Оак
Требуется вся моя выдержка, чтобы не перегнуть эту красавицу через стол и не отшлепать ее линейкой по заднице до такого состояния, что она не сможет сидеть несколько дней.
Я садистский сукин сын, потому что знаю, что она не лжет, но ничего не могу с собой поделать. Тьма внутри меня требует, чтобы я причинил ей боль, наказал ее за то, что она является отпрыском двух людей, которые разорвали мой мир на части. И все же какая-то часть меня хочет, чтобы она была рядом, умоляла меня своими прекрасными, ярко-карими глазами остановиться.
— Ты готова сказать мне правду? — спрашиваю я, прекращая атаку на ее красные ладони.
Ее глаза сужаются, и она молча смотрит на меня.
— Нужно ли мне усилить наказание? — спрашиваю я, ища в этих глазах страх.
Если она и боится меня, то не показывает этого.
— Что, черт возьми, это должно означать?
Я прищуриваю глаза. Еву, кажется, совершенно не трогает боль, которую я причинил. Какая-то часть меня отчаянно хочет надавить на нее еще сильнее, посмотреть, как долго она продержится, и я так близок к тому, чтобы последовать этому инстинкту. У каждого есть переломный момент, и я хочу посмотреть, как долго она будет придерживаться своих высоких моральных устоев.
— Я дам тебе еще один шанс, Ева.
Ее глаза сужаются.
— Или что?
Как будто все, что она говорит, предназначено для того, чтобы вывести мою тьму на поверхность.
— Я задеру юбку и выкрашу твою задницу в красный цвет, пока ты не скажешь мне правду.
Ее челюсть отвисает, глаза расширяются — наконец-то она реагирует на меня, даже если это заняло больше времени, чем следовало.
— Вы с ума сошли?
Я скрещиваю руки на груди, свирепо глядя на нее, чтобы она поняла, насколько я серьезен.
— Наклонись.
Горло Евы мягко вздрагивает, а ноздри раздуваются, когда она качает головой.
— Мне жаль, но этого не будет.
Несмотря на страх, вспыхивающий в карих глазах, ее голос спокоен, как всегда.
— Не заставляй меня просить дважды, Ева. Тебе не понравится то, что произойдет, если ты это сделаешь.
Она внезапно двигается, вскакивая на ноги и бросаясь к запертой двери моего кабинета. Все ее тело напрягается, когда она дергает за ручку, вспоминая, что видела, как я запирал ее.
— Что ты делаешь? — Спрашиваю я, подходя к ней.
Мой член тверже камня, плотно обтянутый трусами-боксерами. Крайне неуместно, что я запер нас здесь вместе, не говоря уже о том, что попросил ее наклониться для меня.
— Если ты не перегнешься через мой стол в ближайшие пять секунд, я раздену тебя догола и привяжу к нему, — рычу я.
Ее глаза расширяются, когда она поворачивается ко мне лицом, выглядя потрясенной моей угрозой.
— Вы сейчас серьезно?
Этот вопрос подпитывает мою ярость, когда я направляюсь к ней.
— Это прозвучало как шутка? — рычу, хватая ее за запястья и притягивая к себе.
Вздох срывается с ее пухлых губ, когда она качает головой.
— Я говорю Вам чертову правду. Вы ведете себя как мудак, не веря мне, совсем как мои родители.
— Как ты меня назвала? — Я свирепо смотрю на нее.
Ее горло сжимается, когда она тяжело сглатывает от моего тона, но она не повторяет сказанное.
— Наклоняйся. Прямо. Сейчас. — Я крепче сжимаю ее запястье между пальцами. — Последнее предупреждение. Я больше не буду просить.
Ее щеки бледнеют, она медленно кивает, как будто только сейчас осознав, насколько я серьезен. Каждый её шаг к моему столу является нерешительным, я смотрю, как она отходит, прежде чем оглянуться через плечо.
Я не отворачиваюсь, удерживая ее взгляд.
Ева наклоняется над моим столом, пытаясь удержать подол юбки на заднице. Ей это не удается.
Мой член упирается в молнию костюмных брюк при виде обнаженной кожи и узкой полоски черного хлопка. Я стискиваю зубы, чтобы не застонать, и делаю шаг к дрожащей Еве.
Как только я оказываюсь в метре от нее, она наконец говорит.
— Сэр, в этом нет необходимости.
