Я стою у кухонного окна с письмом в руках и перечитываю его в сером послеполуденном свете. Потом еще раз. И еще раз, потому что это настолько странно, что мой мозг отказывается придумывать какие-либо правдоподобные объяснения.
Наверное, потому, что их нет.
Верхний свет снова включается, освещая комнату.
Вскидывая руки вверх, я говорю потолку:
— Жаль, что ты не сделал этого, когда здесь был мистер «Все путем» Эдди!
Затем я складываю письмо, возвращаю его обратно в конверт, кладу на стол и наливаю себе бокал красного вина. Я проглатываю его залпом и импульсивно решаю, что мне нужно убедиться, что дом в безопасности. Я хожу из комнаты в комнату, проверяя оконные щеколды и дверные замки, пока не убеждаюсь, что дом заперт крепко.
После этого я сажусь за кухонный стол и составляю список. Я всегда лучше всего думаю с ручкой в руке.
ВОЗМОЖНЫЕ ОБЪЯСНЕНИЯ
●
Я тут же вычеркиваю пункт, потому что это очевидно. Вопрос в том, зачем? И почему именно сейчас?
● Этот Данте видел в газете статью о несчастном случае.
● Он чует запах денег.
● Он пытается провернуть аферу с одинокой вдовой.
Как только я это записываю, я понимаю, что попала в цель.
В конце концов, он в тюрьме. Чтобы попасть туда, Данте должен был сделать что-то плохое. Итак, у этого человека есть то, что можно было бы вежливо назвать скомпрометированной моралью. Наверняка он проверяет раздел некрологов в газетах и рассылает такие письма молодым вдовам, надеясь, что одна из них клюнет на наживку и напишет ему ответ, и он завяжет отношения и уговорит ее прислать ему много денег.
Но письмо слишком странное, чтобы быть приманкой мошенника. И слишком личное. Этому Данте следовало просто написать, что он одинокий парень, ищущий друга или подругу по переписке, а не рассказывать, что он все еще чувствует вкус моей кожи.
Или что знает форму моей души.
В любом случае, что это вообще значит? Что все это значит?
— Ничего, — бормочу я, уставившись на конверт. — Это мошенничество.
Я специально не пытаюсь понять как письмо попало на мой кухонный стол, и не знаю, как оно туда попало — опять же, — потому что подозреваю, что у меня снова провалы в памяти, и я сама принесла его из почтового ящика.
Меня немного утешает тот факт, что в письме от таинственного Данте не было угроз. Ну да, звучало жутковато со всеми этими «я тебя знаю», но, по крайней мере, он мне не угрожает.
Хотя наверняка Данте и не смог бы. Кажется, я читала, что тюремная переписка контролируется. У него точно были бы неприятности, если бы он попытался отправить письмо с угрозами.
Не то чтобы у него была причина угрожать. У Майкла не было врагов, и у меня тоже. Мы — обычная супружеская пара из среднего класса, оба трудоголики и вечно устаем, так что наше представление о веселье — уютные посиделки на диване и просмотр фильма по пятницам вечером.
Были. Нашим представлением о веселье были посиделки и фильмы.
Их никогда больше не будет.
Внезапное стеснение в груди заставляет меня задохнуться. Голова кружится, я кладу её на руки и слушаю, как дождь стучит по окнам, как тысяча ногтей.
— Он просто придурок-уголовник, который пытается поймать на свою удочку уязвимую женщину, — говорю я столешнице.
Но не чувствую себя лучше. На самом деле, от этого я чувствую себя еще хуже.
Да кто он такой, чтобы посылать мне такое дерьмо?
Кем бы он ни был, у него явно проблемы с психикой.
Я резко сажусь. Может быть, в этом все дело. Может быть, он вообще не пытается меня обмануть.
Может быть, таинственный Данте просто не в своем уме.
