дороге.
Голубые глаза Фионы сверкают. Ее голос понижается.
— Это не шутка, моя дорогая. Нужно проявлять крайнюю осторожность, когда имеешь дело с существами из другого мира. Они очень непредсказуемы. Если их спровоцировать на гнев, они вполне способны на насилие.
Дрожь страха, которую я чувствовала ранее, возвращается, пробегая по мне и оставляя после себя мурашки.
— Как призрак может быть способен на насилие, если у него нет тела?
— Точно так же, как он может переставить мебель или сбросить что-то с полки.
— Я не понимаю.
На мгновение она собирается с мыслями.
— Дух — это проявляющая себя энергия, сродни электрической буре, набирающей силу до тех пор, пока она не разрядит молнию. Когда дух расстроен, эта эмоция — эта энергия — преобразуется в физический результат. Отсюда твои открытые ящики в шкафу. — Она смотрит вверх. — Или мерцающий свет.
Я с трепетом смотрю на потолок, наполовину ожидая увидеть ухмыляющегося зеленого гоблина, парящего над головой.
— Итак… теоретически, не то чтобы я во все это верила… дух, который живет в моем доме, зол?
Она тихо отвечает:
— Я бы сказала, что дух, который живет в этом доме, чертовски разъярен.
Когда я пораженно смотрю на нее, она добавляет небрежным тоном:
— Или духи, множественное число. Этот дом очень старый. На самом деле никто не знает, сколько беспокойных душ скрывается вокруг. Может быть, десятки.
— Десятки? Ты хочешь сказать, что я живу в аду?
— Ад — это состояние души, моя дорогая. Реальность — это просто то, во что мы верим. Каждый из нас создает свою собственную правду, даже призраки.
Это заявление — самая тревожная вещь, которую она сказала за весь разговор.
— Хорошо, но я все еще не верю в призраков. Разве это не помешало бы сеансу?
Фиона поднимает брови.
— Как ты полагаешь, на Бога так или иначе влияет то, что люди в него не верят?
— Я имею в виду… может быть, его чувства задеты?
Она вздыхает.
— Я не могу печь печенье без сахара, моя дорогая.
— Отлично. Теперь ты говоришь загадками. Кроме того, ты вполне можешь приготовить печенье без сахара. Оно и называется печеньем без сахара. Диабетики едят его постоянно.
Она яростно смотрит на меня.
— Боже, какая у нас замечательная беседа. Я так рада этому шансу узнать тебя получше.
— Ха-ха. Вернемся к истории с печеньем. Что означал этот комментарий?
— Это означает, что твой скептицизм не повлияет на способность медиума общаться с духом, но я боюсь, что он заставит тебя интерпретировать все, что ты можешь испытать, как побочный продукт несварения желудка или чего-то подобного. Ты станешь рационализировать происходящее.
Я задумываюсь об этом.
— Это похоже на меня.
— Именно так я и думала. Так что, возможно, тебе стоит немного поразмыслить над этим. — Она улыбается. — Посмотрим, помогут ли этому еще какие-нибудь шалости твоего призрака.
— Шалости? Мне не нравится, как это звучит.
— Ну, из того, что ты мне рассказала, до сих пор кажется, что твой дух вел себя относительно благовоспитанно…
Она замолкает и смотрит на меня, не мигая.
Я говорю:
— Эта пауза, должно быть, самая жуткая вещь, которую я когда-либо слышала.
— Я просто предполагаю, что у призраков, как и у людей, есть настроения. И готова поспорить, что ты еще не видела худшее из его настроений.
Я прижимаю холодные кончики пальцев к закрытым векам и тяжело вздыхаю.
— Отлично. Давай предположим, для поддержания разговора, что в этом доме живет призрак или призраки. На какие еще вещи мне следует обратить внимание?
Фиона бодро ставит галочки в списке.
— Шары света. Шепчущие голоса. Странные сны. Призрачные формы, мелькающие в периферийном зрении, или неестественные тени там, где их не должно быть. Переместившиеся на другое место предметы. Радио или телевизор, которые переключаются сами. Ощущение прикосновения…
— Прикосновения? — в ужасе перебиваю я, — Призрак может прикоснуться ко мне? Отвратительно!
Она поджимает губы, глядя на меня так, как будто я серьезно разочаровала ее.
— Я сказала «ощущение прикосновения». Это именно оно. Если ты помнишь, дорогая, у призраков нет тел. Поэтому, естественно, из этого следует, что у них нет рук. Пожалуйста, будь внимательней.
Клянусь, я собираюсь дать этой женщине затрещину.
Но я отвлекаюсь от этой мысли, когда она говорит:
— Еще одна вещь — это то, что присутствие духа начинает оказывать на тебя физическое влияние. Ты можешь начать испытывать головные боли или провалы в памяти, что-то в этом роде.
Головные боли? Провалы в памяти?
Я смотрю на Фиону с открытым ртом.
Озадаченная выражением моего лица, она спрашивает:
— Что?
Когда я снова обретаю дар речи, я слабо говорю:
— Кажется, на меня только что снизошло откровение.
Глаза блестят, она нетерпеливо наклоняется над столом.
— И?
— Здесь нет никакого и… просто… там был маленький мальчик.