Я ухмыляюсь, поскольку ей еще многому предстоит научиться, когда дело доходит до дисциплины.
— Это необходимо. Как я просил тебя называть меня, Ева? — спрашиваю я, приподнимая подол ее юбки, чтобы положить ей на зад край линейки.
Я не могу подавить тихий стон, который срывается с моих губ при виде ее стрингов и практически голой, идеальной, упругой попки.
— Оак, — бормочет она. — Пожалуйста, не делай…
Я опускаю линейку на ее левую ягодицу сильно и быстро, заглушая любую мольбу, готовую сорваться с пухлых губ. А затем делаю то же самое с правой. Оба раза она визжит от боли.
— Оак, пожалуйста, прекратите, — бормочет она.
Я делаю глубокий вдох.
— Почему? Ты собираешься признать правду?
— Никогда, — выплевывает она. — Тот дерзкий огонь, который мне начинает нравиться, вспыхнул так же быстро, как и исчез.
Я сильнее шлепаю ее линейкой по заднице, два раза подряд по каждой ягодице.
Она хнычет, ее бедра дрожат.
Я прищуриваюсь, когда замечаю влажное пятно, образующееся прямо между ее бедер, говорящее мне, что это ее заводит, хотя должно быть наказанием.
Я двигаю кончиком линейки между бедер и провожу по влажному шву на хлопке, заставляя ее ахнуть.
— Ева, это не должно быть приятным, — говорю холодно.
Сдавленный крик срывается с ее губ, когда я осторожно прижимаю линейку к мокрому, обтянутому тканью, возбуждению.
— Такая грязная девчонка. — Я провожу кончиком линейки по ее покрасневшей коже. — Это доказательство того, что ты была в таком отчаянии, что трахнулась со школьным уборщиком. — Я снова шлепаю ее по ягодицам, наблюдая, как краснеет кожа.
Рубцы за гранью эротичности, и все, чего я хочу, это провести руками по её коже, лаская боль, прежде чем дать ей больше.
— А теперь ты становишься мокрой для своего директора, не так ли?
— Нет, — рычит она, ее тело напрягается. — Ты чертов психопат.
Я смеюсь над ее вспышкой и шлепаю еще несколько раз, пока она не начинает задыхаться от смеси боли и удовольствия.
— Хватит, — кричит она, в голосе смесь муки и чистой похоти.
— Пожалуйста, Оак, остановитесь.
Я кладу линейку на стол, над которым она склонилась, и подхожу ближе.
— Ты уже усвоила свой урок? Собираешься сказать мне то, что я хочу услышать?
В этот момент раздается звонок.
— Мне нужно идти на следующий урок, — выдыхает она.
— Я хочу, чтобы ты сказала правду. Расскажи мне, что ты делала со своим уборщиком, грязная девчонка, — рычу я, мой самоконтроль дает трещину.
— Я уже говорила Вам. Ничего. — выдавливает Ева.
— Встань, — приказываю я.
Она делает, как я говорю, выпрямляется и одергивает подол юбки.
Я хватаю ее за запястье и заставляю повернуться ко мне лицом. Наши тела так близко, что мы соприкасаемся, когда ее грудь поднимается и опускается от резких вдохов.
— Я хочу, чтобы ты посещала это занятие каждый день. Я пришлю тебе расписание по электронной почте. В некоторые дни тебе придется сократить время обеда.
— Не думаю, что это то, что имела в виду моя мать, когда просила Вас обучить меня дисциплине.
Я поднимаю бровь.
— Твоя мать сказала мне использовать любые необходимые средства, и так и будет, Ева. Не думай, что я этого не сделаю.
Она качает головой.
— Через семь месяцев я уйду из этой забытой богом школы и оставлю позади имя своих родителей. — Ее глаза горят целеустремленностью. — Я поступлю в ветеринарную школу прежде, чем они узнают о случившемся, и никогда не вернусь в Атланту.
Моя рука по-прежнему крепко сжимает ее запястье, когда я притягиваю ее ближе, прижимая ее тело к своему. Я заглядываю ей в глаза, задаваясь вопросом, верит ли она в это. Родители выследят ее и притащат обратно домой. Однако трудно не восхищаться ее мужеством.
— Они никогда этого не позволят, — говорю я, и тут же жалею об этом, когда вспышка печали появляется в ее глазах.
— Мне все равно. Я не хочу иметь ничего общего с их отвратительным бизнесом. — Ее губы кривятся. — Если понадобится, то сбегу из страны.