Я не уверена, чего во мне больше: сочувствия или трепета. Ну, то есть, если бедняга сидит в камере только потому что у него какое-то невыявленное до этого момента психическое заболевание, и его следует лечить, а не сажать в тюрьму, это одно.
С другой стороны, он же сделал что-то такое, из-за чего оказался в тюрьме. Что если это было что-то жестокое?
Данте может быть опасен.
Я вынимаю письмо из конверта и перечитываю еще раз. Странный импульс заставляет меня поднести его к носу и понюхать.
Слабый запах кедра и древесного дыма наполняет мои ноздри. И что-то еще, землистое и мускусное, похожее на запах мужчины.
Или животного.
Эта мысль выбивает меня из колеи. Я быстро складываю письмо и засовываю его обратно в конверт, затем несу его наверх, в свою спальню, и убираю в дальнюю часть ящика с нижним бельем.
Затем я спускаюсь вниз, включаю компьютер и пытаюсь найти в Сиэтле кровельщиков.
~
Когда два дня спустя раздается звонок в дверь, я стою в прачечной, складываю полотенца. Я направляюсь к входной двери, надеясь, что на этот раз, когда я ее открою, за ней на самом деле кто-то будет.
Да. Есть.
И он не такой милый и улыбчивый каким был Эдди.
Рост и габариты этого мужчины сразу же меня пугают, как и каменное выражение лица. У него темные волосы, темные глаза и темная борода, прикрывающая квадратную челюсть. Одетый в выцветшие джинсы, потрепанные рабочие ботинки и охотничью зеленую рубашку на пуговицах, закатанную на мускулистых татуированных предплечьях, он выглядит так, словно только что вышел из леса после того, как построил себе хижину из деревьев, которые сам же срубил топором.
К моему большому удивлению, я нахожу его сексуальным.
Это удивительно, потому что он совсем не в моем вкусе. Мой тип — парни с Уолл-стрит. Мужчины с одним или двумя высшими образованиями, отличной гигиеной и глубоким пониманием того, как работает пенсионная система США.
Этот парень похож на основателя подпольного бойцовского клуба.
Он стоит в дверях, пристально глядя на меня в напряженном молчании, пока я не говорю:
— Могу я вам помочь?
— Эйдан.
Когда становится очевидно, что это все, что он собирается сказать, я решаю, что он ищет кого-то по имени Эйдан. Видимо, думает, что Эйдан живет здесь.
— Мне жаль, но здесь нет Эйдана.
На его каменном лице мелькает что-то похожее на презрение.
— Я Эйдан. «Кровли Сиэтла». — Он тычет большим пальцем через плечо, указывая на белый пикап на подъездной дорожке с названием компании, нанесенным красными буквами сбоку.
Смутившись, я смеюсь.
— Ой! Извините, я думала, вы зайдете только на следующей неделе.
— Появилось окно в расписании, — говорит он без тени теплоты. — Решил заскочить. Если сейчас неподходящее время…
— Нет, нет, это здорово, — перебиваю я, распахивая дверь шире. — Пожалуйста, входите.
Эйдан переступает порог. Холл мгновенно становится меньше. Я закрываю за ним дверь и жестом указываю на кухню.
— Я покажу вам, где находятся протечки, если вы хотите начать с этого.
Он отвечает безмолвным кивком.
Я чувствую себя так, словно бешеный волк следует за мной по пятам, когда мы направляемся на кухню. Нет, не волк. Что-то большее и еще более опасное. Может быть, горилла. Или лев.
— Так, вот откуда поступает вода, — говорю я, указывая на кухонный потолок. — Я вызывала мастера по дому посмотреть на электрику. Он осмотрел крышу и сказал что-то о том, что нужно вырезать участок ската и заменить покрытие рядом с башенкой.
Эйдан не смотрит на потолок. Его холодный, твердый взгляд остается прикованным ко мне.
— Так электричество починили?
— Нет. Не совсем.
— То есть? Нет или не совсем?