Она растерянно моргает.
— Мальчик? Какой мальчик?
— Я видела из окна кабинета, как он играл на лужайке за домом, но когда я вышла на улицу, он исчез. И на видео с камер безопасности ничего не было, как будто его стерли. Или камера его не записала. — В горле пересохло, как в пустыне и я сглатываю. — Потому что на самом деле его там не было.
У Фионы такое странное выражение лица, что это заставляет меня нервничать.
Она спрашивает:
— Как выглядел этот маленький мальчик?
— Светлые волосы. Может быть, лет пяти. На нем был красный дождевик и маленькие желтые сапожки. И он казался счастливым, бегал вокруг и смеялся. — Я недоверчиво качаю головой. — Я думала, он заблудился и забрел ко мне на задний двор.
Фиона смотрит вниз на стол. Она разводит руки плашмя и кладет на столешницу. Похоже, она что-то подсчитывает.
— Что не так?
Через мгновение она натягивает на лицо сияющую улыбку.
— Просто я никогда не слышала о счастливом призраке. Как правило, духи, которые задерживаются на этой земле, находятся здесь из-за трагедии, которую они еще не пережили. Обычно они грустные или злые.
— О, — мой смех граничит с истерикой. — Ну, другой парень определенно подходит на роль злого.
— Какой другой парень?
— Я видела, как этот человек шпионил за мной из-за дерева на заднем дворе. Он выглядел действительно взбешенным. Он скалил зубы и все такое. Но он не оставил никаких следов в грязи, и теперь я думаю, что единственные существа, которые не оставляют следов в грязи, — это существа, у которых нет тел.
Я, блядь, не могу поверить, что я только что это сказала.
Моргая, как сова, Фиона медленно повторяет:
— Скалил зубы.
— Да. Он вывел меня из себя. Хотя на самом деле я не могла разглядеть большую часть его лица, только эту странную гримасу. Он был высоким и худощавым, в плаще и шляпе, низко сидящей на глазах.
Я ахаю, выпрямляясь в своем кресле.
— О боже! Как ты думаешь, он мог причинить вред маленькому мальчику? Как будто, может быть, именно поэтому они здесь, потому что они как-то связаны?
На лице Фионы появляется странное выражение. Через мгновение она кивает.
— Возможно. Может быть, они жили в этом доме давным-давно. Может быть, они были отцом и сыном. Или, может быть, они из двух совершенно разных периодов времени, и с каждым из них случилось что-то трагическое. Возможности безграничны. Иногда призраки притягиваются друг к другу и оказываются в одном и том же районе, даже если они не знали друг друга при жизни.
Мы пристально смотрим друг на друга. Наконец, я говорю:
— Не то чтобы я верила в призраков.
— Конечно, нет.
— Верно. Итак, когда твоя сестра сможет прийти и провести сеанс?
— Я спрошу ее и выясню.
— Отлично.
Мы снова смотрим друг на друга. Затем она настойчиво говорит:
— Самое главное, Кайла, чтобы ты помнила: нельзя говорить призраку, что он мертв. Если ты снова увидишь этих духов до того, как мы сможем организовать сеанс и, надеюсь, помочь им перейти на Другую сторону, просто позволь им делать все, что они делают, без помех. Не пытайся взаимодействовать. И особенно не делай ничего, что могло бы их разозлить.
Снова чувствуя озноб, я спрашиваю:
— Почему это так важно?
— Потому что дух живет в мире, созданном им самим. Он видит только то, что хочет видеть. Он слеп к реальности. Блуждающие духи должны быть готовы признать, что они больше не обитают в мире живых. Их нужно мягко склонить к этому пониманию, чтобы они приняли его по собственной воле, иначе они могут еще больше углубиться в мир своих фантазий, обрекая себя на вечное пребывание во тьме, без всякой надежды достичь Другой стороны и таким образом достичь мира. — Она делает паузу, затем тихо добавляет: — По сути, они окажутся прокляты.
Я не хочу быть причиной проклятия какого-либо случайного духа, поэтому, хотя я ни во что из этого не верю и, вероятно, весь этот разговор мне снится. Я торжественно говорю:
— Я обещаю, что не скажу призракам, что они мертвы.
— Хорошо.
Фиона ободряюще улыбается мне и встает из-за стола, оставляя меня наедине с моими образными и буквальными призраками на кухне.
Затем я захожу в свой кабинет, достаю из ящика письмо, которое я написала Данте, и беру зонтик с подставки рядом с входной дверью. Я выхожу на улицу под дождь, направляясь к почтовому ящику.
Если меня преследуют духи счастливого маленького мальчика и враждебного парня в плаще, с таким же успехом я могла бы взять признать, что переписываюсь с чуваком из тюрьмы.
По крайней мере, он жив.
Только когда я поднимаю красный металлический флажок на почтовом ящике, кое-что из сказанного Фионой вспоминается мне, как пощечина.
«Когда человек умирает трагически или насильственно, его дух часто не может двигаться дальше».
Мое сердце колотится, я шепчу:
— Майкл.
Словно в ответ, трескучая вспышка молнии разрывает зазубренными когтями ослепительно белого цвета темное грозовое небо.