Я поднимаю бровь, сомневаясь, что даже бегство из страны ускользнет от влияния Кармайклов. Они могущественны, и у них много союзников по всему миру.
— Но как это связано с тем, что ты сказала мне правду, Ева? — Спрашиваю я, понимая, что мы оба отвлеклись.
Ее ноздри раздуваются.
— Сколько раз я должна повторять Вам, что кто-то отфотошопил это дурацкое фото? — Она прижимает свободный кулак к боку.
— Отрицай сколько хочешь. Я видел фотографию и не верю тебе. — Это удар ниже пояса, поскольку я сам подделал фотографию, но я должен сломить ее решимость, если собираюсь использовать девушку против ее родителей. — Я выбью из тебя ответ, который хочу услышать, даже если это, блядь, убьет меня.
— Вы никогда не услышите от меня признания. — В ее глазах вспыхивает вызов, когда она откидывается назад. — Так что, вместо этого, Вам придется убить меня, — говорит она, её голос ровный и спокойный.
Мой взгляд опускается на пухлые вишневые губы, и это заставляет ее соблазнительно прикусить их. Напряжение вспыхивает между нами, когда я снова поднимаю на неё глаза, видя пылающее желание, бушующее в этих прекрасных ореховых глубинах. Мой член пульсирует, отчаянно требуя освобождения. Я хочу трахнуть эту девушку прямо здесь.
Как, черт возьми, я мог потратить пять лет на планирование уничтожения Кармайклов только для того, чтобы развернуться на 360 градусов, как только увижу их дочь? Я сжимаю челюсти, пытаясь напомнить себе, что эта соблазнительная маленькая лисица — на самом деле отпрыск моего врага.
— Оак? — Она выдыхает мое имя. Ее глаза прикованы к моим губам, которые приблизились опасно близко к ее собственным.
Ее дыхание щекочет мне лицо, и я вдыхаю ее опьяняющий цветочный аромат.
— Возможно, есть другая причина, по которой ты меня отшлепал? — Спрашивает Ева, облизывая губы. — Ты тоже это чувствуешь? — Ее широко раскрытые невинные глаза наблюдают за мной.
— Чувствую что? — Огрызаюсь я, гадая, к чему она клонит.
Она качает головой, отбрасывая свои светлые волосы за плечо.
— Наверное, мне это показалось.
Я перемещаю руку на ее бедра и впиваюсь в них кончиками пальцев, желая, чтобы мой член не был настолько твердым, что из-за него вся кровь отхлынула от моего гребаного мозга.
— Показалось что, Ева? — рявкаю я, мое терпение на исходе.
Ее щеки становятся темно-красными, что соответствует ее покрытой рубцами заднице, когда она бормочет.
— Химия между нами.
Черт.
Моей единственной целью при покупке этой академии было разрушить ее семью, но теперь границы размываются. Эта девушка флиртует со мной, прыгая прямо мне в руки. Единственная проблема в том, что, чтобы погубить ее, мне придется погубить себя.
— Будь осторожна, мисс Кармайкл. — Я отпускаю ее бедра и отступаю на шаг, делая глубокий вдох, не зараженный сладким цветочным ароматом. — Ты не знаешь, с кем связываешься.
Ее подбородок приподнимается, когда она уверенно смотрит на меня.
— Возможно, это Вам следует быть осторожным, Оак.
Она поворачивается ко мне спиной и шагает к двери, которая все еще заперта. А затем я слышу звяканье ключей, когда она вставляет ключ от двери кабинета в замок.
Маленькая гадюка украла их, пока я ее шлепал.
Она оборачивается и сердито смотрит на меня.
— Ловите. — Ева бросает связку, заставляя меня поймать. А потом она вылетает из моего кабинета, оставляя меня тосковать по ней так, как я никогда ни по кому не тосковал, и захлопывает за собой дверь.
— Твою ж мать, — бормочу я себе под нос, поворачиваясь и запуская пальцы в волосы.
Что, черт возьми, мне делать с Евой Кармайкл?
Это гребаный вопрос века. Все казалось определенным, а мой путь — ясным, пока в мою жизнь не ворвалась Ева, словно торнадо, пронесшаяся по миру и перевернувшая все с ног на голову.
Мне нужно обуздать свое желание к ней. В противном случае Кармайкл может уничтожить меня во второй раз.