Он не улыбается, когда говорит это. В его тоне или выражении лица нет и намека на игривость.
Этот Эйдан вовсе не враждебен, просто у меня складывается впечатление, что он предпочел бы быть где-нибудь еще, а не здесь.
Я медлю с ответом, потому что не уверена, хочу ли я вообще видеть этого парня в своем доме. С каждой секундой он раздражает меня все больше.
— Мастер сказал, что не смог найти никаких проблем с проводкой, но у меня все еще есть проблемы.
Эйдан хмыкает.
— Я посмотрю.
— Вы разбираетесь в электричестве?
Его темные глаза встречаются с моими.
— Я разбираюсь во всем.
Он говорит это категорично, как будто я глубоко оскорбила его мужское достоинство. Как будто он не может поверить, что, просто взглянув на него, я не поняла сразу же, что передо мной Капитан Золотые Руки.
Я бы хотела, чтобы здесь был кто-нибудь еще в здравом уме, чтобы я могла повернуться и спросить, а что с этим Эйданом не так, но поскольку я одна, придется разобраться с этим самой.
— А вы, случаем, не разбираетесь в том, как изобразить вежливость? Это может пригождаться вам время от времени. Как прямо сейчас, например.
Он хмурится.
— Вы хотите починить крышу или устроить чаепитие, леди?
От его грубого тона у меня волосы встают дыбом.
— Я не устраиваю чаепитий с дикими животными. И да, я бы хотела, чтобы мне починили крышу и исправили все остальное по дому, но я не плачу людям за то, чтобы они были грубы со мной. К слову, меня зовут Кайла. На случай, если ты не заметил, женщины — это личности со всеми полагающимися чертами. Итак, ты будешь вести себя как человек или уйдешь?
Эйдан проглатывает все оскорбления, которые зреют в его мозгу, и сердито смотрит на меня. Затем поднимает взгляд на пятна на потолке и медленно выдыхает.
— Извини, — говорит он хриплым голосом. — Последние две недели были из рук вон.
Когда Эйдан сглатывает и на его челюсти напрягается мускул, я чувствую себя стервой.
Легко забыть, что у всех остальных есть проблемы, когда ты так поглощена своими собственными.
Я тихо говорю:
— Я понимаю.
Он смотрит на меня. Недоверчиво, как будто все еще ожидает от меня пощечины, отчего я чувствую себя еще хуже.
— Слушай, давай начнем сначала, — я протягиваю руку. — Привет. Я Кайла Рис.
Он смотрит на мою руку. Нечто, похожее на улыбку, приподнимает уголки его рта, но тут же исчезает.
Эйдан берет мою руку и торжественно пожимает ее.
— Приятно познакомиться с тобой, Кайла. Эйдан Лирайт.
Его рука огромная, шершавая и теплая. Как и все остальное в нем — не считая тепла.
Я улыбаюсь и отпускаю его руку.
— Ладно. Теперь, когда все позади, не мог бы ты, пожалуйста, починить мою крышу? Я в отчаянии.
Эйдан наклоняет голову и рассматривает меня.
— Ты всегда так быстро приходишь в себя?
Образ гроба Майкла, медленно опускаемого в землю, мелькает в моем сознании. Моя улыбка гаснет. В горле образуется комок. Я твердо говорю:
— Нет.
Взгляд Эйдана становится острее. Я не могу вынести его пронзительного взгляда. Внезапно мне хочется остаться одной. Я даже чувствую, как горячие слезы наворачиваются на мои глаза.
Отступая на шаг, я скрещиваю руки на груди и говорю:
— Доступ на крышу — через гардеробную главной спальни. Наверху, первая дверь справа. Чувствуй себя свободно. И, пожалуйста, извини меня.
Я поворачиваюсь и оставляю Эйдана стоять посреди кухни.
Я едва успеваю зайти в кабинет и закрыть за собой дверь, как разражаюсь слезами.